Поколение OFF

«Сонное истощение», – так назвала это та странная журналистка, Иви Рид, которая несколько раз приходила к ним в квартал, задавала вопросы, записывала что-то в свой потертый блокнот. Клара тогда не обратила на ее слова особого внимания. У художников всегда бывают кризисы. Творческие запоры. Но это… это было другое. Это было не отсутствие идей. Это было отсутствие самой способности их иметь. Словно кто-то перекрыл кран, из которого текла сама жизнь.

Она отшвырнула кисть. Та со стуком упала на пол, оставив синюю слезу на пыльных досках. Клара обхватила себя руками. Холод пробирал до костей, хотя в мансарде было душно. Это был не физический холод. Это была стужа изнутри. Из той пустоты, что разрасталась в ней с каждым днем.

Ей хотелось кричать, но крик застревал в горле сухим комком. Ей хотелось плакать, но слезы, кажется, тоже высохли. Осталась только эта тупая, ноющая боль – боль ампутированной души.

Пустой холст перед ней был не просто куском загрунтованной ткани. Он был зеркалом. Зеркалом ее собственного внутреннего опустошения. И это было самое страшное произведение искусства, которое она когда-либо видела.

Глава 6: Сходящиеся пути

Джулс Вэнс начал гнить изнутри. Не в фигуральном смысле, хотя и это тоже. А почти буквально. Его мозг, некогда бывший его главным оружием и предметом гордости, превратился в болото, где тонули идеи, слова и сама способность связно мыслить. «Чистый лист» из конференц-зала «Зенит» стал его постоянным спутником. Он мог накрыть его посреди совещания, во время телефонного разговора, даже когда он пытался составить список покупок. Пустота накатывала внезапно, без предупреждения, вымывая мысли, как прилив смывает замки из песка.

Он пытался бороться. Кофеин литрами. Стимуляторы, отпускаемые по рецепту и не очень. Бессонные ночи, проведенные в бесплодных попытках выдавить из себя хоть одну свежую идею. Все было тщетно. Его презентации стали блеклыми, его рекламные слоганы – вымученными, как предсмертный хрип. Клиенты, эти акулы с золотыми кредитками, учуяли кровь в воде. Еще немного, и они сожрут его, не оставив и обглоданных костей.

Врачи разводили руками. «Стресс, переутомление, синдром хронической усталости», – лепетали они, выписывая очередные бесполезные пилюли. Психотерапевты с лицами сочувствующих гробовщиков предлагали «проработать травмы» и «найти внутренний ресурс». Джулс слушал их и понимал, что они так же далеки от истины, как Земля от ближайшей черной дыры. Это было нечто иное. Нечто чужеродное, вползшее в его череп и пожирающее его изнутри.

Город тоже корчился в агонии. Жара, густая и липкая, как патока, окутала его намертво. Асфальт плавился, кондиционеры выли от натуги и дохли, один за другим. Люди передвигались по улицам, как мухи в банке с сиропом – медленно, обреченно. Их лица были покрыты испариной и выражением тупого отчаяния. Даже вездесущая реклама, казалось, пожухла под этим безжалостным солнцем, ее краски выцвели, призывы потеряли всякую силу.

Именно в один из таких дней, когда его собственный кабинет показался ему раскаленной духовкой, а мысли в голове – вязкой, кипящей кашей, Джулс вспомнил о ней. Доктор Эвелин Рид. Женщина с пронзительными глазами и теориями, от которых веяло безумием и… пугающей правотой. Ее карточка, брошенная в ящик стола, вдруг показалась ему последней соломинкой.

Он нашел ее в полуподвальном помещении старого университетского кампуса, давно заброшенного и отданного на растерзание плющу и мелким исследовательским группам с нулевым финансированием. Ее «офис» был завален стопками книг, распечатками, картами с воткнутыми в них разноцветными булавками и пустыми кофейными стаканчиками. Пахло пылью, дешевым кофе и чем-то еще – возможно, одержимостью.

Иви Рид встретила его без удивления, но с явным подозрением во взгляде. Словно он был не потенциальным источником информации, а переносчиком какой-то особо опасной заразы.

«Мистер Вэнс, – сказала она, не предложив ему сесть (стул был только один, и тот завален бумагами). – Неожиданно. Я думала, мой „поэтический бред“ вас не заинтересовал».

Джулс почувствовал, как краска стыда – давно забытое ощущение – заливает ему щеки. «Доктор Рид, я… Я хотел бы задать вам еще несколько вопросов. Конфиденциально».

Она усмехнулась, но в ее глазах не было веселья. «Конфиденциально? Это когда вы выкачаете из меня все, что нужно, а потом представите это как собственное гениальное прозрение на очередном корпоративном шабаше?»

Его обычно безупречно подвешенный язык на этот раз дал сбой. «Нет. Поверьте… дела обстоят несколько иначе». Он провел рукой по влажному лбу. «То, о чем вы говорили… это „сонное истощение“… оно… оно реально».

Иви смотрела на него долго, изучающе. Потом кивнула на единственный стул, предварительно смахнув с него часть бумаг. «Рассказывайте».

И Джулс рассказал. О «чистом листе». О пустоте в голове. О коллегах, превращающихся в зомби. О городе, теряющем краски и звуки. Он говорил сбивчиво, путано, сам удивляясь собственной откровенности. Циничная броня дала трещину, и из-под нее полезло наружу нечто растерянное и напуганное.

Иви слушала молча, ее лицо оставалось непроницаемым. Когда он закончил, она подошла к одной из карт, усеянной булавками. Карта изображала их город.

«Это не просто стресс, мистер Вэнс, – сказала она тихо. – И не вирус. Это… вы правы, это нечто иное. Оно распространяется. Быстрее, чем я думала». Она указала на скопления булавок. «Каждая из них – случай. Задокументированный. Люди, которые просто… гаснут. Сначала пропадает творчество, потом эмоции, потом… сама личность. Остается только оболочка».

Она достала несколько фотографий. Лица. Пустые, безжизненные. Как у тех манекенов в витринах, только эти когда-то были людьми. Джулс почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота.

«Я думаю, – продолжала Иви, ее голос звучал почти на грани слышимости, – что кто-то или что-то… питается этим. Нашими снами, нашими идеями, нашей сутью. Опустошает нас изнутри».

Джулс смотрел на нее, и впервые в жизни он не знал, что сказать. Его мир, такой понятный, такой предсказуемый в своем цинизме, рассыпался на куски.

«Я не знаю, что это, – сказала Иви, поворачиваясь к нему. – Но я намерена это выяснить. И, как ни странно, мистер Вэнс, вы можете мне в этом помочь. У вас есть доступ туда, куда мне никогда не пробиться. В самое сердце машины, которая производит эти иллюзии, которыми мы все питались».

Он смотрел на нее. На эту маленькую, одержимую женщину в ее заваленной бумагами конуре. Она предлагала ему союз. Нелепый, невозможный союз между акулой рекламного бизнеса и полусумасшедшей искательницей правды.

«И что вы предлагаете?» – голос его был хриплым.

«Для начала, – Иви Рид впервые за все время их знакомства позволила себе что-то похожее на улыбку, хотя и очень горькую, – давайте попробуем не сойти с ума окончательно. А потом… потом будем искать источник этой заразы. Вместе».

Джулс Вэнс, человек, который не верил никому и ничему, кроме собственного превосходства, почувствовал, как внутри него что-то сдвинулось. Это не было доверием. Скорее, отчаянием, которое ищет любую точку опоры.

«Хорошо, – сказал он. – Вместе».

Слово прозвучало в душном, застывшем воздухе комнаты странно и непривычно. Как первое слово на давно забытом языке.

Глава 7: Первая жертва

Лиам был одним из тех щенячье-восторженных юнцов, которые периодически попадали в мясорубку «Апекс Тауэр». С горящими глазами, идеями, бьющими через край (большей частью наивными и нежизнеспособными, по мнению Джулса), и святой верой в то, что реклама – это почти искусство. Джулс наблюдал за ним с циничным любопытством, как за диковинным насекомым, обреченным на быстрое вымирание в агрессивной среде. Иногда, впрочем, в редкие моменты необъяснимой сентиментальности, он видел в Лиаме отголосок себя самого – того, давно похороненного под слоями сарказма и профессионального выгорания.

В последние недели Лиам начал «тухнуть». Его идеи, раньше фонтанировавшие с неудержимой силой, превратились в тонкую, прерывистую струйку. Глаза потеряли блеск, движения стали вялыми. Он все чаще опаздывал на работу, а когда приходил, то часами пялился в монитор, на котором застывала одна и та же страница. Джулс списывал это на обычный для новичков процесс «обкатки реальностью». Жестокой, но необходимой.

А потом Лиам просто… не пришел. День, два, неделя. Его телефон не отвечал. HR-отдел, эта бездушная машина по переработке человеческого ресурса, что-то невнятно бормотал о «семейных обстоятельствах» и «больничном по уходу». Стандартная процедура стирания человека из корпоративной памяти.

Джулс, движимый каким-то неясным беспокойством, которое он сам себе не мог объяснить, решил навестить его. Адрес он достал из базы данных, пользуясь своим служебным положением. Квартирка Лиама находилась в одном из тех муравейников на окраине, где жизнь была спрессована до минимума квадратных метров и максимума безнадеги.

Дверь ему открыла женщина – мать Лиама, судя по всему. Ее лицо было пергаментным от горя, глаза – выцветшими, как старая фотография. Она провела Джулса в комнату сына, не задавая лишних вопросов. Словно ждала этого визита. Или любого визита, способного нарушить монотонность ее отчаяния.

Лиам сидел в кресле у окна. Сидел неподвижно, глядя на серую стену соседнего дома. Он не обернулся, когда они вошли. Не отреагировал на голос матери, тихо представившей Джулса.