Могила в диких хризантемах. Проза

Хотя моя ферма была вне опасности, я чувствовал себя в осаде. И, конечно, не мог оставаться равнодушным наблюдателем.

У скотоводов существовал договор: если у кого-то обнаруживали ящур, никто не мог отказаться от роли оценщика при забое. Так я и попал в эту мясорубку.

По вызову из полиции Фукагавы я отправился в Сэндаги, чтобы оценить скот у одного знакомого. Я никогда раньше не видел ящурных коров – мне было не по себе, но выбора не было. К тому же, моя роль оценщика могла немного смягчить удар для хозяина. Я собрался с духом и поехал.

К вечеру я подошел к воротам фермы. Полицейский проверял всех входящих и выходящих. У ворот толпилось сорок подвод с возчиками. Меня пропустили внутрь, где три инспектора пили чай с хозяином. Тот сразу меня заметил. Мои соболезнования пролетели мимо его ушей.

– Ну вот, дождались… Ха-ха-ха! – Он рассмеялся, будто речь шла о пустяке, но руки его дрожали.

Жену и детей не было видно. Человек пятнадцать полицейских, мясники, дезинфекторы – около сорока человек – спокойно готовились к забою. На выгуле рассыпали известь – казалось, выпал снег.

Хозяин провел меня по коровникам. Конечно, под присмотром полицейского. Больная корова – черная пеструшка – выглядела слегка угнетенно, но без подсказки я бы никогда не догадался, что это страшный ящур. Остальные тридцать голов были здоровы, спокойно ели корм.

– Знаете, когда думаешь, что через час их всех не станет… Слезы сами текут,, – хрипло проговорил хозяин.

Особенно жалко было белую корову, которая только утром отелилась. Она старательно вылизывала своего пестрого теленка – морду, спину… Быки мычали, телята блеяли. Все они жадно хватали корм из корыт, будто чувствовали, что это их последняя еда.

– Пусть доедят… Корыта все равно сожгут, – хрипло сказал хозяин работнику.

Мне нечем было его утешить. Я лишь бодрил его, насколько мог.

Когда пришел ветеринар из управления и собрались все три оценщика, начали работу. К семи вечера оценка закончилась. Полицейские зажгли фонари. Дезинфекторы выносили из коровников остатки корма, ведра, весь инвентарь и складывали в три кучи для сожжения. Поливали керосином, разжигали – пламя осветило место будущей бойни.

– Погонщикам нужно дать выпить, иначе не справятся, – сказал кто-то.

Хозяин, скрепя сердце, согласился. Только так удалось уговорить работников. Полиция торопила: «Темнеет, начинайте!».

Мясники были наемные. Для забоя не требовалось особых приготовлений. Погонщик подводил корову, а мясник с небольшим топориком-молотом наносил удар.

Первой вывели рыжую тёлку. Мясник в жилете поверх рубахи ловко ударил – глухой стук, и корова беззвучно рухнула, лишь слегка тряхнув головой. Дезинфекторы тут же замазали рану, закрыли нос, анальное отверстие – все, откуда могла вытечь жидкость.

Погонщики по очереди выводили коров. За полчаса уложили штук пятнадцать. Животные, не видя тел сородичей, покорно шли на смерть. Корова с теленком обернулась, замычала. Мясник, не церемонясь, прикончил ее первой. Мычание оборвалось на полуслове.

Труднее всего пришлось с большим быком. Двое работников еле вытащили его. Бык, почуяв неладное, начал брыкаться. Мясник ловко подстроился и ударил. Исполин рухнул, как подкошенный.

Полицейские и рабочие, видимо, привыкшие к таким сценам, даже не смотрели. Болтали о своем.

Мне было невыносимо смотреть на эту бойню, но уйти, не попрощавшись с хозяином, казалось бессердечным. Я остался до конца. Оценка заняла час сорок, забой – всего час двадцать. Мясник, получив плату, молча ушел. Полицейские засуетились: «Теперь наша работа!».

Туши предстояло продезинфицировать и отправить в крематорий. Коровники – тщательно обработать.

Еще недавно здесь стоял гул жизни, а теперь – мертвая тишина. Меня охватило такое чувство, будто и я сам опустел. Я не мог оставаться здесь ни минуты.

Переодевшись в чистую одежду, я отдал свою в дезинфекцию и уехал. Домой возвращаться было нельзя – требовался карантин. В ту же ночь я добрался до Кодзу.

В гостинице не мог ни есть, ни пить. Пытался читать газету, книгу – нервы были натянуты. В голове мелькали образы убитых коров. Глотнул вина и лег спать.

Выдержать неделю карантина не удалось – вернулся через три дня. Чужая беда стала моей. Видно, нервы совсем сдали.

В тишине я часто думаю, как и ты, о возвращении к земле. Не знаю, что тебя тянет в Корею, но мне просто хочется покоя. Хотя, возможно, это лишь временное смятение.

Прошлый год многому меня научил. Главное – я понял, как еще неопытен. Если это письмо поможет тебе понять меня чуть лучше, я буду счастлив.

Палочки для еды

I

Утренний туман постепенно рассеивался. Сквозь листву софоры во дворе пробивались первые лучи солнца. Хозяин, попыхивая самокруткой, распахнул сёдзи и любовался садом. В большой кадке под деревом плавали круглые листья лотоса, почти полностью покрывая воду, а среди них красовался один распустившийся цветок. Нежно-розовый, вернее, даже не цвет, а лишь легкий розоватый оттенок, едва уловимый, словно дуновение ветра. Хозяин замер, погрузившись в созерцание.

Калитка скрипнула, и во двор осторожно вошла жена. Лет тридцати пяти-шести, смуглая, с резкими чертами лица, она выглядела строгой и неприступной.

– Послушай, работник с Осимы привел дояра, – сказала она, делая шаг вперед.

Хозяин лениво перевел на нее взгляд, но вдруг резко нахмурился:

– Что за безобразие! Ты в этих гэта по мокрому саду топчешься! Совсем размыла землю! Ну что за бестолковая…

Его крик и шаги жены прозвучали почти одновременно. Хозяин прикусил язык, но жена даже не изменилась в лице, не стала оправдываться. Лишь осторожнее зашагала, направляясь к веранде.

Следы гэта действительно изрядно испортили сад, но хозяин не стал продолжать. Он вообще считал, что его излишняя нервозность и привычка злиться по пустякам только вредят ему самому. И сейчас, поймав себя на том, что вовремя остановился, он даже улыбнулся. Забыл и про лотос, и про испорченную землю.

Жена позвала служанку, велела принести кома-гэта и села на край веранды.

– Заровняй следы, – коротко бросила она.

Она редко сердилась или спорила, сколько бы муж ни кричал. Дело было не в привычке или страхе. Она тонко чувствовала, какие его упреки справедливы, а какие – пустой всплеск эмоций. В последнем случае просто ждала, пока буря утихнет.

Хозяин, хоть и не ставил жену высоко, уважал ее за это.

– У тебя золотой характер, – хвалил он.

– Не золотой, – улыбалась она. – Просто я заранее смирилась с неизбежным. Вот и кажется, что терплю.

Вообще, таких женщин много – тех, кого мужья бьют, а они тут же ласково заговорят, будто ничего не случилось. Может, это особенность женской натуры. Его супруга просто развила в себе это качество.

Такие мысли заставляли хозяина краснеть за свои вспышки гнева. В последнее время он все чаще обрывал себя на полуслове.

Дояр, которого привели, – мужчина лет пятидесяти, с красным лицом, крепкий, молчаливый. При встрече лишь кивал, редко открывал рот. Взгляд у него был странный – будто подлавливал собеседника на чем-то. Большинство женщин сторонились бы такого.

По словам работника, дояр – мастер своего дела. Вставал по часам, без опозданий. Но «голова у него не в порядке», поэтому подолгу нигде не задерживался.

– Если вы сумеете к нему приноровиться, он вам отлично послужит, – уговаривал работник. – Он и сам утверждал, что у вас приживется.

Жена, выслушав, нахмурилась:

– Он мне не нравится. Но без дояра не обойтись – оставим.

Хозяин припомнил: это тот самый Ханаэ, чудак, о котором ходили слухи. Говорили, то ли он невменяем, то ли просто несчастен. Кочевал по молочным фермам.

– Ладно, – решил хозяин. – Если встает вовремя и доит хорошо, попробуем. Не сработаемся – выгоним.

Жена неохотно согласилась.

Во дворе мычали коровы – их только что разделили с телятами. Выгнанные после нескольких дней в стойле, они резвились на просторе.

Но жена, озабоченная стиркой, не замечала ни влажной свежести сада, ни цветка лотоса.

– Ну, я пошла, – бросила она и вышла за калитку.

II

Настало время дневного доения. Служанка разбудила работников. Жена велела Ханадзё приготовиться. Двое других погнали коров с выпаса. Топот копыт по деревянному настилу смешивался с мычанием. Хозяин тоже вышел в коровник.

Ханаэ оказался не таким, как ожидалось. Вместо неряшливого бродяги перед хозяином стоял опрятный мужчина: коротко стриженные волосы, аккуратная бородка, жилет поверх брюк. Рукава белой рубахи закатаны, фартук из белого хлопка – все чисто, рабочее.

Хозяину это понравилось. Ханаэ лишь кивнул, но хозяин сам заговорил дружелюбно:

– Ханаэ, я о тебе слышал. Рад, что пришел. Надеюсь на тебя.

Тот промолчал, лишь взглядом показал, что понял. Хозяин объяснил порядок работ, какие коровы доятся, какие – нет.

– Эту пеструху с запада корми перед дойкой – брыкается.

Ханаэ сразу приступил. Его манера доить поразила хозяина: левую ногу он упер в вымя коровы, ведро поставил на согнутое колено правой, прижался плечом к боку животного. Тело неподвижно, только руки работают – молоко бьет струей. За пять минут – больше четырех сё. Молоко белое, как снег, без соринок.

– Искусно! – не удержался хозяин.

Жена, процеживая молоко, тоже удивилась чистоте.

– Да, Ханаэ – мастер, – крикнула она мужу.

Тот даже не шелохнулся. Ни слова, ни взгляда – будто их и нет. Перешел к пеструхе.

Хозяин велел Канэкити подать ей корм. Ханаэ, держа ведро в левой руке, правой погладил корову по плечу, ласково что-то пробормотал.

Корова заерзала, но, получив сено, успокоилась. Ханаэ доил осторожно, умело – ни одного удара копытом.

Хозяин разглядывал его. Этот уверенный в себе человек, казалось, твердо знал, во что верил. Его мастерство было почти божественным. И все же он скитался, не находя пристанища. Какое противоречие!

Похоже, Ханаэ просто делал свое дело, не задумываясь. Ему не нужны были слова. А мы, подумал хозяин, слишком часто хитрим, приспосабливаемся – перед ним даже стыдно.

Может, он презирает всех за их ложь? Или просто несчастный, не умеющий общаться?

Пока хозяин размышлял, Ханаэ уже подоил несколько коров. Твердо, уверенно. Жалок ли он? Но глядя на него, хозяин чувствовал стыд за свою бесцельную жизнь.

– Хозяин, осторожнее, сейчас чистить будем! – крикнул Канэкити, сгребая навоз.

– Канэкити, горячая вода готова, иди мешай отруби! – донеслось от жены.

Горо рассыпал корм. Семнадцать-восемь коров разом замычали, задвигались. А Ханаэ продолжал работать, не теряя концентрации.

В доме ждал гость, и хозяин вышел из коровника.

III

За ужином жена не выдержала:

– Слушай, насчет этого дояра… Он и правда ненормальный. Даже не отвечает, когда с ним говоришь. Как с таким быть?

– Мы же знали, что берем чудака, – отмахнулся хозяин. – Дадим ему дней десять-двадцать, тогда и решим.

– Но всё же…

– Чёрт возьми, если поймём его странности, найдём к нему подход!

Разговор заглох, но хозяин заинтересовался Ханаэ. Лёжа в постели, он размышлял:

«Неужели он всегда был таким? Должна же быть причина. Интересно, какая? Хотя бы догадаться… Но и без того он любопытен. По выражению лица видно – не дурак. Он действует с уверенностью, но в основе её – пустота. В этом его странность. Осознаёт ли он эту уверенность? Вряд ли. Без осознания нельзя заметить пустоту. Наверное, у него нет ни того, ни другого. И всё же он действует твёрдо и прямо. Система в его поступках есть – это очевидно. Удивительный тип!»

«Люди заурядные всегда кажутся скучными. Те, кто слишком хорошо уживаются с другими, редко бывают стоящими. И всё же именно они обычно счастливее – вот парадокс!»

«Если сравнить меня и Ханаэ… Мы различаем важное и пустяки, мелочи всегда спускаем на тормозах. У него такого разделения нет – он ко всему относится одинаково серьёзно. Поэтому у нас вблизи всё расплывчато, но в целом есть какая-то система. У него же – наоборот: ближайшее окружение ясно, а перспективы – во тьме.»

Хозяин вдруг осознал: «Размывать границы – не повод для гордости. У этого чудака есть чему поучиться.»

IV

На следующее утро жена вошла с табаком и длинной трубкой:

– У Ханаэ есть поручитель? Работник говорил, что он одинок, родни нет.

– Хм…

– Деньги – не главное. Но если заболеет – что тогда?

– Верно… Позови его.

Ханаэ явился опрятный, в жилете, молча поклонился. Лицо бесстрастное.

– Ханаэ, у тебя есть поручитель?

– Нет.

Ответ прозвучал чётко, без колебаний. Хозяин растерялся – обычный человек тут же начал бы оправдываться. Но с чудаком это бесполезно.

– Ладно… – промямлил он.

Жена нетерпеливо спросила:

– Ты же давно в Токио. Неужели никого близкого?

Ханаэ лишь взглянул на неё. «Смешной вопрос – у чудака разве бывают друзья?»

– Ладно, – вмешался хозяин. – Ханаэ, оставайся. Я буду твоим поручителем.

Жена округлила глаза. Хозяин остановил её взглядом. В это время заплакал ребёнок, и она вышла.

Ханаэ вдруг произнёс:

– Я рождён в этой стране. Значит, ей и должен.

Хозяин вздрогнул. «Значит, у него всё же есть принципы!»

– Верно. Поэтому я тебя и оставляю. Иди отдыхай, скоро дневная дойка.

Ханадзё молча вышел. Хозяин понял: дело не в отсутствии поручителей. Этот человек считал, что если станет беспомощным, о нём должно позаботиться государство.

«Логично. И всё же – какой странный!»

V

Прошло пять-шесть дней. Работа Ханаэ напоминала ход водяного колеса – механически точный, без лишних движений. Жена успокоилась: «Хороший дояр.»

Но среди работников пошли пересуды. Ханаэ никогда не разговаривал с ними, не будил на работу (хотя сам вставал минута в минуту), не смеялся. На окружающих не обращал внимания, делал своё дело и уходил. Но если его просили о чём-то – не отказывал.

Служанка находила его «славным». Однажды она забыла позвать его к ужину – он так и не пришёл. Обнаружив это поздно вечером, она в ужасе побежала за ним.

– Почему не поели?

– Не звали.

Он всегда использовал одни и те же чашки, которые мыл сам. Бережно хранил белоснежную салфетку и… палочки для еды.

Эти палочки поражали всех. Из слоновой кости, высшего качества, с золотой инкрустацией. Жена признавалась: «Таких я никогда не видела.»

– Господин Ханаэ, какие у вас прекрасные палочки! – восхищалась служанка. – Наверное, с историей?

Он лишь усмехался.

– Чтобы его развеселить, надо похвалить палочки! – смеялась служанка.

Но семья не решалась расспрашивать. Жена всё ещё побаивалась его.

Хозяин, собрав все эти сведения, чувствовал жгучую жалость. «Душевнобольной? Но он прекрасно справляется с работой, даже превосходит других. А его слова: „Я рождён в этой стране“… Неужели у него есть какая-то жизненная философия? Если да, то его нынешняя участь трагична.»

Он пытался завести с Ханаэ разговор, угощал чаем – но тот лишь односложно отвечал. Попытки выведать историю палочек вызывали лишь ту же усмешку.

Постепенно все привыкли к чудаку. Как камень, обёрнутый ватой, он существовал среди них, не взаимодействуя, но и не мешая. Так прошло несколько месяцев.

VI

Ханаэ, совершенно равнодушный к людям, странным образом бережно относился к коровам. То ли из любви к ним, то ли по привычке к работе – трудно сказать, но его забота выходила далеко за обычные рамки. К тому же он выполнял свои обязанности с такой методичностью и мастерством, что уже через два месяца после его появления коровник преобразился. Хозяин к этому времени вполне свыкся с его чудачествами, и дела шли своим чередом.

Работа водяного колеса в обычные дни шла гладко, но малейшее препятствие могло нарушить весь ход дела.

Хозяин, прервав чтение, вышел подышать воздухом в сад. Осенние травы почти полностью увяли, остались лишь несколько хризантем и диких цветов. Он стоял, остужая разгоряченную голову в прохладе. Грусть охватила его при виде этих жалких остатков растительности, измученных морозами и росой.