Очаровательная проказница

Рассмеявшись, Мерсер отошел от окна.

– В этом ты права, мама, – согласился он, взяв ее руки в свои. – Хотя я изо всех сил стараюсь ее подавить. Да, мы клан, и сильный. Зоэ его часть, и я исполню свой долг по отношению к ней. Мы все это сделаем. Включая Робина, я об этом позабочусь.

Джонет поцеловала его в щеку.

– Я никогда не сомневалась в этом, мой дорогой, – пробормотала она. – Ты всегда беспощадно надежен.

Лорд Роберт выбрал окольный маршрут к прибрежным владениям Рэннока в Ричмонде. Вместо того чтобы пересечь Темзу, как велела мать, он поехал через парки и углубился в Вестминстер, петляя по узким переулкам к конюшне, где обычно нанимал лошадей.

На Рочестер-стрит окна небольшого дома Марии были уже распахнуты в утренний воздух. Мэг, горничная, которая его недолюбливала, мела порог. Завидев его, она скованно поклонилась и распахнула дверь.

В прихожей она присела в реверансе.

– Доброе утро, милорд, – сказала она с откровенным презрением во взгляде. – Хозяйка пошла в школу для бедных. Будете ждать?

Хотя Робин держал в руках шляпу, Мэг не сделала никакого движения, чтобы ее взять.

– Да, – наконец ответил он. – В гостиной, с вашего позволения.

– Чай? – Слово вылетело словно пуля.

– Спасибо, нет.

Мэг снова сделала реверанс и удалилась. Робин прошел в гостиную и остановился перед открытыми окнами. Летний ветерок, доносивший крики игравших детей, шевелил его волосы и, вздымая, бросал на плечи тонкие занавески цвета слоновой кости. Судя по звукам, дети играли в крокет. Он с сожалением улыбнулся своим воспоминаниям, вызванным детским гвалтом. Как жаль, что сегодня он отправился отнюдь не на подобное развлечение.

Обернувшись, Робин оглядел скромную комнату, где провел много вечеров во время ухаживания за миссис Уилфред. Потребовался целый месяц уговоров на этом потрепанном диване, чтобы проложить путь в ее постель. Столько времени он понапрасну ни с одной женщиной не тратил.

Ее слуги, конечно, с тех пор мрачно поглядывали на него. И Мария… гм, ее это тоже смущало. То, что она впустила его в свою постель, было печальным свидетельством ее любви к нему, предполагал Робин. На его взгляд, этого достаточно для содержания любовницы на должном уровне: лучшая обстановка, лучший адрес… и слуги, которые не смеют бросать неодобрительные взгляды на источник их благополучия. Но у Марии ничего этого не было.

Он услышал ее легкие быстрые шаги. Внутри у него все сжалось, шаги приближались, и он наконец заметил мелькнувшие за углом синие юбки. Это конец. Он в ловушке, в смертельной западне.

– Робин! – воскликнула она, войдя в комнату со шляпой в руках. – Так рано. Что случилось?

– Мария… – Он не обнял ее, не закружил по комнате, как обычно делал. – Доброе утро.

– Я только отнесла детям корзину пирогов со смородиной и… – Увидев его бледное лицо, она запнулась. – Робин… что? Что случилось?

С трудом передвигая налившиеся свинцом ноги, он вышел на середину комнаты. Потрепанный ковер казался лужей клея под его сапогами.

– Мария, мне нужно тебе кое-что сказать. Я… я хотел, чтобы ты услышала это от меня.

– О господи… – Ленты скользнули сквозь пальцы Марии, шляпка упала. – Робин, твоя мама?.. Девочки?..

– С ними все в порядке, спасибо. – Робин набрал в легкие воздуха, задаваясь вопросом, не вывернет ли его на ковер. – Я женюсь, Мария, – наконец выговорил он. – Я хотел, чтобы ты первая об этом узнала.

Она долго стояла молча и смотрела на него так, словно он говорил на другом языке. Казалось, это на самом деле так. Слова, которые произносил Робин, были для него чужими, неправильными.

– Женишься, – эхом отозвалась Мария и улыбнулась дрожащей улыбкой. – Я… что ж… да, я понимаю. Тогда желаю вам удачи, милорд.

Он наклонился и поднял ее шляпку. Простое соломенное творение с широкой синей лентой не соответствовало его собственному дорогому цилиндру. Робин не мог поднять глаза, чувствуя незнакомую резь от слез.

– Мария, – прошептал он, – я так сожалею.

– О чем вы сожалеете, милорд? – Ее голос был неестественно пронзителен, но слова спокойны. – Я с самого начала понимала, что вы когда-то женитесь. Я знала, что ваше внимание ко мне было не… не…

Он поднял взгляд.

– Неблагородным, Мария? Ты это имеешь в виду?

– Нет, именно вы имели это в виду, – ответила она с некоторой горечью. – Вы снова и снова уговаривали меня стать вашей любовницей. Мужчина не совращает женщину, на которой собирается…

– Мария! – мягко перебил он. – Мария, не говори так.

– Да. – Слово с дрожью слетело с ее губ. – Да, я не буду так говорить. «Совращает» – уродливое слово, правда? И мне винить некого, кроме себя. Я ложилась с вами в постель по собственной воле.

Это великодушная интерпретация того, что случилось, подумал Робин. И говорить нечего, он использовал все оружие из своего обширного арсенала обаяния, чтобы получить от нее то, что хотел. Будь на его месте человек лучше его, он сожалел бы об этом. Но Робин этого не делал, не мог. Полгода он спал с ней в свое удовольствие и наслаждался каждой минутой. Теперь, столкнувшись с перспективой потерять Марию, он впал в отчаяние. Одурманенный, захваченный незнакомыми эмоциями, Робин совсем забыл клятву, данную брату.

Мария все еще рассматривала узор на ковре. Плечи расправлены, но Робин знал, что ее едва не трясет от горя. Нужно что-то сделать.

Он хрипло прочистил горло.

– Свадьба состоится не раньше осени. Я должен провести несколько недель в Суссексе со всем семейством. Но я вернусь в Лондон, Мария, как только смогу, клянусь.

Она вдруг вскинула голову и пронзила его взглядом.

– Да? И какое это имеет отношение ко мне?

Робин подошел еще на шаг.

– Мария, любимая, это не так долго, – умолял он.

– Простите, что? – Ее голос больше не колебался.

– Я… я только сказал, – продолжал Робин, – ну… гм… когда я вернусь… возможно, мы могли бы… Ты и я…

– Высокомерный негодяй! – перебила Мария. – Как ты смеешь?! – Не спуская глаз с Робина, она схватила со столика медный подсвечник и ринулась к нему.

– Мария! Подожди!

– Подождать? – воскликнула она, размахивая подсвечником. – Я тебе покажу «подожди»! Ты смеешь предлагать мне спать с мужем другой женщины?

– Нет, я только думал… – Округлив глаза, Робин подыскивал объяснение.

– Что я шлюха? – кричала Мария. – Что я пойду на прелюбодеяние?

– Нет-нет! Но если я только мог бы видеть тебя…

– Нет, увидишь это! – прошипела она. И уравновешенная, добросердечная Мария швырнула ему в голову подсвечник.

– Мария, подожди! – Выронив обе шляпы, Робин увернулся. Подсвечник звякнул о дубовую каминную полку.

– Вон! – крикнула она. – Вон из моего дома, Роберт Роуленд! И не смей больше появляться у меня на пороге! Ты меня слышишь?

– Но, Мария… Мы же любим друг друга, ведь любим?

– Нет, ты меня никогда не любил! – Ее лицо было искажено гневом. – О, я знала, Робин, знала, что дочь сельского священника недостаточно хороша для тебя. Я понимала, что в конечном счете тебя потеряю. Но я никогда не думала, что ты считаешь меня обычной проституткой.

– Нет, милая, нет! – Робин двинулся к ней.

Мария отступила в холл.

– Не подходи! – крикнула она, выхватив из подставки длинный черный зонт. – Не прикасайся ко мне, даже не говори со мной. Убирайся!

Теперь она почти рыдала, слезы гнева катились по ее лицу. Робин был не в состоянии думать здраво.

– Мария, она моя родственница, – забормотал он. – Если она не выйдет замуж, отец сошлет ее в провинцию. И… ты не знаешь Зоэ. Она похожа на хрупкий цветок, Мария. Не могу представить, что ее сошлют в Шотландию. Она там умрет. Видит Бог, я не хочу этой женитьбы, но я должен это сделать. Разве ты не понимаешь, как мне это тяжело?

– Как это тяжело тебе? – Мария прижалась к противоположной стене.

– Мария… – Он печально распахнул руки. – Я… я люблю тебя.

Вот оно… наконец. Эта волшебная фраза обеспечивала превращение любой женщины в мягкий пудинг. И, что еще страшнее для Робина, она очень походила на правду. Да, это была ужасная правда.

Но пудинга Робину не досталось. Вместо этого гнев на лице Марии сменился насмешкой.

– Бедный мальчик! – Она оторвалась от стены, прямая как столб, и с силой сунула зонтик на место. Было понятно, что она с радостью воткнула бы его в другое место. – Как жаль, что ты не разобрался в своих чувствах до того, как скомпрометировал ее. Ты мог бы избавиться от этой беды.

У Робина сдавило грудь. Боже милостивый, он позволил себе влюбиться в эту женщину… и теперь он ее теряет!

– Мария, ты… ты не могла об этом слышать.

– Мне не нужно это слышать! – отрезала она. – Я знаю. Вы всего лишь милый и обаятельный повеса, лорд Роберт Роуленд, и все это знают. – Она прошла по узкому холлу и резко распахнула дверь. – А теперь вон из моего дома! Убирайтесь! Может быть, Господь явит мне свою милость, и я до конца дней своих вас не увижу.

– Мария… – Робин понурил голову, чувствуя подступившие слезы. – Мария, ты действительно этого хочешь?

– Да, – сурово сказала она, – я действительно этого хочу.

– Я не верю тебе, – запротестовал он. – Мария, я люблю тебя. Клянусь. Я все бы для тебя сделал. Пожалуйста, не отвергай меня.

– Но я не люблю тебя, Робин. – Жалость промелькнула на ее лице. – И ты меня не любишь. Но если ты меня любил… если когда-нибудь испытывал ко мне что-то… хоть отдаленно похожее на нежность, обещай, что я больше никогда тебя не увижу и не услышу о тебе. Это единственное, что ты можешь для меня сделать. Обещай мне.

– Ты меня никогда не простишь? – тихо сказал он.

– Нет, – ответила Мария. – Я тебя никогда не прощу. И никогда не прощу себе, Робин, того, во что я позволила тебе меня превратить.

Забыв шляпу, Робин переступил через порог.

– Тогда я обещаю, Мария, – сказал он. – Честью клянусь.

– Честью? – тихим эхом отозвалась она. – Подумать только! Интересно, чего она стоит?!

Дверь гулко захлопнулась за ним.

Глава 6,

в которой леди Хокстон дает мудрый совет

Старая пословица «Беда не приходит одна» как никогда лучше соответствовала тому, что происходило в следующую неделю в Стрэт-Хаусе. Зоэ Армстронг два дня пролежала в постели, заливаясь слезами. С ней нянчились ее служанка Труди, три горничные и дворецкий Маклауд.

На третий день ее сводную сестру Валерию освободили от уроков, чтобы она развлекала Зоэ, на четвертый начали приносить подносы с любимыми блюдами. На пятый день служанка начала готовить микстуры и припарки, и к концу недели ей прислуживала уже половина слуг.

Ее избалованность в значительной степени была следствием ошибок ее отца. Когда Зоэ было лет восемь, ее гувернантка позволила себе отвратительное высказывание, и лорд Рэннок понял, хотя и с опозданием, что для благополучия ребенка нужно несколько больше, чем слуги, которых можно нанять за деньги. Нужно самому поселиться дома и щелкать хлыстом над головами слуг, а в последнем никто с Рэнноком не сравнится.

Мисс Смит была мгновенно уволена без рекомендаций, ее пожитки вслед за ней выкинули на улицу. Всей домашней прислуге откровенно дали понять, что счастье мисс Зоэ – залог их благополучия. Позднее жена не раз напоминала Рэнноку, что такое потакание принесло мало счастья. Но когда дело касалось тех, кого он любил, Рэннок не знал полумер.

Справедливости ради стоит сказать, что мисс Зоэ этим не злоупотребляла. Она едва сознавала власть, которой обладала, и искренне любила всех. Коридорный считал ее «добропорядочной девочкой», второй лакей утверждал, что она «никогда не заносилась», а Маклауд просто думал, что она солнце их вселенной. Действительно, как часто замечала ее мачеха, у Зоэ было чуткое сердце. Она была добра к своей сестре и маленькому брату и даже терпела выходки среднего, который имел дурную привычку совать ей в карманы червяков. Но все это не отрицало факта, что Зоэ становилась все более своевольной.

Когда на седьмой день Зоэ послала в Лондон за подругой леди Хокстон, чтобы та составила ей компанию, даже у мачехи иссякло терпение.

– Конечно, ты должна была послать за мной! – Леди Хокстон, влетев в спальню, обняла Зоэ. – Для чего же тогда друзья? И что Эванджелина могла сказать такого, чтобы довести тебя до слез?