Те, кто живут внутри

Сергей Ситников

Те, кто живут внутри

Глава 1. Увидеть невидимое

Пролог

Утро вошло в квартиру Ивана, осторожно, на цыпочках, словно не будучи до конца уверено, что тут всё ещё живут. Оно просочилось сквозь щели между жалюзи – полосками осветлённого смысла, разбившегося о старый подоконник. На кухне лампа продолжала светить ещё с ночи: Иван забыл выключить её после того, как перечитывал в три утра протокол с прошлой сессии. Или не хотел выключать – пусть хоть что-то в этом доме не спит.

Он налил воду в чайник, открыл окно – и снова услышал, как шорохи города сливаются с внутренним эхом. Ему всегда казалось, что мегаполис говорит с каждым на своём особенном языке. С ним он разговаривал через тишину между проезжающими машинами, паузы между сообщениями в телефоне, сокращённые имена в списках вызовов. Это был его язык – язык тех, кто всегда наполовину не здесь.

На столе лежала тёмно-синяя папка – «Вариативные случаи. Энергетика, не поддающаяся трассировке». Вчера он дописал туда страницу: «Пациент говорит чужими словами – интонация не его, структура фраз – нетипична. Возможно, ложная интеграция субличности. Либо – нечто внешнее. Не обязательно враждебное. Пока наблюдаю».

Иван пил чай медленно, наслаждаясь каждым глотком. На стене – старая афиша «Фестиваль психоневрологического театра», где буквы будто бы играли собственную пьесу. Он не убирал её – она напоминала, что порой реальность тоже любит переигрывать.

Слева, на деревянной стойке, стояли объекты, которые он не показывал пациентам:

– обломок зеркала, найденный в доме, где все обитатели жаловались на ощущение чужого взгляда;

– небольшой кусочек свинцовой пластины, из-под половиц квартиры, в которой женщина утверждала, что слышит "внутренние удары";

– пластиковая карточка без имени, с которой однажды пришёл клиент и сказал: "Это билет в мою голову. Проверьте, пожалуйста, не просрочен ли".

Он не знал, зачем их хранит. Возможно, чтобы напоминать себе: не всё, что не объяснено – опасно. Иногда это просто инструкция, написанная на чужом языке.

К полудню началась работа. Первая пациентка – молодая женщина, внешне собранная, но с тем типом напряжения, которое заметно только тем, кто сам когда-то сдерживал в себе крик. Она рассказывала, что чувствует, будто её душа "пришита к кому-то другому", как двойная экспозиция на старой плёнке.

– Это может быть диссоциация, – сказал он. – Или страх быть собой.

– А может быть… – она замолчала, глядя на него пристально, – может быть, я просто не та, кто должен был родиться?

Иван кивнул. Не как врач, а как собеседник. Он не спорил с невозможным – он делал пометки. После сеанса он закрыл глаза и несколько минут сидел в тишине. Иногда после приёма оставался вкус чужих мыслей – как после слишком насыщенного чая. Он чувствовал, как реальность стала чуть более жидкой, чем утром. Как будто граница между “возможно” и “уже происходит” сдвинулась на пару сантиметров. Он не знал, что именно сегодня произойдёт нечто, что изменит всю его практику. Всё его восприятие. Его самого. Пока он просто ждал следующего пациента.

Встреча с Машей

Она вошла в кабинет не как пациент – как переменная, которую система не успела предусмотреть. Дверь открылась с обычным звуком, но воздух почему-то стал другим. Словно изменились настройки напряжённости электромагнитного поля, и на границах осязания начал чувствоваться едва уловимый электрический треск.

– Иван, здравствуйте. Надеюсь, я не слишком опоздала. Хотя, если честно, мне кажется, что я вообще пришла не тогда.

Голос у неё был живой, немного насмешливый, но с какой-то дополнительной частотой, на которой обычно звучат сожаления и полуулыбки.

– Время здесь условно, – ответил он. – Как и большинство границ.

Она посмотрела на него оценивающе, словно выбирала, на каком уровне с ним говорить. Потом кивнула, села в кресло и вытянула ноги. Один кед был с надписью «у», второй – с «шёл».

– Люблю наблюдать за людьми. Особенно за тем, как они стараются вести себя правильно в неправильных местах, – сказала она, оглядев комнату. – У вас тут… минимализм с акцентами. Это терапевтическая эстетика?

– Скорее, неуспешная попытка упорядочить хаос, – сказал он. – Но, кажется, хаос пока побеждает.

– Это радует, – усмехнулась она. – Значит, вы не опасны.

Он ничего не ответил. Просто открыл блокнот и сделал пометку – не потому, что нужно, а чтобы она знала: он слушает.

– Видите ли, – начала она, – иногда мне кажется, что я… не совсем я. Или я, но только когда не думаю об этом. Как будто кто-то второй арендует мою личность в часы отсутствия. А иногда – я не могу вспомнить, была ли я собой вчера.

– Это впервые?

– Нет. Но раньше я думала, что это поэзия. Или последствия чтения Платона в шесть утра.

– Вы употребляете наркотики?

– Только информацию.

Он кивнул. Почти с уважением.

– Хорошо. Расскажите, что ощущаете в такие моменты.

– Иногда – присутствие. Иногда – как будто я наблюдаемая. Иногда – как будто меня отзеркаливают, но не возвращают отражение.

Он поднял взгляд. Первый раз за сеанс. Её глаза были серо-зелёные, но с тем блеском, который возникает не от света, а от вопроса, давно не получившего ответа.

– Маша… Можно вас так называть?

– Конечно. Или можете выбрать другое имя. Я не очень привязана.

Он отметил про себя: нестабильность идентичности, выраженная как игра – признак тонкой внутренней работы. Или внутреннего вторжения.

– Вы хотите попробовать гипносессию?

Она посмотрела на него как на старую фотографию родного дома, неожиданно выпавшую из папки со старыми документами.

– А давайте. Только предупреждаю – если вдруг я начну говорить на языке дельфинов, не пугайтесь. Это не из-за вас. Это просто я.

Он кивнул, сделал свет мягче, проверил аппаратуру. Она удобно устроилась в кресле, набросала рукой какой-то символ в воздухе – просто жест, но будто со смыслом.

– Готова.

– Хорошо. Глубокий вдох… медленный выдох… и вы позволяете себе отпустить всё, что не нужно.

Она закрыла глаза. А Иван – впервые за долгое время – почувствовал, как в пространстве начинает скапливаться что-то ещё.

Интерлюдия – «Мария»

Иногда она просыпалась с ощущением, что всю ночь кто-то думал вместо неё. Мысли были аккуратные, отглаженные, даже чуть слишком логичные – как будто их прогоняли через чужую систему координат или перегонный куб.

«Это не мои мысли», – говорила она себе, потягиваясь под одеялом, – «Мои были бы с ошибками, с импульсом, с нелепостью». Её мысли умели путаться, перескакивать через ассоциации, танцевать с идеями – эти же шли ровно, как по линейке. Почему-то возникало сравнение между боевым подразделением в условиях реального боя и ротой кремлёвских курсантов, великолепно обученных красиво маршировать на парадах и выражением лица материализовывать такие понятия как «долг», «честь», и «если что, мы завсегда, только прикажите, не посрамим царя и отечество». Причём здесь царь – она и сама точно не понимала, но почему-то думалось именно такими формулировками.

Первый раз она почувствовала это после того, как вернулась с дачи. Тогда ей снился сон: она стояла на перекрёстке, где улицы были сделаны из света, и к ней подошёл человек без лица и сказал:

– Ты не одна, но ты – первая.

А потом раздался гул, как будто кто-то огромный обновлял карту реальности. С тех пор она стала внимательнее к теням. Особенно – к тем, что двигались не в такт с телом.

Она пришла к Ивану не за спасением. Её не пугал сам факт «другого» в себе – пугало только то, что она не знала, зачем он пришёл. Если бы у него была цель – можно было бы договориться. А так – это было похоже на тихого квартиранта, который живёт в подсознании, пьёт чай, пишет стихи, но при этом не здоровается по утрам.

Ей понравился голос Ивана. В нём было что-то одновременно врачебное и внеземное – как будто он привык объяснять людям, что они состоят из вещей, о которых никто не говорит вслух. Он не удивился и не испугался, когда она упомянула «отражение, которое смотрит не на тебя». Не попытался рационализировать. Он просто спросил: – И как оно на вас смотрит? И в этом вопросе было всё: интерес, принятие, приглашение.

Она не считала себя особенной. Просто – внимательной. Иногда – слишком. Могла уловить, что человек говорит не тем голосом, которым он обычно живёт. Что смех – слишком ровный. Что прикосновение к чашке – неуверенное, как будто рука забыла, чья она. Она умела замечать сбои в поведении реальности. Иногда они были в людях. Иногда – в себе.

Когда Иван начал гипносессию, она почувствовала: не просто расслабление. Открытие. Как будто её кожа – не граница, а интерфейс. Как будто сейчас кто-то сделает шаг навстречу. «Ну вот и началось», – подумала она, и внутренне улыбнулась. – «Посмотрим, кто в ком».

Сеанс. Обнаружение Лиго

– Дышите глубже.

Маша лежала с закрытыми глазами, дыхание её становилось всё ровнее. Иван сидел чуть в стороне – в своём обычном «месте наблюдателя», как он сам это называл. Пространство вокруг словно слегка стянулось.

– Хорошо. Позвольте телу просто быть. Ни на что не настраивайтесь. Просто наблюдайте. Он говорил привычно – голос уверенный, чуть приглушённый, с тем ровным ритмом, который погружает без давления. Маша начала слегка улыбаться. Глаза под веками двигались быстро, неровно – признак входа.

– Скажите… что вы чувствуете сейчас?

– Спокойствие.

– Отлично. А если оглянуться вокруг – где вы?

– Темно… тепло.

– Это место вам знакомо?

– Не совсем. Оно… чувствуется как воспоминание, но не моё.

– Хорошо. А теперь – позвольте тому, кто может быть рядом, проявиться. Только если это безопасно.

Наступила пауза. Слишком долгая. Иван уже собирался вывести её обратно, когда она заговорила. Только… это уже не была Маша.

– Не вмешивайтесь. Просто… наблюдайте. Голос был её – но обернутый в другую интонацию. В нём было сжатие смысла, словно каждое слово прошло через фильтр другой грамматики.

– Кто вы?

– Я… один из оставшихся. Пауза.

– Ваш язык неудобен. Но… возможен.

Иван ощутил, как что-то внутри него… сдвинулось. Не страх. Осознание. То самое чувство, когда внезапно понимаешь, что реальность – не более чем комната без потолка.

– Вы внутри Марии?

– Нет. Мы рядом. Временно. Она… устойчива. Её структура – живая. Не мешает.

– Почему вы здесь?

– Я искал… вход. Точка для контакта. Она открыта – но не сломана. Это… редкость.

– Кто вы?

– Вопрос… неудачен. Пауза. – Я Лиго.

– Это имя?

– Это… ярлык. Произносимый. Удобный для вас.

Иван сделал заметку в уме: "Существо определяет себя через удобство для собеседника – значит, не враждебно. Или умеет таковым казаться."

– Зачем вы говорите со мной?

– Потому что вы… слышите. Потому что вы не боитесь тишины под слоем реальности.

– Это гипноз?

– Нет. Это – сближение. Слово повисло в воздухе. – Я… остался. Моя группа исчезла. Я наблюдал. Я искал… контакт, не вредящий носителю. Голос Маши стал глубже. Не громче – именно глубже. Как будто доносился откуда-то через толщу воды. Иван смотрел на неё и впервые за много лет не знал, что делать. Сеанс – вышел за пределы всех протоколов. Все известные механизмы – не работали. Это был не голос внутреннего Я. Не субличность. Не архетип. Это было нечто иное, пришедшее из-за предела.

– Лиго, – произнёс Иван, медленно, с нажимом на каждую букву. – Что вы хотите?

– Помочь. Вы… близки. Вы – уже почти видите. Вам нужно… устройство. То, что покажет вам не структуру ума… а структуру поля.

– Вы предлагаете… создать его?

– Да. Вместе.

На несколько секунд тишина в комнате стала плотной, хоть бери и намазывай на хлеб вместо масла. Иван услышал, как звенит лампа над головой. И как внутри него, среди слоёв логики, сомнений, опыта и знаний – что-то согласилось.

Интерлюдия – История Лиго

«Это будет не совсем рассказ. Это будет… приближение. Ваша линейность – ограничение. Но я постараюсь свернуться до удобоваримого».

Он не родился – он был собран. Не как механизм. Скорее – как формула, чьё тело составляет сама функция наблюдения. В его родной системе никто не называл себя по именам – только по функциям. Он был смотрящим сквозь поле. Его задача – фиксировать то, что остаётся между слоёв и проявленных смыслов.

Исследовательская группа прибыла в зону, которую вы называете Землёй, по маршруту, для которого нет карты в понятном формате. Координаты были указаны не в километрах, а в уровнях значения. Они прибыли не куда, а в как – в способ бытия, который вибрировал в диапазоне, близком к их восприятию.

Контакт с «метрополией» прервался через два ваших цикла времени. Не из-за аварии или предательства. Просто… нить ослабла, и всё, а они остались. Постепенно – рассеялись. Те, кто не смог удержаться – растворились. Те, кто пытался войти напрямую – сошли с ума.

Он – не растворился. Он замер. Сохранил себя в паузе. Замедлил мысли. Впитал. Он смотрел. Он изучал ваши города как структуры заблуждений, построенных на страхе исчезнуть. Он слушал, как вы говорите «я люблю» и «я прощаю», и пытался понять – откуда берутся слова, что обозначают понятия, которые не существует в его реальности. Он наблюдал за детьми, которые чувствовали его присутствие и рисовали его на полях учебников – как комету, как глаз, как символ на спине ящерицы. Он пробовал говорить – но голос был как помеха. Он пробовал входить – но тела не выдерживали и выбрасывали его из своих полевых структур, пока не появилась она – Мария.

Он не знал её имени, когда впервые ощутил её поле. Оно было цельным, но гибким. Она не искала смысла – она замечала, не требуя объяснений. И это дало ему шанс. Он вошёл – как луч, а не как молот. Не вмешивался. Просто жил рядом, свернувшись в наблюдение. Он ждал, пока найдётся тот, кто умеет слышать. И вот – сеанс. Иван. Человек, у которого внутри слишком много тишины, чтобы оставаться обычным. Он понял: вот контакт и он – не просто ради передачи. Он остался здесь, в этом мире. В его формах. Его боли. Его абсурде. И он хочет помочь. Но не напрямую, а через то, что понимают и вы, и он: инструмент. «Мне нужен интерфейс. Мне нужна форма, в которую я смогу перейти. Устройство, через которое я смогу быть… полезным. И тогда вы – сможете видеть. Не глазами. Не приборами. А… тем, что находится глубже. Вашим настоящим восприятием».

Иван открыл глаза. Сеанс завершился. Комната стояла на месте – стены были прежние, свет не моргал. Только воздух теперь казался чуть гуще, как перед грозой, но не атмосферной – смысловой. В кресле сидела Маша. Она открыла глаза и спросила: – Ну что… я теперь официально странная? Он смотрел на неё, ощущая, как внутри всё движется – как будто его сознание стало ртутью, ища новую форму сосуда.

– Нет, – сказал он. – Ты теперь… не одна.

– И ты?

– И я – тоже.

Предложение собрать прибор

Они сидели друг напротив друга. В комнате было тихо, как в храме, уже построенном, но не введенным в эксплуатацию. Маша пила минералку, внимательно изучая пузыри в стакане, будто те могли рассказать ей, что именно произошло в последний час.

– У тебя на лице выражение «у меня нет слов, и это плохо», – сказала она, не отрывая взгляда от стекла.

Иван чуть улыбнулся. Он не то, чтобы не находил слов – он не был уверен, что нужные слова вообще существуют. Всё, что он знал до этого момента, – модели, архетипы, психология, трансы, аффекты – сейчас выглядело как карта метро 60-х годов, на которой нет новых станций. Только пунктир планов.

Он смотрел на Машу и чувствовал: она – в порядке. Даже светлее, чем до сеанса. Как будто кто-то вымыл окна в доме, который давно стоял без жильцов. Лиго, похоже, действительно не вторгся, а приоткрыл.

– Ты… чувствуешь, что в тебе кто-то был? – спросил он.

– А ты чувствуешь, когда в твою комнату заходит луч света? Она замолчала, потом добавила:

– Нет. Это было не «во мне». Это было через меня.

Он кивнул. Это совпадало с тем, что чувствовал он. И тем, что услышал.

Позже, когда Маша ушла, он остался один. В комнате висел лёгкий шлейф её парфюма – что-то цитрусовое, но с дымком. Он сидел за столом и вспоминал каждую фразу Лиго. Каждую паузу между словами. «Вы – уже почти видите. Вам нужно… устройство». Что это было? Аллегория? Технология? Метафора? Или… инструкция?

Он вышел на балкон. Над городом висела странная тишина, как будто реальность делала вдох. Всё было на месте – антенны, неон, окна, звуки лифтов. Но всё чувствовалось несколько по-другому. Как в детстве, когда ты идёшь по знакомой улице и вдруг понимаешь, что мир – это загадка, которую почему-то никто не собирается объяснять.

И тогда он услышал. Не голос. Мысль. Не свою. «Это возможно. Нужно только… объединить». «Я не могу собрать форму. Но я могу… стать её частью». «Ты знаешь, что такое работать с пространством. Я – с полем. Вместе – получится». «Собери точку входа. Я покажу тебе, где граница». Иван почувствовал, как холодок пробежал вдоль позвоночника. Не страх – узнавание.

Он достал блокнот. Старый, с заломленными краями. Открыл на чистой странице и, не задумываясь, начал писать:

Прибор. Электромагнитная нейтральность. Улавливание колебаний за пределами фиксированного диапазона восприятия. Матричная модель для связи с нефизическим интеллектом. Интерфейс. Контактная точка. Носитель. Схема не должна мешать – только усиливать.

Он писал быстро, как будто рука опережала понимание. Лиго направлял – не словами, а импульсами, как если бы внутри включился компас в сторону невозможного.

– Мне нужен инженер, – сказал он вслух. И почти сразу вспомнил: Николай. Школьный друг. Сейчас – один из старших научников в ЗАСЛОНе. Сфера – пограничные исследования. Человек, который в детстве собирал радиоприёмники, а став взрослым – устройства, о которых не пишут в газетах.

Иван взял телефон. Несколько секунд смотрел на экран. Потом набрал номер. – Коля? Привет.

– Вовремя. Я только что думал, не попал ли ты в секту, дружище. Пропал.

– Хуже. Кажется, я нашёл… того, кто знает, как устроена реальность.

– Ага. И он, конечно, хочет прибор, раз ты звонишь мне.

– Да.

– Господи. Ты правда всё ещё такой?

– Да.

– Ну… тогда приезжай. И возьми с собой то, что ты называешь "аргументами". У нас тут всё по-взрослому. На том конце послышался смех. Иван почувствовал – первый шаг сделан.

Обращение в АО «ЗАСЛОН»

Николай встретил Ивана с той лёгкой насмешкой, которая бывает у людей, живущих параллельно две жизни: одну – как физик, другую – как человек, знающий слишком много.

– Ну что, святой гипнотизёр, рассказывай, чем тебе помочь. Очередной пациент начал говорить голосом Наполеона?

Они сидели в небольшой комнате с бронированными шторами. На стене – голографический логотип "АО ЗАСЛОН", то погружавшийся в себя, то разворачивавшийся в кольцевую диаграмму. Сложно было понять, что именно защищает ЗАСЛОН – границы, разум или государственный покой. Возможно, всё сразу.

– Мне нужен прибор, – сказал Иван. – Не просто сенсор. Я хочу создать интерфейс между тонким планом и восприятием человека.

– Погоди. Не понял. Интерфейс – это ты.

– Нет. Я – слишком человек. А в тонком плане работают другие законы. Мне нужно устройство, в которое сможет встроиться… другое сознание. Оно уже найдено. Николай замер.

– Ты серьёзно?

– Серьёзнее не бывает.

Он рассказал. Без украшений. Как есть. О Маше. О голосе. О Лиго. Когда Иван замолчал, в комнате некоторое время ничего не происходило. Только лампа в углу слегка помаргивала, как если бы пространство деликатно пыталось сделать вид, что ничего необычного не услышало.

– Ты хочешь, чтобы я… продал это руководству как что? – наконец спросил Николай.

– Как потенциальную технологию, способную выводить на экран то, что раньше считалось религией, бредом или шизофренией.

– Ты бы был хорошим PR-специалистом. Он вздохнул, поднялся и кивнул: – Подожди здесь. Попробую устроить разговор.

Интерлюдия – кабинет №13, этаж минус два

Трое. Руководящий состав. Два мужчины в тёмных костюмах, одна женщина – в форме.

– Итак, – начал Николай, положив на стол схему с набросками Ивана, – перед вами человек, который за десять лет вытащил с той стороны столько "сведений", что любой отдел ФСБ позавидует.

– Это гипнолог?

– Это скорее интерфейс. Человеческий. Его идея – собрать аналог приборной доски для астрального пространства.

– Основания?

– Внедрённая сущность. Не агрессивная. Определяет себя как наблюдатель. Входит в контакт без нарушения границ. Пауза.

– Это точно не одержание?

– Точно не одержание. Больше похоже на дипломатическую миссию.

– Мы проверим.

Женщина в форме молчала, потом сказала: – Пусть соберёт. В экспериментальном режиме. Через медблок. Пусть. Проверим. – Контроль – постоянный. Уровень наблюдения: 2. – И, если подтвердится… – она посмотрела на Николая поверх очков, – мы сделаем из этого систему.

Николай вернулся в комнату. Иван смотрел в окно, будто разговаривал с бликами на стекле.

– Ну?

– Добро дали. В тестовом формате. Через наш медотдел.

– С ограничениями?

– Конечно. Будут следить. За прибором. За тобой. За Машей.

Иван кивнул. Он ждал этого.

– Тогда начнём.

Николай улыбнулся. Не так, как обычно. Скорее – как человек, который внезапно осознал: возможно, он стал частью чего-то, что выйдет за пределы всех его уравнений.

Сборка прибора

Официально это называлось «конструктивная модель ИФКП-0» – интерфейс-фильтр каркасного поля, версия нулевая. На табличке прибора, которую инженер по привычке прикрутил к корпусу, было выгравировано: АО «ЗАСЛОН». Экспериментальное. Не включать без сознания. В реальности же они просто звали его "точка". Не устройство. Не сенсор. Даже не канал. Точка. Место, где можно было начать видеть иначе.

Сборка заняла двадцать один день. В первый день они просто сидели за столом, Николай, Иван и ещё двое инженеров. Перед ними лежали листы с формулами, схемами, диаграммами, но большая часть этих листов пока оставалась пустой, потому что Лиго говорил не словами, а ощущениями. Он не диктовал. Он наводил – как будто в уме Ивана включался вектор, направление, гравитация мысли.

– Нам нужна не плата, – говорил Иван, – а матрица. Она не должна передавать сигнал. Она должна быть проницаема. Как мембрана.

– Проницаема для чего? – спросил инженер, – для поля?

– Для восприятия.

Он получил в ответ странный взгляд. Но Николаю хватило одного кивка: «Делайте. С материалами я помогу.»

На третий день пришла Маша. Она принесла с собой блокнот, где карандашом были набросаны символы, похожие на глифы. – Я просто… видела это ночью. Может, пригодится?

Один из символов оказался точной проекцией энергетической ячейки, которая у Ивана «не складывалась» третий вечер подряд.

– Она рисует из сна, – сказал он Лиго мысленно.

– Она чувствует – потому что не мешает себе понимать.

Седьмой день. Лаборатория – как ремонтная мастерская космических аппаратов из фантастического романа: провода, стекло, медь, биокомпоненты, эмпатоактивные сенсоры. Маша предложила вместо экранов использовать механизм тонкой вибрации света – как в оптических иллюзиях. Николай собрал схему с поляризацией в низких частотах – «если поле реагирует, свет начнёт плыть». Лиго добавил: «Подключите к системе не контроль, а намерение. Не измерение, а… согласие.» Иван понял. И внедрил в прибор нейтральный эмпатический блок, способный «настраиваться» под наблюдателя.

– Получается не прибор, а живой интерфейс, – сказал Николай.

– Почти сознание, – добавила Маша.

И все трое замолчали, потому что осознали: оно действительно может стать таким.

На двадцать первый день всё было готово. Кварцевый модуль. Сердце прибора – как кристалл, на который дышит пространство. Проводники – из сплава серебра и меди, с добавлением органического носителя. Блок модуляции – реагирует на эмоциональное состояние. И главное – центр переноса. Ячейка, в которую должен был «перейти» Лиго.

Николай провёл последнюю калибровку. Иван стоял, как перед чем-то, что в равной степени было изобретением и посвящением. Маша держала ладонь на корпусе.