Училка и Чемпион

– Да блин!

– Вот тебе и блин! Вали отсюда!

Отступать я не привык, но сейчас приходится ретироваться, пока на визги этой припадошной вся округа не сбежалась.

– Понял, понял, успокойся ты уже! – делаю шаг назад и поднимаю руки, а девчонка, обратив меня в позорное бегство, так сказать, разворачивается и, вздёрнув нос, топает в другую сторону. Совсем не в ту, в которую шла до нашей беседы.

Я же, отойдя на безопасное расстояние, стою, охуеваю и качаю головой. Кошка дикая. Надо, что ли, после её укуса от бешенства привиться. На всякий случай.

6

Итак, попытка номер три. Ну в этот раз же должно точно получиться!

Несколько раз моргаю и снова прищуриваюсь, почти утыкаясь носом в зеркало.

Да не дрогнет рука моя.

Бинго! Наконец-то вторая стрелка получилась похожая на первую.

Поправляю новую блузку, в десятый раз задумываясь, не слишком ли она прозрачная. Ну вроде бы нет, бельё не просвечивает, на груди как раз и ткань присборена. Только родинку крупную над левой грудью немного видно через тонкий шёлк.

Натягиваю любимую тёмно-бордовую юбку-миди, обуваю лоферы, набрасываю жакет и в путь.

Так, стоп! Чуть пакет с тетрадями не забыла.

В школу прихожу без двадцати восемь, как раз успею приготовить доску и раздать листочки с индивидуальными заданиями.

Открываю окна на форточки, впуская в кабинет свежий воздух.

Первым у меня шестой «В». Это, как говорится, в понедельник первым уроком, чтобы на всю неделю разгон взять. Те ещё засранцы. Их мало того, что много, так ещё и двадцать мальчишек из двадцати восьми учеников. Честно говоря, не завидую их классной руководительнице Зое Михайловне, которая от директора и социального педагога не вылезает. Объяснительные у неё уже по форме распечатаны, остаётся только вписать дату, фамилию сорванца и заполнить строку сути происшествия.

Ближе к восьми, за дверью начинается шум – дежурные уже на входе пропустили рвущуюся к знаниям толпу.

– Любовь Андреевна, можно? – раздаётся звонкий голос в приоткрытую дверь.

– Входите, ребята!

Шумный поток врывается в тишину кабинета, ребята рассредотачиваются между партами, грохочут стульями, снимая их со столов и опуская на пол, шумно обсуждают местный матч по дворовому футболу, что состоялся в эту субботу.

– Да эти придурки из восемьдесят второй просто черепахи! – выкрикивает Белов – задира и вечный спорщик. – Мы их потом натянули во-о-от так!

Пытается показать неприличное движение, но тут же осекается, скосив глаза на меня.

– Любовь Андреевна, а у нас новенький, – к столу подходит Лена Кувшинова – красавица и умница, да только любит тихонько шепнуть, кто шалил в отсутствие учителя. За это её дети в классе недолюбливают. – Он ещё в четверг к нам перевёлся из другой школы. Просто у вас на биологии не был в пятницу. Зое Михайловне сказал, что по семейным обстоятельствам, но кто его знает…

Лена выгибает бровь и многозначительно смотрит.

В полку охламонов прибыло.

Хотя, может, этот мальчишка прилежный и старательный. Учителя всегда на это сильно надеются, когда в классе новенькие дети поступают.

– А вот и он, – щёки у Лены становятся розовыми. – Дорофеев, ты теперь сидишь за третьей партой. Зоя Михайловна тебя от Бурого пересадила.

Меня аж поддёргивает от фамилии Дорофеев. Сразу вспоминается этот боксёр-орангутанг, который сначала принял меня за проститутку, а потом решил извиниться, впечатав в руки конверт со своими деньгами. Хамло натуральное!

Но, конечно, на мальчика-однофамильца моё отношение распространяться не должно и не будет, поэтому я улыбаюсь новому ученику, приветствуя.

Мальчишка достаточно высокий для шестиклассника, крепкий. Тёмные волосы острижены по-модному и на макушке разбросаны, как будто он только-только проснулся и сразу помчался в школу, преодолевая порывы шквалистого ветра на своём пути.

Рубашка заправлена только с одного бока, брюкам бы не помешал ремень. Кривоватая улыбка, хулиганский взгляд.

Со вздохом понимаю, что, кажется, мои надежды на прилежного нового ученика становятся всё прозрачнее и тают.

Мальчишка сначала здоровается с другими мальчиками, и только потом снисходит до короткого «здрасьте» в мою сторону.

Та-а-ак. Похоже, придётся ставить говнюка на место.

Фамилия Дорофеев что, нарицательная?

Звенит звонок, ребята встают возле своих парт. Я тоже встаю у стола и жду, пока они перестанут возиться и чесаться, а двое опоздавших спешно выложат на стол учебники и тетради.

– Добрый день, ребята, – говорю громко и как можно позитивнее, чтобы настроить ребят не только на урок, но и вообще на день и на неделю. – Присаживайтесь, пожалуйста.

Дети усаживаются, ещё минуту даю им угомониться и приступаю к уроку.

– Так, ребята, подскажите, вы любите наблюдать за природой?

Большинство включается и тянет «да-а-а», я вижу, что всего несколько ребят ещё переглядываются и игнорируют начало урока. Даю им ещё пару минут подключиться самостоятельно, не прибегая к порицанию и замечаниям.

– Вот! И сегодня мы с вами поговорим о том, как же учёные наблюдают за природой, про методы изучения, про такую штуку как микроскоп! А на следующем уроке даже посмотрим через него на образцы из луковой шелухи.

Биология – интересный предмет. Дети приходят в пятый класс, и для них открывается эта замечательная наука, словно волшебный мир. Большинство на уроках слушает внимательно, с интересом.

Но это не про шестой «В». Уже через пятнадцать минут в классе начинает нарастать гул. Стоит мне отвернуться к доске, так и вообще – громкие смешки, выкрики, кто-то швырнул линейку.

Поворачиваюсь и строго смотрю на класс. И если большинство притихают, то вот новенький, этот Дорофеев, даже не думает. Продолжает вертеться, открыто зовёт Булавкина через парту, что-то ему пытается важного поведать.

– Дорофеев, встань, – говорю строго. Кажется, кому-то придётся объяснить правила поведения на моих уроках популярно. – Ты почему позволяешь себе такое поведение на уроке? Ты разве не знаешь, как нужно себя вести?

Мальчишка лениво встаёт и дерзко смотрит мне прямо в глаза.

Так, Хьюстон, кажется, у нас проблемы.

– А чё такого? – дергает плечом. – Ну я просто спросил.

– Спрашивать во время урока можно только у меня и то, сначала подняв руку.

– А мне надо было у Булавкина.

Атмосфера в классе накаляется. Устанавливается абсолютная тишина. Все смотрят то на Дорофеева, то на меня.

Я понимаю, что мальчик пытается выстроить себе авторитет среди одноклассников, но я не позволю ему сделать это через попрание моего.

– Мне кажется, или ты мне хамишь, молодой человек?

– И чё? – криво усмехается.

Понимаю, что вступаю в перепалку с пятиклассником, и пора остановиться. Не в первый и не в последний раз в моей практике дерзкий ученик, и тратить на разборки целый урок я не стану.

– Ладно, Дорофеев, разговаривать дальше будем после уроков в кабинете директора в присутствии твоих родителей. Садись.

– Пф! Легко! – он шлёпается обратно на стул и демонстративно захлопывает учебник и отодвигает от себя.

Весь урок его подчёркнуто игнорирую, а он так и сидит без дела до самого звонка. И домашнее задание записывать совсем и не собирается, просто встаёт по звонку и уходит.

Пишу Зое Михайловне сообщение с просьбой пригласить родителей Дорофеева для беседы в кабинет директора после уроков, та в ответ шлёт несколько страдающих смайликов. Знаю, достали её уже, а на календаре только начало октября так-то.

Дальше весь день как-то не задаётся. Десятый класс приходит половиной состава, потому что вторую половину забрала завуч по воспитательной работе для репетиции к какой-то патриотической линейке. Восьмой класс пришёл очень слабо подготовлен к уроку, а мой шестой «А» перепутали заявку на питание и не то подали в столовую.

К пятому уроку приходит сообщение от Зои Михайловны, что придёт отец Дорофеева к двум часам дня, и я заранее готовлюсь к беседе. Вообще, оно и хорошо, что отец придёт. Обычно мамы больше жалеют своих сорванцов и часто пытаются доказать правоту ребёнка даже в ситуации, где это совершенно не так.

После шестого урока успеваю выставить в электронный журнал оценки, проверить срез на листочках у восьмого класса и проконтролировать своих дежурных, чтобы сменили воду в ведёрке для доски.

Без десяти минут два беру блокнот и спускаюсь на второй этаж к кабинету директора. Она уже ждёт нас, предлагает присесть и рассказать ситуацию сначала без присутствия мальчика и его отца.

– Так, ну всё понятно, – говорит Марина Викторовна. – Ну что ж, ждём. Там, насколько я понимаю, семья обеспеченная и царит тотальная вседозволенность. Зоя Михайловна говорила, мальчика воспитывает отец, матери нет. Наверное, работает постоянно, а этот сорванец вытворяет, что ему заблагорассудится.

Буквально через пару минут в кабинет стучат, а потом входит Зоя Михайловна, мальчик и… О! Вот блин!

Кажется, Дорофеев-орангутанг и Дорофеев-наглец из шестого «В» совсем не однофамильцы.

Они отец и сын.

7

Мирон

– Ба, да не суетись ты, – забрасываю в рот последний кусочек блинчика, уже мысленно прикидывая, сколько в нём калорий и как же мне сейчас на них похер. А вот уже через пару дней уже так похер не будет, когда херачить в зале надо будет.

– Да как же, Мироша, ну ты посмотри на его рубашку-то! Ну Игорёк! Ну засранец! Снова пошёл в школу в неглаженой рубашке. Мирош, ну как так можно-то?

– Бабуль, – встаю и обнимаю за плечи. Похудела моя баба Шура в последнее время что-то, надо её заставить доктору показаться, – ну чего ты колотишься всё, а? Заберу сегодня его рубашки из прачечной, а Валентина всё перегладит. Не топчись ты у доски, я тебя прошу.

– Ой Мироша, – качает бабушка головой, а потом обхватывает меня за корпус, обнимая. Только руки едва сходятся – она мелкая у меня, совсем миниатюрная. – Тяжко вам с Игорёшей вдвоём, жену бы тебе надо, внучек. Девочку хорошую нашёл бы.

– Да сдалась она мне, ба, – кривлюсь. – Была уже одна и что? Спетляла.

– А Игорь как? Сам растишь его с годка. Ему мамка нужна, ты посмотри, каким охламоном растёт. Лену он видит раз в год и то по интернету.

– Ба, ему уже двенадцать, никакая мамка ему не поможет уже. Я ж как-то вырос без мамки, ты вырастила. Вот и Игорёше хватит любви твоей.

Сложно мне представить, как какая-то из тех блядей, что вьются возле меня, будет сыну моему рубашки гладить да уроки с ним учить. Этим шлюхам только бабки подавай, ни одной доброй мысли или эмоции за душой. Куклы рисованные одни вокруг.

Мать же самого Игоря ушла, когда ему был год. Мелкий у нас случайно получился, но обратно ведь уже не засунуть. А ей свободы хотелось, картины у моря писать, жить без привязки к месту. Сказала, что детей хочет, но позже.

Отпустил. Сына сам растил. А потом оказалось, что сучка свободолюбивая через два года замуж в Испании выскочила и на этот момент уже троих родила мужу новому.

А Игорь так для неё… ошибка прошлого. Приветы иногда передаёт и в мессенджере открытки на день рождения шлёт.

А для меня сын нихрена не ошибка. Он кровь моя. Человек. А людей не выбрасывают, как ненужные вещи.

Хорошо, что Ленку я никогда и не любил, но за сына душа долго болела. А сейчас уже всё – отпустило. Нормально нам и двоим. И бабуля моя ещё есть у нас. Так и живём.

Качает только баба Шура головой да вздыхает.

– Ладно, ба, мне ехать пора. Ты у нас ещё побудешь или тебя домой отвезти?

– Да я сама дойду, Мирош, сейчас суп доварю. Игорёк же из школы придёт скоро.

– Ну снова ты за своё, ба, говорю же, еду готовую заказать можно, купить.

– Ну так своё же оно вкуснее.

– Бесспорно. Но ты же ноги все истопчешь у плиты, ба. Давай суп доделывай, а котлеты и винегрет я закажу, договорились?

– Ладно, – вздыхает бабуля. – Только кашу сама сварю. Я вон гречку уже водой залила.

– Договорились. Кстати! – вспоминаю, что когда ехал за рулём, поймал пропущенный от классухи Игоря из новой школы. На светофоре был, не ответил, потому что какой-то пиздюк на скутере чуть не врезался мне в бочину. Она, кажется, ещё сообщение присылала. – Из школы чёт звонили, надо глянуть.

– Опять, что ли, Игорёша вытворяет.

– Ща узнаем.

Открываю сообщения – таки да, говнюк снова косячит, теперь уже в новой школе. Вызывают к директору на ковёр. Ясно всё.

– Ну что там, Мироша? – беспокоится бабуля.

– Да нормально всё, ба, – решаю лишний раз не беспокоить её. – Там это… на шторы сдать надо короче.

Отписываюсь классухе, что подъеду к двум. Забираю куртку и еду на встречу с менеджером, вроде как неплохой контракт предлагают представители бренда спортивной одежды по коллаборации. Снова фотосессия, бесят они меня, но бабки, как говорится, не лишние.

К двум еду в школу. Уроки у Игоря уже закончились, и он должен ждать меня в кабинете у классухи.

Встречает она меня не шибко радостно. Только и успевает загибать пальцы, что мелкий успел натворить только за день. Третий в новой школе, между прочим.

– На русском в портрет Александра Сергеевича Пушкина через трубочку с Варфоломеевым бумагой плевался! Это в Пушкина-то!

Ага, нет бы в Некрасова, а то аж в Пушкина.

– В столовой с Булавкиным забежали первыми и весь белый хлеб забрали!

– Голодный, что ли? – строго смотрю на сына, и тот закатывает глаза. Сейчас точно подзатыльник получит, чтобы не кривлялся мне тут.

– А на биологии! Он так дерзил Любови Андреевне! Я честно скажу, я просто в шоке. Мирон Максимович, ну это никуда не годится. Я, конечно, не любитель выносить сор из избы, сами бы поговорили, но Любовь Андреевна сказала, что так это не оставит. Теперь нас ждут у директора в кабинете, – Зоя Михайловна говорит это с таким прискорбием, будто мне и мелкому не менее, чем казнь назначена.

– Ну идёмте, будем разговаривать, – пожимаю плечами.

Что там за карга эта Любовь Андреевна? Чуть что, так сразу через директора. Ну вызвала бы меня, сами пообщались, разобрались.

Поднимаемся на второй этаж и идём с мелким и классухой к директору. Я уже мысленно настраиваюсь на флешбэки из собственной школьной жизни. Я, мягко говоря, примерным мальчиком не был. Поэтому и сына сильно за школьные проделки стараюсь не крепить. А то как-то нечестно получается.

Классуха стучит и открывает дверь. Кивает секретарю в приёмной и со скорбным видом ведёт нас в святыню школы.

И едва мы только заходим, у меня брови ползут на затылок.

Кажется, я уже знаю, что за биологичка у Игоря.

Да это же та самая дикая кошка, следы от зубов которой до сих пор красуются на моей заднице!

Вот так встреча. Огонь, блядь.

У неё и самой глазищи на лоб лезут. Она подскакивает со стула и впивается в меня взглядом. Бледнеет, отчего её пухлые розовые губки становятся ещё более выразительными.

Сейчас она не в рубахе-распашонке и не в плаще. На неё юбка чуть ниже колен, блузка бежевая. Угадывается тонкая талия, ножки стройные, а сиськи не такие уж и микроскопические, как мне показались в первую встречу.

Замечаю, как под тканью блузки над левой грудью родинка крупная просвечивает. И блядь, только бы не встал у меня сейчас. Дружище на эту Кошку у меня странно реагирует.

Конфуз будет так-то.

Она несколько раз быстро моргает, но слова проглатывает, и мне внезапно становится весело.

Что это ты, Любовь Андреевна, язычок свой дерзкий проглотила, что ли?

– Мирон Максимович, день добрый, – важно говорит директриса. – Мы вас пригласили на беседу по важной причине.

И она излагает суть конфликта, возникшего между моим пиздюком и дикой кошкой.

– Вы только можете себе представить вообще? – давит директор. – Так разговаривать с учителем! Это нонсенс какой-то!

– Игорь, ты ничего не хочешь сказать? – подключается классуха.

– Неа, – кривится малой, опираясь спиной на шкаф. Вот хамло, хотя бы немного при бате приструнился.

– Извинился, – киваю ему. – Шустро.

– Чего? – смотрит с удивлением.

– Того, – влепляю подзатыльник. Лёгкий, для проформы. Но чтобы осознал, что батя не шутит. – Извинился, я сказал.

Все три училки задерживают дыхание. Кошка моя вообще глазищи вылупила.

– Ну Мирон Максимович, – смягчается директриса. – Хорошо, что вы реагируете, но всё же давайте как-то словами. Без рукоприкладства.

– Ты не понял? – смотрю на Игоря. И теперь он уже по взгляду понимает, что игры закончились. Вытягивается, делает морду попроще, брови сдвигает и мямлит извинения Кошке.

Она как-то дёргано кивает в ответ.

– Любовь Андреевна, – обращаюсь к не й, максимально вкладывая пиетета в голос и глядя ей прямо в глаза. – Я от всей души прошу прощения за… своего сына. Мы что-то можем сделать, чтобы сгладить ситуацию?

Бля, кажется, дружище всё же оживает. Ну хрен знает, почему.

Хочет он эту Кошку.

Училку, ха-ха.

Сколько блядей на нём перескакало, а теперь училку подавай.

Ладно, дружище, думаю, что-нибудь мы придумаем с этим.

– Нет, этого достаточно, – говорит слегка севшим голосом. Мне даже кажется, что она вот-вот задрожит. А потом поворачивается к директрисе и на одном дыхании выдаёт: – Конфликт исчерпан, Марина Викторовна. Извините, мне нужно идти. Дети ждут.

И почти пулей вылетает из кабинета.

Беги, Кошка, беги. Далеко не убежишь – мой дружок запал на тебя.

8

Люба

– Всегда было интересно, скелет настоящий? – раздаётся сзади, и я аж подпрыгиваю от неожиданности. – Не, сейчас-то я знаю, что нет, но раньше думал, что реально человеческий.

Резко оборачиваюсь и смотрю на незваного гостя. Дорофеев-старший стоит в дверях и смотрит на меня снизу вверх.

Почему снизу вверх? Да потому что я взобралась на стремянку, чтобы достать чистые ватманы из самых высоких антресолей над доской.

И теперь надо как-то спуститься. А в присутствии орангутанга мои ноги почему-то отказываются стоять твёрдо и устойчиво.

– Что вы здесь забыли? – спрашиваю строго и, вцепившись в стремянку максимально крепко руками, осторожно сползаю вниз.

– Как что? Пришёл подробнее узнать, как учится мой сын. Я же имею на это право? – нагло выгибает бровь.

Ясное дело, зачем же ещё. И не выгонишь же!

– Мне пока нечего сказать, – складываю руки на груди. Между мною и орангутангом мой учительский стол, и это даёт мне хоть какое-то разделение границ. Потому что, кажется, этому Дорофееву неведомо о них в принципе. – Ваш сын был сегодня на моём уроке в первый раз. И если судить даже по этому уроку, то ничего положительного сказать не могу: сначала он дерзил, а потом весь урок показательно не работал, закрыв тетрадь и учебник.

– Ну что ты так сразу, Любовь Андреевна, – делает ещё несколько шагов в мою сторону, заложив большие пальцы ладоней в карманы джинсов, а у меня возникает внезапный импульс сделать шаг назад, что даже приходится ухватиться рукой за спинку стула, чтобы не поддаться ему. – Может, стоит дать ему шанс? Чему вас там в педагогическом учат: индивидуальный подход там, шанс каждому ребёнку.

О-о-о! Он решил меня учить, как мне работать?

Методистом заделался?

Я же не учу его морды другим мужикам расшибать.

– У вас есть претензии к моей работе? – смотрю на него, вскинув брови. – Можете оформить в письменном виде и отнести на стол к директору.

– Ну чего сразу к директору-то, – Дорофеев ведёт себя в моём кабинете, словно у себя дома. Проходится вдоль стенда с палеозоем, рассматривая всё так, будто ему интересно. Приподнимает двумя пальцами за лучевую кость руку скелета и отпускает. – Можем и сами обсудить. Общий язык, так сказать, найти.

Вот он вроде бы говорит обычные слова. Такие говорили мне и другие родители. Но именно от Дорофеева они звучат с каким-то пошлым подтекстом.

– Не трогайте, пожалуйста, демонстрационные материалы. Они стоят недёшево.

– Предлагаю сходить в соседнюю кофейню и всё обсудить, что тут сколько стоит и чем я мог бы пополнить этот ваш фонд демонстрационных материалов, – поворачивается ко мне и упирается своим взглядом прямо в моё лицо.

Мне от его этого взгляда совсем неуютно становится. На спине испарина появляется, в кончиках пальцев лёгкое покалывание. Сразу вспоминается вечер пятницы – сначала его дикий победный рык на ринге, а потом голодный взгляд на меня и это его бесцеремонное: «Эта для меня?»

Он привык получать то, что хочет, и сейчас не стоит обманываться его миролюбивой улыбкой.

– Вы мне взятку предлагаете? – выше поднимаю подбородок.

А как назвать это иначе? Чтобы потом этот туз лежал у него в рукаве и он мог мною помыкать?

– Ну какая взятка, Кисуля? Мы просто не с того начали как-то, и я хотел бы это исправить. И это… за очки я тебе ещё торчу.

Я чувствую, что у меня даже кончики ушей жжёт от возмущения.

Он совсем, что ли, не в себе? Вообще никаких берегов не видит?

– Вы что себе позволяете? – у меня аж дыхание сбоит от возмущения. – Вы вообще не отдаёте себе отчёт, что разговариваете с учителем вашего ребёнка?

– Ну не кипятись ты так, что я такого сказал-то? – разводит руками, а у меня вдруг крышу сносит. Я бы не назвала себя истероидной личностью, но этот неандерталец вызывает во мне такие эмоции, о наличии которых я у себя даже не подозревала!

Я просто хватаю учебник шестого класса и запускаю в него. И тут же понимаю, что пересекла черту.

Дорофеев ловит учебник так, будто заранее знал, что я это сделаю. И начинает ржать. А я понимаю, что вот теперь-то у него есть все шансы взять меня на крючок и без всяких взяток.

Так и представляю его жалобу директору: «Ваша неадекватная биологичка швырнула в меня – отца-одиночку трудного ребёнка, учебником! Что тут в вашей школе творится?!»

И всё равно всем будет, что сначала он принял меня за проститутку, потом пытался откупиться деньгами, решил, что может учить меня, как мне делать свою работу, а потом ещё и хамить, называя Кисулей.

– Хороший бросок, кстати, Любовь Андреевна, – ухмыляется и вертит учебник в руках. – Чёткий, целенаправленный, мощный и скоординированный. Вы, случаем, вечерами не тренируетесь?

– А как же? – я вся горю от злости, пульс явно превышает норму, но этот гад настолько спокоен, что даже обидно становится. – Каждый вечер минимум десять бросков учебником. Желательно в чью-нибудь наглую морду.

– Хорошие навыки надо развивать, – он вот-вот заржёт в полную глотку. – Приходи ко мне в зал – поработаем над твоим броском.

Мне просто нужно перестать реагировать. Он же провоцирует.

Вопросы к его сыну отпадают сами собой, ведь видно, кто его воспитывает. Ещё и без матери.

– При случае воспользуюсь вашим предложением, – отвечаю ему максимально спокойно и выдержано. – Это всё, Мирон Максимович? Или могу ещё чем-то помочь?

Орангутанг прищуривается, вцепляясь взглядом, словно клещ. Я же выдерживаю его без эмоций. Хотя это стоит больших трудов, когда этот его взгляд липко, словно слайм, сползает по мне, задерживаясь сначала на губах, а потом и на груди.

– Не буду вас задерживать, если вопросов больше нет, – переминаюсь с ноги на ногу, не выдержав статичной позы.

– Окей, – улыбается уголками губ, вернув свой взгляд к моему лицу. От блеска в его глазах, азартного огня, горящего в них, мне хочется сорваться и бежать как можно быстрее. Чувствую себя мышью, зажатой в угол большим, уверенным в себе котом. – На сегодня, пожалуй, закончим.

Навсегда, пожалуй, закончим, господин орангутанг неотёсанный.

– Всего доброго, – рисую подчёркнуто неискреннюю елейную улыбку и киваю на дверь.

– И тебе не хворать, – подмигивает и наконец удаляется.

9

Ну наконец-то! Свалил!

С трудом выдержав хотя бы полминуты, бросаюсь к двери и дрожащими руками закрываю её на замок изнутри, а потом настежь распахиваю все четыре окна. Ощущение, что этот тип своей подавляющей энергетикой высосал весь воздух в кабинете, и мне нечем дышать. Сердце в груди лупит ощутимо громко, отдаваясь в горле, в пальцах тремор, в животе вообще непонятная пустота.

Достаю из пакета бутылку с водой, о которой забыла и так и не прикоснулась за весь день, открываю крышку и, игнорируя стакан, прямо с горлышка залпом выпиваю почти половину.

Я-то всего один предмет у шестого «В» преподаю, а представляю, как эта семейка Дорофеевых достанет бедную Зою Михайловну.

Закрутив крышку на бутылке, выдыхаю. Пора собираться домой, всё равно нервная система взвинчена и не получится сосредоточиться на проверке работ. У меня завтра уроки начинаются с третьего, лучше приду пораньше и всё проверю.

Закидываю в сумочку блокнот, забираю зонт, закрываю все окна и выхожу. Но едва успеваю спуститься на первый этаж, как меня окликает Ольга Матвеевна – наша завуч по воспитательной работе.