За тобой

Закрываю за Сашей дверь и прямо здесь, в прихожей, набрасываюсь на него, как голодная кошка. Изголодавшаяся, слетевшая с катушек кошка…

Обнимаю Самойлова за шею, пытаюсь в водовороте запахов отыскать его собственный, но не нахожу… Мелкими поцелуями осыпаю колючее лицо.

Саша меня не трогает. Не обнимает, не касается, когда я нуждаюсь в этих чертовых прикосновениях, ведь в его руках по-прежнему пакеты с продуктами. Однако стоит коснуться его губ своими, он включается в поцелуй и подстраивается под его ритм, который задаю я.

Закрываю глаза.

Хочу раствориться, но Саша прерывает наш поцелуй. Опускает пакеты на пол, пока я, дышу как марафонец.

Как только оказываются свободными его руки, мои с диким нетерпением пытаются сорвать пиджак. Зло тяну за рукав до тех пор, пока горячие ладони не оборачиваются вокруг моего запястья, останавливая:

– Наташа! Наташ, подожди…

Самойлов отпускает мои руки и обнимает ладонями мое лицо, вынуждая посмотреть на себя.

Мое сердце вот-вот выпрыгнет. Я дышу рвано и быстро – настолько завела сама себя.

– Дома никого нет. Мои уехали в цирк… – тараторю как умалишенная.

Самойлов мягко улыбается, оглаживая таким же мягким, неторопливым взглядом мое лицо.

Да что б тебя…!

– Милая, я тоже безумно тебя хочу… – возбужденно отзывается он, убирая с моего лица руку.

Тогда какого черта?

Какого черта ты сдерживаешься?!

– Я только из аэропорта, мне нужно принять душ… – продолжает Самойлов. – У нас все будет, милая. Сколько и как хочешь… Только не так – шарахаясь от каждого шороха и бояться, что застукают родители,– посмеивается Саша.

Он серьезно?

Твою мать…

– Никто не придет… – шепчу я зачем-то. Знаю, что продолжения не будет, но продолжаю быть идиоткой.

Я отступаю. Делаю два шага назад и обнимаю себя руками.

Внизу живота болезненно печет, но чувство стыда уже подступает к горлу, и оно по ощущению гораздо мощнее.

– Увидимся сегодня вечером? – вкрадчиво спрашивает Самойлов.

– Не смогу. У меня репетиторство, – говорю сипло.

Саша тяжело вздыхает. Ему жаль. Но он никогда не потребует перенести занятие, никогда не попросит меня поменять планы в пользу него.

Самойлов оказывается рядом. Поднимает руку и ласково касается моей щеки. Оглаживает ее большим пальцем.

– Я соскучился по тебе, – говорит с улыбкой. – Там подарки для Сёмы, – обернувшись, кивает на пакеты, – и для тебя.

– Спасибо, – говорю безэмоционально.

Я сдерживаю себя. Держу в узде готовые вот-вот сорваться слезы.

Просто. Пусть. Уйдет.

Прямо сейчас…

– Ну… я пойду? – спрашивает Самойлов.

– Да.

– Я люблю тебя, Наташ, – касается губам моей щеки.

– Я знаю.

Я оказываюсь в ванной сразу, как только закрываю за ним входную дверь.

Опустив крышку унитаза, сажусь на нее и прячу лицо в ладонях. Прячусь от себя, от стыда, который испытываю.

Жалкая дура.

Идиотка…

Омерзение к себе, как медленный яд, расползается по телу.

Докатилась, Наташа…

Я пытаюсь выжать из себя те самые слезы, которые, уверена, принесут облегчение, но не получается.

Как ни старайся, ни одной чертовой слезинки.

Я практически предложила себя на блюдечке, а меня не взяли!

Слегка запрокинув голову, я смеюсь. Истерически смеюсь над собой и своей женской несостоятельностью. Это унизительно? Твою мать, нет! Это чертовски унизительно…

С Александром Самойловым мы познакомились три года назад. Он первый обратил внимание на меня. Первый подошел познакомиться, но все, что тогда я могла ему предложить – рабочие отношения. Я не рассматривала его как мужчину. В то время, единственным мужчиной, который меня волновал, был мой сын. Три года назад он стабильно болел респираторными заболеваниями раз в месяц. О каких отношениях могла идти речь?

Самойлов не прекращал попыток ухаживать за мной, ненавязчиво давал привыкнуть к своему присутствию, и я сдалась. Полгода назад.

Это не было безысходностью. Я просто в один день разглядела в нем мужчину, и он мне понравился. Статный, свободный, образованный мужчина с серьезными намерениями. Почему нет?

Я сказала ему «да», а он обещал, что я не пожалею об этом…

Глава 8.

Денис

Сегодня солнце.

Обожаю жару.

Обожаю свои разноцветные носки и погоду, когда можно не прятать их под штанами.

Из подъезда выхожу с таким охеренным настроением, что меня самого можно принимать как витамин.

Фары моей тачки приветственно моргают, как только оказываюсь в десяти шагах от нее.

Щелкает сигналка.

Открыв дверь с пассажирской стороны, бросаю на кресло тетрадь и ручку. В прошлый раз этот набор потребовала Наташа Михална. Я – мальчик послушный, а желание женщины чаще всего – закон.

Сегодня английский второй парой. Эту пару я особенно жду.

Захлопнув дверь, краем глаза цепляюсь за знакомую фигуру – тощий пацан, которого видел с Кузнецовой в лифте.

Малой сидит на детской площадке на лавке. Один. Если не считать рядом стоящий школьный рюкзак.

Пацан болтает ногами и смотрит на меня. На нем черные брюки и белая рубашка по классике. На рюкзак свалена ветровка.

– ЗдарОва… – кричу ему.

Сдвинув светлые брови, присматривается.

Не узнает, что ли?

Решаю подойти поближе. Пока иду, пацан не отводит взгляда. Выглядит так, будто сейчас схватит рюкзак и учешет. Но нет. Сидит.

Задирает голову, когда останавливаюсь в шаге.

– Привет, сосед! Не узнаешь? – спрашиваю, нависнув над ним.

Не сомневаюсь в нашем соседстве.

Вчера видел его выходящим из подъезда с женщиной из сто четвертой. С ними еще какой-то возрастной мужик был. А вечером из их квартиры мозгодробительные звуки доносились. Типа дудочки или прочей фигни.

Не, я не утверждаю, что это пацан развлекался. Вполне возможно Михална разыгрывалась на нервах своих подопечных, но что-то мне подсказывает, что с этим она отлично справляется и без инструмента.

– Здравствуйте… – бормочет в ответ малой.

– Узнал? – переспрашиваю.

– Угу… – смотрит на мой фингал. Судя по всему, по нему и узнал.

– А ты тут с кем? – задаю идиотский вопрос.

Кроме него на площадке никого. Двор тоже пуст. Сейчас время такое, когда народ свалил кто на работу, кто на учебу…

Я просто без понятия, как разговаривать с малолетками. У них же там свой язык и в голове что-то особенное. По себе помню…

Пацан не торопится отвечать. Будто слова подбирает, прежде чем ответить.

Посматриваю на него. Ссадина на скуле покрылась коричневой коркой.

– С Наташей, – выдает, когда я уже и не надеялся.

С Наташей…

– С Наташей… Михайловной? – уточняю.

Кивает.

– А где она?

Глаза у пацана начинают бегать. Колени сжимает. Жмется, будто в туалет хочет.

Отведя взгляд, малой едва внятно бормочет:

– Сейчас придет.

Ну супер! Организую Михалне сюрприз!

Сажусь с пацаном рядом. Он косится на меня. Чуть сдвигается к противоположному краю скамьи.

– Меня Денис зовут, – протягиваю пацану руку. – Для тебя просто Дэн, – подмигиваю.

Малой исподлобья взирает на мою вытянутую руку и все же сдается, представляясь:

– Макс.

– Будем знакомы, Макс! – пожимаю его тощую конечность. – Че, как жизнь?

Мальчишка вздыхает.

– Терпимо, – пожимает плечами он, рисуя носком кроссовка круги на песке.

Зачет!

Ржу про себя. Сказал так, что впору посочувствовать.

– В школу? – киваю на рюкзак.

Макс снова кивает.

Вертится, елозит по лавке, крутит головой по сторонам.

Совершенно точно с того момента, как я к нему подошел, прошло минут пять. Даже больше.

Что же вы, Наташа Михална, ребенка, да еще и не своего, тут одного оставили?

Не педагогично…

– А мамка твоя где? – спрашиваю.

Малой вскидывает на меня хмурый взгляд, смотрит как на долбоеба.

– Я же сказал, Наташа сейчас придет, – бурчит он тоном чертова умника.

Не понял.

– Твою маму зовут Наташа?

Кивает.

– А Наташа Михайловна тогда кто?

– Мама… – отвечает.

Признаюсь, когда я свой первый в жизни нокаут получил, у меня так башка не болела.

Сейчас же мой мозг нервно курит в сторонке.

– То есть Наташа, твоя мама и Наташа Михайловна – это один человек? – предполагаю я.

Сложно…

Пацан тоже задумывается, складывает два и два, после чего активно кивает.

Зашибись…

– А тебе сколько? – спрашиваю я прежде, чем у нашего подъезда чуть ли не со свистом тормозит такси.

Дверь машины резко открывается, и из нее в прямом смысле вылетает Михална. Чернее тучи. Она несется на нас как ураган. На ее лице красные пятна, глаза мечут молнии.

Чем они ближе, тем страшнее. Выглядит как мой тренер, который собирается надрать задницу.

У меня поджимаются яйца и у пацана, видимо, тоже, раз, заметив свою огнедышащую мать, придвигается обратно ко мне.

Глава 9.

Наташа

Свой пульс я слышу в ушах.

Даже с учетом того, что вижу сына целым и невредимым, уверена, сегодняшнее утро еще аукнется мне каким-нибудь хроническим дерьмом.

С неуправляемой скоростью меня несет к Семену с единственным желанием – всыпать ему по самое не хочу, а потом обнять до хруста костей.

Первое желание выразительно транслируется на моем лице, и инстинкт самосохранения заставляет сына подвинуться к соседу, в компании которого восседает на дворовой скамье.

Две пары глаз смотрят смерти в глаза. То есть мне. Кроме шуток, я готова убить…

– Спокойно…– вскакивает Соколовский и преграждает мне путь, избавляя от греха.

Мужские ладони на моих плечах, широкая грудь не дает заглянуть в наглые глаза сына.

– Да ты… ты… ты просто…– хриплю как невменяемая, глядя на Сёму.

– Наталья Михайловна… – удерживает трепыхающуюся меня Соколовский.

Семен скукоживается. Превращается в один маленький боязливый комок, но я настолько заведена, что вижу перед собой только единственную цель – добраться до него.

Я брыкаюсь в мужских крепках руках как попавшая в сетку селедка. Во мне бушует злость. Сейчас она правит эмоциями, но еще недавно меня душил страх.

– Отпусти! – шиплю на Соколовского. – А ты… – перебрасываюсь на Сему, – ты… ты просто понятия не имеешь, что я только что пережила!

В висках болезненно пульсирует.

– Наталья Михайловна!

– Ты… – продолжаю биться в истерике я.

– Наталья Михайловна!

– Бессовестный…

– Наташа! – твердый голос Соколовского встряхивает.

Меня саму встряхивает.

Я замираю, перестаю дышать, дрожать и чувствовать.

Карие глаза моего студента впиваются в мои, пригвождают к месту. Серьезные и бездонно глубокие.

Я опускаю взгляд ниже, на красиво очерченные губы, требующие:

– Успокойся…

Как завороженная смотрю на движение этих губ.

Глядя в лицо Соколовского, рассматриваю каждую черточку и щербинку.

Поджимаю губы.

Чувствую на своих плечах сильные руки. Они сжимают и сдавливают, но эта сила не случайная. Он ее контролирует. Черт возьми, как и сиюминутную ситуацию, и я позволяю ему забрать этот контроль. Потому что я уже ощущаю, как начинаю пустеть…

Это опустошение.

– Успокоилась? – заглядывая мне в глаза, спрашивает Соколовский.

Смотрю на него.

– Драться больше не будешь? – продолжает забрасывать вопросами.

Смотрю на него.

– Садись тогда…

Он усаживает меня на скамью, и это то, что мне нужно, ведь мои ноги словно желе.

Закрываю глаза и позволяю себе всхлипнуть, не заботясь о том, как выгляжу в глазах прохожих и своего нового студента. Меня не беспокоит, если он вдруг решит, что я истеричка, ведь чуть меньше часа назад я едва не лишилась рассудка. Разве что-то может иметь значение?

Сорок минут назад я была близка к инфаркту и готова выпотрошить себя и весь город наизнанку.

Мне никогда не было так страшно. Так, чтобы тошнило.

– Наташ… – тоненький голосок сына касается моего слуха.

Чувствую, как маленькая холодная ладонь опускается мне на макушку и несмелые, робкие поглаживания окончательно срывают чеку. Этого предостаточно, чтобы с ресниц сорвались слезы. Те, которые вчера не удалось из себя выжать, сегодня катятся по щекам водопадом.

– Ма-ам… ну не плачь…– Сёма гладит меня по волосам.

Сорок минут назад я получила от учительницы сообщение с вопросом о причине отсутствия Семена в школе. Практически каждое утро моя мать отводит сына на учебу, и сегодняшнее утро не стало исключением.

Я пыталась держать себя в руках и не наговорить матери лишнего, когда ей позвонила, чтобы уточнить, добрались ли они до школы, но мой голос в итоге сорвался. Прямо в тот момент, когда мама сказала, что самолично довела его до входной двери.

Кажется, тогда я пережила клиническую смерть.

Через пять минут выяснилось, что охранница видела, как мой ребенок потоптался в фойе, а потом вышел из школы.

Не помню, как вызвала такси. Весь путь до дома я находилась в тумане. Думала лишь о том, что себе не прощу, если с моим сыном что-нибудь случится. Я просто не смогу жить… Я думала, что как только его найду, непременно обниму и не выпущу из кольца рук никогда. Никогда!

Начальная школа, в которую ходит Семен, находится в соседнем дворе нашего жилого комплекса, и дорога до нее проходит через наш двор. Когда я увидела невредимого сына, мой страх облачился в неконтролируемую ярость.

– Ма-ам…

Открываю глаза. Сема стоит передо мной, а в его голубых, как у меня, глазах – слезы. Мое сердце сжимается.

– Прости меня… – шелестят его губки.

Я делаю глазами круг по родному, худенькому лицу.

– Помнишь, я недавно сильно болела? – сиплым голосом спрашиваю у сына. – У меня была очень высокая температура, и тебе было страшно…

Сема задумывается, а спустя секунду его личико вытягивается. Глаза испуганно распахиваются. Вспомнил.

– А теперь представь, что мне было также страшно, и прибавь миллион…

Глава 10.

Наташа

– Я так больше не буду… – виновато бормочет Сёма.

Я надеюсь на это. На большее не способна. Я истощена досуха.

Смотрю на сына, и мой взгляд обещает, что на этом наш разговор не окончен.

Семён удрученно вздыхает. Пока мне достаточно того, что он напуган. Если мне удалось донести до него всю тяжесть последствий его поступка, то мы определенно на полпути к успеху. Остальное дома.

– Пойдем…– бесцветно говорю сыну и встаю со скамьи.

Я обессилена, но все еще помню, что нас трое.

Собрав пальцами слезы со щек, поворачиваюсь к Соколовскому.

– Английский будет. Вам назначали нового преподавателя, – сообщаю ему.

Утро понедельника началось с приятной новости. Практические занятия по английскому языку у выпускного курса «Сервис и туризм» отдали другому преподавателю. У меня остался французский. Это означало, что видеться с новым соседом-студентом предстояло в два раза меньше, и я была на седьмом небе от счастья. До сообщения от учительницы Семена.

Не дожидаюсь реакции Соколовского.

Отворачиваюсь и на ватных ногах бреду к дороге.

Мне все равно, рад он этому известию или нет. Опустошение такое глубокое, что я бы и глазом не моргнула, начнись в эту секунду землетрясение.

С аналогичным равнодушием я смотрю на знакомый серебристый седан, аккуратно паркующийся на освободившемся месте.

Это машина Самойлова.

Сам он появляется через две секунды. В черном деловом костюме. Выглаженная белая рубашка и идеально уложенные волосы. Как и полагается мужчине со статусом.

Захлопнув водительскую дверь, он быстрым шагом подходит ко мне.

– Нашлись? – спрашивает Саша и смотрит мне за спину, за которой плетется Семён.

Безэмоционально киваю, не уверенная в том, что он вообще увидел мой кивок.

Взгляд Самойлова останавливается отнюдь не на сыне, который уже стоит рядом со мной, и я предполагаю, кто бы это мог быть. Соколовский.

– Здравствуйте, – здоровается сын, переведя внимание Самойлова на себя.

– Привет, хулиган, – улыбается ему Саша, но эта улыбка выходит какой-то кислой, и в ответ на нее сын опускает глаза.

– Мы… домой, – сообщаю Самойлову.

Кивнув, он спрашивает:

– Не против, если я вас провожу?

Я не против. Если честно, мне все равно.

Пока втроем едем в лифте, звоню маме. Прошу успокоиться и не срываться с работы.

Как только кладу трубку, воцаряется тишина, рассекаемая лишь поскрипыванием кабины. Рассматривая свои кроссовки, Семен подпирает угол. Саша смотрит на себя в зеркало. А я… думаю, что втроем нам и поговорить-то не о чем.

Вспоминаю прошлые встречи. Их было не так-то и много. Пару раз мы втроем гуляли в парке. Столько же были на пляже. Один раз ходили в кафе.

Как эти двое взаимодействовали? Да никак… Совершенно точно никак. Ни тепло, ни холодно. Сдержанно по отношению друг к другу.

Почему я задумалась об этом прямо сейчас?

Я не знаю…

***

Помыв руки, Семён скрывается в нашей с ним комнате.

Я мою руки в раковине на кухне, слыша, как то же самое делает Самойлов в ванной.

Хватаю полотенце и подхожу к окну.

Я не смотрю бездумно в пространство. Мои глаза целенаправленно находят крепкую фигуру. Недалеко от лавочки, на которой разгоралась наша семейная драма.

Скрестив ноги в лодыжках, Соколовский подтягивается на турнике. Сильные руки поднимают спортивное тело вверх, затем опускают вниз. Вверх… Вниз. Вверх. Вниз.

Я знаю, насколько эти руки сильные. Их прикосновения на своих плечах и сейчас ощущающую.

По позвоночнику скатывается горячая волна.

Сжимаю ягодицы, и как зачарованная слежу за повторяющимися техничными движениями. Вверх. Вниз.

Жарко.

Открываю форточку.

Футболка Соколовского задирается, когда он зависает на вытянутых руках. Будто специально демонстрируя все достоинства своего тела. Бесспорно, оно прекрасно. И достоинств там не сосчитать.

Я снова напрягаю живот. Поджимаю пальцы на ногах.

– Мне кажется, вчера я его видел… – голос Самойлова пугает до чертиков.

Я вздрагиваю и резко оборачиваюсь.

Он стоит прямо за моей спиной и смотрит туда же, куда я секунду назад.

– Прости, не хотел напугать, – Саша переводит взгляд на меня.

Выдохнув, говорю:

– Но напугал.

Твою мать, я не слышала, как он подошел.

– Прости, – повторяет мягко. – Вы знакомы? – кивает подбородком мне за плечо.

Я оборачиваюсь и прослеживаю за траекторией его взгляда.

Соколовский, приложив к уху телефон, размашистым шагом двигается к машине.

– Наш новый сосед, – говорю, стараясь звучать незаинтересованно, хотя во мне вращаются круги. Их много, и они заставляют меня разволноваться, ведь я давно ничего подобного не испытывала.

Улыбнувшись, Саша поднимает руку и касается моих волос. Убирает прядь за ухо.

– Хорошо… – говорит монотонно и тихо. – Хочешь, я поговорю с ним? По-мужски.

Меня встряхивает.

– С кем? – округляю глаза.

– С Семеном.

Выдыхаю.

– По-мужски? – нахмурившись, уточняю я.

– Да. Попытаюсь. У меня нет опыта общения с детьми, но я попробую, – говорит слегка взволнованно.

Я задумываюсь.

По-мужски… это как?

У Семена не было и нет отца. Единственный мужчина в семье – мой отец, и он… как Сёмина любимая мягкая игрушка.

По-мужски – это строго, грубо, требовательно, как?

У меня тоже нет опыта. Я семь лет и мама, и папа, и подруга Наташа…

Хочу ли я впускать в наш скромный, уютный мирок кого-то еще?

Готова ли?

Пока нет. Но рано или поздно придется, ведь я собираюсь строить с Сашей совместное будущее, и мой сын – его неотъемлемая часть.

– Позволишь? – вкрадчиво настаивает Самойлов.

Мое сердце противится, но, наступив себе на горло, я киваю.

Глава 11.

Наташа

Я благодарна Саше, что дверь в спальню остается открытой, и мне не приходится его об этом просить.

Как ни крути, моя просьба выглядела бы как недоверие. И Самойлов это понимает.

Бросив взгляд в окно, не вижу ни Соколовского, ни его машины.

Волнующие меня круги в животе перерастают в томление. Я снова волнуюсь, но теперь из-за разговора Саши и Сёмы.

Понятия не имею, как отреагирует сын. Как предательство с моей стороны?

Я замираю у двери. Не знаю, что может выдать мое присутствие, ведь я практически не дышу.

Двух собеседников я тоже не вижу, но отчетливо слышу голос Саши:

– Семен, ты уже взрослый мальчик. Твой сегодняшний поступок перешел все границы. Ты напугал маму, сорвал ее с работы… Ты же понимаешь, что подобные поступки приводят к неприятным последствиям?

Самойлов делает паузу, вероятно, дожидаясь реакции Семы.

Но ее нет. Сын молчит.

– Мама очень испугалась… – продолжает Саша. – Зачем ты сбежал из школы?

Его голос ровный, у меня же потеют ладони.

Я отираю их о штанины брюк.

– Молчишь… Это не воспитанно, Семен. С тобой разговаривает взрослый человек.

Я сжимаю кулаки и закрываю глаза.

– Семен, давай дружить? – интонация Саши становится мягкой. – Нам необходимо найти общий язык. Твое молчание не поможет ни тебе, ни мне, ни маме. Она переживает. Я тоже хочу помочь тебе. Если у тебя проблемы в школе, расскажи нам о них.

Молчание…

Я уже жалею, что одобрила этот разговор, который напоминает нравоучение, нежели попытку наладить контакт. Я жалею, что позвонила Самойлову в паническом порыве. Ведь когда страшно, хочется, чтобы рядом был человек, который не будет рыдать вместе с тобой, а возьмет за руку и успокоит.

– Сбегать из школы – не выход из ситуации. Сегодня ты не пошел в школу, а завтра что? Сбежишь из дома… Ты куда?

Я распахиваю глаза и прежде, чем успеваю войти в комнату, мой сын врезается в меня. Обхватывает за бедра и прижимается маленьким тельцем.

– Наташа… – шепчет, чуть всхлипывая.

Я прижимаю его к себе и смотрю на Самойлова.

Он хмурится. Глубокая складка вертикально пилит лоб.

– Твои последние слова были лишними, – говорю ему твердо. – Ты его напугал.

– Напугал? – Самойлов вскакивает со стула. – Полагаю, его ничем не напугаешь. Ты разбаловала его, Наталья.

– Что?

– Я давно хотел сказать… Почему он себе позволяет называть тебя по имени? Какая ты Наташа? Это же… это ненормально! – взвивается он.

Сёма вздрагивает и теснее жмется ко мне.

– Ненормально? А что, по-твоему, нормально? Где написано, что нормально, а что нет?! – взвиваюсь я.

– Ты мать! Это заложено природой! Ты – мама, а не Наташа. Наташа -ты для меня, для своих родителей. Но ему ты мать. И я не понимаю, почему ты до сих пор не обратилась к специалистам.

Его слова как пощечина. Они бьют наотмашь.

– Уходи, – цежу я.

Самойлов выдыхает. Нервно проводит рукой по волосам.

– Ладно. Прости. Я не должен был…

– Уходи, – повторяю жестче.

– Наташ, я не прав. Признаю. Погорячился, – Саша делает шаг ко мне, но мой взгляд ему сообщает – не нужно этого делать.

Черты лица Самойлова смягчились, выпрямились. Он снова тот самый Александр Самойлов, мягкий и безопасный. Но проблема в том, что теперь и я знаю, каким он бывает.

– Уходи.

Саша смотрит на меня несколько секунд.

Я не передумаю и не остановлю, и у него хватает ума это понять.

– Я позвоню, – обещает он, обуваясь.

Как только за ним закрывается входная дверь, я сажусь перед сыном на корточки.

Беру его прохладные ладошки в свои, стараюсь согреть нас обоих, ведь мои ладони тоже холодные.

Наши с сыном глаза на одном уровне. Его, голубые-голубые, подёрнуты мутной слезной пеленой, и от этого леденею. Тысячи слов вертятся на языке. Я хочу и извиниться, и надавать кучу обещаний, и просто убедить в том, что никого не будет ближе него, но говорю короткое:

– Мир?

Улыбнувшись сыну, протягиваю ему мизинец.

Сёмка сужает глаза. Делает их хитрыми-хитрыми и цепляется пальчиком за мой.

– Ладно, так и быть, мир. Ведь мы оба не правы. Особенно ты, – лукаво улыбается он.

Вот же засранец!

Я хохочу. Громко, с росинками слез в уголках глаз.

Смеюсь, отпуская тяжесть этого дня.

– Чем хочешь заняться? – спрашиваю, обняв сына.

– Посмотрим мистера Биста? – предлагает он.

Ну конечно, посмотрим.

Наверное, я все делаю неправильно. Просто я… не знаю, как правильно. Есть ли оно, это правильное? Может, существует какое-то умное пособие, которое научит стать правильной мамой, но мне кажется, ни одно из них не сделает ребенка счастливым.

Правильно так, как будет лучше для моего ребенка, даже несмотря на то, что кому-то это может показаться неправильным.