Игра матричного поля

Я встала, посмотрела на него и попыталась дотронуться и до него. Он закрыл глаза и, не произнося ни одного слова, стал говорить со мной мысленно.

Белоснежный посланник озвучил интересные факты о том, сколько параллельных реальностей существует. Их оказалось сто сорок четыре. Он сказал, что я никогда не рождалась, и что воспоминания, загруженные в чип моего сознания, формируют мою личность. Какую конкретно, не уточнил, но что-то мне подсказывало, что это касалось и Дианы, и той девушки из параллели, которой я была на тот момент.

Он говорил со мной долго. Ничего меня не беспокоило, и даже гул в ушах прошёл по истечении какого-то непродолжительного времени.

К слову, о времени. Его словно не стало. Я не чувствовала его вовсе. Ходила по квартире, смотрела на собственные вещи вокруг, но имела о них какое-то другое мнение. Например, понимала, что та купленная недавно сумка очень подходит Диане, а вот для меня – сумка даже не симпатичная. Это доказывало, что мы с ней разные личности с разными предпочтениями.

Я внимательно изучала не только своё состояние в процессе, но и пристально разглядывала незнакомца.

– Ты хочешь меня как-то назвать? – с улыбкой произнес посланник.

– Ну… хотелось бы. Как-то ж надо к вам обращаться, – ответила я.

– Называй меня Куратор, – сказал он и одобрительно кивнул.

– Почему Куратор? – Я произнесла с недоумением.

– Будем считать, что я твой проводник в новых осознаниях. Меня попросили явиться к тебе с некоторыми пояснениями. А насчет имени… люди всегда хотят что-то или кого-то назвать. Так им безопасней.

Про фразу «попросили явиться» мне словно и пояснения были не нужны. Я смотрела на Диану, и вдруг начались они – глубокие видения в виде картинок, в которых она обращается к кому-то, уперевшись взглядом в стену.

Эти видения были эмоциональными и заставили меня, ту, кто стояла сейчас перед ней, почувствовать ощущение боли в груди и глубокой человеческой досады от невозможности ничего изменить.

– Куратор, скажи, почему я не чувствую времени?

– Здесь оно течёт по-другому.

– Мы что – упали во временную воронку? Точнее, я…

– Параллель всегда течёт по-своему.

– Как тогда она может считаться параллелью, если здесь ночь, а внутри у меня нет чувства времени? Да и за окном светло.

Видно было, что он не стал со мной спорить и просто среагировал на мои слова проще, чем мог. Конечно же, параллель не имеет рамок, абсолютно никаких. Что день, что ночь – всё это фактически формальность картинки-матрицы.

– Ты хочешь, чтобы была ночь? – спросил Куратор, смотря в сторону окна.

Я мысленно сказала "да", и вместо яркого света в темную комнату просочились огни уличных фонарей.

– Это сделал ты или я?

– Пока я, но ты тоже так сможешь совсем скоро.

Вдруг зазвенел будильник, Диана начала вертеться. Куратор развернулся ко мне и произнёс:

– Тебе пора обратно. Там у тебя свои задачи, а у неё… – Он показал на Диану. – Совершенно другие.

Куратор подошёл очень близко и прикоснулся к плечу. Тишина.

***

Будильник безумно противно сигналит ещё пару минут. Каждое утро хочется швырнуть телефон об стену…

Иду умываться и понимаю, что совсем не выспалась, будто и не спала. Уперлась взглядом в зеркало, долго всматривалась в радужку своих глаз. Самое интересное, что я помнила всё, что происходило. Кроме чувства, что я это не я.

Жарю яичницу, наливаю кофе. Сажусь за стол завтракать. Звенит телефон:

– Да, – резко ответила, взяв трубку.

– Слушай, тут клиенту я посчитал конструкцию, сделал коэффициент два. Щас вышлю, посмотри, – озабоченно пробормотал мужской голос в трубке.

– Да не надо высылать, я сегодня буду в офисе, – ответила я.

– Ладно.

Гудки…

Быстро собираюсь и еду в офис. Забегаю в автобус. А там творится что-то странное. Окидываю салон глазами и понимаю, что люди вроде как люди… или не совсем. Над ними поля разного цвета… и у кого-то нет ноги, уха или ещё чего-то. Но картинка быстро меняется, и к выходу на моей остановке, попутчики становятся полноценными людьми безо всяких “световых эффектов”. Пытаюсь понять, как мой сон мог повлиять на то, что происходит. Конечно, он имел прямое отношение, в этом не было сомнений.

Захожу в офис. Сажусь за своё рабочее место. Выглядывает из-за двери своего кабинета, напротив моего рабочего стола, директор – тот самый, кто звонил утром. Он просит зайти к нему в кабинет.

С этим самым директором у меня случился самый необычный опыт взаимодействия за всю мою деятельность в продажах. Он имел небольшую компанию на окраине города, где мы жили. Компания занималась металлами и тесно сотрудничала со строительными организациями. Сравнительно небольшая компания как подрядчик могла взять на себя самые непростые сварочные работы, что, конечно, позволяло конторе чувствовать себя на рынке хорошо.

Устроившись туда, я получила полный карт-бланш на работу с крупняком. Главное было привлекать клиентов, вести с ними переговоры и продвигать свою некую идеологию, а это у меня всегда удавалось на "ура". До прихода туда у меня уже был опыт собственного бизнеса – тоже, кстати, металлы, только драгоценные, – и «большая дорога» от обычного менеджера по продажам в руководители направления.

Мне нравилось у него работать. Меня ценили, ко мне прислушивались, и мне доверяли. Что касается директора, он стал для меня не только наставником, но и в какой-то мере чуть ли не единственным мужчиной в моем окружении, который непритворно хотел знать, как я поживаю. Всегда.

Кабинет, честно сказать, у него был так себе. Страшные облупленные стены, вечная пыль и бардак на столе. Какая-то древняя ёлка, уже, наверно, простоявшая шесть зим и лет, а может, и больше. Стены кабинета – то ли зелёного, то ли синего, в общем, мне не понятного цвета. Какой-то уже давным-давно сгнивший плакат с вывернутыми уголками…

Я садилась напротив директора и с глубокого вздоха начинала свой, порой нескончаемый, словесный поток, уже не замечая хаос в его кабинете.

В этом что-то было. Я говорила иногда и не по делу. Рассказывала какие-то вещи, которые меня тревожили. А он делился своим мнением. Я искренне считаю, что иногда проще говорить с совершенно не знакомым человеком, чем с близкими по крови. Меня всё же одолевали мысли о том, что мои близкие могут осудить меня за мои слабости. Чужому так поступать не интересно. Но происходит и так, что чужой человек становится ближе, чем ты когда-либо могла себе это представить.

У нас с ним так и произошло. Каждый раз, когда я заходила к нему в кабинет, меня начинало слегка трясти. Поначалу эта реакция мне была вовсе не понятна, но со временем я начала осознавать, почему так происходит. Энергетика у этого человека была особенной. Или, может, у расположения кабинета.

Он появился в моей жизни – ну очень неожиданно. На тот момент происходила довольно мощная переоценка ценностей, которая убрала из моей жизни всё лишнее и даже то, что мне казалось, лишним не является. Прошлое место работы стало для меня максимально душным, и я не просто ушла, а ушла в никуда, позволив себе три месяца не делать абсолютно ничего.

В момент, когда накопления начали заканчиваться, я начала искать подходящее место для дальнейшей реализации. И я его нашла… И его… нашла.

Обнуления действительно вычищают окружающее поле, но свято место пусто не бывает, как мы знаем. И я в принципе допускала мысль, что раз никого не осталось, значит, появятся люди другого качества. Так и произошло. Среди всех остальных появился и директор, который стал для меня больше, чем просто начальником.

С виду он был особо не приметный. Невысокого роста, с легкой небрежной щетиной, широкими плечами. На тот момент ему было чуть больше сорока. Сильно заумный, не контролирующий свои высказывания человек со странной привычкой ходить в одном и том же. Если его не знать или знать плохо, то можно в нём разочароваться в первые же десять минут. Но если не входить с ним в жесткую полемику… он проявляет желание раскрыть собеседника, дабы оправдать потраченное на него время. Слушает внимательно, не перебивая. Расчетлив… Всё это были наблюдения со стороны. Именно таким его знали окружающие. Но мне он раскрывался каждый раз совершенно по-другому.

По отношению к нему проявлялся какой беспощадный эгоизм. Куда бы он ни уезжал надолго, я всегда чувствовала дикую боль внутри. Прощала ему его отсутствие в моей жизни только на выходных. Привязалась. Он всегда знал, когда мне плохо. Старался быть в этом плане внимательным. Я проследила это, когда он начинал задавать наводящие вопросы по моему самочувствию именно тогда, когда оно было, мягко говоря, «неликвидным».

И вот, как обычно, я села напротив него, но на этот раз молча.

– Не выспалась, что ли? – громко и с насмешкой спросил директор, очевидно, пытаясь задорным тоном поднять мне настроение.

– Есть такое, – тихо ответила я.

– Понятно. Если хочешь, можешь уйти пораньше, – проговорил он, складывая исписанную бумагу в одну стопку.

У него была интересная привычка – при разговоре с людьми он редко смотрел им в глаза. Чаще он царапал карандашом на оборотной стороне уже ненужных чертежей различные фигуры, одну перетекающую в другую, тем самым помогая себе создавать структуру своих мыслей.

– Нет, всё нормально, я доработаю, – отрешенно ответила я.

Закончив своё дело с бумагой, он снял очки – как я шутила, в них он мог отчётливо видеть всю Солнечную систему, ибо размах диоптрий был огромен – протёр их о свою кофту, надел обратно и, на этот раз, смотря мне в глаза, произнёс:

– Знаешь, и я сегодня спал плохо. Читал долго и не понял, как ночь прошла.

– К тебе приходили во сне сущности рассказать о параллелях? – шутливо спросила я.

– Нет, тебе точно нужно выспаться…

– В чем смысл? – Я резко выдала ему вопрос.

– Смысл жизни, имеешь в виду?

– Ну да. Люди кого-то из себя строят, куда-то стремятся, кем-то пытаются быть в ущерб своим истинным желаниям…

– Я убежден, что единого для всех смысла нет. Мы сами создаем смыслы. Мы сами ставим цели, и сами придумываем, во что верить.

– Иногда мне кажется, что я схожу с ума. Столько всего в жизни произошло и столько всего нужно принять, чтобы это не мучило изо дня в день! Как-то дальше жить, верить во что-то, создавать те самые чёртовы смыслы…

– Вполне возможно, что ты заигралась в историю познания себя. Открыв одну дверь, ты упрёшься в другую, и так до бесконечности. Просто жить разве не может быть целью? Просто делай, что нужно, и всё будет, как должно быть.

– А как должно быть? Это слишком просто и слишком примитивно. Я никогда в не поверю в то, что мы тут просто для того, чтобы поспать, пожрать, понервничать, постареть и умереть. Чувствую, что меня выводятна совершенно другой уровень размышлений. Не могу отделаться от мысли, что человек способен на большее, на что-то невероятное, глобальное…

– Ты умеешь усложнять, да… Но, может, это и неплохо. В этом твоя глубина. В любом случае ты рано или поздно получишь то, чего желаешь, будь то глубинные знания или ключ от склепа, где лежит артефакт Бога. – Он засмеялся. – Тут вопрос в том, что тебе придется отдать взамен. Какой ресурс ты готова отдать за то, чего по-настоящему хочешь? Думаю, деньги и время – это самая малая кровь, которой ты можешь откупиться. Всё, когда-нибудь заканчивается, Диана. И твой страх остаться одной, и твой страх потери связи с детьми. Всему своё время. Мне кажется твоя потребность выкопать из себя чудо и что-то, что человек еле-еле может объяснить, связано с твоим желанием не переживать ту боль, что в тебе за все эти годы сформировалась. Ты вытесняешь одно другим.

– Я пытаюсь исцелиться. Всё было не просто так, и это я точно знаю. Ничего не бывает просто так, – произнесла я, непроизвольно наклонившись в его сторону.

Решив окончить наш диалог, я встала, дотронулась до его плеча с фразой: «Пойду немного поработаю» и ушла к себе за рабочее место. В течение дня он ещё несколько раз звал меня по разным причинам. Но главная причина скрывалась в том, чтобы не дать мне утонуть под гнётом своего настроения. Иначе даже рабочий процесс будет коту под хвост.

Он знал всё о моем прошлом. Все подробности. И, кстати никогда никого не осуждал, а отчасти мне этого хотелось. Мне так не хватало жалости именно от него. Какого-то сопереживания, сочувствия. Только от него. Когда другие начинали накрывать меня этим, мне становилось противно. Я сразу вся обволакивалась дрянным ощущением беспомощности. Я знаю, что он меня где-то боялся, понимая ту бурю эмоций, что тихо кроется за моей видимой природной дипломатией. Я была просто оглушена и ослеплена своей гордыней по отношению к нему. Он был единственный человек, который был готов говорить обо мне столько, сколько бы мне потребовалось. И я видела в нём мужа, что однажды я нескромно ему и озвучила. В ответ услышала молчание, что тоже своего рода было ответом.

Значение других людей в жизни человека, конечно, отчасти преувеличено. Я некогда знала людей, что без социума считали себя никем. Полное отождествление себя с тем, что ты делаешь, и кого привлекла в свою жизнь. А значит, если в какой-то момент они тебя по каким-то причинам отвергнут, это будет невероятный крах. Это тянется из прошлого, когда тебя заставляют поверить в окружающий мир, как во что-то единственное, во что по-настоящему стоит вкладываться и верить.

Но ты одна. Всегда.

Когда начинаешь это понимать, твоё убеждение в том, что для счастья нужно иметь много людей вокруг, растворяется. На самом деле это еще одна иллюзия, создающаяся матричным полем. Социум раздвигает наши возможности проявляться, но также накидывает на нас кучу ярлыков, несоответствующих нам. Это заставляет задуматься о том, какой же ты видишься человеку напротив, что является по сути самой мощной ошибкой.

Это внутренний саботаж, который объясняется незнанием себя, даже того, кого сейчас в вас принято называть личностью. Снова происки матричного ума. Люди утоляют свою прихоть быть значимыми через людей, самоутверждаются за счет них.

Но что, если допустить мысль, что все они – это ты? И они каждый раз ведут себя таким отвратным образом, потому что их задача перед тобой, как твоя перед собой – не закрыта.

В процессе проживания мы редко замечаем свои несовершенства. Делаем какие-то неосознанные поступки, делаем друг другу больно. Когда все люди – это я, концепция становится принципиально другой.

Тебе не нужен никто, чтобы быть счастливым, но нужны все, чтобы увидеть себя с разных сторон.

У кого-то есть то, чего нет у тебя, кто-то ведет себя чуть более свободно, и ты охотно его за это готова осуждать. На самом деле это есть в тебе, но ты не знаешь, как это проявить, и вместо воодушевления ты испытываешь злость. Хотя яростно жаждешь подобного, иначе ты бы не стала так активно за это цепляться.

Помимо прочих рамок, директору не хватало смелости жить так, как он хочет. Он видел себя другим, масштабным, безграничным – но быстро отказывался от этого. Вместо реализации своего потенциала он выбирал остаться на своём никому не известном месте, в тени и в некой прикрытой оболочке, защищающей его безкожность.

Это было очень похоже на меня. Быть может, поэтому я так хотела быть рядом? Мне нужен был не он. Мне нужно было увидеть себя в нём, чтобы осознать свои проблемы и спасти себя.

Это будет странно звучать, но мы пришли сюда, чтобы в том числе спасти себя.

Глава 2. Явление

"Вечность есть играющее дитя, которое расставляет шашки: царство над миром принадлежит ребенку"

Гераклит Эфесский

Куратор удивлял. Я понимала, что он способен на большее, чем мог мне рассказать и показать. Все наши с ним гуляния заканчивались как интересный короткий сериал с интригующей последней фразой "на подумать" до следующей серии.

Он шёл у меня на поводу, отвечал на интересующие меня вопросы, вплоть до касающихся совершенно других пластов вселенной, других мерностей. Я, конечно, и половины своим скудным матричным мозгом и представить не могла, однако слушала с упоением, жадно переспрашивая что-то совсем уж непонятное.

Люди и вправду живут, будто спят. Делают одни и те же движения, живут в одних и тех же событиях и даже говорят, повторяя одни и те же слова, совсем как запрограммированные на фантомную жизнь.

Как проснуться в более благостном мире, где нет разрушительных сценариев? С чего начать? Каким образом я могу изменить своё восприятие, а точнее, полностью сменить свой взгляд на жизни? А ещё точнее – после всего, что произошло, полностью изменить, сформировать принципиально новую концепцию восприятия жизни?

Знать всё это было для меня необходимым. Иначе было не понятно, как существовать дальше с грузом деструктивных программ. Чтобы увидеть грандиозную суть или осознать отсутствие особой значимости каких-либо событий, нужно остановиться и вернуться в исходное положение, туда, где, вероятно, всё начиналось.

Куратор погрузил меня в загруженные в систему воспоминания о рождении. По его словам, это было нужно, чтобы прочувствовать момент того самого щелчка, когда был создан мир, проект под названием «Диана».

***

Холодное, голодное время, Грузия. Гражданская война, куча разногласий. Дискурс был связан с переворотом в стране. Еда по талонам, отсутствие горячей воды и света…

Схватки у матери начались около девяти вечера, дома. Позже картинка сменилась, и мы с Куратором оказались уже в самой палате роддома в момент рождения.

Подхожу к столику – а там я. Маленькая, хрупкая, но уже с большими осознанными глазами. Застыла над ней. Куратор подошёл близко и склонил голову так же, как и я:

– Знаю, о чём ты думаешь. Высшие творят невероятное для понимания мозга человеческого. Даже если ты просто постараешься понять, как они это делают, потеряешь уйму энергии впустую.

– Мне страшно… – произношу я, окидывая взглядом всё вокруг.

– Почему? – заинтересовано спросил Куратор.

– Это всё словно не со мной. Как я, сейчас будучи в состоянии восприятия реальности – той, что есть, могу наблюдать над собой из прошлого… Как я могу смотреть себе в глаза? Видеть своё рождение, в конце концов! Мне хочется плакать…

– Эмоции… вот этим люди и уникальны. Во-первых, это загруженная информация в твоей системе. По сути, мы сейчас находимся в воспоминании твоего чипа. Всего этого никогда не случалось. И ты этого помнить не могла, даже если бы это была реальность и часть твоего истинного, исходя из возраста. Это сюжет сценария матрицы, картинка, которая изменению не подлежит. Во-вторых, если мы с тобой захотим уйти дальше и посмотрим все воспоминания тебя из детства, то ты осознаешь, что там везде есть ты – осознанная, истинная и всегда прилагающая усилия для сохранности твоего персонажа.

– То есть… это я всё это время давала себе знаки, оберегала себя до этого момента?

Куратор кивнул. Мы оба поняли, про что говорим.

Находясь в семье, я объективно, имея двоих маленьких детей, не испытывала счастья. Постоянные измены, побои, скотское отношение заставляли меня делать странные по природе человеческой вещи, а конкретно – ненавидеть свою жизнь без понимания, что всё может быть исправлено. Странные они потому, что человек всегда должен видеть «свет в конце тоннеля». Но видеть он начинает его, по большому счету, только тогда, когда отходит от ситуации подальше. Мне же, в те времена, и в голову такое прийти не могло.

Депрессия уничтожала все мои стремления. Я не могла радоваться ни детям, ни факту жизни. И вот однажды, когда я решилась на самый отчаянный для себя поступок, произошло что-то, что я не могла объяснить много лет подряд. И тут пришел ответ.

После очередного домашнего скандала я хотела выброситься из окна квартиры на седьмом этаже, где мы тогда жили. В квартире мы с детьми остались втроём. Уложив детей спать, я медленно зашла на балкон, наклонилась с него очень сильно, чтобы увидеть, где я приземлюсь. Это было состояние помутнения рассудка, абсолютно неконтролируемое. На том злосчастном балконе я вела себя так, словно делаю совершенно обычные, рутинные вещи. Время тогда сильно замедлилось, а в голове гудел белый шум. Внизу я увидела серый асфальт, на котором по иронии судьбы белым мелом, нечёткой детской рукой было написано слово «мама».

Я бы сделала это совершенно точно. Но вдруг я услышала, как в комнате, в которой спали мои дети, громко заиграл телевизор. Сам собой. Я еще минут пять после услышанного не хотела идти обратно. Но позже зашла на кухню с балкона и услышала, как маленькие ножки сонно, медленно ведут моего ребёнка ко мне.

Это был не единственный эпизод, который мне так отчетливо запомнился. А после кто-то или что-то, помешав мне сделать эту страшную вещь, давало мне знаки. Я благодарила о них небо. Знаки придавали мне желание жить дальше. И в какой-то момент помогли мне сделать очень важный и по итогу верный шаг – уйти из семьи. Не помню самого момента побега, но помню свою хитрость и то, что я испытывала колоссальное спокойствие в процессе. Словно мне из глубокого ресурса, из каких-либо мне неведомых глубин, дали силы, и я смогла воспользоваться ими на изменение событий.

Небесам было угодно сделать меня восточной девушкой из семьи, которая имела многие противоречия, связанные с тем национальным миром, к которому они принадлежали. Все творили, что хотели, а потом, рассуждая на тему своих поступков, приводили какие-то странные доводы, объясняя всё одним и тем же «так принято».

В том периоде я не чувствовала безусловную любовь. Как только я уходила в иллюзию, что я люблю всё, что меня окружает, или тех, кто меня окружает, меня тут же опускали на землю показательными событиями. Анализируя сейчас всё, что происходило, я могу сказать: это были намёки. Всё когда-нибудь заканчивается, и это лучшее, что осознал для себя человек.

Плохое, закончившись, дает свободу мыслям о чем-то новом, прекрасном. Хорошее же заставляет тосковать по этим состояниям. И это делает их уникальными.

Создатели явили невероятных и в рамках игры достаточно противоречивых существ. Всегда ведь есть выход из любого положения! Однако мы упрямо крутим юлу своего беспокойства. Мы либо поразительно глупы, либо так любим свою боль, что отчаянно не хотим видеть дверь со светящимися буквами над ней «выход». Кажется, они смотрят на нас и часто не понимают, что с нами такое? Мы то плачем, то смеемся, то любим, то ненавидим. Их система осознаний безгранична теми знаниями, которыми они обладают, и примитивна одновременно. Если бы они умели чувствовать, они бы не имели такой интерес к нам.

Моя история связана в первую очередь с тем, что если ты не берёшь ответственность за свою жизнь, то ответственность за неё возьмет кто-то другой. Я не забывала про это.

Вспоминаю, о чём я думала в те злосчастные времена, и понимаю: я сама увеличивала объём ненависти ко всему, что меня окружало. Тогда это было абсолютно логично. Мне было непонятно до боли, как человек, который улыбался тебе вчера, был близок к тебе и твоей семье, может подло обойтись с тобой сегодня. Я частенько ловила себя на мысли, что если они там, с неба, нас любят, почему допустили до нас людей, которые нещадно разрушили нас, заставили ненавидеть мир, переходить границы и в конце концов стать воинственно настроенными, осознав свою жуткую долю?

Гораздо позже женщиной осознается, что воинственность – это удел мужской энергии. А она, в свою очередь, – энергия действия. Ведь если кроме тебя, нет никого, и все вокруг – это либо фантомы, либо души, пришедшие для высшей цели тебя изменить, то всё более-менее становится понятным. Тебя выводят на действия для форсирования и так уже долго раскрывающихся событий. Всё должно быть вовремя и, если изнутри есть хоть малейший позыв к действию, его надо использовать.

Проблема и большая привилегия одновременно заключается в том, что в женщине есть всё – все энергии сразу. Именно так, бушующей изнутри, она себя чувствует и всю свою жизнь ищет гармонию и единение с кем угодно, кроме самой себя. Удел этих прекрасных существ – в противостоянии природы переживаний. В этом есть кинематографичный шарм, но и особый риск в возможности всё уничтожить, в том числе себя. Это в определённый момент стало для меня чуть более реальным, чем просто мысли, если вспомнить историю с желанием выброситься с балкона…

Всё это время я стояла у люльки, где маленькая девочка, только открыв глаза, по рефлексу искала грудь своей матери, пока ту после родов приводили в порядок. Что я испытывала в этот момент, описать будет более чем сложно, а точнее, это невозможно.