Император во главе

Sunon Boy

Император во главе

Предисловие

Войдерум – энергия, живущая в каждом живом организме. Существо, имеющее войдеровый потенциал, способно использовать эту энергию, взяв под свой контроль стихию, позволяя манипулировать ею. Для кого-то их приёмы кажутся волшебством и некой магией, но сами же овладевшие ею люди гордо называют себя войдерами.

Акт 1 "Лишения заставят отбирать"

Глава 1 "Листва шепчет"

3 эра, 480 кольцо1, деревня в Империи Хондруфер.

Во блаженном уюте и тепле материнской заботы один наивный, чистый и бесхитростный юноша по имени Катор, лёжа на крестьянской кровати вместе со своими младшими братьями, вслушивался в ласковые речи матери, что рассказывала на ночь сказку, которая стара как этот дивный мир: "Когда-то в дремучей древности, в маленькой-премаленькой стране жили совсем крошечные люди, а стоял над ними большущий Бог, что был способен касанием достать звёзды. Бог дал крошечным людям всё: огонь, чтобы те не мёрзли; воду, чтобы очиститься; и руки, чтобы могли творить. Время шло; руки крошечных людей возводили огромные стены и величественные замки, пока в один день они не захотели достать до Бога, дабы потребовать больше даров и сил могучего существа. Империя стала большой-пребольшой, и тогда император Ридорг решил построить ступени, что достанут до самих звёзд. Тысячи и миллионы крошечных людей подносили кирпичик за кирпичиком, чтобы соорудить это невероятное чудо – однако ему не суждено было добраться высотой своей до звёзд, ведь Бог заметил старания людей раньше. Большущий бог разгневался от жадности и высокомерия детей своих, отчего разрушил их столицу, а самих людей превратил в бесплотных духов, что были обречены на вечное скитание по миру." – после чего мать с хлопком закрыла пыльную книжонку и отложила на старый потёртый деревянный комод, ожидая, что все дети уснули ещё на середине этой скучной истории. Лишь самый старший сын не впал в дрёму и искрящимися глазами смотрел куда-то в потолок не то со страхом, не то с восхищением. На самом деле, под конец истории о древней сгинувшей цивилизации, парень задумался о том, насколько жадным был Бог, что не дал своим детям сразу всё, чтобы те были счастливы. "Богу не нужна сила, раз он создал людей и подарил её им. Так почему же он оказался так жесток с детьми, когда те захотели ещё даров?" – эти мысли прочно засели в голову Катора, что даже не заметил, как мать удалилась из комнаты.

Катор на следующий день, поработав с утра в поле с матерью и семьями из соседских домов, в полдень присел на бревно, дабы немного отдохнуть и просто понаблюдать за людьми, пока лучи Сэн2 теплом лизали спину. Его взору предстали уставшие, но не теряющие радости жизни крестьяне, что работают в знойную жару и лютый мороз.

Их быт не имеет абсолютно никакой роскоши, но это не даёт причин унывать, даже когда мясо удаётся поесть только зимой. В один момент Катор заметил пару явно взволнованных стариков, что сильно выделялись на фоне казалось бы беззаботных крестьян. Катор решил вслушаться в их диалог, после чего узнал, что на деревню готовятся напасть разбойники с большой дороги. Если вассал3, отвечающий за это поселение, не поможет отбиться от бандитов, то всех ждёт ужасная участь. Эта новость стала громом среди ясного неба для Катора, что весь оставшийся день находился в страхе и сомнениях: "Вдруг вассал откажет в помощи? Что будет с мамой и братьями? Почему наша жизнь не зависит от нас?"

Ближе к вечеру, когда Сэн спряталось за горизонт, Катор смотрел на него и словно видел, как оттуда наступают тысячи чёрных коней, под копытами которых горит земля. Он безмолвно смотрел вдаль, пока за спиной скрипела от ветра дверь родного дома, которого мальчик не хотел терять. Недоброе чувство окутало мурашками тонкие ручонки Катора, а разум был затуманен страхом и сомнением – но ненадолго. В один момент дверь дома за спиной открыла нежная рука: мать забеспокоилась, ведь старший сын до сих пор не вернулся. Она окликнула Катора ласковым голосом и медленно подошла к нему, спросив:

– Что такое, мой волчонок? Твои младшие братья уже легли спать; что тебя беспокоит?

– Это правда, что разбойники нападут на нас? – неуверенно ответил Катор, не понимая, как отреагирует мать.

– Даже если так, ничего страшного с нами не случится. – поняла мать причину беспокойства и тут же стала подавлять его.

– Но… – хотел рассказать Катор о сомнениях по поводу помощи от вассала императора, но мать успела опередить.

– Люди императора обязательно защитят нас. А если нет – я сама разделаюсь хоть с сотней бандитов. – утешила она, обнимая сына и мягко поглаживая его золотистые волосы. – Вассал уже согласился помочь и лично будет возглавлять завтра войско. Разбойники даже не приблизятся к нашему милому дому, Катор. А теперь пойдём домой, моё золотце. – и голос её был шёлком, а слова бархатом, укрывающим дитя.

Прохладным утром, подгоняемый слабым ветром Катор отправился на прогулку за пределами деревни, дабы полежать на цветочном поле, в окружении благоухающих цветов, и насладиться пением птиц в тишине. Абсолютный покой навис над этим чудным местом, и Катор с удовольствием улавливал эти маленькие окружающие его радости природы, рядом с которой он живёт бок о бок. Так продолжалось до тех пор, пока вдалеке не послышался топот сотен – а может и тысяч – копыт лошадей, надвигающихся в сторону деревни. Сердце Катора тут же почувствовало – быть беде, но внутри не терялась надежда на то, что все его тревоги на самом деле ложные, а деревне ничего не грозит.

      Катор решил подождать, чтобы разглядеть вдалеке, кто же надвигается на деревню, и все опасения отпали, когда мальчик увидел приближающееся с холмов войско со знамёнами щита и наковальни – фамильного герба одного из вассалов императора. Увидеть вживую силу, посланную императором, чтобы защитить его семью и дом, было для Катора одновременно большим облегчением и гордостью за свою страну, что не оставляет народ в беде. Однако Катор не подумал о том, что теперь можно со спокойной душой отправляться домой, ведь теперь ему хотелось увидеть, как его защитники разгромят врагов и отбросят туда, откуда они пришли. Для этого юноша медленно приближался в сторону войска, пробираясь сквозь высокую траву, что мешала обзору.

      Когда вслед за солдатами вассала появились разбойники, которых вёл на чёрном коне предводитель, облачённый в ржавый кольчужный доспех, Катор остановился, спрятавшись в высокой траве, дабы посмотреть, что с этим злодеем сделает защитник империи. Лидеры двух войск поприветствовали друг друга, а враждебностью среди их людей даже не пахло: они стояли достаточно близко друг к другу, чтобы в один момент кто-нибудь из толпы метнул копьё и наверняка попал бы по врагу, но никаких агрессивных действий не производилось ни одной из сторон. И осознание этой причины полностью пришло в голову Катора тогда, когда глава разбойников протянул кошель вассалу, а тот, в свою очередь, принял его и показал пальцем в сторону деревни. На том их переговоры кончились, и два войска ушли в разные стороны, так и не схлестнувшись в бою. Катор не мог поверить своим глазам: прямо сейчас его деревню продали и обрекли на уничтожение. Мальчик сидел как вкопанный и пытался побороть резко нахлынувший страх, что в момент уничтожил всю надежду, но в чувства его привёл боевой рог, в который дунул лидер разбойников, пока его войско мчалось галопом4 в сторону деревни. Тогда Катор понял, что прямо сейчас был подан сигнал, а к чему – неизвестно. Во всяком случае, нужно торопиться, дабы спасти деревню от надвигающейся угрозы прямо сейчас!

      Чем дальше бежал Катор, тем сильнее сгущались тучи, дрожала под ногами земля от криков, а воздух становился всё более сухим, пока вовсе не начал слабо обжигать молодую кожу. Страх и волнение всё сильнее кутало Катора, но тот не думал останавливаться, ведь на кону стояли жизни его близких – однако эти мрачные чувства усилились в момент, когда юноша увидел страшную картину: окрестности его родной деревни покрылись оранжевой и алой пеленой, доносились жуткие крики из домов, в которые забегали разбойники и вырезали мужчин и детей, а женщин – насиловали. И пока сгорали дома и поля, потихоньку догорала надежда Катора на то, что он ещё может что-то сделать. От страха по горячим щекам мальчика покатились слёзы, но едва ли успел Катор осознать свою слабость, как его взор упал на обгоревшее тело ребёнка, лежащее посреди тропинки лицом в землю. Крики отчаяния, треск горящего дерева и всплески крови окружили мальчика настолько сильно, что Катор вовсе перестал замечать их, когда навязчивое предчувствие подтолкнуло его к действию: рука потянулась к лежащему телу, а потом перевернула, дабы разглядеть лицо жертвы. Тихий ужас захватил мальчика и заполнил от головы до пят, ибо в лице этого бедолаги Катор узнал своего младшего брата, с которым они ещё вчера задорно играли – однако теперь это лишь безжизненная груда плоти и костей, что никогда более не задвигаются. Около минуты Катор смотрел на мёртвое лицо своего брата, совершенно не моргая, пока в один момент стрела, пролетевшая мимо виска, едва не умертвила его – тогда мальчик пришёл в себя, но окружающее его насилие не давало как-либо воспрять духом. Тогда юноша в слезах бежал прочь, оставив позади всё то, чем он дорожил, ибо не надеялся более что-либо сделать во спасение деревни, матери и братьев. Всё горит и все молят о помощи, а единственные спасители давно их предали – этой деревне пришёл конец.

      Сумев остаться незамеченным разбойниками, что были заняты грабежом и насилием, Катор бежал как можно дальше от деревни, пока не забрёл в Тайный лес, куда все жители запрещали ходить своим детям, ибо по слухам там водятся невиданные человечеству чудовища, жаждущие лишь уничтожать и измываться над наивными и глупыми юношами, что случайно заблудились среди крон высоких, словно шепчущих на древнем языке, деревьев. Там Катор и блуждал в слезах, надеясь лишь на скорое исчезновение: мальчик просто не мог смириться со всем, что произошло сегодня, и теперь ему хотелось лишь одного – навсегда пропасть из этого жестокого мира. Парень начал слышать глухие, едва уловимые голоса, которые можно было легко спутать с дуновением ветра. Катор верил, что с ним точно кто-то говорит, желая сопроводить по лесной тропе, ведущей в какую-нибудь ловушку. Поэтому мальчик старался отмахнуть навязчивые мысли, твердящие ему довериться голосу из тумана, пока ноги косились от усталости, а ноги царапали колючие корни деревьев, выступающие из-под земли. Все звуки затихли в темноте лесов, когда Катор остался наедине с неизвестностью: не было ясно, куда идти и зачем, да и что вообще теперь делать. Поток мыслей отчаявшегося мальчика прервало громкое шипение из неизвестного места, а за стволами деревьев показалось стремительное движение небольшой тени, что каждую секунду сокращало дистанцию с Катором, заставляя того испытывать настороженность и страх. "Скорее всего это какой-то злой лесной дух, как мне уйти? " – подумал мальчик, пытаясь уследить за тёмным силуэтом, что скакал за деревьями. Миг за мигом с шорохом листьев и слабым хрустом веток неизвестное существо было всё ближе, пока из темноты не явило себя и ошарашило Катора, ведь он не ожидал увидеть вместо злого духа настоящего зверя из плоти и крови, чьё нападение будет обусловлено одним лишь простым понятием – голод. То был небольшой резвый одинокий хищник с полосатой шерстью и сверкающими во тьме жёлтыми глазами – на Катора собралась поохотиться рысь! Мальчик впал в ступор и не успел даже подумать о том, как избежать атаки, как рысь её совершила: с шипением прыгнув с места, она вцепилась клыками в плечо и раздирала тело острыми когтями. Мальчик упал навзничь и слабо ударился головой о выступающий из-под земли корень дерева, пока рысь неистово рычала и разрывала юноше плечо. Белая грязная рубашка впитывала кровь на местах укуса, пока Катор испытывал жуткую боль и всем своим нутром ощущал, что именно здесь и придёт его конец.

      Когда у Катора совсем не осталось сил терпеть жгучую боль и страх, его глаза закрылись от усталости, и теперь осталось лишь ждать, пока рысь не закончит своё дело, когда доберётся до незащищённой тёплой шеи. И когда надежда совсем исчезла, рысь зашипела от страха и побежала прочь, скрывшись в низком тумане леса; тогда Катор медленно открыл глаза и увидел перед собой слабый, плавающий в воздухе жёлтый силуэт, что медленно обретал чёткую форму человека с тремя парами рук и словно пылающим омофором5 на плечах.

Едва различимый и ускользающий облик явился и с интересом наблюдал за каждым движением Катора, пока не издал призрачный голос, что словно впивался в душу каждым своим звуком и резонировал в голове мальчика:

– В твоих силах видеть меня – что удивительно, однако слышишь ли ты мой голос, дитя? – сказал он, еле двигая призрачными губами, после чего раздвинул нижнюю пару рук и раскрыл ладони, что тянулись к собеседнику жёлтыми огнями.

Катор медленно кивнул, дав понять, что способен слышать духа, после чего встал и начал задавать свои вопросы:

– Почему ты спас меня? Кто ты такой? – дрожащим голосом сказал юноша, всё ещё находившись в страхе, так как ожидал, что неосторожные слова повлекут ужасные последствия. – Для чего я тебе нужен? – отмахнул сомнения прочь и задал напрямую вопрос, к которому вёл.

– Ты мне? О нет, нужен я тебе, о чадо несправедливости и беззакония, порождённое преглупейшим императором. – выдавив недовольный смешок ответил дух. – Твоя деревня пала жертвой недостойного правителя, того, кто лишает народ свободы и чинит хаос. Но я могу помочь тебе изменить порядок и устремить взор к свету. – разведя центральную пару рук, дабы описать ими окружающий мир, добавил дух.

– Ты… ты правда поможешь мне? – в глазах Катора засиял свет надежды, ведь в этот ужасный день ему не хватало именно поддержки, дабы найти в себе силы жить дальше и искать в своём существовании смысл.

– Твои намерения пересекаются с моими, дитя. Мы оба хотим сделать этот мир лучше – разве не таково твоё желание? – глаза духа наполнились призрачным огнём, что пылал в предвкушении.

– Я… – по щекам Катора прокатились слёзы, а из уст вылетели слова об истинном желании. – Я хочу! Хочу спасти Хондруфер, мою родину… Всех его людей… Хочу! – восторженно воскликнул Катор, искренне считая, что возможно воссоздать мир, где не будет трагедий, подобных этой, отчего дух улыбнулся.

– Тогда отныне и впредь я буду твоей правой рукой – орудием рубящим и сожалеющим. Я наставлю тебя на путь истинный, о будущий император – то желание непоколебимо, как и моё имя Олег Всеведающий. – торжественно огласил Олег, подняв к небу верхнюю пару рук, ознаменовав день, что задаст курс событий на грядущее время. – Нас ждут великие дела, о будущий император!

Глава 2 "Гладий" Часть 1

3 эра, 460 кольцо, амфитеатр6 в столице Хондруфера.

Хондруфер – империя, некогда бывалая великой державой, с которой все считались и не смели кинуть в её адрес негативного слова, а имя её правителя, Остона Рыжегривого, гремело по всей Зикамере7, внушая как страх, так и уважение. Теперь же это всего-навсего отголоски былой славы, что стали жалкой пародией на саму себя, а центром этого несмешного представления, где сконцентрирована вся теперешняя жестокость и честолюбие сошедшего с ума государя и его подданных, стал построенный рабами из южной страны настолько величественный и красивый, настолько же и кровавый амфитеатр Хондруфера. Здесь безвольные сражаются на потеху публике ради мимолётной славы и завоевания кровью собственной свободы. И, когда народ на трибунах восторженно кричит: "Гладий!", упиваясь видами насилия и сражения, те словно пробуждают в безвольных убийцах жажду крови, что в пылу битвы подавляет их человечность, ибо "гладий" – боевой клич, которым когда-то давно пользовался настоящий герой Хондруфера, завоеватель и генерал, способный поднять боевой дух своих солдат одним лишь этим словом, которое по сути своей ничего не означает. Теперь же его восклицает каждый второй простой человек с трибун, желающий посмотреть, как отчаянно сражается за свою свободу человек – посему таких бойцов прозвали гладиаторами. Что же касается лично Остона Рыжегривого, то в последние кольца лишь близкие родственники и двор знали о появившихся в старости негативных чертах – в присутствии императора приходилось несколько раз задуматься, прежде чем что-либо сказать в его адрес, ибо в каждом слове правителю чудились скрытые уколы и неуважение, с коим тот не собирался мириться и мог спокойно отправить на смерть неугодного. Но, даже несмотря на это, преданность подданных была непоколебима благодаря былым заслугам Остона, отчего тот спокойно восседал на троне и медленно, но верно, превращал дворец в собственный театр тотального контроля и откровенного маразма.

      Недавно ставшие рабами и ещё не успевшие прослыть гладиаторами, десятки вашаков8 сейчас проводят ночь в тесной общей камере, едва освещённой лишь одним факелом. Эта ночь обещала быть длинной, так как на утро люди этого миролюбивого народа должны были отречься от своих идеалов и принципов, отбросить человечность ради выживания и навсегда забыть о возвращении в родные края, что так дороги каждому вашаку. Вдали от родины их сделают рабами, убийцами, перерезающими глотки своим же родственникам и друзьям на потеху толпе – но тому не бывать. И хоть это звучит героически и красиво, но славного в этом факте почти нет, ведь не бывать доблестному спасению из рук хондруферцев. Десятки вашаков: крепкие мужчины, женщины, старики и энергичные юноши, которых держали в клетках весь путь до Хондруфера – сплотились, дабы вырваться в ночи из цепких лап Хондруфера. Во главе этого малого общества встал старейший из них и провозгласил ослабевшим, спокойным и безнадёжным голосом, будто предзнаменуя конец существования:

– Никто нас не спасёт, кроме нас самих. Наше племя далеко, луга и деревья никогда более не предстанут нашему взору – только мрак этой комнаты остался последним пристанищем. – на секунду старейшина остановился, пройдясь взглядом по комнате и тем вашакам, что в безразличной ко всему безнадёжности вспоминали родину: костёр в центре кланового дома, охотники, вернувшиеся с добычей, девушки, напевающие под покровом алого заката праздничные песни – всё это утеряно. – Но мы всё ещё вашаки, гордые и сильные! – тихо проговорённые эти слова сумели отыскать отклик и разжечь малый светло горящий огонёк надежды. – Нам не бывать для хондруферцев жестокими убийцами! Мы не пойдём с клинком на родича! – тогда в голосе вашака что-то переменилось: отчаяние стало единым целым с надеждой, а решимость соседствовала с трусостью. – И лучше уж умереть вашаками этой ночью, в темноте, чем при свете Сэн пустить кровь товарищу и пасть от его же клинка хондруферским гладиатором! – после этих слов вашаки умолкли и, не сумев отыскать в своём положении ничего хорошего: ни капли того, что даст повод понадеяться на спасение, они с малой толикой безумия согласились со старейшиной – но тот продолжал внушать людям всё больше безумия от отчаяния. – Самоубийство – удел слабых, и мы заклеймим себя позором на всю жизнь, посему нам остаётся лишь душить друг-друга до тех пор, пока не испустим дух. Мы не прольём и капли крови, и сумеем остаться вашаками… – в один момент старейшина осознал, что только что сказал, и, ужаснувшись, ничего уже не мог поделать, так как безумие и отчаяние уже поглотило как его, так и толпу – и лишь один крепкий юнец из этих людей воспротивился и со слезами на глазах заговорил.

– Почему? Почему вы такое говорите? Так ведь нельзя, нельзя же! – эти слова вырвались сами собой от непонимания, ибо дух этого мальчика ещё не был сломлен, однако никто кроме старейшины не внял этим речам.

– А что же… – опустил голову старик. – Что же нам тогда остаётся? – сказав это, старейшина не сумел поднять глаз и взглянуть в глаза мальчика, что был слишком добр к другим, чтобы решиться на это безумие.

– Мы ведь… мы ведь… – как бы сильно не хотел найти ответ на вопрос юнец, он не мог этого сделать, отчего мрак поглощал парня.

– Назови своё имя, мальчик, и я запомню его на том свете. – попытался утешить старейшина парня, но успокоить кого-либо в этой ситуации было невозможно.

– Я… – вытирал слёзы тыльной стороной ладони юноша. – Я Ахиго, сын Железного Ветра. – шмыгнул носом парень, сумев с гордостью сквозь слёзы проговорить имя отца. – Вы его знали, он был охотником… сильным… – ещё больше приуныл парень от фантазии, в которой отец спешит спасти сына и храбро сражается с хондруферцами – однако неизвестно, жив ли он до сих пор.

– Ахиго, ты добрый малец, встанешь последним в… – не смог подобрать старейшина мягкое слово, дабы заменить им "очереди удушения", после чего положил Ахиго ладонь на плечо. – Закрой глаза и жди, пока тебя не позовёт последний вашак – тогда придёт твой черёд. – к этому времени уже все приготовились к этому параду смерти, ибо никого уже не грела надежда проснуться этим утром свободным вашаком.

Веки закрыты. Тьма. Тишина, в которой самые незначительные звуки становятся громче мыслей. Не видно ничего более, лишь тихие звуки от рук, что охватывают кожу и давят до тех пор, пока жертва не захрипит – а далее усиливается хват; падает тело на чьи-то руки, что аккуратно кладут его на холодную сырую землю – парад смерти начался, и безумие отчаявшихся не остановить. Чем больше тел соприкасается с землёй, тем чаще люди начинают говорить, предупреждать: "Я не буду держать на тебя зла", "Я не могу…", "Обними меня напоследок." И чем больше эти люди говорят, тем тяжелее становится держать глаза закрытыми, не завопить в ужасе и забиться в ближайшем тёмном уголку – но нельзя давать слабину, когда уже все решились, а некоторые – мертвы. Ахиго молча ждал своей очереди, дабы его наконец отправили на тот свет: сейчас его не заботила ни гордость вашаков, ни честь – теперь хотелось лишь исчезнуть навсегда из этого мира и не слышать более отчаянных слов и хрипа людей, что без пяти минут окажутся холодными телами на земле. И вот, когда донёсся предсмертный хрип старика, Ахиго окликнули, после чего тот весь встрепенулся и с дрожью в ногах еле сумел раскрыть глаза, а затем его взору предстал самый жуткий в его жизни вид: множество тел тех, с кем он ещё этим вечером разговаривал, подбадривал и весело шутил – все они мертвы, их уста не скажут ни единого слова, а их руки никогда не почувствуют тепла. Осталась лишь груда безжизненных, бездыханных тел, а перед этим всем стояла длинноволосая вашачка с расплаканным лицом, что дрожащими руками пыталась потянуться к шее юноши, но не смогла:

– Прости… Прости! – послышался потресканный беспокойный голос девушки, что воочию видела смерти всех, кто был в центре этого безумия, а остался перед ней один лишь нетронутый всем этим парень, которого она не смогла решиться умертвить. – Прошу, убей меня! – упав на колени, отчаянно закричала вашачка, отчего Ахиго впал в ступор и просто не мог поверить в происходящее.

– Н-но ведь… – не мог найти слов парень, ведь он не ожидал, что ему придётся стать убийцей.

– Избавь меня от этого, прошу тебя! Я исчезну и не буду тебя винить! Прошу тебя! Прошу! – уже в бреду она повторяла эти слова, задыхаясь от слёз.

Тьма в сердце Ахиго взяла верх, когда тот, перед принятием решения, осмотрел комнату, что была полна лишь смертью и мраком, будто сама тьма нависла над этим местом под покровом слепой ночи. Внутри мальчика что-то щёлкнуло: что-то заставило его позабыть обо всём хорошем, что когда-либо было в его жизни – теперь оно не стоит ничего и не идёт в сравнение с тем, что произошло в эту жестокую ночь; и безумие стало покровителем, а насилие – ключом к потере. Ахиго спокойно встал на колени и протянул руки к девушке, что в слезах улыбнулась ему, после чего безумие начало диктовать свои приказы: пальцы коснулись шеи и надавили что есть мочи; сонная артерия билась теплом и отдавалась упругой трубкой в чрезвычайно крепких руках; горло сдавило силой, а лицо девушки налилось кровью. Тяжёлый хрип. Ужас в глазах жертвы соседствовал с благодарностью. Смерть. Чистая и честная в своей жестокости и неумолимости забрала с собой последнего человека, который был жив в этой комнате, и оставила с ужасной травмой юношу, что в окружении убитых друзей, родственников и знакомых оказался единственным живым. Живым и жизнью проклятым, ведь никто – даже он сам, – не мог прервать бытие убийцы, которое он себе предначертал.