Сборник №2

Они болтали всю ночь. Лайла называла его «мальчиком из будущего», шутила про «машины-монстры» (оказалось, это она про автомобили) и жаловалась на отца – железнодорожного магната, который «пахнет деньгами и предательством». Сайлас ловил себя на том, что смеётся впервые за месяцы.

– Ты как будто… настоящая, – он набрал и замер. Слишком личное.

@Lila_Hart_1927: А ты как будто единственный человек здесь, который не пытается меня спасти.

Утром его разбудил стук в дверь. Посылка без обратного адреса: внутри – серебряный портсигар с гравировкой «Л.Х.». В нём лежала пробирка с засохшей кровью и записка: «Для будущих путешествий. Не теряй. – Л.»

Сайлас перевернул портсигар. На дне, выцарапанное иголкой или булавкой, было: «Они следят. Не отвечай на сообщения от синих галочек».

В тот же день, пока мать спала после смены, он заметил нечто странное в профиле Лайлы. Даты её постов не менялись: 29.10.1927. Он погуглил: 30 октября 1927 года Лайлу Харт нашли мёртвой в её квартире на Парк-авеню. Официальная причина – передозировка снотворным.

– Глюк системы, – пробормотал Сайлас, но руки дрожали.

Он не заметил, как на кухне ожила Alexa. На экране устройства мелькнула надпись: «Новый Якорь обнаружен. Инициируем протокол очистки».

*** Детали для атмосферы:

Квартира Сайласа: обои с геометрическим узором 1970-х, ободранные у потолка. На столе – кружка с надписью «Лучшему брату» (подарок Эмми за неделю до исчезновения).

Сообщения Лайлы: её текст иногда дрожит, как будто печатается на механической пишущей машинке. Время от времени в словах появляются лишние буквы: «Мне сниnnnтся этот гоооолос в стенах».

Голосовые «глитчи»: если прижать телефон к уху, в фоновом шуме слышны обрывки джаза и крик: «Я не прыгала!»

***

Когда он закрыл глаза, ему почудился запах духов Лайлы – жасмин и что-то металлическое, как кровь на медной монете.

***

Сайлас проснулся от того, что по щеке ползла капля воды.

Он открыл глаза и замер: потолок его комнаты покрывала паутина трещин, сквозь которые сочилась чёрная жидкость. На столе мигал экран ноутбука – VPN-эксплойт, который он писал всю ночь, был готов. «Закрепить соединение в 1927», – гласил последний коммит. Лайла не отвечала уже двое суток.

Первая встреча произошла случайно.

Он активировал программу и вышел за хлебом. Уголок Бушвика дрогнул, как плёнка на старом проекторе. На месте бургерной возникла закусочная с вывеской «Эдем», где официантки в чепцах щёлкали выключателями – коротко, длинно, коротко. Азбука Морзе, – осенило его, когда одна из них передала меню: … .– .. .-.. .– … (САЙЛАС).

–Ты опоздал на сорок лет, – раздался девичий голос.

За столиком у окна сидела Лайла. На ней было платье из бисера, но один рукав превратился в полосу статики, обнажая шрам – точь-в-точь как на пробирке из портсигара.

– Ты… настоящая? – он коснулся её руки. Кожа оказалась холодной, как экран смартфона.

– Настолько, насколько ты готов видеть, – она улыбнулась, но глаза оставались серьёзными. – Твоя сестра. Эмми. Она тоже здесь?

Сайлас отпрянул. Никто в ChronoFeed не знал про Эмми.

– Откуда…

– Они показывают мне сны. Иногда это твои воспоминания. – Лайла достала сигарету, которая рассыпалась пеплом при затяжке. – Твой папа ушёл. Моя мама умерла в сумасшедшем доме. Мы…

– Зеркала, – перебил он. – Разбитые зеркала.

Они говорили до тех пор, пока стены «Эдема» не начали плавиться, обнажая бетонный каркас стройки 2023 года. Лайла исчезла, оставив в его ладони заколку-бабочку.

***

Глюки учащались.

В метро Сайлас сел в вагон, где сиделки в кринолинах читали газеты с заголовками про COVID-22. Лайла ждала его у дверей, одетая в комбинезон рабочего 1930-х.

– Так безопаснее, – указала она на свой наряд. – Чем меньше ты соответствуешь эпохе, тем слабее Якоря.

– Какие ещё Якоря? – спросил он, но поезд рванул, и время сжалось.

Окна мелькали кадрами: 1977 – чёрные снаружи, 2001 – падающие башни, 2023 – его окно в Бушвике, где мать рыдала над фото Эмми. Лайла притянула его к себе.

– Ты видишь трещины? – её шёпот смешивался с грохотом колёс. – Это они пытаются стереть нас.

Их поцелуй длился дольше, чем должен был, намного дольше. Стекло окон лопнуло, превратившись в чёрные дыры, затягивающие свет. Сайлас почувствовал, как что-то рвётся в груди – будто нити, пришивающие его к реальности.

Дома его ждал сюрприз. На семейной фотографии, которую он сжёг в прошлом году, Эмми стояла целая и невредимая. Но вместо глаз – две белые дыры, как на старых цензурных снимках. Внизу подпись: «С любовью, 29.10.1927».

– Кто такая Лайла? – мать спросила за ужином, размазывая картофельное пюре по тарелке. – Ты говорил о ней во сне.

Сайлас уронил вилку.

– Я никогда…

– «Она в ловушке, как и мы», – процитировала мать его же слова Лайле. Её зрачки сузились в точки, как у куклы.

***

В 3:14 ночи @Timekeeper_01 написал:

«Они называют нас Якорями. Мы точки, где время завязло в петле. Лайла должна умереть 30-го, чтобы её отец не продал секрет урана нацистам. Твоя сестра? Она ошибка. Удали её из системы, пока не поздно».

Сайлас запустил эксплойт снова. На этот раз он вошёл в ChronoFeed через чёрный ход – сервер 1927 года пахнул маслом и озоном. В логах он нашёл запись:

«29.10.1927, 23:47: Пользователь Lila_Hart_1927 запросил экстренное соединение. Назначение: @SilasMorrow_2023. Статус: ПРЕРВАНО ВМЕШАТЕЛЬСТВОМ АГЕНТОВ».

За окном его комнаты на улице под фонарем замерли три силуэта в серых костюмах. Их лица были скрыты шляпами, а в руках они держали устройства, похожие на счётчики Гейгера.

–Скоро, – прошептал Сайлас, стирая следы взлома.

Он не заметил, как на фотографии Эмми появилась новая деталь: в её руке блеснула заколка-бабочка.

*** Детали для атмосферы:

Вагон метро: сиденья меняют обивку – от бархата до пластика; на полу валяется газета с перекрывающимися заголовками разных эпох.

Заколка-бабочка: при приближении к временным аномалиям нагревается, оставляя ожоги на коже.

Голос @Timekeeper_01: его сообщения приходят с задержкой, будто передаются через повреждённый кабель. Буквы «прыгают»: «ТыНЕдОлЖенЕйСпасать».

***

Перед сном Сайлас услышал скрип пианино из динамика телефона – ту самую мелодию, что Лайла напевала в «Эдеме». Он не узнал её сразу: это был похоронный марш.

***

Сайлас стоял на краю крыши, и ветер с Гудзона выл, как голодный зверь. В руке он сжимал заколку-бабочку – теперь она обжигала даже сквозь рукав. Внизу, вместо улиц 2023 года, змеился Манхэттен 1927-го: небоскрёбы-призраки, покрытые паутиной лесов, которых ещё не построили, и руин, которые уже разрушили.

Лайла сказала встретиться здесь. «Там, где время спотыкается».

– Ты научился прыгать, – её голос прозвучал за спиной.

Он обернулся. Лайла была в чёрном платье, но ткань пульсировала, обнажая то больничную рубашку, то кожу, испещрённую цифрами: 29.10.1927. 29.10.1927. 29.10.1927.

–Что такое Якоря? – спросил он, делая шаг к ней. Крыша дрогнула, и в трещинах асфальта заплясали тени – десятки Лайл, падающих с высоты.

– Мы – гвозди, – она подняла руку, и ветер сорвал с её пальцев перчатку, превратив её в стаю мотыльков. – Которые не дают времени развалиться. Мой отец… – Глаза Лайлы на миг стали полностью чёрными. – Если я не умру завтра, он передаст документы людям, которые сделают Хиросиму в 1938-м. Твоя война начнётся на семь лет раньше.

– Но я могу тебя спасти! – Сайлас схватил её за запястье. Кожа под его пальцами начала рассыпаться, как пепел. – Мы изменим всё. Найдём другой способ…

– Ты не понимаешь, – она указала на горизонт.

Нью-Йорк горел. Не так, как в кино – тихо, почти стыдливо. Небоскрёбы плавились, как свечи, а из облаков свисали щупальца чего-то древнего, покрытого часами вместо чешуи.

– Это уже случилось, – прошептала Лайла. – Потому что ты вошёл в мой день.

Мать дома повела себя неожиданно.

– Кто ты? – спросила она, держа в руках нож для масла. Её лицо было чужим, глаза – пустыми, как у Эмми на фотографии. – Моего сына зовут Джереми.

Сайлас отступил к стене. Фотографии на стенах изменились: вместо его детских снимков – чужая семья, чужие воспоминания. Только портсигар на полке остался настоящим.

Он побежал в свою комнату, но дверь вела в другое место: белую палату с решётками на окнах. 1927 год. На кровати сидела Лайла в окровавленном халате, а перед ней – мужчина в цилиндре, лицо которого мерцало, как плохой приём телевизора.

– Папа, – сказала Лайла, и Сайлас понял, что это не отец. Это Оно.

– Она отказалась быть Якорем, – голос существа скрипел, как игла по пластинке. – Но ты, мальчик… Ты идеально подходишь.

Сайлас рванул Лайлу за руку. Они выбежали в коридор, который растянулся в бесконечную череду дверей с датами: 1984. 2001. 2023. 1927.