Олька

« Давай, подумай»

«Ты плохо поступаеш. Думай, да?»

«Ничего не будеш нуждаться»

«Все тебе оплачивать буду. Плохо не думай»

Забыла кинуть его в черный список, вот балда! Олька поморщилась. Пролистывать сообщения одной рукой было неудобно. Пакет оттягивал другую. Вагит был неутомим, семнадцать сообщений и пять пропущенных. Господи, зачем она это читает? Все равно это ничего не изменит. И зачем она дала ему свой номер. Дурочка, блядь.

***

Стряхнув с рук хлебные крошки, Алла Матвеевна отпила коньяка из старой стопки синего стекла. Глянула на просвет, на пробивающееся сквозь листву солнце. А потом задумчиво улыбнулась и кивнула на птичью суету у беседки.

– Смотри, совсем как люди. Бог кидает им крошек, и они дерутся за них. Они даже не представляют, что где-то еще есть целый батон. А он вот он, лежит здесь. И им можно накормить много больше птиц. Но мне сейчас не хочется.

– Получается вы – воробьиный бог, – заключила Олька и хихикнула. – Только капризный. Очень капризный бог.

Хозяйка скосила на нее глаза и усмехнулась. Бог всех воробьев. Бог неудачников, которые не знают, что где-то есть целый батон. Ольке показалось, что ее собеседница повторила это про себя. Бог всех воробьев. Солнце прорывалось сквозь щели проходило сквозь синее стекло, оставляя на темном дереве стола красивую ажурную тень. Темные переплеты, между которыми лежал серый сапфир. Они сидели в беседке второй час, провожая московский теплый вечер, который медленно обращался в сумерки. Сахарно таял в зелени старых лип.

– Наверное, я бог. Хотя они об этом не знают, – Алла Матвеевна говорила своим грудным голосом, который, наверное, сводил мужчин с ума. – Впрочем, им и незачем. Все о чем они заботятся это собрать больше крошек, чем другие. Им не важно, что где-то можно получить больше, не важно, что некоторые из них не доживут до зимы. Возьмут и умрут или их поймает кот. Даже я им не важна, ведь они не знают, что я их бог, понимаешь?

Представить все это Ольке было сложно, коньяк уже давал о себе знать. В голове мягко шумело. Поразмыслив секунду над богом и воробьями, она сделала умное лицо и промолчала.

– Богом быть трудно, сплошная суета,– задумчиво продолжила ее собеседница. – Проще быть воробьем.

Из цветущих люпинов появился Кися Пися, прыгнул на лавку и просительно замурчал. Олька наделила его куском колбасы. И даже попыталась погладить, но кот недовольно мяукнул, а потом отошел в самый дальний угол беседки, где принялся ужинать, потешно дергая головой. Алла Матвеевна отпила глоток и задумчиво посмотрела на нее. А потом неожиданно спросила.

– Решила все бросить, Оль, так ведь?

– Что бросить?

– Ну. Все, Оль. Ты думаешь, я не знаю? – квартирная хозяйка улыбнулась. Как у нее это получалось? Алла Матвеевна улыбалась как королева. Олька поняла, что она чувствовала, когда с ней встречалась. Она чувствовала восхищение. Хотела бы она улыбаться так же, но понимала – это невозможно, ведь она не бог всех воробьев. Да и вообще, наверное, дура. И в этом ее главный грех.

– Ты же индивидуалка, так же? Я тебя и пустила, поэтому. Поняла сразу.

Олька даже задохнулась, ничего себе! В голове зашумело еще больше, и она почувствовала стеснение. Словно была голой. Сидела голой на потемневшем дереве и вела дурацкие разговоры. Солнце моргнуло сквозь листву, бросив на него взгляд, Олька поджала губы.

– Если хочешь знать и Димочка тоже. Но у него своя история, – беззаботно бросила Алла Матвеевна, будто говорила об обычных вещах. Ее совсем ничего не смущало, она спокойно смотрела на Ольку.

– Димочка?

– Ну, да, – хозяйка чиркнула зажигалкой и откинулась на спинку старой лавочки. Бутылка коньяка перед ними таинственно светилась. Из-за глухой растительности доносился шум Москвы, словно город был недоволен. И старательно пытался им это втолковать. Фыркал как кот, которому не досталось колбасы. Впрочем, им обеим было на это плевать. Черт с ним с городом, он никогда не понимал людей, которые его населяли. Давал мало, брал много, словно сам был ломбардом, в котором отдавали жизнь, а получали призрак надежды. Получали околонулевые шансы, в лучшем случае, один на миллион.

– И дядь Женя?

В ответ Алла Матвеевна захохотала. Прямо сразу взяла и захохотала. Словно ожидала от нее этого вопроса. Шлепнула себя по коленям, спрятала лицо в ладонях. Сигарета дымила между сжатыми пальцами.

– Господи, Господи, Оля, – тихо проговорила она, а потом, задыхаясь от смеха уточнила.– Женька?

Недоумевающая Олька поняла, что сморозила большую глупость. Но кивнула.

– Женька?! – повторила Алла Матвеевна. – Как ты себе это представляешь? Женька племянник мой. Его в Первую кампанию в Чечне контузило, еле откачали. Думала – всю оставшуюся жизнь овощем будет. Господи, сколько он по госпиталям и больничкам лежал, ты не представляешь даже. Я его полгода с ложечки кормила. Сестра умерла Царство Небесное, не выдержала, он в ее квартире и живет. Приглядываю за ним, чтобы не накуролесил чего.

– Но если мы с Димочкой инди, то почему вы пустили именно нас?

В ответ ее собеседница замолчала, задумчиво выдохнула дым. Посмотрела на Ольку и отвела взгляд. Что-то было странное во всем этом: в разговоре, в Алле Матвеевне, во всем. Олька подумала, что если была бы поумней, поняла бы. А так, не стоило и стараться.

– Так мне надо, Оль, – наконец произнесла хозяйка. – Иначе никак.

Так мне надо, для Ольки все стало еще загадочней. Когда собеседник говорил ей, так мне надо, это значило только одно – понять это невозможно, как ни крути. Вздохнув, она налила себе стопку и закусила подтаявшим пачкающим пальцы шоколадом.

– Это моя станция, – продолжила хозяйка, – та, к которой я ехала всю жизнь. Задолжала сильно, теперь отдаю. Всем разом. Эрнест Дежан – помнишь?

Олька помнила, только по-прежнему ничего не понимала. Хотя и смутно догадывалась. Бог всех воробьев, отдающий долги.

– Теперь меня выгоните? – спросила она, вытирая пальцы салфеткой.

– Зачем, глупая? Хочешь, оставайся. Ничего не меняется. Я к тебе уже привыкла, – ее собеседница грустно улыбнулась, – если чем помогла, уже хорошо. Я же тебе говорю – долги отдаю. Так, что ты хочешь делать?

Что она хочет делать? Собравшись мыслями, Олька выложила все. Случайную встречу в Зарядье, кроссовки, звонки, жизнь на сайте, друзей, Вагита, шансы, шансы, шансы. Надькину прямую луну, от которой Алла Матвеевна опять рассмеялась, хороводы трефовых королей, Максима, Дениса и прочие грибные фантазии.

Гукали на старых липах голуби, последние лучи солнца умирали в густой зелени, сумерки марали тенями стены дома. А она все рассказывала и рассказывала внимательно слушавшей Алле Матвеевне все что хотела и могла рассказать. Про Варварку, про таинственное золото церквей. Про то, что стеснялась в них зайти. То, что хотела бы все поменять, но была не уверена.

Когда она закончила, ей стало необыкновенно легко, коньяк красил теплый вечер в желтый цвет, серый дым от сигарет медленно растворялся в недвижимом воздухе.

– Завтра просил приехать к нему. Вот, глядите, адрес сбросил.

Алла Матвеевна внимательно прочитала сообщение, по-стариковски немного отстранив экран в руке.

– Почти центр, смотри-ка. Знаю я, где это: бывшие часовые мастерские. А сколько хочет платить?

– А я забыла.

Хозяйка вздохнула и погладила ее по голове сухой изящной рукой.

– Глупая. Ладно, наливай, что там у нас есть.

Пришедший в сумерках Димочка присоединился к ним. Кися Пися немедленно прыгнул к нему на колени, смотри, хозяин я здесь. И на второй этаж я уже сходил. Захмелевшая Олька смотрела на них, чуть не покатываясь со смеху.

– А что отмечаем? – поинтересовался сосед.

– Оле предложили новую работу, – ответила Алла Матвеевна.

– Хорошую, Ольга Владимировна? – Димочка щурил глаза. Ольке стало неудобно, ведь она знала о нем, а он нет.

– Не знаю, – честно ответила она и покосилась на татуировку между краем подвернутых брюк и верхом кроссовок. Это были незабудки.

– Наверное, хорошую, – уверенно произнес Димочка, и, покопавшись в шопере, подарил ей и Алле Матвеевне по крему для рук.

– Настоящий «Шисейдо», – зачем-то уточнил он. Ольке было все равно, она думала о завтра.

«Наверное – хорошую» – сказал Димочка.

А может, и нет. Может ее наивный обман вскроется, и ее выставят на улицу через пару дней, когда узнают, что она ничего не умеет. Она колебалась. Заметив ее нерешительность, Алла Матвеевна положила руку ей на предплечье.

– Не думай, Оль, возможно, это твоя остановка. Кто знает?

Кто знает? Олька вздохнула и выпила коньяка. Хорошо быть воробьем, которого не заботит бог, отдающий долги.

Они еще немного посидели, разговаривая о разной ерунде, а потом разошлись, каждый в свое жилище. Олька сбросила обувь и прямо как была, в одежде упала на кровать, рассматривая тени на потолке. Сверчки заливались во дворе, был слышен слабый гул машин. Попытавшись представить себе воробьиного бога, который отсыпал верующим целый батон, она уснула.

Глава 8. Сладкий ноябрь

В большие от пола до потолка окна на нее смотрел слепой ноябрь. И все бы ничего, но Олька сильно не любила осень. Влажный неуютный холод, морось, липнувшую к лицу, темное низкое небо, до которого, протяни руку, можно было дотронуться. Ей казалось, что на ощупь оно мокрое и холодное, что-то вроде резины. Хлебнув чаю, она поморщилась, тот успел остыть, пока возилась с почтой.

– Выставим на них счет, они оплатят, а потом перезачтем по договору уступки, – Никита висел на телефоне с клиентом, что-то у него там не ладилось, контрагент был тугим и всего опасался.

– Если вы оплатите напрямую, то потеряете десять процентов на тарифе банка, – его собеседник, что-то пробурчал в трубку, – да, понимаю. Можно через счет эскроу, но нужно тогда оформить бумаги. А это время. Самое простое – цессия, Михаил. Нет, мы готовы сделать, как вы скажете, но я бы вам…. Михаил… Да, понял. Еще подумаете. Хорошо, на связи.

Он положил трубку и посмотрел на обедающего за соседним столом Дениса.

– С-с-сука. Ты слышал? Слышал?

– Я тебе скажу, что он тебя будет еще месяц морозить, вот увидишь. У них на одно решение неделя согласований уходит. – Денчик всегда перегревал еду, и ел так, как казалось Ольке смешным. Словно пес, укравший горячую картофелину. С шумом втягивал воздух в тщетной надежде остудить котлеты с макаронами из пластикового судочка жены. Сейчас он говорил с набитым ртом.

– А что, есть варианты, Ден? Глеб сказал подписаться на любых условиях. Сейчас подпишемся на любых, а потом буду расхлебывать.

Олька подумала, не долить ли в чашку горячей воды? Но вставать было лень. Осень давила на нее изо всех сил. Хотелось залезть под одеяло и уснуть. Или умереть. Причем умереть, так, несильно, на пару тройку часов. Еще хотелось водки и Глеба. Но ни первого, ни второго не было в наличии. Она уставилась в плачущее мутное окно. Глеб где-то пропадал вторую неделю. Да и вообще он редко появлялся в офисе. А когда все-таки приезжал, веселый и спокойный, непробиваемый как бетонный блок, то вечно был занят. К его кабинету немедленно выстраивалась очередь. Финансовый, бухгалтерия, коммерсанты, куча народу. Словно к королю, которого ожидали придворные. Во время его приездов около двери возникала суета. И это Ольке не нравилось абсолютно. Она видела глаза женщин, виноватые глаза мужчин. И если второе никак ее не трогало, то женщины вызывали легкую ревность. Хотя за все это время Глеб не показал к ней ровно никакого интереса. Всегда безмятежный и мягкий, как и в первую их встречу.

Вздохнув, Олька уставилась в окно. По стеклам ползли холодные капли. Дался ей этот Глеб. Никаких намеков, это расстраивало. Выводило из себя. Словно будь на ее месте другая Олька, он вел бы себя ровно также. Такое отношение ее раздражало. Денчик с Никитой раздражали. Алина из финансового в коротких юбках раздражала. Грязный двор за окном тоже раздражал.

А вот офис – вот это было другое дело! Она долго думала, что он ей напоминает, а потом сообразила: парку Шервино! Ту самую, за много денег, которую очень хотела. Неказистое здание из старого красного кирпича в оспинах, где-то среди узких старомосковских проулков, небольшая стоянка, навес из поликарбоната под которым стояла усталая урна полная окурков. Но стоило открыть неприметную дверь, как картина менялась. Менялась так же как изнанка парки подбитой соболем. Сверху была грубая брезентовая ткань, а внутри нежный блестящий мех. Олька очень гордилась тем, что дошла до таких сравнений сама.

Глянув на экран, на котором светилась невероятная цена, она вздохнула и перевела взгляд на кожаный диван, кресла, бежевую отделку стен, светильники. Мех соболя, скрытый за грубым брезентом. Грязная московская осень и нежный свет внутри. Для нее все это было слишком дорого, ведь она даже не отдала денег за подарок Глеба. Правда, тот никогда и не намекал. Может она для него пустое место? Эта мысль ее огорчала.

– Олька, будешь шоколад? – Денчик строил на нее планы с самого первого дня, с того самого момента, как она появилась здесь в белой блузке, джинсах-скинни и кроссовках. Появилась, безуспешно пытаясь замаскировать вчерашнее жвачкой. Впрочем, строил планы, не один он. В таких вещах она прекрасно разбиралась.

– Нет, спасибо.

– Блюдешь фигуру? – он косил глаза на ее грудь.

– Зачем? – по привычке она отвела плечи назад, отработанным инстинктивным движением. Чуть назад, ногу за ногу, уголки полных губ вверх. И последнее, чтобы наверняка, прикрыть ресницами глаза. Но этот этап она сознательно упустила. Казалось, что теперь это было незачем. Лишним, что ли. Ее собеседник грустно вздохнул, а Олька про себя усмехнулась. Мужской голод она по-прежнему чувствовала. Ощущала кожей. Но сейчас это чутье ей было ни к чему. Все поменялось, ну, или начало меняться. Во всяком случае, так она думала.

Начало меняться с того самого момента – на Варварке. Она еще размышляла, стоило вот так вот все бросать? Не ошиблась ли? Теперь она стала почти продавщицей, получила работу, и оставалось завести себе условного Никиту. Или Денчика. Или Андрея с коммерческого или еще кого. Потом детей, дисконтные карты магазинов, сплошные проблемы и скучные заботы. Все это вместо времени, которое продавала. Цена таких изменений была непонятна.

Гадский Глеб. Она уже почти понимала то, чем он занимается. Пока не в деталях, но в общих чертах. Бумаги, документы, то, что попадало ей на стол и казалось полнейшей тарабарщиной несколько месяцев назад, теперь обрело хоть какой-то смысл. Купил там, перепродал туда, откинул маржу закупщикам. Завысил затраты. Воздух, воздух, воздух. Три-четыре переброски по счетам. Тонкий нерв движения цифр, почти ощущаемый здесь в светлом офисе укрытом грубой кирпичной кожей. Важные люди, уверенные оценивающие взгляды, словно она тоже входила в прайс, запахи дорогой парфюмерии. Никаких сомнений, что все это было настоящим.

Потом были наличные, которые считала Алина. Каждый раз, услышав стрекот счетной машинки, Олька морщилась. Через пару минут та пойдет с пакетом в его кабинет. Они запрутся и будут что-то обсуждать. Что-то важное, которое как ни напрягай слух, было не расслышать.

– Слушай, мы все в пятницу идем в «Кружку», ты с нами?

Оторвавшись от размышлений, она спросила:

– А это где?

– На Киевской.

– В принципе можно, – Олька жила недалеко. Сменив Малый Строченовский на приличную однушку за сколько-то денег. Денег, которые по-прежнему не умела считать. Почему она переехала, Олька так и не поняла. Просто собралась в один из дней и потащила сумки по новому адресу. Ей этого захотелось.

Впрочем, уютная квартирка Аллы Матвеевны тоже осталась за ней. Повинуясь странному капризу, Олька по-прежнему платила за нее, строго в определенный день. Ни раньше, ни позже. Хотя и появлялась в маленьком дворике не чаще двух раз в месяц. И самое странное, что сейчас ей хватало почти на все. Еду, нечастые развлечения, жизнь. Хватало почти на все, кроме невероятной парки «Шервино».

– После работы. Придешь?

Она кивнула. За дверью раздался стрекот. Это значило, что сегодня появится Глеб. Подмигнет ей и зайдет к себе. Потом к нему качая бедрами, заявится Алина с черным полиэтиленовым пакетом. Мысль о ней была невыносима. Сучка, с обычной странной полуулыбкой и скользящим взглядом, который никогда не останавливался на ней, Ольке.

«Сейчас красит свой свисток в ярко-красный блядский цвет, а потом будет ходить как течная кошка» – в Олькиной голове нервно завыли электрические сверчки, она поморщилась и хлебнула ледяной чай. Неожиданно ей захотелось того, чего никогда не хотелось: схватить Алину за волосы и с наслаждением навесить пощечин, чтобы стереть эту дурную самодовольную улыбку с лица.

– Реестры готовы уже, Оль? – главбухша выглядывала из кабинета, подкатившись к открытой двери на офисном кресле. За ней были видны металлические стеллажи, уставленные толстыми распадавшимися папками. Ориентироваться в них было трудно, но Олька быстро продумала себе схему. То, что не трогалось месяцами, валялось на нижних полках, более-менее нужное было расставлено на уровне глаз. А важные бумаги, сложены в красных папках в одном отделении. Папках, на которых не было ровно никаких надписей. Документы в них стремительно менялись, но Олька старалась держать в голове, где что находится в настоящий момент.

– В коробках, Евгения Евгеньевна. Только вы их не вынайте, они по дням разложены.

– Что?

– Я их вчера по дням разложила, – пояснила Олька.

– Я не про это. Нет такого слова – вынать,– ее собеседница подняла очки в тонкой золотой оправе, устроила их на коротко стриженой шевелюре и с удивлением посмотрела на нее. Никита с Денчиком фыркнули. Одарив их холодным взглядом, Олька немного покраснела.

– А какое есть, Евгения Евгеньевна?

– Вынимать, Оля.

В ответ она пожала плечами, какая разница? Ей было абсолютно все равно. Но про себя она все же поставила отметку. Как бы еще где-нибудь не ляпнуть. В любом случае, то, что реестры за две недели были сложены по дням, она втайне гордилась. В обычном главбуховом беспорядке стояло четыре увесистых коробки из-под бумаги, в которых можно было хоть что-то разобрать без опасения свихнуться. И это была только ее, Олькина заслуга.

– Спасибо, Оль, – Евгения Евгеньевна безразлично кивнула головой и уехала на своем волшебном стуле вглубь бумажной пещеры. Порядок для нее был не обязателен. Проводив ее глазами, Олька поджала губы.

Со двора донесся шум приближающейся машины, захлебнувшийся у входа. Хлопнула дверь. Словно по команде из своих конурок, загородок и со второго этажа повалили люди. Все как всегда, Олька вздохнула. Она никак не могла стать своей здесь. Всегда что-то мешало, никак не клеилось, хотя она очень старалась. Не складывалось, даже несмотря на то, что Олька уже почти преодолела аллергию на утреннее метро, запах сырой резины, серые хмурые лица среди которых каждый день приходилось добираться до работы. Бесконечный круговорот суббот и воскресений, когда она могла позволить себе выспаться до обеда. Выспаться в новой съемной квартире, хозяев которой даже не знала. Они существовали где-то там в Таиланде. Изредка напоминая о себе показаниями счетчиков коммуналки, которые она ежемесячно сбрасывала в ватсап.

По большому счету, новая жизнь все никак не хотела быть ее. Впрочем, как и старая. От той осталась только квартирка на Малом Строченовском и Кристина, снявшая где-то подвал и открывшая в нем БДСМ клуб.

– Давай ко мне, Ольк? Две – три тысячи в месяц легко заработаешь, если будут постоянные клиенты. Сейчас много разных придурков. Все модные. Прикинь теперь их даже пороть не надо! Шибари, знаешь такое?

Олька подозрительно косилась на моток бельевой веревки, выглядывающий из сумки подруги, и качала головой. Шибари звучало подозрительно, а боли она не любила. Ни своей, ни чужой. Кристина пожимала плечами и ломала ложкой идеальную лакированную поверхность лимонного чизкейка. Казавшегося Ольке слишком красивым, чтобы его есть.

– Зря. Так-и-и-и-е чудики бывают!

Как будто их не было везде, этих чудиков и придурков. Прошлая жизнь была полна ими, как и настоящая.

Олька слушала приближающиеся шаги Глеба. Уверенную походку настоящего мерзавца делающего добрые дела. Все было как всегда: хлопнула дверь и мгновенно образовалась суета.

– Глеб Борисыч, можно?

Он отмахнулся. Позже. Я сейчас занят. Пронесся сквозь ожидающих, успев бросить взгляд на Ольку и взмахом руки позвал Алину за собой.

Та несла черный хрустящий пакет, весь изломанный углами. Олька смотрела прямо в ее спину, в ту точку, где под полупрозрачной блузкой угадывалась застежка бюстгальтера.

«Шалава!»

«Деревня!»

Спина выражала презрение. Вынать, ага. Можно было поклясться, что Алина все слышала, несмотря на стрекот и шуршание счетной машинки, несмотря на разговоры в офисе, звонки и прочий шум.

– Оль, подпишешь у Глеба Борисыча реестры? – главбухше было лень. У нее была куча подработок, мелкие фирмочки, отчетность, еще какая-то хрень.

Поэтому часть работы та спихнула на нее. Глеб с Алиной будут шушукаться часа два, а Евгении Евгеньевне пора бежать. Ее ожидали несданная декларация, квартальный РСВ и пара запросов налоговой, потом магазин, муж, двое детей где-то там в Свиблово. Словом ждала жизнь, остававшаяся за кадром. Совершенно непонятная и непривлекательная. А вот Ольку не ждал никто.

– Хорошо, – ответила Олька.

– За шоколадку.

– Ей нельзя, у нее фигура, – глупо встрял Денчик. Евгения Евгеньевна бросила на него взгляд и старательно хихикнула. Олька хмыкнула, очевидно, что тощей как палка главбухше Ден нравился. Всякий раз, проходя мимо него, та старалась задеть его ютившегося за столиком в проходе худым бедром. Или снимала невидимые волосы с пиджака, когда они выходили курить. Или смеялась над глупыми шутками. Скрытые символы понятные Ольке, она читала их как раскрытую книгу. Скучную книгу, написанную серым языком. Двумя детьми в Свиблово, несвободой и бытом.

– Денис, поможешь? – главбухша близоруко щурила глаза. – Мне надо документы переставить.

Обычная уловка. В захламленном кабинете было слишком мало места. Слишком мало, но достаточно для того, чтобы на пару мгновений почувствовать себя свободной.

Пара мгновений. Свобода для Ольки была слишком сложным понятием, поэтому она просто хлебнула остывшего чая. Надо долить горячей воды, но вставать было лениво. Гадский Глеб. Хотя она понимала, что рассчитывать на что-то было глупо. Ну, помог он ей тогда с обувью. И что?

С другой стороны, она сейчас здесь, играет в работу, а не где-нибудь на Смоленской или Земляном валу с очередным другом. Все поменялось. Вагит в черном списке, на сайте тишина, потому что анкета уже похоронена под валом других. Может так и планировалось? Так и хотел тот, к кому она постеснялась зайти на Варварке? В таинственную тихую темень в свечных огоньках.

– Оль! С «Альянса» звонили? – Глеб выглядывал из кабинета.

– Нет, Глеб Борисович.

Он огорченно махнул рукой и скрылся. Олька вздохнула и подумала, что для него она, наверное, не более чем предмет мебели. Говорящий красивый диван с зелеными кошачьими глазами. Который только-только стал тут своим. Вписался в интерьер, сохранив хрупкий баланс между прошлой жизнью и настоящим. А ведь Глеб даже не подозревает, как нелегко ей это далось. Это понимание.

Понимание того, что вообще надо делать. В этом нормальном мире. В котором по-настоящему нельзя было сойти с ума перепрыгивая из постели в постель. В котором время ничего не стоило, если это только не было временем ожидания такси или антикафе. В мире пластиковых судочков с котлетами. И единственная вещь, что связывала Олькино прошлое и настоящее – были деньги. Странная ценность, к которой она небрежно относилась. И тут и там они присутствовали. Хотя стоили, наверное, по-разному. Она пожала плечами. Раньше ей не хватало, сейчас все изменилось. Пару раз она даже пыталась выяснить, почему так. Но ничего не получилось, считать она по-прежнему ленилась. Все закончилось парой страниц в записной книжке старательно исписанных каракулями.

Сорок пять тысяч – квартира

Пятнадцать – Алла Матвеевна

Три тысячи – продукты, плюс семьсот зачеркнуто.

Знак вопроса пятьсот девяносто рублей.

Зачеркнуто – три тысячи семьсот, после чего стояла пометка «Потеряла»

Карта «Тройка» – вопрос

Кристина кофе – тысяча

Она сдалась на третьей странице, после того как аккуратно вывела: «Сапоги». Сдалась, потому что выкинула чек. Впрочем, эту последнюю запись она обвела красивой виньеткой и поставила три восклицательных знака, потому что те были очень даже ничего. Темно- серые на белой подошве из мягкой, приятной на ощупь кожи.

– Красивые, – оценила Кристина. – Сколько отдала?

Олька немного подумала, припомнив пустое место на странице, и назвала выдуманную цифру.