Кровавый мотылёк. Книга 2. Тень Дэрила Кроу

Сандра П.

Кровавый мотылёк. Книга 2. Тень Дэрила Кроу

«– Он стал тенью…..но даже тень порой излучает свет….»

Глава 1. Грешная девочка

Лето 1964 года, округ Честерфилд

Мэй Даггетт жила в доме, где каждую ночь звучали крики. Отец пил и поднимал руку, соседи сторонились, а мать давно исчезла из её жизни. В семнадцать лет Мэй уже не мечтала – она просто хотела выжить.

С Ричардом Кроу всё произошло быстро. Он был сыном местного бизнесмена, приехал на лето – помочь дяде с бумагами. Богатый, вежливый, ухоженный. Она – бедная, с потухшими глазами и ободранной обувью. Никто не верил, что это возможно. Даже она сама. Но роман вспыхнул. Они встречались втайне, скрываясь от чужих взглядов. Она впервые чувствовала, что кому-то нужна. Осенью она забеременела. Ричард сначала испугался. Потом пообещал, что будет рядом. Говорил, что они всё устроят, что всё будет хорошо. Он сделал ей предложение, привёз кольцо, говорил, что любит. Мэй поверила. Ей хотелось верить.

Беременность проходила тяжело. Она часто лежала в темноте, держась за живот и шепча, что будет хорошей матерью. Она надеялась, что ребёнок спасёт её от той боли, в которой она жила всю жизнь. Но когда Дэрил родился, надежды рухнули. Мальчик появился на свет с уродливым, глубоким шрамом, пересекающим пол-лица. Будто кто-то заранее хотел наказать его ещё в утробе. Медсёстры переглядывались. Врач промолчал. А Ричард… он стоял молча, в глазах его была паника, растерянность, отвращение.

На следующий день он исчез. Через неделю пришло письмо от адвоката. Ричард Кроу отказался от ребёнка и предложил «помощь» – одним единственным чеком. Больше она его не видела.

Слухи об уродливом младенце разлетелись по городу. Кто-то шептал, что это проклятие. Кто-то – что она ведьма. Люди обходили её стороной. Мэй осталась одна.

С младенцем, который кричал ночами. С лицом, которое невозможно было не замечать. С глазами, в которых она всё чаще видела не невинность, а упрёк. С каждым днём в ней что-то гасло. Любовь обернулась холодом. Надежда – яростью.

Она назвала его Дэрил.

И с этого дня он стал напоминанием о всём, что она потеряла.

Глава 2. Проклятый ребёнок

Дом, в котором рос Дэрил, был холодным и мрачным, несмотря на яркое солнце за окнами. Мэй не была матерью, которая дарит тепло – она стала источником боли и страха.

– Ты – проклятие для меня! – кричала она, хватая мальчика за плечо с такой силой, что он закашлялся. – Ты разрушил мою жизнь! Моё прекрасное будущее! Если бы не ты, у меня была бы семья… настоящая семья! А теперь всё – в руинах из-за твоего уродливого рождения!

Дэрил молчал, глаза наполнялись слезами, но он не решался взглянуть в её холодные глаза. Он просто хотел, чтобы это закончилось.

– Сколько я терпела! – продолжала Мэй, голос дрожал от злости и горечи. – Но больше не могу! Ты – лишь пятно, которого нельзя смыть!

Она ударила его по щеке. Боль жгла, но хуже была душевная рана – слова матери, от которых хотелось исчезнуть.

В эти моменты мальчик чувствовал себя не ребёнком, а ошибкой, живым доказательством несчастья. Позже, когда Мэй снова поднимала на него руку, он уже не плакал – просто замыкался в себе, копя внутри тьму и холод.

Дни шли, а дом становился всё более невыносимым местом. Мэй всё чаще возвращалась поздно – запах спиртного и чужих мужчин прилипал к её коже, а голос становился грубее, жёстче.

Однажды вечером, когда дождь барабанил по разбитым окнам, Мэй, шатаясь, вошла в дом. Она бросила сумку на пол и села на скрипучий стул, тяжело дыша, глаза блестели от слёз и злости. Дэрил, спрятавшись в углу кухни, наблюдал за ней, сжимая кулаки.

– Почему ты не плачешь? – резко повернулась она к нему, глаза горели гневом. – Почему ты не ревёшь, как нормальные дети?

Мальчик молчал, боясь выдать хоть каплю своей боли.

– Ты даже не чувствуешь боли, да? – насмешливо произнесла Мэй, голос дрожал от злости. – Ты просто урод. Этот шрам – проклятие. Ты разрушил всё. Мою жизнь, нашу семью… Всё пошло к чёрту с твоим появлением.

Она резко поднялась, схватила Дэрила за руку и поволокла в темную комнату. Его ладонь горела от её сжатия.

– Хочешь есть? – спросила она, и в её голосе не было ни капли заботы. – Ты не заслуживаешь ничего.

Дэрил с трудом сдерживал слёзы, но внутри всё калечило – боль и одиночество.

В ту ночь Мэй ушла из дома, оставив его одного.

Прошло несколько месяцев. После очередной изнуряющей ночи в баре, наполненной запахом пива и сигарет, Мэй вдруг почувствовала странное движение внутри себя – лёгкие толчки, которые невозможно было игнорировать. Она узнала: она снова беременна. Это была неожиданность – в её жизни не было места для надежд.

Беременность протекала тяжело, но через девять месяцев на свет появился мальчик – с тёмными волосами и светлыми глазами, которые словно светились в темноте. Мэй назвала его Рэймонд – Рэй – как маленький свет в её мрачном мире, тот самый, который мог осветить даже самые тёмные уголки души.

Роды прошли тяжело, без поддержки. Мэй держала малыша на руках и впервые почувствовала что-то похожее на надежду.

– Ты – мой свет, – шептала она, глядя на крошечные пальчики. – Ты – всё, что у меня осталось.

С тех пор Рэй стал для Дэрила не просто братом – он был тем лучом света, который боролся с тьмой внутри них обоих. В своих тайных записках Дэрил рисовал мотыльков – символ свободы и надежды, которые он хотел найти, но так и не смог. Мотыльки были его тайным языком, его защитой от мира, который отверг его ещё с первого вздоха. Дни и ночи сливались в один бесконечный кошмар. Дом продолжал рушиться под тяжестью горя и боли, но между Дэрилом и Рэем возникла невидимая связь – тихая, но крепкая. Рэй был для Дэрила маленьким светом в темноте, тем, кто не отвернулся и не предал.

Когда Рэй учился делать первые шаги, Дэрил уже начал понимать, что мир к нему суров и несправедлив. Его шрам притягивал взгляды и порождал только ненависть и страх. Но в моменты, когда рядом был Рэй, сердце мальчика хоть на миг наполнялось теплом.

Одной ночью, укрывшись старым одеялом в углу заброшенной комнаты, Дэрил достал свой тайный блокнот – исписанный странными символами и рисунками мотыльков. Он аккуратно обвёл одним пальцем причудливый контур насекомого и прошептал:

– Мотыльки не боятся тьмы. Они летят к свету, даже если он кажется далёким. Я тоже хочу лететь, Рэй… но пока что я заперт в этом доме, в этом теле.

Рэй, лежащий рядом, тихо ответил:

– Ты не один, Дэрил. Я с тобой. Всегда.

В эту ночь между двумя мальчиками укрепилась невидимая нить – не только крови, но и надежды, что когда-нибудь всё изменится. Рэй был светом, Дэрил – тенью, но вместе они были целым.

Дэрил рос в тени постоянного страха и одиночества. В школе он был тихим и замкнутым, но темные тучи над его головой не оставляли сомнений – внутри что-то бурлило. Учителя предпочитали не замечать его пристальный взгляд, когда он стоял у окна и смотрел в даль там, где, в километре от школы находилось старое кладбище. будто там искал ответы. Одноклассники же сторонились, пересказывая между собой шепотом слухи о «уродливом мальчике с шрамом», который ходит по коридорам словно призрак.

Первый раз он сорвался на одноклассника в пятом классе. Томми, громко хваставшийся перед всеми, что собирается в выходные на рыбалку, споткнулся возле Дэрила и уронил коробку с учебниками. Вместо извинений Томми злобно крикнул:

– Урод! Посмотри на себя, никто тебя не любит!

Дэрил молчал, но в груди закипела буря. Когда Томми повернулся спиной, Дэрил толкнул его в плечо так сильно, что мальчик упал на землю.

Учительница, проходившая мимо, лишь строго сказала:

– Дэрил, держи себя в руках. Не устраивай сцен.

Но никто не стал разбираться, почему это произошло.

Дома Мэй повторяла одно и то же: «Ты урод, и тебя никто не хочет». Эти слова врезались в сердце мальчика и отпечатались в его душе.

Со временем Дэрил всё больше интересовался тем, что для других было запретной темой – смертью. Он находил старые книги в библиотеке, листал страницы с изображениями анатомии, и втайне наблюдал за птицами, которые разбивались о стекла.

Однажды на уроке биологии он тихо спросил:

– Почему люди умирают? Можно ли это остановить?

Учительница, немного растерявшись, ответила:

– Это естественный процесс, Дэрил. Нужно принять это.

Но он не мог принять. Его мысли кружились вокруг тьмы и боли, которые казались единственным настоящим. Рэй, видя брата таким, пытался отвлечь его игрой и смехом, но знал – где-то глубоко внутри у Дэрила скрывается что-то, что не поддаётся контролю.

И вот наступил день, когда тьма внутри Дэрила вырвалась наружу.

Школьный звонок прозвенел давно, а класс был погружён в обсуждение домашнего задания. Рядом с Дэрилом сидел Джейсон – мальчик, остававшийся пару раз на второй год. Он всегда старался унизить тех, кого считал слабыми. Джейсон заметил, что Дэрил дергается и тяжело дышит, и решил подыграть своей злости.

– Эй, урод! – прошипел он. – Что, опять смотришь на кладбище, как будто там твоя мать шлюха и твой выродок брат?

Смеясь, он толкнул Дэрила в плечо. Это было последней каплей. Дэрил внезапно вскочил и схватил Джейсона за горло. Класс замер в ужасе. Учитель, поспешивший на помощь, с трудом оттащил его, приговаривая:

– Дэрил! Хватит! Ты потерял контроль!

На следующий день из школы позвонили Мэй. Она, как всегда, была в баре, её голос был громким и раздражённым.

– Что случилось с моим сыном? – спросила она, не скрывая раздражения.

– Он напал на одноклассника, – спокойно ответила директор. – Мы беспокоимся. Это уже не первый инцидент.

– Он же урод! – воскликнула Мэй, ржущим голосом. – Сам виноват!

– Но это ребёнок, – попыталась мягче директор. – Ему нужна поддержка.

– Поддержка? – Мэй засмеялась. – Я устала от этого проклятия. Вы думаете, мне есть дело до него?

После звонка она бросила трубку и сделала несколько глотков из бутылки, стоявшей рядом.

Позже в ту ночь Мэй ворвалась в комнату, где спали братья.

– Ты испортил мою жизнь! – кричала она на Дэрила, хватая его за волосы и прижимая к стене. – Этот шрам разрушил всё, что у меня было. Ты – моё проклятие!

Рэй встал между ними, пытаясь защитить брата, но Мэй оттолкнула его с такой силой, что тот упал на пол. Её глаза были безумны, а голос – холоден как лёд.

С того момента дом стал ещё более пустым и холодным. Мэй всё чаще уходила, погружаясь в алкоголь и темные компании, оставляя детей наедине с их страхами и тенями.

Однажды, когда Дэрил сидел на полу своей комнаты и рисовал мотыльков в блокноте, Рэй тихо подошёл и сел рядом с ним.

– Ты опять рисуешь мотыльков, – улыбнулся Рэй. – Почему они для тебя такие важные?

– Они летят туда, где свет, – ответил Дэрил, не отрывая взгляда от листа. – Я хочу быть свободным.

Рэй положил руку ему на плечо.

– Ты не один, Дэрил. Мы вместе. Я – твой свет, ты – моя тьма.

В тот момент между ними возникло молчаливое обещание – всегда поддерживать друг друга, несмотря ни на что.

В один из редких солнечных дней братья играли в прятки во дворе. Дэрил спрятался в старом сарае, где обычно никто не заходил. Рэй, ища брата, тихо прошёл мимо, заметив тень Дэрила с блокнотом в руках.

– Я тебя нашёл! – радостно сказал Рэй, и оба засмеялись.

– Ты самый лучший брат на свете, – прошептал Дэрил, прижимаясь к Рэю.

В эти мгновения они были просто детьми, не знавшими боли и одиночества.

Но даже в этих редких светлых моментах темнота всегда была рядом.

Однажды ночью Дэрил проснулся от кошмара – мать кричала, а его тело разрывал страх и боль. Рэй почувствовал тревогу брата и тихо вошёл в комнату.

– Всё хорошо, – шепнул он, взяв Дэрила за руку. – Я рядом, ты в безопасности.

Маленькая рука Рэя была якорем, удерживающим Дэрила в настоящем. Когда Мэй уходила из дома на несколько часов, Рэй ложил свою маленькую ладошку на руку брата.

– Ты мой брат, – сказал он тихо. – Я всегда буду с тобой.

Их связующая нить была крепче любого ужаса и боли.

Каждый вечер перед сном они рисовали мотыльков на бумаге и отпускали их в окно – как символ надежды и мечты о лучшей жизни.

– Когда-нибудь мы улетим отсюда, – говорил Рэй.

– Да, и больше никто не сможет нас сломать, – отвечал Дэрил.

Но вскоре Мэй стала всё сильнее погружаться в тьму – терять контроль над собой, всё чаще возвращалась домой пьяной, с чужими мужчинами, а её злость и ненависть превращались в острую угрозу для братьев.

И именно в такой дом, где каждый день был битвой за выживание, вплеталась их непрекращающаяся, светлая связь – единственное спасение и смысл.

Глава 3. 3 июня 1972 года

Дэрилу было девять, Рэю – шесть. Дом окутывала тишина, нарушаемая лишь прерывистым дыханием Мэй, сидевшей на порожке кухни, с бутылкой дорогого вина рядом. Она уже не помнила, откуда взяла эту бутылку, но теперь это не имело значения – алкоголь расплывался по венам, а в голове царил хаос и пустота.

Вдруг тишину разорвали резкие звуки – разбитое стекло, скрип и грохот. В дом ворвались двое мужчин. Один – высокий, в черной кожаной куртке с эмблемой бойцовского клуба, другой – в плотной темной толстовке, лицо частично закрывала маска, скрывавшая рот.

Дети были дома. Первым, кто услышал шум, был Дэрил. Он тихо вышел из комнаты Рэя, наклонился и шепнул: – Оставайся в кровати и не двигайся.

Он осторожно подошел к коридору, ведущему к кухне, и замер на пороге. Перед глазами стояла ужасная сцена – двое мужчин избивали Мэй. Тот же хладнокровный и жестокий стиль, что он когда-то видел у неё самой.

Он слышал, как трещат её ребра, слышал её стоны, перемешанные с жестокими криками. Один из мужчин выругался:

– Где деньги, сука?!

Он схватил Мэй за волосы и резко поднял её голову, заставляя встретиться взглядом. Лицо женщины было изрезано кровью, губы распухли, глаза смотрели в пустоту.

Другой медленно достал пистолет, снял его с предохранителя и, глядя на Мэй, холодно произнёс:

– Куда ты дела наши бабки, воровка?

«Кончай её», – коротко бросил мужчина в кожанке.

И раздался выстрел. Глухой, пронзительный, заполнивший весь дом эхом смерти.

Дэрил стоял на пороге кухни с жуткой улыбкой на лице – непонятной, пугающей.

Вокруг царила тишина. В этот момент в комнату вбежал Рэй, охваченный страхом. Его маленькое тело дрожало, слезы текли по щекам, он схватился за брата, ища защиту.

Но Дэрил стоял неподвижно, глядя на тело матери с глазами, в которых не было ни боли, ни отчаяния.

– Всё будет хорошо, – тихо сказал он, – теперь всё кончено.

Он не чувствовал горя. Его сердце наполнилось странным облегчением – теперь его никто не тронет. И в тот момент, в глубине детской души, он понял страшную правду: люди умирают. И смерть невозможно остановить, если она уже давно стоит у твоего порога.

Через несколько минут в дом ворвалась мисс Энни – соседка и подруга Мэй, с которой та частенько пила в баре, и, по слухам, вместе обслуживала клиентов в местном борделе. Женщина вбежала, услышав истеричный детский крик, и остановилась на пороге кухни, в ужасе прикрыв рот рукой.

– Господи… Мэй?! – выдохнула она, а затем метнулась к телефону.

Скорая и полиция приехали через пятнадцать минут. Дом был оцеплен, тело Мэй накрыто простынёй, а дети – испуганные, холодные, в грязной одежде – уже сидели на диване, прижавшись друг к другу.

Молодой офицер, увидев лицо Дэрила, нахмурился. Мальчик то и дело усмехался, будто происходящее его вовсе не касалось. А вот Рэй не отрывался от брата, рыдая без остановки.

– Он мой брат… он мой… – повторял он, хватаясь за рукав Дэрила, – не забирайте нас… пожалуйста…

Офицеры не стали задавать много вопросов на месте. Детей посадили в полицейскую машину и увезли в больницу на осмотр. В больнице выяснилось, что тело Дэрила испещрено следами побоев. Синяки, застарелые ссадины, порезы. Рэй же, напротив, был чист – физически с ним всё было в порядке. Но его эмоциональное состояние было нестабильным: мальчик вздрагивал от любого звука, а ночью просыпался с криками, прося брата.

Дэрил вёл себя странно – он не проявлял страха или боли, наоборот, временами смеялся. Медсёстры смотрели на него с опаской, а врачи переглядывались.

– У мальчика отстранённый взгляд. Как будто он смотрит сквозь нас… – сказала одна из медсестёр. – Он будто знает что-то, чего не знаем мы.

– Или давно уже всё понял, – добавил врач тихо.

После ночи в больнице, братьев повезли в приют. Там, при оформлении, произошло то, чего боялся каждый из них.

– Рэя определили в приёмную семью, – сообщил им куратор, не смотря в глаза. – Люди из города, состоятельные. Хотят усыновить мальчика, дать ему шанс на новую жизнь.

Когда воспитательница потянулась к Рэю, чтобы отвести его, тот вцепился в брата мёртвой хваткой.

– Нет! Нет, не надо! Не оставляйте меня! – кричал он, заливаясь слезами.

Дэрил, в свою очередь, вырвался, ударил по столу кулаком и прошипел:

– Не трогайте его!

Воспитатели с трудом оттащили Рэя, который продолжал звать брата, пока его не увели за дверь. Последний взгляд Рэя, полный отчаяния и боли, остался врезан в память Дэрила навсегда. После этого в приюте для Дэрила начался ад. Другие дети дразнили его, называли «сыном шлюхи», «ублюдком с шрамом». Старшие мальчики толкали его в коридорах, прятали еду, а одна из девочек, Лора, два года как старше, однажды швырнула в него тетрадь со словами:

– Ты даже плакать не умеешь, чудовище!

Вечером того же дня двое подростков, Джим и Питер, заперли его в прачечной вместе с Лорой, решив «поиграть». Они начали оскорблять его мать, смеяться, плевать в него. Лора в порыве ярости толкнула его к раковине, а затем кто-то из мальчиков случайно выбил стекло. Дэрил смотрел на него, как заворожённый. Он молча подошёл, поднял острый осколок и в следующую секунду вонзил его в шею Лоре. Она закричала, кровь брызнула на кафель, и девочка с воплем упала, хватаясь за шею. Остался рваный, глубокий шрам.

Педагоги были в шоке. Когда Дэрила вызвали к директору, женщина строго спросила:

– Почему ты это сделал?

Он пожал плечами, а затем хладнокровно произнёс:

– Да лучше бы она сдохла.

После этого случая комиссия решила немедленно перевести его в государственную клинику для душевнобольных.

Так в его жизни появился Эдвард Миллер – молодой, амбициозный профессор психологии, только начинавший практику. Он получил назначение в детском отделение и впервые встретил Дэрила в комнате с решётками на окнах, где мальчик рисовал мотыльков на стене острым гвоздём. Эдвард ещё не знал, с кем имеет дело.

Первую ночь в клинике Дэрил провёл в комнате с решётками на окнах. За стенами раздавались стоны, плач и истеричный смех других пациентов. Кто-то кричал, кто-то выл, кто-то без остановки повторял одно и то же слово. Словно весь ад, существующий на земле, собрался под крышей этого учреждения. Он лежал на койке, не двигаясь, глядя в потолок. Его больше никто не забирал. Он больше никому не был нужен.

На следующее утро начались приступы. Сначала – гнев, вспышки ярости. Он расцарапывал себе руки до крови, а потом просто сидел, наблюдая, как алая жидкость капает с кончиков пальцев на белый пол, оставляя пятна, похожие на цветы. Это почему-то успокаивало. Боль помогала почувствовать, что он ещё живой. Когда врачи пытались с ним говорить, он молчал. Иногда – усмехался. Порой просто пялился в одну точку, словно видел сквозь людей.

А потом пришли сны. Каждую ночь он просыпался в поту, хватаясь за грудь, не понимая, где находится. Во снах он снова и снова видел Мэй.

Его мать стояла в дверном проёме, вся в крови, с пустыми глазницами. Она звала его:

– "Ты ничтожество… ты – ошибка…"

Иногда он видел, как она душила его подушкой, приговаривая:

– "Зачем я тебя родила, чудовище?"

Он пытался закричать, но не мог – во сне его горло будто заливала грязь и пепел.

В других снах она била его ремнём, а затем вдруг превращалась в тёмную тень с красными глазами. Она смеялась, пока он корчился от боли, – смех был как лезвие, царапавшее изнутри. Просыпаясь, он чувствовал не страх – нет. Он чувствовал ярость. Безумную, безысходную ярость на женщину, которая умерла, но продолжала убивать его изнутри.

Со временем сны становились всё более искажёнными. Иногда в них появлялся маленький Рэй, тянущий к нему руки, но каждый раз Мэй оттаскивала мальчика в тьму, бросая Дэрила одного. Он начинал кричать. По-настоящему. Будил весь блок. Тогда его фиксировали, давали уколы. Но сны возвращались. С каждой неделей он становился тише, замкнутее, но внутри что-то продолжало нарастать – как кипящая смола, чёрная и обжигающая.

Когда его впервые увидел Эдвард Миллер, молодой профессор-психолог с тетрадью в руках и мягким голосом, Дэрил сидел в углу комнаты и рисовал мотыльков. Он царапал их на стенах, на полу, на собственных руках.

Эдвард присел рядом.

– Тебя зовут Дэрил. Верно?

Мальчик не ответил. Только продолжил царапать.

– Почему мотыльки? – осторожно спросил Миллер.

Дэрил замер. А затем, не поворачиваясь, хрипло произнёс:

– Они летают к свету… а потом сгорают. Потому что свет – это ложь.

Миллер записал эту фразу в тетрадь и в тот момент понял: он столкнулся с чем-то, что может изменить его жизнь. Или сломать её.

Клиника, где лечили "сломанных", оказалась местом, где ломали окончательно. Несмотря на белые стены, запах лекарств и улыбки на лицах некоторых сотрудников, внутри всё гнило.

Те, кто приходил сюда "исцелять", часто забывали, что перед ними – дети. Или, может, просто не считали их достойными этого слова.

– Смотри, уродец снова себе кожу дерёт, – услышал однажды Дэрил от женщины в синем халате, проходившей мимо его палаты.

– Страшный до чёртиков. Мать, наверное, с таким и спилась, – ответила ей вторая, моложе.

Они смеялись, не зная, что мальчик слышит. Он слышал всё. Всегда.

Однажды когда другой мальчик – Джонатан, лет на пять старше – плюнул в него и сказал:

– Лучше бы тебя сдали на опыты, – Дэрил не ответил. Он просто смотрел.

Долго, не моргая. И в этом взгляде было что-то такое, что заставило Джонатана попятиться, несмотря на весь показной напор.

Сны усиливались. Они становились не просто кошмарами – они были реальнее реальности.

Каждую ночь Дэрил снова и снова становился свидетелем убийства Мэй. Только теперь не бандиты стреляли в неё. Нет. Теперь – он сам.

В одном сне он душил её подушкой, слыша, как она хрипит, и не мог остановиться – и не хотел. В другом – он бил её кухонной сковородой по голове, снова и снова, пока мозг не стал месивом, а смех в его голове не стих. Иногда он видел, как она стояла у края лестницы, а он медленно поднимал руки и толкал. Полёт. Хруст. Тишина. И каждый раз, просыпаясь, он не чувствовал вины. Он чувствовал… покой.

Он начал записывать эти сны. Маленькими каракулями, обрывками фраз: «Она снова смотрела на меня глазами мертвеца…» «Сначала был страх. Потом – облегчение.» «Я проснулся от запаха её крови. Он настоящий.»

Миллер приходил каждый день. Он пытался говорить спокойно, по-доброму.

– Дэрил, хочешь рассказать мне, что тебе приснилось?

– Нет. Но я это нарисую, – отвечал мальчик и протягивал лист с изображением женщины без лица, окружённой мотыльками, крылья которых были из бритв.

Миллер видел – в этом ребёнке было что-то жуткое. Но и что-то… вызывающее жалость. Он чувствовал себя почти спасителем. Он верил, что ещё может помочь. Хотя сам не замечал, как становился частью этого затянувшегося кошмара. Однажды он спросил:

– А если бы ты мог вернуть время и спасти её… спас бы?

Дэрил долго смотрел на него. А потом тихо, почти шепотом сказал:

– Я бы убил её раньше.

И с того дня, когда Дэрил впервые произнёс это вслух, его тьма начала набирать форму. Ему было девять. Но внутри уже рождалось нечто совсем иное. Что-то, чему суждено будет однажды выйти наружу… и оставить после себя только кровь, мотыльков и вечную тень…

Глава 4. Белый дом на вершине холма

Большой белый особняк, стоящий в тридцати километрах от города Честерфилд, возвышался на холме, окружённый садами, густыми елями и безмолвной ухоженностью. Дом принадлежал семье Хант – состоятельной и респектабельной чете, чьё имя знали все в округе. В их доме всё было подчёркнуто правильным: от аккуратных полос на траве до белоснежных стен, ни разу не знавших трещин.

Мистер и миссис Хант были теми людьми, которые хотели «помочь» пострадавшему ребёнку, веря, что доброта и дисциплина способны исцелить любые раны. Рэя, шестилетнего мальчика с огромными глазами, они встретили с ровной заботой – не навязчивой, но и не холодной. Он прибыл с одной мягкой игрушкой и бесконечным страхом в глазах, который не могли заглушить ни тёплые одеяла, ни домашняя еда, ни светлый интерьер новой комнаты.