Бравый казак Олесь

– Визьмэшь цей тягар на свою голову? – складывая руки на груди, немигающим взглядом посмотрел сотник на лекаря.

– С радостью! – так же с вызовом ответит тот, не отводя взгляда, и тоже сложил руки. – Давно просил, чтобы мне помощника выделили, да и парень, видно, сообразительный. И не из робких. Тебя, Илюшенька, – улыбаясь, добавил он, – чем-то напоминает! Ты, помнится, тоже пытался своему командиру доказать после ранения, что до дела гож. И вон, погляди, сам до сотника дорос!

– Гаразд, забырай соби цього бовдура, то бишь Незгадайла! Подывымося завтра зранку, до чого вин ще згодэн, – гаркнул он напоследок и махнул рукой, тут же переключившись на другие дела. – Дэ кашевар? Вин що сьогодни выришив нас голодом заморыти?

– Так у мэнэ вже готов кулэшик, – тут же спохватился кто-то из казаков. – Стоить у казанах, холонэ повильно…

– А чого вин холонэ? – уже беззлобно проворчал сотник. – Давно бы миг сказаты, що усе готово! Айда, хлопци, вечеряты!

Казаки, переговариваясь вполголоса, пошли за сотником к походной кухне.

– Не принимай на свой счёт слова Ильи слишком серьёзно, – по-доброму тихо сказал Василий Никитич и по-отечески похлопал Алесю по спине. – Он не со зла, это больше напускное. Ему приходится казаков в строгости держать, а то они, как дети малые, забалуют. А времена лихие, не до шалостей. Сам небось слышал, как Стёпка Разин бунт устроил? Тогда много хлопцев с Дона на наши вольные степи подались, захватив с собой сброд и шатания. И прошлогодний разгром под стенами Азова. Тоже после этого много новых лиц появилось. Сам понимаешь, не все с добрыми намерениями и желанием подчиняться правилам пришли. Некоторые в прошлом сами в начальниках ходили. Кому охота добровольно на понижение в ранге пойти?

– А у вас, похоже, какие-то особые отношения с сотником? – прерывая его громким шёпотом, спросила она. – Другие стояли, боялись слово поперёк сказать, а вы ему по-свойски “Илья”.

– Это да, было дело, – согласился лекарь. – Так уж вышло, что я Илюху от смерти спас, а он меня – он одиночества и пьянства. – И ещё тише проговорил: – В мой курень вернёмся, напомни мне, расскажу, как всё случилось. Тайны хоть хранить умеешь?

Алеся кивнула, думая, что ей-то и рассказывать некому. Самой бы не проболтаться, что её прямиком из далёкого будущего занесло. В это время кашевар большим черпаком стал раскладывать по деревянным мискам еду.

– Что это? – чуть слышно спросила Алеся, ковыряя деревянной ложкой склизкую массу, не решаясь попробовать.

– Кулеш из проса с корневищем рогоза. Видимо, наш кашевар его решил яйцами сдобрить, ну ещё и жита* закинул для навару, – пояснил Василий Никитич. – У вас что, такую кашу не варили?

– Нам просто с картошкой варили и солонину добавляли, – задумчиво проговорила она.

– Откуда ты, парень? – шёпотом спросил тот. – Я о картофеле только в книжках иноземных читал, писали, что ядовитый он шибко. Зачем его есть? Или вас, как осман, сызмальства к ядам приучали?

“Чёрт, кажется, опять сморозила глупость”, – мысленно выругалась гостья из будущего, вспоминая, когда в обиход вошёл картофель.

Но этот исторический факт начисто выветрился из головы. Похоже, что это тоже намного позже случилось. Ничего не оставалось, как по-английски уходить от ответа. То есть переводить разговор на другую тему. Ту, где бы она так откровенно не плавала.

Она зачерпнула ложку варева. На вкус оказалось гораздо лучше, чем на вид. Кусочки рогоза чем-то отдалённо напоминали по вкусу вареный картофель. Ну а яйца, они и… в этой эпохе яйца!

– Есть можно, – вслух сказала Алеся.

– Не просто можно, а и нужно! – нравоучительно заметил лекарь. – Набирайся сил. Поверь, Илья с тебя не слезет, с самого утра устроит проверку. Семь потов сгонит!

– Товарышу сотнику, до нас хтось скаче на усих парах, – внезапно подал голос сидящий где-то в толпе Мирон.

– Одын? – спросил тот, прислушиваясь.

– Так, чую лише одну коняку. Збруя не по-нашому дэрэнчить и пидковы теж дывно дзынькають. – подтвердил тот.

– Молодэць, Ярчук, – скупо похвалил командир парня. – Гонтаренко, Ба́йда, смолоскыпы у руки та зи мной на зустрич. Пидэмо подывымось, кого до нас на нич глядя нэсэ.

Хлопцы встали и широкими уверенными шагами, освещая себе путь факелами, пошли к двум вкопанным в землю столбам, выполнявшим роль ворот.

– А кто или что такое “Ярчук”? – тихо спросила Алеся у лекаря. – Я так понимаю, это прозвище связано с хорошим слухом?

Василий Никитич с любопытством посмотрел на парня:

– Ты не знаешь или забыл?

– Кажется, забыл, – вовремя сориентировалась она. – В голове что-то вертится, а вспомнить не могу.

– Это собака из сказок, которая чует нечистую силу. Вот и наш Мирон, как тот пёс, слышит лучше, чем другие глазами видят…

– А у сотника какое прозвище?

– Сначала его Бондаренком кликали, потому что его батька хорошие бочки делал. Когда поняли, что сын ничего в этом деле не соображает, стали звать Ясырчуком. Его мать их крещёных пленниц. То ли черкеска, то ли османка, красивая женщина. А уж когда он стал…

Не успел Василий Никитич договорить, как рядом вихрем собственной персоной пронёсся сотник. Встал среди толпы, взял в руки деревянную посудину и принялся громко тарахтеть ложкой о миску:

– Тыша! – гаркнул он и, не дожидаясь, пока все угомонятся, начал отрывисто говорить. Его суровый взгляд из-под насупленных бровей буравил каждого сидящего. – У нас новины вид самого пана атамана. На передовý цього разу наша сотня не йде. Наша задача захищаты тылы та прыпиняти вылазкы ворогив з крепощи. Усе зрозумило? Що за недовольни пыкы? Комусь наказы атамана не подобаються? Так я швыдко у цилях виховання можу пэльку розпысаты, як ту пысанку на Паску! Або зубы пэрэрахуваты!

– Катакомбы проверить бы… – вполголоса сказала Алеся и осеклась. В образовавшейся тишине её голос прозвучал громко и чётко.

– Хто цэ сказав? – рявкнув Илья и, по привычке сведя густые брови в одну линию, оглядел сидящих казаков.

– Я, – встала на ватных ногах Алеся, стараясь всем своим видом не показывать страха.

– Поясны!

– Когда я искал выход, то обнаружил, что там целая сеть коридоров. Может, какие-то из них прямо в крепость ведут. Ну, или служат тайными ходами, через которые можно оружие и провизию передавать…

– Звидкиля знаешь?

– П-просто п-п-предположил, – заикаясь, ответила она.

Помня о прошлых промахах, когда что-то ляпала невпопад, намеренно уводила разговор в сторону.

Повисло гнетущее молчание. Всё ждали, что скажет командир. Внутри Алеси всё скукожилось, ожидая любого исхода. Даже летящего в её сторону сапога. Или миски. За дерзость.

– Добра думка, – после паузы сказал Илья.

Она выдохнула. Похоже в этот раз пронесло.

– Так, Лымар, Ярчук, з Незгадайлом пидэтэ! Вин покажэ лаз!

При этих словах сотник вперился взглядом в дрожащую как осиновый лист Алесю и так, чтобы не заметили другие, скривил губы в зловещей ухмылке и украдкой провёл большим пальцем по горлу. Словно намекая, что если Незгадайло расскажет, при каких обстоятельствах произошла их первая встреча, ему несдобровать.

Она кивнула одними глазами и тоже украдкой ущипнула свои губы пальцами, намекая, что умеет держать рот на замке. Парни, похожие на Даника и Юрку, дружно гаркнули: “Е-е-е!”

– Я тоже с ними пойду, – вызвался Василий Никитич.

– А тоби навищо? – удивлённо приподнял бровь сотник.

– Как “навищо”? Лето на дворе, самая пора травы собирать, запасы пополнять, настойки делать… А хлопцы помогут на обратном пути мне всё это добро дотащить.

– Гаразд, – согласился Илья. – Уси, розходымося…

– Верёвки надо с собой взять, – неожиданно для себя писклявым голосом перебила его Алеся. В памяти всплыл миф, как Тесей выбирался из лабиринта Минотавра. Собравшись духом, пояснила свою мысль: – Там запутанные ходы, можно заблудиться. А так, идя и разматывая верёвку, можно выйти обратно.

– Лымар, ты це чув? Побильше мотузок визьмить.

Грыць, похожий на Данила, понимающе закивал.

– Щось ще хочешь сказаты? – уже потеплевшим взглядом обратился к Алесе сотник.

– Угу, – мотнула она подбородком. – Надо ещё какие-то знаки придумать, чтобы на поле выходы из катакомб отмечать. Ну, там, ленточки или камешки, положенные особым образом. Тогда возле дальних ходов можно наверху охрану поставить, если вдруг оттуда кто-то полезет из не наших…

– Видишь, Илья? – гордым тоном, словно это была его собственная заслуга, сказал лекарь. – Я же говорил, что парнишка мне смышлёным показался.

– Зранку подывымось, який вин кмитлывый, – возвращаясь к привычному недовольству буркнул сотник и гаркнул, обращаясь ко всем: – Усэ! Видбий! Усим надобранич. Завтра сурмач* объявыть ранню побудку!

Заложив руки за спину и бряцая висящими на поясе шашками, он размашисто пошёл к своему шатру.

– Идём и мы, парниша, – усмехаясь, похлопал по плечу Алеси Василий Никитич. – Кажется, у тебя насыщенный денёк выдался.

Оглядываясь, она вошла в пахнущую травами палатку лекаря. Несмотря на тесноту, в вещах царил порядок. У дальней от входа стены стояли нагромождённые друг на друга сундуки. К ним был приставлен раскладной стол. Порывшись в одном из ящиков, Василий Никитич вытащил овечий тулуп и бросил его Алесе.

– Извини, лишнего тюфяка у меня нет, так что держи кожух. Он тёплый и мягкий. Пока на нём поспи, а потом что-то получше придумаем.

– Спасибо, – буркнула она и стала раскладывать тулуп возле относительно свободной стены, после чего улеглась на неудобное и жёсткое спальное место. Ни подушки, ни одеяла не было.

Несмотря на то, что впечатлений за день и правда было слишком много, сна не было ни в одном глазу:

– Василий Никитич, – подала она голос из своего угла, – вы говорили напомнить вам рассказать о вашей встрече с нашим сотником.

– Что, не спится?

– Ага.

Со стороны тюфячка лекаря послышалось кряхтение, потом раздались шаркающие шаги и чуть слышное трение лучины.

– А ну, Олесь, подсоби, – попросил он, зажигая свечу, – подай вон тот ларец.

Она послушно подала деревянную коробку. Василий Никитич бережно достал оттуда бутылочку из тёмно-зелёного стекла с каким-то снадобьем и плеснул в глиняную плошку:

– На вот, выпей, помогает для спокойствия мыслей и доброго сна.

Горькая крепкая жидкость мгновенно обожгла горло, вызывая приступ тошноты, уже через мгновение сменившийся расползающимся по телу теплом. Она непроизвольно скривилась и закашлялась:

– Какая крепкая и гадкая штука. Что это?

– Настой кошачьей травы*. Сам собирал и сам первак* гнал.

– А вы отвары не делаете? – с удивлением спросила она.

– Отвары тоже делаю, когда свежак нужен. Но они же быстро портятся, а настойки на горилке хранятся дольше.

“Ну да, – догадалась гостья из будущего. – Это в нашем времени уже холодильники – неотъемлемая часть быта, а тут…”

– Теперь отдыхай, парень, – с теплом в голосе сказал лекарь. – Скоро подействует моя настоечка. А пока будешь засыпать, я, так и быть, расскажу тебе, как мы с Ильёй познакомились. Правда, начать придётся издалека. Повелись мы с женой на казённые гроши, собрали пожитки и переехали с младшим сыном в предместье Цареборисова*. Дочерей мы к этому времени замуж выдали, старшого сынка в столичную гимназию отправили. А там мне пообещали и домик, и аптеку. Не сказали только, что места там неспокойные. Бывало, что и по несколько набегов крымской татарвы переживали за год. Как-то раз уехал я в дальний заоскольский хутор. Там баба одна разродиться не могла. Надо было кесарево родовспоможение делать. Я же говорил, что ещё в аптекарской школе меня резание увлекло?

– Угу, – поддакнула Алеся, показывая, что ещё не спит и внимательно слушает.

– Вот! Кесарев разрез тоже туда входил. Одной бабе помог, а дальше слухи разнеслись. Обращаться ко мне стали, когда повитухи уже руки опускали. Ну вот, уехал я… А вернулся на пепелище. Ни дома, ни аптеки, ни семьи. Не знал, живы они или в полон их угнали. Перебрался я тогда к селянам и закладывать за воротник стал крепко с горя. Не знаю, сколько времени прошло, когда опять татары набежали. Тогда нашим черкасам* на подмогу запорожские прибыли. Говорят, большая резня была. Я сам смутно помню, не просыхал. В один из дней приволокли мне нескольких посечённых хлопцев. Среди них был Илья. На коленях умоляли сохранить им жизни. Каюсь, пригубил я тогда чарку для опохмелу… К слову, это была последняя чарка в моей жизни, больше ни капли спиртного в рот не брал… Потом достал свой чемоданчик с резаками и нитками. Не всех удалось из лап костлявой вытащить. А Илья мне запомнился. Молодой парень, а уже боец по духу. Я его штопаю, а он хоть бы пикнул! Зубы сцепил и рычал как волк. Крови много потерял, бредил, а за жизнь цеплялся. Когда очнулся, сказал мне: “Отвези меня к матери, та меня быстро на ноги поставит”. Запряг я бричку, и мы покатили.

– А где его родители живут?

– А мне почём знать? Он мне дорогу показывал, а я только знал, что нашу чахлую лошадёнку понукал да Илюху кормил и снадобьями поил. Долго ли, коротко ехали, добрались. Мать его зыркнула в мою сторону и молча пошла баню топить. У Ильи очи как у матери, такие же чёрные, пробирающие до нутра. Кажется, я уже упоминал, что она из ясырок*. Батько уже бравым казаком был, когда увидел её на невольничьем рынке. Пожалел юную девку, выкупил. Он мне сам рассказывал, как она годами за их обозами безропотно таскалась и жила за пределами лагеря. Все же знают, что баба в стане – дурной знак!

– А как её звали? – спросила Алеся-Олесь, живо рисуя в воображении стройную чернявую женщину. – Ну, какое ей имя при рождении дали?

– Никогда она об этом не упоминала. Сказала, что в прошлом всё осталось. Мне рассказывала только, что, когда в одном из перегонов в дороге первенец родился, хотела его назвать Ильясом, в честь своего отца. Но Остап против был, сказал, не христианское это имя. Сошлись на имени Илья. Так и кочевали от одного форпоста к другому, пока Остапу ногу не оторвало в одном из боёв. Наложница-ясырка его выходила. Сама взамен утраченной живой ноги деревянную смастерила и уговорила осесть в одном из селищ. Местный поп её сначала крестил в нашу православную веру, дал имя Хрестина, а потом и повенчал их. Там у них ещё детишки народились. Видная мать у Илюхи – крепкая, статная, боевая. Ух, видел бы ты, как она ножи метала. А красивая какая! Волосы как вороново крыло, а глазища! Вроде чёрные, а живые, и будто огнём внутренним горят. И силищей какой-то невероятной обладала, травы целебные знала, заговоры читала, судьбу ведала. Мне сказала: “Отпусти своих, Никитич, быстро они умерли, не мучились”. Так я и успокоился. А Илья чуть силы вернул, так сразу обратно на Хортицу засобирался. Говорил, не хочет другой жизни, пока может в руках шашку держать. А я долго думал, куда мне податься…

– К сыну поехать не захотели? – тихо спросила Алеся.

– Думал. А потом Христя мне сказала, что наши судьбы с Ильёй связаны. Она это по нашим рукам прочитала. Мы будто обереги друг для друга. Так я и оказался среди казаков. Поначалу чувствовал себя чужим. А потом попривык. И знаешь, тут я чувствую себя на месте, что нужен я. А у сына что? На шею ему садиться?

– Там тоже можно было лекарем работать!

– Смеёшься? Мои умения не чета столичным! Там знаешь какие врачеватели. Да и привык я уже к казакам. Они все мне как родные сыновья. Каждый шрам их знаю, своими руками зашивал ведь. Помню, кто на живот слаб, а кто чем другим хворает…