Психология страсти. Том 2

– Никаких явных следов проникновения или борьбы, – констатировал он. – Но офис явно не использовался последние сутки или около того. Пыль на столе нетронута.

Книжная полка, о которой говорилось в записке, занимала всю дальнюю стену. Елена внимательно осмотрела её, ища механизм, который мог бы открыть тайник. Книги были расставлены плотно, большинство потрепанные, по темам в основном журналистика, политика, криминалистика. Но среди них она заметила необычную книгу – старое издание «Психопатологии обыденной жизни» Фрейда с ярко-красным корешком среди книг в темных переплетах. Визуальный диссонанс, намеренно созданный для привлечения внимания.

Она потянула за книгу, и часть полки отъехала в сторону, открывая небольшой сейф, встроенный в стену – банальный, но эффективный механизм, основанный на принципе скрытия на виду.

Код – дата рождения Савченко. Елена знала её – 15 мая 1968 года. 15-05-68. Но когда она ввела эти цифры, сейф не открылся. Она попробовала другой формат: 150568. Безрезультатно.

Странно. Рябов был уверен, что она знает дату рождения Савченко? Или…

Она задумалась. Может быть, Савченко сфальсифицировал свою дату рождения? Если он скрывал что-то в своем прошлом, это было бы логично.

Елена порылась в бумагах на столе, ища какие-то подсказки. И нашла папку с пометкой «В.Д.С. – биография». Внутри – результаты журналистского расследования о прошлом Савченко. Школа, университет, научная карьера. А вот и то, что она искала – копия свидетельства о рождении, полученная из какого-то архива. С другой датой – 15 октября 1970 года.

Она ввела новую комбинацию: 15-10-70. Сейф щелкнул и открылся.

Внутри была всего одна папка, тонкая, но плотно набитая документами. И USB-накопитель. Елена взяла папку и открыла её.

В следующее мгновение она почувствовала, как активируется вся симпатическая нервная система – мгновенный выброс адреналина, расширение зрачков, перераспределение кровотока к крупным мышцам. Психофизиологическая реакция на информационный шок. На первой странице была фотография – Савченко и Александр, пожимающие друг другу руки на фоне строящегося здания. Судя по дате в углу снимка, он был сделан всего три месяца назад. А под фотографией – документ. Договор о расширении клуба «Пандора», подписанный обоими.

Она перевернула страницу. Внутренняя переписка между Александром и Савченко, датированная последними двумя месяцами. Обсуждение каких-то «испытуемых», «методик интеграции», «полевых испытаний». Всё выглядело так, будто они продолжали сотрудничать. Будто вся история о конфликте была… фикцией.

Ее сердце сжалось – типичная соматическая реакция на острый эмоциональный дистресс, сопровождающаяся повышением давления в грудной клетке и субъективным ощущением физической боли. Она вспомнила взгляд Александра, его прикосновения, его слова. Неужели все это было ложью? Частью какой-то сложной игры?

Но следующий документ поставил еще больше вопросов. Медицинское заключение, подписанное Савченко, о психическом состоянии Александра Волкова. Диагноз: «диссоциативное расстройство идентичности с преобладанием пограничных черт». И ниже: «Субъект успешно интегрирован в программу „Лабиринт“ на 60%. Проявляет нестабильность в отношении базовой личности. Требуется коррекция.»

Елена ошеломленно опустилась на стул, ощущая когнитивную перегрузку – состояние, когда мозг не справляется с интеграцией противоречивой информации, как в известном феномене семантической сатиации, когда слово, повторенное многократно, теряет значение. Что это значило? Александр тоже был частью эксперимента? Но он был основателем клуба, партнером Савченко…

Если верить документам, он был и партнером, и испытуемым одновременно. Как такое возможно?

Она продолжила листать документы, и ее потрясение только росло. Фотографии Анны, жены Александра – но не пропавшей или «запрограммированной», а вполне живой и активной, участвующей в каких-то экспериментах вместе с Савченко. И даты… все последние месяцы.

А потом она нашла пугающий документ – запись беседы, предположительно между Александром и Савченко, сделанная скрытым диктофоном:

«А.В.: Новый субъект интегрируется хорошо. Её методика может стать ключом к стабилизации программы. В.Д.С.: Ты уверен, что она готова? Её психологические защиты очень сильны. А.В.: Я работаю над этим. Стимуляция сексуального влечения, активация травматических воспоминаний, постепенное размытие профессиональных границ. Классический протокол. В.Д.С.: Будь осторожен. Она не просто еще один субъект. Она – будущее проекта. А.В.: Я знаю. И я не подведу. В конце концов, я сам прошел через это. Кто лучше меня знает, как трансформировать сознание?»

Елена закрыла папку, чувствуя тошноту – психосоматическую реакцию на сильный эмоциональный стресс, сопровождающуюся активацией блуждающего нерва и повышением тонуса гладкой мускулатуры желудочно-кишечного тракта. Всё было ложью. Не только конфликт между Александром и Савченко, но и… чувства? То, что возникло между ними – было ли это частью «протокола»? «Стимуляция сексуального влечения, активация травматических воспоминаний»… Он использовал её травму, её уязвимость!

Память услужливо подсунула фрагмент их первой близости – его вопросы о её прошлом, умелое направление разговора к болезненным темам, а затем интенсивный физический контакт, словно создающий новую ассоциативную связь между травмой и удовольствием. Классическая техника эмоционального якорения, используемая в некоторых направлениях психотерапии, но без согласия пациента – это было уже не терапией, а манипуляцией.

Она встала, собираясь уходить, забрав папку и USB-накопитель. Но в коридоре послышались шаги. Кто-то приближался к офису.

Елена быстро погасила свет и отступила в угол кабинета, за стеллаж. Костин занял позицию у двери, рука под пиджаком – явно на рукояти табельного оружия.

Дверь открылась, вошел человек. В темноте было трудно разглядеть лицо, но по силуэту она узнала его сразу – характерная осанка, специфический наклон головы, уверенная поступь. Костин.

Часть 3: Откровение

Но Костин был рядом с ней, в углу… Кто тогда…?

– Елена? – позвал вошедший, голос, без сомнения, принадлежал Костину. – Вы здесь?

Она почувствовала, как волосы на затылке встают дыбом – примитивная психофизиологическая реакция, эволюционный рудимент, активирующийся в момент осознания смертельной опасности. Чуть повернув голову, она встретилась взглядом с «Костиным», стоящим рядом с ней, и увидела, как его лицо меняется – не постепенное изменение выражения, а буквальное преображение черт, словно кто-то повернул невидимый калейдоскоп.

Он улыбнулся – асимметричная, неестественная улыбка, активирующая только правую часть лицевых мышц, контрлатеральное повреждение лицевого нерва или нейропсихологический симптом, характерный для определенных форм диссоциации

– Извините за маленький спектакль, доктор Северова, – сказал он, и голос тоже изменился – выше, мелодичнее, с иной просодической структурой. – Но мне нужно было убедиться в некоторых вещах, прежде чем открыться вам.

– Кто ты? – спросила она, отступая к столу, интуитивно ища потенциальное оружие – ножницы, тяжелое пресс-папье, что угодно.

– Я тот, кого вы знаете как Игоря Костина, – ответил он, продолжая улыбаться своей странной полуулыбкой. – Но также я – многие другие. Как и Марина. Как и большинство из нас, прошедших через… терапию доктора Савченко.

В проеме двери появился другой Костин, настоящий – или по крайней мере тот, кого она до этого момента считала настоящим. Но теперь она уже ни в чем не была уверена.

– Что происходит? – спросила она, взгляд перемещался между двумя идентичными мужчинами – визуальная дисторсия, напоминающая оптические иллюзии, используемые в экспериментальной психологии для изучения механизмов восприятия. – Кто из вас настоящий Костин?

Мужчина у двери – тот, кто только что вошел – включил свет, и его лицо стало четко видно. Те же черты, тот же взгляд, что и у человека рядом с ней, но выражение иное – более настороженное, профессионально-отстраненное.

– Мы оба настоящие, – ответил он, не сводя глаз с своего двойника. – И одновременно… ни один из нас.

– Поэтично сказано, братец, – усмехнулся лже-Костин, стоявший рядом с Еленой. – Хотя я предпочитаю считать себя более настоящим. Ведь я был создан по образу и подобию оригинала. Улучшенная версия, так сказать.

Он повернулся к Елене, и под его взглядом она испытала внезапное ощущение дезориентации – центральное вестибулярное головокружение, сопровождающееся легкой тошнотой, типичное проявление когнитивного диссонанса в экстремальной ситуации.

– Доктор Северова, вы определенно запутались. Позвольте внести ясность. Меня зовут Анна Костина. Или Анна Волкова, если вам угодно, – он – или теперь она? – сделал изящный жест рукой, подчеркнуто женственный, полностью диссонирующий с мужской внешностью. – Жена Александра, сестра Игоря. Пропавшая, но не погибшая. Трансформированная.

Елена почувствовала, как реальность вокруг неё начинает колебаться, как если бы сама ткань пространства-времени стала эластичной, податливой. Диссоциативные симптомы – деперсонализация, дереализация – защитные механизмы психики при столкновении с ситуацией, выходящей за рамки нормативного опыта.

– Это невозможно, – сказала она, сознательно подавляя инстинктивную реакцию отрицания, применяя техники когнитивного заземления, которые обычно рекомендовала пациентам в состоянии острого стресса. – Физическое сходство такой степени… Даже близнецы не идентичны до такой степени.

– Пластическая хирургия творит чудеса в XXI веке, – ответил лже-Костин – или Анна? – с нотками гордости, типичными для тщеславной демонстрации необычного достижения. – Особенно когда хирург мотивирован не только деньгами, но и… научным интересом. А если добавить специфические нейролингвистические техники, гормональную терапию и многое другое… Вуаля! Сестра становится братом. Жена становится призраком. Яркая, эмоциональная, непредсказуемая Анна становится методичным, рациональным, предсказуемым Игорем.

Настоящий Костин медленно приближался, его движения были выверенными, экономными – характерная моторика человека, готового к внезапному насилию, но сдерживающего себя.

– Ты никогда не была моей сестрой, – сказал он, голос стал ниже, приобрел металлические нотки – признак экстремального эмоционального контроля. – Ты – эксперимент Савченко. Имплантированная личность.

– О, Игорь, как ты можешь? – лже-Костин театрально прижал руку к сердцу, жест экспрессивной обиды, совершенно неконгруэнтный с общей ситуацией. – Мы играли вместе в детстве. Ты защищал меня от хулиганов в школе. Я поддерживала тебя, когда отец был против твоего поступления в полицейскую академию. Неужели ты все забыл?

Костин остановился, его лицо застыло в странном выражении – смесь отвращения и болезненного узнавания, психологический конфликт между рациональным пониманием ситуации и эмоциональной реакцией на знакомые паттерны.

– Я помню свою сестру, – сказал он. – Но ты – не она.

– Технически, я более она, чем ты – это ты, – ответил лже-Костин с интонацией логического превосходства, характерной для людей с нарциссическими чертами. – Потому что я, по крайней мере, сохранил все воспоминания Анны. А также получил доступ к памяти Игоря. Это одна из замечательных особенностей программы «Лабиринт» – объединение когнитивных карт различных личностей в единую интегрированную систему. Представь себе – не просто заменить одну личность другой, а создать мета-личность, вобравшую опыт, навыки, воспоминания нескольких людей!

Он – теперь Елена окончательно запуталась с местоимениями – повернулся к ней с выражением профессионального энтузиазма, словно обсуждал интересный научный эксперимент на конференции, а не собственную трансформированную идентичность.

– Доктор Северова, вы, как психолог, должны оценить гениальность концепции. Это не просто диссоциативное расстройство идентичности – это его эволюционное преодоление! Не расщепление личности, а интеграция множества в единое целое, но с возможностью свободного переключения между составляющими. Я – Анна, когда хочу быть ею. Я – Игорь, когда ситуация требует его навыков и знаний. И я – нечто большее, чем сумма частей, когда активирую полный потенциал.

Елена наблюдала за ним с профессиональным вниманием, отмечая стремительные переходы между различными паттернами речи, мимики, жестикуляции – как будто разные стороны единой фрактальной структуры проявлялись последовательно, создавая калейдоскопический эффект постоянно меняющейся, но внутренне согласованной личности.

– А где настоящий Игорь Костин? – спросила она, выбирая направление разговора, которое могло бы дать больше информации без провоцирования агрессии. – Что с ним случилось?

– О, он жив и здоров, – ответил лже-Костин легкомысленно. – Просто… в другом месте. Временно устранен, так сказать. Мне нужно было занять его место, чтобы контролировать расследование исчезновений, связанных с клубом. Убедиться, что оно не зайдет слишком далеко. Но потом появились вы, и Александр начал действовать независимо, и пришлось импровизировать.

Настоящий Костин сделал еще один шаг вперед, его рука снова дернулась к внутреннему карману – инстинктивное движение к оружию, незавершенное, но показательное.

– Где мой брат? – спросил он, и в его голосе Елена уловила оттенок, которого не замечала раньше – легкий акцент, едва заметное изменение в артикуляции определенных фонем. – Что вы с ним сделали?

Лже-Костин наклонил голову, изучая его с научным любопытством естествоиспытателя, наблюдающего за интересным образцом под микроскопом.

– А вот это уже интересно, – сказал он. – Кто же ты такой? Не настоящий Игорь, очевидно. Еще один из нас? Запасной вариант Савченко?

– Я Антон Рябов, – ответил мужчина у двери, и теперь Елена заметила, что его черты, несмотря на поразительное сходство с Костиным, все же имели тонкие отличия – чуть более высокие скулы, немного иной разрез глаз, едва заметная асимметрия ушных раковин. – Журналист. По крайней мере, был им, пока Савченко не решил, что мое лицо лучше послужит другим целям.

Он повернулся к Елене:

– Извините за весь этот спектакль, доктор Северова. Мне нужно было убедиться, что вы не с ними. Поэтому я следил за вами, притворяясь Костиным. Я не знал, кому можно доверять.

– Но записка… ключ… – Елена пыталась соединить разрозненные куски информации в когерентную картину, ее мозг работал на пределе когнитивных возможностей, пытаясь интегрировать противоречивые данные.

– Это действительно мой кабинет, – объяснил Рябов. – Я оставил записку вчера, зная, что Савченко и его люди следят за мной. Это был способ передать вам информацию без прямого контакта. Но они добрались до меня раньше, чем я ожидал. Провели… процедуру. Я очнулся уже с новым лицом, в клинике Савченко. Мне удалось сбежать во время транспортировки в клуб.

Лже-Костин – или Анна, Елена все еще не могла определиться – рассмеялся, но смех имел механическое, неестественное качество, как у сломанной музыкальной шкатулки.

– Какая ирония! Журналист, которого трансформировали, чтобы заменить полицейского, встречает другого трансформированного, который уже выполняет эту роль, – он повернулся к Елене. – Видите, доктор Северова? Вот что такое проект «Лабиринт». Создание взаимозаменяемых личностей, абсолютно идентичных внешне, но внутренне модифицированных для различных целей. Представьте себе возможности! Политик, внезапно меняющий свои убеждения. Свидетель, отказывающийся от своих показаний. Супруга, которая больше не помнит о жестокости мужа. Всё это – лишь верхушка айсберга.

Отвращение смешалось в душе Елены с профессиональным любопытством – комплексная эмоциональная реакция, сочетающая моральное осуждение с интеллектуальной заинтригованностью. Как психолог, она не могла не оценить масштаб концепции. И одновременно не могла не ужаснуться её применению.

– А где настоящая Анна Волкова? – спросила она, пытаясь выиграть время, краем глаза замечая, как Рябов медленно перемещается, занимая более выгодную позицию для возможного физического противостояния.

Лже-Костин улыбнулся, но теперь улыбка была иной – более мягкой, женственной, затрагивающей глаза, создавая эффект искренности и теплоты.

– Я и есть настоящая Анна, – сказал он, и голос изменился, стал выше, мелодичнее, с характерными интонационными паттернами, свойственными женской речи. – По крайней мере, часть меня. Когда Савченко начал свои эксперименты в клубе, я была его первой… добровольцем. Не совсем добровольным, конечно, но не вполне и жертвой. Понимаете, он показал мне возможности, перспективы. Освобождение от единственности, от тирании одной-единственной личности. Александр не понимал. Он всегда был таким… линейным. Одна цель, одна дорога, одна жизнь. А я хотела большего.

Его – или её? – лицо на мгновение приобрело мечтательное выражение, типичное для воспоминания о значимом эмоциональном опыте.

– Первая трансформация – это самое сложное. Потом становится легче. Тело привыкает к изменениям. Разум адаптируется к множественности, – он провел рукой по своему лицу, жест, напоминающий ритуальное омовение. – Но я отвлеклась. Вы спрашивали о настоящей Анне. Что ж, часть меня по-прежнему она. Но есть и другие части. Включая вашего покорного слугу Игоря. И нескольких других, менее значительных персонажей.

Он повернулся к Рябову:

– И теперь я понимаю, почему Савченко так заинтересовался вами, господин журналист. Ваше упорство, ваша настойчивость в расследовании… Эти качества делают вас идеальным кандидатом для программы. Жаль только, что вы оказались не слишком лояльны после трансформации.

– Некоторые личности сопротивляются сильнее других, – ответил Рябов, его голос оставался ровным, но тело напряглось, готовясь к действию. – Савченко еще не усовершенствовал свою технологию настолько, чтобы гарантировать стопроцентную лояльность. Некоторые… воспоминания, ценности, базовые структуры идентичности остаются неприкосновенными.

– Временный недостаток, – отмахнулся лже-Костин беззаботно. – Который как раз и должна помочь преодолеть доктор Северова со своей методикой. Её «символическое отражение» – идеальный инструмент для доступа к тем глубинным слоям психики, которые сопротивляются стандартным техникам модификации.

Он повернулся к Елене, и его глаза блеснули с выражением восхищенного любопытства, которое она часто видела в глазах коллег на профессиональных конференциях, когда представляла результаты своих исследований.

– Вы ведь сами это понимаете, не так ли, доктор Северова? Часть вас, та самая тёмная, любознательная часть, которую вы так тщательно скрываете от себя и других… Она жаждет увидеть, как далеко можно зайти. Какие трансформации возможны. Какие двери в человеческое сознание можно открыть с помощью вашей методики.

Елена почувствовала, как что-то дрогнуло внутри – резонансный отклик на его слова, непроизвольное признание их частичной истинности. Да, было в ней это темное любопытство, это желание заглянуть за пределы, эта интеллектуальная жажда познания даже ценой морального компромисса.

– Возможно, – сказала она, удивляясь собственной откровенности в столь неподходящий момент, но понимая, что честность в данном случае может быть её лучшей защитой. – Но есть существенная разница между любопытством и действием. Между мыслью о преступлении границ и самим преступлением. Я выбрала оставаться по эту сторону черты. И буду защищать право других на этот же выбор.

– Благородно, – усмехнулся лже-Костин. – Но непрактично. Прогресс никогда не происходит без жертв, без преступления границ, без нарушения табу. Вы знаете историю медицинской этики? Знаете, сколько современных процедур, спасающих жизни миллионов, были разработаны в условиях, которые сегодня сочли бы неэтичными? Савченко просто идет тем же путем – сначала эксперимент, затем этический кодекс, основанный на результатах.

Елена заметила, как Рябов сделал почти незаметное движение рукой, сигнализируя ей готовность к действию. Она едва уловимо кивнула, понимая, что их молчаливая коммуникация должна оставаться незамеченной.

– А где во всей этой истории Александр? – спросила она, намеренно поддерживая разговор, чтобы отвлечь внимание. – Вы говорите, он не понимал. Но документы, которые я видела, показывают, что он активно сотрудничает с Савченко. Более того – что он сам прошел через… трансформацию.

– О, Александр, – лже-Костин произнес это имя с особой интонацией, в которой смешивались нежность и презрение, типичное проявление амбивалентной привязанности. – Он действительно особый случай. Когда я согласилась на эксперимент, он был против. Пытался остановить процесс. И тогда Савченко предложил ему… компромисс. Стать частью эксперимента, но с другой стороны – не как субъект, а как исследователь. Наблюдать за моей трансформацией изнутри, так сказать.

Он сделал паузу, наслаждаясь эффектом своих слов – еще одна черта нарциссического дискурса, потребность в эмоциональной реакции аудитории.

– Но Савченко слегка обманул его. Представил всё как контролируемый эксперимент с ограниченными изменениями. А на самом деле… вшил в его психику неактивированную личность. Запасной вариант, который можно активировать при необходимости. И когда Александр начал задавать слишком много вопросов, эта личность была… пробуждена.

– Вы говорите об Александре в третьем лице, – заметила Елена. – Как будто это кто-то другой. Как будто он…

– Мертв? – лже-Костин рассмеялся. – О нет, он жив. По крайней мере, физически. Но Александр, которого вы знали… того, кто говорил о мести Савченко, кто притворялся, что хочет разоблачить клуб… Тот Александр был просто маской. Удобной легендой для привлечения вас в проект. Настоящий Александр полностью поддерживает эксперименты. И всегда поддерживал.

Елена вспомнила свои встречи с Александром, моменты интимной близости, когда она ощущала безошибочную подлинность его эмоций. Неужели всё это было искусной имитацией? Или, возможно, правда была еще сложнее?

– Но почему я? – спросила она. – Почему Савченко так заинтересован именно в моей методике? В множестве исследований по измененным состояниям сознания, многие более продвинуты в техническом отношении.

– Потому что ваша методика уникальна, – ответил лже-Костин с искренним восхищением, которое не казалось наигранным. – Большинство подходов к измененным состояниям сознания либо чрезмерно механистичны – электростимуляция, психофармакология, – либо слишком эзотеричны – медитативные практики, шаманские ритуалы. Ваше «символическое отражение» соединяет рациональное и интуитивное, научное и художественное. Оно создает мост между различными уровнями сознания без их разрушения. А именно это и требуется для устойчивой интеграции множественных личностей в единую мета-структуру.

Елена почувствовала странное сочетание профессиональной гордости и морального ужаса – когнитивный диссонанс, вызванный противоречием между удовлетворением от признания значимости её работы и отвращением к способу её применения.

В этот момент Рябов сделал молниеносное движение – техника внезапной атаки, рассчитанная на эффект неожиданности. Но лже-Костин среагировал с нечеловеческой скоростью, словно его нервная система функционировала в ускоренном режиме. Он блокировал удар и контратаковал – точное, выверенное движение, направленное в солнечное сплетение.

Рябов отлетел назад, ударился о стену. Елена воспользовалась моментом, схватила тяжелое пресс-папье со стола и с силой обрушила его на затылок лже-Костина. Удар должен был оглушить, возможно даже вызвать потерю сознания.

Но он лишь слегка покачнулся и медленно повернулся к ней. Кровь стекала по его шее, но лицо оставалось спокойным, почти безмятежным – диссоциация между физической травмой и эмоциональной реакцией, свидетельствующая об экстремальном уровне нейропсихологического контроля.

– Это было… неожиданно, доктор Северова, – сказал он с легким удивлением, как учитель, обнаруживший непредвиденные способности у обычно тихого ученика. – Я недооценил вашу решительность.

Он сделал шаг к ней, но в этот момент Рябов, восстановивший дыхание, бросился вперед, сбивая его с ног. Они покатились по полу в яростной схватке – два почти идентичных мужчины, зеркальные отражения, превратившиеся в противников.

Елена бросилась к двери, но обнаружила, что та заперта снаружи – предусмотрительная мера, свидетельствующая о том, что лже-Костин не был один. Савченко, очевидно, подстраховался, окружив здание своими людьми.

Она повернулась обратно к сражающимся мужчинам, лихорадочно ища способ помочь Рябову. И в этот момент раздался выстрел – оглушительный в замкнутом пространстве офиса. Лже-Костин дернулся, на его рубашке расплылось красное пятно. Он медленно осел на пол, с удивленным выражением на лице, словно не ожидал подобного исхода.