Полная версия
Невинные
Светлана Дробкова
Невинные
Глава 1. Чутьё
– Свет…
Владик позвал тихо, почти шёпотом. Мы спускались буквально наощупь. Фонарь на камере предательски моргал, грозясь отключиться. За 6 часов работы аккумуляторы вполне предсказуемо сели. Резервный, самый старый, явно врал о 74-процентной ёмкости. Этим «китайцам» и после распаковки нет веры, а тут ещё «возраст».
Под тракторной подошвой моих вездеходов хрустела мелкая кирпичная крошка, редкая жухлая листва и что-то ещё, не поддающееся распознаванию на слух.
– Т-сс, – перебила я оператора. – Говорю тебе, я что-то слышала.
Влад тяжело вздохнул и покорно поплёлся следом, бурча под нос предсказуемое: «И нафиг я тебя послушал, дурак, лучше бы с пацанами футбол сейчас снимал…»
Трансляция матча для Владика – дело не хлопотное. Стой себе ровненько, режиссёра внимательно слушай, да поворачивай объектив вслед за мячиком. Полтора-два часа работы – четверть месячной зарплаты. Вот только скучно это 23-летнему не болельщику. Однообразно, прозаично. Другое дело – моя «Забыто-заброшено». За 2 года программа о когда-то величественной, а нынче никому не нужной архитектуре вышла в ТОП по просмотрам и донатам. И факт этот, само собой, грел юноше не только карман, но и душу.
– Ну-ка, сюда посвети, – махнула я рукой вглубь подвала.
Солнце почти село. Тускнеющий свет обрывался на последней ступеньке рыхлой лестницы. Нырять в вязкую темноту никто из нас не решался. Я нащупала руку Влада, положила её себе на плечо и решительно двинулась вперёд. Шаг, второй, третий… Метрах в двадцати от двери, открыть которую нам двоим при всех потугах удалось лишь на ширину грудной клетки – та попросту вросла в землю – что-то отчётливо чавкнуло. Оператор сглотнул, повернул ручку фонаря и направил удлинившийся луч в сторону звука. Спиной к нам, на корточках, сгорбившись над землёй сидел…
– Ребёнок? – не поверила я увиденному.
Когда-то белая, а теперь грязно-серая в бурых пятнах сорочка скрывала худое тельце от шеи до чёрных пяток. По пропорциям – лет 6, не больше. Спутанные в сплошной колтун неразличимого цвета волосы настолько грязные, что не колышутся при движении. И быстрые, как крылья колибри, тощие ручки что-то поднимают с земли и тащат в рот.
– Котик, ты чей? – как можно мягче поинтересовалась я.
«Котик» резко повернул голову в нашу сторону, подпрыгнул, свирепо зашипел и стал пятиться, суетливо потирая сверкающие угольки глаз резвыми ручонками – свет от фонаря незваных гостей ему явно не понравился…
– Фу, это что? – оторвал лицо от видоискателя Владик. В том месте, где буквально секунду назад сидел найдёныш, вывернутыми наружу кишками подёргивалась ещё живая кошка. Мой обычно невозмутимый оператор вздрогнул, камера на его плече дёрнулась, луч от фонаря вонзился в лицо ребёнка. Тот пронзительно завизжал и в два прыжка оседлал камеру.
***
– Кто они?
Человек без нации и возраста не спешил с ответами. Беспрерывно потягивая вонючую папироску, откровенно в меня пялился. Мутные с покрасневшими белками глаза медленно блуждали от лица к запястьям, от пальцев к волосам. Взгляд впивался в уши и губы, дымные кольца тяжело висели в воздухе, на столе мёртвым грузом пылилась бесполезная рация.
– Дети. Просто дети.
– Почему такие… – я замялась.
– Дикие? – оскалился собеседник. Его глаза на мгновение вспыхнули недобрым огоньком. Доброжелатель (так он просил его называть) буквально вкрутил окурок в слоистый от грязи стол.
– …хотела сказать, странные, но да – дикие уместнее, – извиняющимся тоном призналась я.
Перед моими глазами вновь возникли Владик и кромешная темнота сырого подвала. Барабанные перепонки подёрнулись эхом от хруста сорванного с камеры и посланного в ближайшую стену фонаря. Мурашки по коже побежали с той же скоростью, с которой Влад выбирался на улицу. Без меня. Без камеры. Без стыда и совести.
– Не мы такие, жизнь такая, – съязвил Доброжелатель.
– Сколько их?
Человек напротив пожал плечами. Засаленный воротник приподнял неопрятную бороду, из неё посыпался пепел.
– Несколько. Не меньше пяти, пожалуй.
«Больше», – подумала я, тяжело вздохнула и подняла руку к шее. Здесь, в районе сонного треугольника, я тогда уловила прерывистое чужое дыхание. От Владика простыл след, мои глаза постепенно привыкали к темноте, из глубины нарастал шум приближавшейся стаи. По моей коже побежали мурашки. Доброжелатель это заметил и подался вперёд. Его откровенно забавляли реакции женского организма на пережитое. Его рот скривился, готовясь захохотать.
– Почему они меня не тронули? – пресекла я намерения собеседника.
Мой голос звенел от напряжения, руки непроизвольно сжались в кулаки, ногти со свежим маникюром впились в ладони. Мне хотелось информации. Чётких развёрнутых ответов, к которым я привыкла за годы работы в журналистике. Вопрос – ответ, уточнение – пояснение, шутка – живая эмоция, психологическое поглаживание – откровенность. Не впервые, конечно, но отлаженная схема дала сбой. Этот человек не был готов к интервью. Он не ожидал меня увидеть. И такое ощущение, что вообще говорил с кем бы то ни было вживую давным-давно.
– …ну, ты же мать. Правильно?
Я кивнула.
– Вот и почувствовали.
***
Не знаю, сколько прошло времени. Минута-две? А, может, целая вечность, пока меня ощупывали и обнюхивали, тянули за одежду и дёргали за волосы. Изучали, не пытаясь навредить. Разве что случайно царапали острыми, как бритвы, нестриженными ноготками. Самый смелый из стаи влез ко мне на колени, остальные сначала неодобрительно зашикали, а потом замерли в ожидании ответной реакции.
– Так вы совсем не страшные, да? – я опасливо поднесла руку к спутанным волосам. Погладила. Мягкие, как у моего сына. Просто грязные и нечёсаные. Но всё же обыкновенные детские волосы. Жаль, в темноте не рассмотреть их цвета. И лиц, и глаз, и фигур…
Я решила положиться на осязание, раз уж зрение бесполезно. Аккуратно подключила к исследованию вторую руку. Тонюсенькая шейка, будто крылышки, торчащие из костлявой спины лопатки, маленькие зябкие плечи. И всё это под слоем заношенной до безобразия ветоши. Что это? Майка? Пижама? Платье? Или просто кусок ткани? Я не стала терять время на изучение тряпья, заменяющего маленькому дикарю одежду. Помогла заёрзавшему смельчаку свернуться калачиком на моих коленях и запела первое, что всплыло в памяти:
– Спи, моя радость, усни.
В доме погасли огни;
Птички затихли в саду,
Рыбки уснули в пруду,
Мышка за печкою спит,
Месяц в окошко глядит.
Глазки скорее сомкни,
Спи, моя радость, усни…
Сначала недоверчиво, а потом всё смелее найдёныши стали меня окружать. Плотнее, ещё плотнее… Вот уже кто-то уткнулся носом в поясницу, кто-то обнял за лодыжку, кто-то попытался просунуть голову в щель между животом и калачиком. Я пела и гладила, гладила и пела. По кругу, путаясь в словах и чувствуя, как замерзает пятая точка, как затекают от неудобного положения ноги. Вспомнила, как сын называл меня печкой и сбегал от долгих объятий вспотевшим. Как Вика, учительница по вокалу, хвалила мягкую тональность моего голоса и периодически подсовывала всяческие колыбельные на распевку. Кто ж знал, что всё это однажды пригодится…
***
– Дробкова!
Я даже не заметила, как Владик вернулся. Должно быть, оставил машину в стороне от заброшки и остаток пути преодолел пешком. Или бегом, как и подобает уровню его отваги?..
Дети вмиг очнулись от дремоты и бросились врассыпную. На мне остались лишь следы их крохотных немытых тел.
– Бегом давай! – рёв мужского голоса не давал времени на раздумья. – И камеру захвати. Я не сын Маска, чтобы «лямами» разбрасываться.
Я кое-как встала на окончательно задеревеневшие ноги. При первом же шаге оступилась и всем телом рухнула на землю – двигаться мешала судорога. Влад выругался – заходить так далеко ради моего (и моего ли?) спасения он не планировал. Луч его ручного фонаря вильнул по мне, по работавшей всё это время в режиме Rec камере, по окружающему нас пространству. Оператор задержал дыхание, собираясь с силами, и спустился по шатким ступеням ко мне.
– Это был последний наш с тобой проект, – отчеканил оператор.
Правой рукой он подхватил «раненую» камеру, левой – теперь уже бывшую коллегу. Спорить или что-то объяснять у меня не было сил. Домой мы ехали молча.
Глава 2. Наташа
Владик запарковался в двухстах метрах от моего подъезда. Старенькая пятиэтажка, наконец, дождалась капитального ремонта – по всему периметру об этом «намекали» упавшие с крыши ржавые гвозди, кое-как уложенные стопочкой гнилые доски, огрызки демонтированного козырька. Юноша пылинки сдувал с вымечтанной с самого детства «Бэхи», но сейчас им руководили не аккуратность и бережливость, а ярость и гнев.
На ватных ногах я кое-как спешилась и поплелась в сторону дома. В голове был туман, в ушах звон, перед глазами – густая чернота подвала. У самой двери я замешкалась в поисках ключа. Влад вдруг вырос рядом.
– Флэшку-то возьми, – буркнул он над самым ухом и сунул в мою ладонь миниатюрный контейнер с картой памяти. – Пригодится.
Я молча подняла на рослого, довольно симпатичного парня глаза. А у него, оказывается, веснушки… Кивнула, вымученно улыбнулась и нутром почуяла, как он меня сейчас ненавидит. За навязанную сверх нормы поездку, за неоправданный риск, за пережитый ужас и, главное, за повреждённую камеру. Слёзы едким комком подступили к горлу, я попыталась его проглотить. Ещё. И ещё раз. Поперхнулась, закашляла…
– Ну, на чай не напрашиваюсь, сама понимаешь, – поспешил разрядить обстановку молодой человек, после чего театрально махнул рукой и исчез за углом.
Его напускная нахальность привела меня в чувства. Я добралась до квартиры и, не разуваясь, рухнула на диван. Кошка Ася успела только робко пискнуть, поджав хвост. Тишина и безопасность родных стен сработали, как кнопка «Выкл.».
***
– Эй, подруга, ты живая? Очнись, мать!
Меня будили мягко, но настойчиво. По всей видимости, уже не первую минуту.
– Наташа?.. Ты как тут?..
– У тебя дверь не заперта, – потрясла перед носом связкой моих же ключей подруга. – И ключи снаружи торчали. Хорошо, что пришла я, а не цыгане какие-нибудь. Ты чего, что случилось?
Мы дружим лет 12. Как и подобает взрослым самостоятельным женщинам, видимся редко, но на связи 24/7. Обмениваемся мемчиками и картинками, подсматриваем за интересными обеим блогерами, делимся вдохновением. А тут пионы зацвели. Наши самые обожаемые цветы. Наташа добыла целую охапку и, счастливая, примчалась, чтобы поделиться ими со мной. В подъезд вошла беспрепятственно – из-за ремонта входная дверь нараспашку. Поднялась на 4-й этаж и увидела странное, на дисциплинированную и обычно собранную меня не похожее – забытые в дверном замке ключи.
Я села, потёрла глаза кулаками. Заметила на них грязь. И как на духу, выпалила всё, что со мной произошло за последние несколько часов. Наташа слушала, не перебивая. Только иногда округляла глаза, вжимала голову в плечи, стискивала челюсти. Моя эмпатичная подруга физически переживала то же, что и я.
– Постой, а чего тебя в этот бункер чёрт понёс? Ты мне ничего про него не говорила, – вдруг спохватилась Наташа.
– Из-за сообщения, – осеклась я.
– Какого ещё сообщения?
Поездку в усадьбу графа Безбородко мы с Владом планировали давно. Продумали сценарий, раскадровку, написали текст, нашли грамотных краеведов. Загодя заехали с разведкой, вместе с волонтёрами навели порядок: собрали мусор, покосили агрессивный бурьян, убрали торчащие из земли штыри и ржавые гвозди. Ничто не предвещало беды.
– Вот этого, – среди многочисленных фотографий и коротких видео своего телефона я отыскала нужный скрин.
Подруга взяла у меня мобильник, пробежалась по экрану глазами, задумалась. Ещё раз прочла сообщение. Свела брови.
– Иди-ка ты в душ, дорогая, – помахав ладошкой у лица, намекая на исходящие от меня «ароматы», потребовала Наташа. – А я пока немного пошаманю.
Глава 3. Поверженный враг
– А их мамы? – я потупила взгляд от нахлынувшего чувства вины. – Где они?
Никогда не понимала, откуда берётся это болезненное, похожее на стыд и брезгливость, ощущение. Когда подло, глупо, неправильно поступает кто-то другой, а плохо мне. Как мама, я состоялась на 100%. Мой сын здоров, обеспечен и счастлив. В этом году принял осознанное решение провести целую неделю у бабушки. Так и сказал: «Мама, я решил, я так хочу». Бабушка с мужским решением спорить не стала. Тем более что оно максимально удачно совпало с её отпуском.
– Были, – подался вперёд собеседник. – Да сплыли.
Расстояние между нами сократилось, меня придавило зловонием из соскучившегося по пасте и щётке рта.
– А ты хорошенькая, – причмокнул Доброжелатель. – Чистенькая такая, сла-а-а-денькая…
Двумя пальцами он медленно вытер появившуюся в углах рта слюну, встал и, не спуская с меня похотливых глаз, обошёл вокруг.
– Куда сплыли? Их можно как-то найти? Что с ними стало? Почему они бросили своих детей? – палила я вопросами, как из пулемёта, стараясь одновременно и разговорить, и отвлечь неприятного типа от откровенно опасных для меня мыслей.
Тот походкой крадущегося льва подошёл со спины, наклонился над макушкой и шумно втянул носом запах волос. Это был первый и единственный раз, когда я пожалела о покупке парфюмированного шампуня. «Чёртов персик», – ругнувшись сквозь зубы, попыталась встать. Доброжелатель атаковал молниеносно. Доля секунды – и я с заломленными за спину руками придавлена к земле. В поясницу упираются жёсткие мужские колени, запястья стянуты армейским ремнём, по телу шарят пальцы голодного безумца. Из одежды на мне – футболка, джинсы и кроссовки. Удобно в жизни, работе и, как выяснилось, насилии…
– Ну-ну, не дёргайся, девочка. Ты же сама ко мне пришла, расслабься и получай удовольствие. А не то – вот, – агрессор приложил к щеке холодное лезвие.
Я зажмурилась и обмякла. Насильник расценил эти действия как согласие на «получение удовольствия», развернул меня к себе лицом, ослабил хватку и убрал нож за голенище берца. Приподнялся, чтобы расчехлить самое мерзкое оружие и… отлетел в сторону. Наташа, моя верная боевая подруга, снова явилась вовремя. С биты, когда-то в шутку подаренной отцом вместе с новенькой машиной, стекала кровь.
– Амазонка! Нет, богиня! – искренне восхитилась я.
– Да перестань, – отмахнулась подруга и тут же залилась краской.
Пока она освобождала запястья от тугой петли, я боязливо поглядывала в сторону несостоявшегося насильника. Комично развалившись на груде хлама, тот не подавал признаков жизни. Убивать его, не получив ответов на все вопросы, в мои планы не входило.
Да, найти автора сообщения, из-за которого жизнь, как минимум, трёх человек разделилась на «До» и «После», труда не составило. Наташе хватило моего получасового душа, чтобы поднять связи, запеленговать анонима и обнаружить его убежище. От того самого бункера он недалеко ушёл. Домик на окраине когда-то чужого, а теперь нашего государства, отчётливо отразился на новеньких Яндекс-картах. Как журналист из приграничья я знала: там никто не живёт – хозяева бежали целыми семьями ещё на заре СВО, русские осваивать освобождённые после победы территории не спешили. 5 лет прошло с той поры, как Брянская область официально удвоила свой размер, а вторая половина так и осталась ей неродной.
– Живой, думаешь? – кивнула я в сторону Доброжелателя.
Наташа присмотрелась. Из сломанного мощным ударом уха сочилась алая струйка. Но мужик даже не потерял сознание – только дезориентировался.
– Вроде дышит. Надо связать, пока не очухался, – предложила она и окинула комнатушку взглядом в поисках подходящей верёвки.
Вдвоём мы справились быстро. Нашлись и паракорд, и удобный для связывания стул, и капля перекиси для обработки повреждений.
– Поразительный ты человек, Свет, – поигрывая с битой, дала оценку моим нелогичным действиям над вражеским ухом подруга. – Он тебя ПОТОМ вряд ли бы пожалел…
***
О том, что Доброжелатель – нам не только не доброжелатель, но ещё и враг, хоть и в прошлом, мы догадались вместе. Нет, осенили не развешенные повсюду флаги или армейские нашивки. Ни намёка на украинский язык не было и в его речи. Да даже вполне предсказуемая попытка изнасилования – вещь интернациональная. Но этот презрительный взгляд… Этот надменный тембр… Эта сочащаяся из каждого жеста ненависть сказали больше, чем улики и признания.
В себя он приходил целую вечность – минут 10. Сначала болтал головой из стороны в сторону, потом морщился и часто моргал, ловя сбитый фокус. Потом двигал нижней челюстью, издавая отвратительный хруст. Телом не шевелился – не мог. Лишь пару раз приподнял ступни – запеленали мы его знатно. Но в целом вёл себя так, будто поймал флэшбэк старой контузии.
– Рядовой? – спросила Наташа.
– Да уж не полковник, – съязвил привязанный.
– Как звать? – продолжила брать инициативу в свои руки подруга.
– Зовите меня Доброжелатель.
Мы с Наташей переглянулись. В глазах обеих читался вопрос: «Что дальше, не пытать же его?». В воздухе повисло молчание. Его нарушил подавленный всхлип. Поверженного врага прорвало. В потоке брани и слёз, признаний и ностальгии мы услышали почти всю его биографию. Жестокий отец и пьющая мать, нищее детство и пропащая юность, тюрьма, служба по контракту, диверсионный отряд… Полсотни таких же отбитых, как и он, в своём деле преуспели. Косяки дронов и поджоги оборонных заводов, подрывы мостов и минирование дорог – отряд изрядно насолил Курской, Брянской, Белгородской областям. Пленных они не брали, а вот похищениями девушек и женщин на российской стороне не брезговали. Когда Киев капитулировал, ДРГ в спешке бежала с насиженного места, напоследок его подорвав.
– А ты? – дурацким вопросом из меня снова полезла дурацкая жалость.
– А я остался. Хотел, но не смог. Там… – он кивнул куда-то вдаль, – и мои тоже есть.
Глава 4. Не чужие
«БАРСы» приехали быстро – патрулировали неподалёку. Ряды отряда поредели, машин и оружия поуменьшилось, но опыт и характер искали применения. Из добровольцев, объединившихся на заре СВО в специальное подразделение по разным соображениям, в деле остались самые упрямые. Они искали и находили, реагировали и обезвреживали, защищали и помогали. Мой звонок командира не удивил: журналист военному – товарищ и брат.
– Разберёмся, – похлопал меня по плечу делегированный старшим сержант. – Что дальше делать планируешь?
– Спасать, – уверенно кивнула я.
– Не в одиночку, надеюсь? – свёл брови мужчина.
Особая ситуация требовала решительных, но аккуратных мер. Прецедентов в истории Брянщины, по нашим коллективным прикидкам, ещё не было. Ни в военное, ни в мирное время.
– Да я прямо сейчас готова, – нарушила затянувшуюся паузу подруга.
– Нет, Наташ, – ты не ма… – остановила я саму себя на полуслове.
Обижать подругу я не планировала. Наоборот, пыталась уберечь. «…Ну, ты же мать. Вот и почувствовали», – звенел набатом в моей голове голос Доброжелателя. Эти дети – уже пять лет как не дети. Маленькие одичалые животные. Голодные и опасные. Даже кошку, «заботливо» подброшенную ради забавы единственным отцом, съели. Да, меня не тронули, но разве можно это считать правилом?..
– Да я поняла-поняла, успокойся, – будто прочитав мысли, слегка встряхнула меня подруга. – Я не обижаюсь. Что делать будем, идеи есть?
Я смахнула набежавшие слёзы и коротко кивнула:
– Есть одна. Мухина. Дети, точнее, их права – это её работа. И с Маугли она уже однажды сталкивалась.
– Ну, поехали, – неуверенно протянула Наташа. – Недолюбливаю я этих чиновников…
***
В 2020-м эта история потрясла Брянск и округу. Маленькую девочку во время одной из попоек в чужом чулане нашёл сосед. Хозяев он знал давно. На вид это была благополучная многодетная семья. Примерные родители растили в любви шестерых детей. 29 мая мужчина зашёл в гости к главе семейства, пока его семья была в отъезде. Оба выпили и собирались расходиться.
«Я уже шёл к двери, как вдруг почувствовал резкий запах мочи, который доносился из соседней комнаты. Дверь была закрыта на щеколду, я её открыл и… ужаснулся. В темноте на детском стульчике сидела девочка. Под ней была лужа, вокруг все разбросано. На ребёнка страшно было смотреть: волосы прилипли к голове, от одежды жуткий запах испражнений, ноги синие», – с содроганием вспоминал сосед в программе Первого канала «На самом деле».
Мужчина сначала попытался помочь малышке, потом кинулся к хозяину с недоумением. Тот только цинично хмыкнул: «Да успокойся, эта девочка – даунёнок. Если она умрет, я её закопаю в огороде».
«Даунёнка» удочерили в годовалом возрасте. На тот момент у приемной матери уже был орден «Материнская слава». Вместе с опекой над девочкой женщина получила право на государственное пособие, после чего определила новоиспеченную дочь в чулан. На привязь. Чтобы изредка кормить отходами и жить в своё удовольствие.
Так продолжалось 6 лет. Соседи о малышке не знали. Опека не ведала. Положенные проверки, конечно, были, но мать-героиня успешно выдавала за приемную дочь свою собственную. А однажды супруги поссорились, женщина уехала, мужчина запил. Он и до того не ухаживал за ребёнком – возложил эту обязанность на жену и старшего сына, а когда ушёл в недельный запой, ни разу не удосужился проверить, как себя чувствует дочь. «Я уделяю время тому, кого люблю. Иру не люблю. Зачем удочерили? Всем занималась и оформляла жена», – говорил он.
Семью тогда долго изучали, проверяли на полиграфе, пытались понять. Специалисты выяснили быстро: ребёнка из детдома взяли ради денег. «Для семьи эта девочка была пустым местом. Они сознательно получали деньги. Мне эта ситуация напоминает концлагерь, когда убивают чужого ребенка, а приходя домой, целуют своих детей», – негодовал полиграфолог.
Приёмную мать посадили на 8 лет, главу опеки – на год. Врачи, психологи, педагоги выхаживали Ирочку долго. В свои 7 лет она весила 9 килограммов, едва выглядела на 3 года, не говорила, не ходила, даже не стояла – после 6 лет заточения в чулане не работали ноги. В детской больнице девочка лечилась полгода, реабилитацию проходила в Карачевском детдоме, а вскоре обрела новую, здоровую и любящую, семью.
По понятным причинам, Ирочке сменили имя. Она переехала в Набережные Челны, встала на ноги, научилась ходить, говорить, есть, читать и писать. К 17-ти годам «даунёнок» не только догнала, но и перегнала в развитии сверстников. Могущественной феей-крёстной на все эти годы для Ирочки-Маугли стала брянский омбудсмен Инна Мухина.
Глава 5. Карта памяти
– Светочка, вы меня за дуру принимаете? – сбивчивый рассказ двух нежданных гостий детского правозащитника не убедил. – Со сказками дело не выгорело, решили перейти на жанры помрачнее?
Мои «33 урока для добрых молодцев» были первым более-менее масштабным литературным произведением, которое я решилась опубликовать. Народ попытку не оценил. На «Литрес» книгу купили меньше 10 человек. Да и те – друзья да добрые знакомые. Мухиной среди них не было. А значит… Меня пронзила болезненная догадка – я попала в пастернаковское «не читал, но осуждаю».
– Инна Николаевна, – я не стала дожидаться, пока её распекающий поток иссякнет. – Я ничего не выдумываю.
Флэшка, всё это время обжигавшая мне руку, со скрипом вонзилась в компьютер. Чиновница препятствовать самоуправству не стала. Её любопытство просвечивало сквозь напускную усталость. Я вывела на экран видео, поправила громкость и села на место, вцепившись в Наташину руку. Учащённый пульс наложился на аритмию и заставил меня прокашляться. Сердце будто рвалось наружу, чтобы прокричать всё то, что безропотно проглотила его хозяйка.
– Водички? – шепнула подруга.
Я кивнула. Наташа метнулась к большому овальному столу, взяла с него бутылку с минеральной водой и плеснула в начищенный до блеска стакан. Мухина не отреагировала. Её вниманием целиком и полностью завладел монитор. В эти мгновения мы могли бы плясать самбу в кабинете – женщина вряд ли бы заметила.
– Светлана Васильевна… Дамы, – сдержанно, почти холодно позвала Мухина.
«Кино» она до конца не досмотрела. Ползунок замер посередине. Мы с Наташей уставились на омбудсмена и встречного взгляда не увидели. Её глаза блуждали от экрана к стационарному телефону, от него – к мобильнику, от мобильника – к лежащей рядом повидавшей виды записной книжке.
– Инна Николаевна, посмотрите на меня, пожалуйста, – прервала я её мысли. – Их нужно спасать. Прямо сейчас, понимаете?
– Я не могу одна, не имею право! – на лице женщины дёрнулись и задрожали мелкие мышцы. – Нужно губернатору сообщить, в Москву… и только потом…
