Хрупкие танки

Она собрала осколки в какую-то коробку и вытерла пол. А потом вышла. А я отчего-то остался смотреть на комнату. Раньше я никогда не замечал, как криво висит «Девочка с персиками» над ее кроватью. Она была чем-то похожа на нее, только старше. Я подумал об этом и улыбнулся. Покрывало в мелкий горошек лежало с крупными складками. Рядом на полу валялась расческа. В углу зеркала была маленькая трещина.

Комната добавляла ее портрету много деталей.

Я осматривал ее и думал, что не смогу пережить, если вдруг перестану каждый день наблюдать за тем, как она пьет кофе.

* * *

Владимир

Я хотел отправить ей чашку дроном, но подумал, что его могут принять за нечто вроде инопланетного оружия. Мыль быстро крутилась в моей голове, но никак не могла поймать нужную задумку. Каждая содержала в себе какой-то риск или была глупа во всех отношениях вообще. Хоть я и старался больше обычного, мой мозг отказывался эффективно работать: то и дело он требовал передышки или и вовсе подкидывал мне картину с Анной, сидящей на своем стуле.

– В голове каша, – со вздохом сказал я, когда мы с L-309 обсуждали план.

Он сидел молча, пока я накидывал идеи в свой блокнот. Как будто боялся спугнуть. Но пугать было нечего. С началом обеденного времени я совсем не мог сосредоточиться.

– Может, тебе отправиться туда самому и просто как-то перекинуть подарок до ее дома. Ты же говоришь, ее комната у Края. И балкон есть.

– Перекинуть чашку…

– Ну, вернее, запустить как-то. Есть же способы. Миниатюрные модели капсул или самолеты.

Я отмахнулся от него, но сам все же стал жевать новую мысль. Капсулы. Это звучало интересно. Конечно, и у этого способа были свои проблемы: например, опять же, вряд ли она почувствует исключительную радость, когда обнаружит на своем балконе капсулу, взявшуюся ниоткуда. Я мог бы использовать более интеллектуальную модель, которая дистанционно управляется голосовыми командами: тогда можно было бы заставить ее раскрыться. Другая проблема: как найти такую модель, в которую поместилась бы чашка? И где вообще эти чашки берутся?

Я даже не помню, как у меня появилась посуда. Мои одна тарелка, приборы и единственная кружка… Ее я, конечно, не мог подарить. Я знал, как заменить ее, но для этого нужна была причина. Каждый раз, заменяя какой-то бытовой предмет из квартиры в хозяйственной части, нужно было аргументировать необходимость получить новый. Так мне приходилось объяснять, как я порвал одну из своих трех простыней и сломал микроволновку. Решение пришло само собой. Я понимал, что теперь, когда пришел к этому, я еще долго не смогу пить кофе, да и вообще держать кружку в руках.

Я с сильным размахом бросил ее в пол. В первого же раза она разлетелась на несколько кусков. Конечно, не вдребезги, но тоже подойдет для моей цели. Да и повезло, что вообще вышло: стенки были такими толстыми, что я легко бы взял ее в качестве оружия и заменил бы бейсбольную биту.

Я шел на замену в приподнятом настроении: мне нравилось, что в этом плане действительно было меньше дыр, чем в предыдущих, и я был доволен, что уже делаю первые шаги. Мун был бы в восторге от того, что мы приближаемся к Той стороне. Иногда он начинал крутить шарманку: «Нам не стоит воевать, ведь мы делаем одно и то же дело». Я не знал, что на это ответить. То, что он говорил, звучало более чем логично. Но я видел логику и в том, как тяжело было бы двум лидерам уживаться в мире и согласии на одной территорией. Пожалуй, это породило бы еще большую нагрузку на психологический климат.

В хозяйственной части все было серым. По ту сторону окон для выдачи сидели уставшие люди в потрепанных формах. Я занял очередь в третье окно. Стоял там и думал о том, какую кружку мне дадут вместо этой. Очевидно, она не будет такой же, как ее изящная чашка с узором, зато она будет новой и, наверное, такой же прочной.

Так и оказалось. Когда подошла моя очередь, меня спросили:

– Что хотите заменить?

Я молча вывалил осколки кружки перед парнем-сотрудником. Он посмотрел на меня, прищурившись.

– Как это случилось?

Тут я осознал, что не придумал легенду. Хотя ответ был очевиден.

– Мне позвонили. Я отвлекся и уронил ее на плитку в ванной.

– На плитке есть царапины? Желаете заменить?

– Нет, царапин нет.

– У-ди-ви-тель-но, – медленно произнес он.

Я ответил уверенно:

– И не говорите.

Пару секунд он еще недоверчиво глядел на меня, а потом резко развернулся и скрылся за стеллажами. Когда он вернулся, в его руках была белая кружка. Она была такая же, как моя: без каких-то узоров и очень плотная; но она была новой, ее даже упаковали в блестящую голубую коробку.

– Пользуйтесь с удовольствием, – выдавил из себя парень. Откуда ему знать, что мне из нее не суждено даже один раз кофе попить.

* * *

Владимир

С капсулой возни было гораздо больше. Для того, чтобы приобрести новую, пришлось потратить все, что было. Зато она и правда была самой новой модели, и управлять ею можно было только четко произнося команды. Не всякие капсулы могли открываться таким образом: некоторые требовали делать все своими руками, чтобы появилась возможность извлечь содержимое. Я опробовал ее несколько раз: она послушно летала по площадке и открывалась спустя секунду после команды. Она была маленькой, но кружка в нее вполне влезала.

План нужно было исполнить как можно скорее: с каждым днем Мун выглядел все хуже и хуже. Его влюбленный меланхоличный взгляд начал меня раздражать. И тут мне стало казаться, что это и не план вовсе.

Что будет дальше?! Вот она видит чашку у себя дома, и что? Вряд ли она будет играть в детектива и попытается выяснить, откуда она: судя по всему, свободного времени у нее не так много. Да и будь я на ее месте, охотно бы стал думать, что мой тайный поклонник – кто-то из близких, коллег. Как тот парень, который намывает их аппараты. Он выглядит так, будто вышел из какого-то сериала Netflix. Да, точно. Если бы я был ею, то общение с таким, как я, было бы последним пунктом в списке моих желаний: никто не ездит на троллейбусе, если под окном стоит «Феррари». Оставалась только надеяться, что она из тех, кого подкупит само ощущение загадки. В любом случае, я все больше думал о том, что мне таки придется оставить подпись.

– Напиши ей, что она тебе нравится, – сказал Мун.

Я посмотрел в его придурковатые глаза и ответил:

– Ты совсем лишился разума… От незнакомца это как-то жутко.

– Жутко не это, а то, что ты даришь кружку, которая у нее недавно разбилась. Разве не похоже на то, что ты за ней шпионишь? Ты бы не испугался на ее месте?

Я задумался. Это были не глупости. Может, с моей стороны все выглядит так, будто я решил о ней позаботиться, но она вполне может подумать, что я бешеный маньяк. Еще и эта кружка…

– Надо сделать так, будто это все случайное совпадение. Будто ты и не знал, что у нее больше нет чашки, – прервал мои размышления L-309.

Мой мозг отказался работать. Если честно, разбирать аппараты было гораздо проще, чем оказывать знаки внимания девушке. Да и опыта у меня было в этом куда меньше.

Если честно, мы оба со стороны смотрелись как двое недотеп, которые собрались разрешить неразрешимое, хотя это было странно: я мог с аппарата выстрелить в муху и попасть, а Мун – вообще андроид, недавно раздавивший инопланетыша. Но вот подобраться к какой-то там раздатчице у нас не было сил; это казалось более опасным. Я стал ловить себя на мысли, что, возможно, подхватил ту же болезнь, что и мой приятель: я туго соображал всякий раз, когда речь заходила об Анне. Это было странно и глупо: она даже не знает о моем существовании, не говоря уже о том, чтобы говорить со мной, а я уже чувствую себя так, будто в ее руках моя судьба.

Необходимость написать ей для меня была смертельным номером.

– А можно ли вообще подобрать такие слова, которые бы не выставили меня маньяком?

Андроид засмеялся:

– Я не уверен. Да и это не ко мне. Тебе лучше удастся, ты ведь можешь представить, что сам бы хотел прочесть…

– Ничего. Я ничего не хотел бы прочесть. Я вообще не люблю переписки.

Мун вскочил и дал мне подзатыльник, от которого перед глазами заиграли искры. Он шумно приземлился на стул и, нахмурившись, поглядел на меня.

– Не строй из себя идиота. Если не соберешься, мы так и будем по эту сторону вечно.

Силу он явно не рассчитал: перед глазами висели густые ватные облака. Обида горько обожгла желудок.

– Я должен беспокоиться, что ты не встретишь свою девчонку еще раз?! – закричал я. – Да если бы она хотела встречи, давно бы нашла тебя сама, и ты это знаешь! Им-то можно выходить. Отчего ты вечно надеешься, что план сработает?! Почему тебе просто не работается, как раньше?!

Его выражение лица сменилось на разочарованное. Он как-то по-человечески вздохнул и почесал затылок.

– Потому что ты и сам не можешь иначе. Или хочешь вечно вылизывать эти аппараты?

– А ты хотел бы, чтобы я вылизывал соседнюю раздатчицу?!

Повисла пауза. Я глядел на его растерянное лицо и чувствовал, как несчастный андроид пытается сдержать улыбку. Я воспринял это как соревнование: пусть он засмеется первым. Еще минуту я буравил взглядом его глаза.

– Вылизывать? – спросил он.

И он выиграл воображаемое состязание. Я смеялся.

Владимир

Я не знал, что ей написать. В голове поселилась уверенность, что это не последний подарок. Я где-то слышал, что заинтересовать девушку не так просто. Особенно если она не видит твоего лица. А с моим лицом и подавно – лучше использовать то время, пока она его не знает. В глубине души я понимал, что вряд ли стану человеком, ради которого она пойдет практически на преступление и проведет нас на Первую фабрику. В конце концов, я сдался: откуда во мне взяться остроумному романтику?! Чем проще, тем лучше, так подумал тогда я. Но все же решил оставить краткую записку.

«Ради этого я отказался от утреннего кофе. Но ты того стоишь».

Корявая фраза. И написана коряво.

Анна

Я говорила по-английски хуже, чем по-русски: хоть это и не одобрялось, но мои родители не сразу учили меня английскому. Может быть, поэтому мои чувства всегда «звучат» на русском, ведь я не знаю, как описать их иначе.

Однако на другие темы я могу думать на обоих языках. Когда я гасила свет в своей комнате, то часто ложилась на кровать и смотрела в темноту. Всех раздражает, что иногда я мечтаю «попусту», но по-другому я просто не могу справиться с ощущением пустоты. А стоило только щелкнуть выключателем, и вот я уже держу за руку любимого человека и счастлива с ним просто так. Или выгуливаю свою собаку, вывожу ее в поле, и она бегает так далеко и быстро, что я иногда теряю ее в высокой траве; но как только я зову ее – вот она уже здесь, лижет мне руки, а я запускаю руки в густую шерсть… Я представляла все то, что, как я думала, никогда не смогу почувствовать; все то, что впечатляло меня в фильмах и книгах. Я очень редко бывала одна, но никогда не ощущала себя с кем-то. В мире не было человека, с которым я могла расслабиться и, скажем, есть так, как мне удобно. Того, с кем я могу смеяться, не закрывая рот рукой, с кем можно плакать, не беспокоясь о том, насколько покраснело мое лицо, того, кто пах бы для меня домом.

Это все, пожалуй, даже казалось мне чьей-то выдумкой. Будто все это придумали только для того, чтобы легче жилось. Ожидать, когда все станет лучше, куда приятнее, чем жить без надежды.

Когда вся эта история только начиналась, у меня был ужасный период. Даже сейчас, когда печатаю, дрожат руки. Порой случались такие вечера, что я боялась остановиться: боялась прекратить что-то делать, чтобы, не дай Бог, не проскочила тревожная мысль и вновь не притянула за собой поезд страха и панических атак. И вот, стоило лишь случайно взглянуть в зеркало, как состав шумно останавливался и с грохотом оттуда выгружались железные и тяжелые домыслы. В желудке жгло огнем и ядом, и я добивала горечь слезами и вопросами без ответов. Три раза посмотреть, закрыто ли окно, пять раз проверить температуру в комнате, восемь раз взглянуть на часы, и прочие «радости» моего расстройства. Порой ночью приходили кошмары. Я открывала глаза с ощущением, будто меня уже нет. В одном из таких снов я умоляла некое существо, чтобы оно прикончило меня, ведь мне надоело блуждать по лабиринту из страхов, сомнений и тоски, которая каждую секунду била по мне так, что, должно быть, на каждом ребре остались трещины. Они болели при любом воспоминании о времени, когда, как мне думалось, мне было хорошо. Хотя это была одна большая иллюзия.

Наверное, надо поменьше мечтать и рисовать людям нимбы. Наверное, надо меньше переживать о том, что о тебе думают: вдруг потом выяснится, что тот, перед кем ты боялась лишний раз чихнуть или глупо рассмеяться, и вовсе ничего о тебе не думал.

Одна большая история странной дружбы и… не то чтобы разбитого сердца, а, скорее, еще одной маленькой трещины.

* * *

Анна

В общем-то, тут и рассказывать нечего.

Мне было четырнадцать, когда я оказалась в одной группе с Алексом Коулом на обучении механике. Больше всего меня беспокоила его непринужденность. Именно так. Именно беспокоила. Я не могла спокойна жить, пока он так непринужденно и спокойно общался со всеми, отшучивался в разговоре с профессорами, улыбался, стоя за дверью перед экзаменом. А я всегда психовала. Я нервничала так, что мой желудок скручивался в комок, и я без конца ощущала холод. Он подходил ко мне так близко, что я начинала смущаться. И смотрел так, что поначалу я не испытывала к нему ничего, кроме гнева. Этот парень буквально залезал в душу наглым взглядом глаза в глаза. И как-то обезоруживал. Казалось, что у меня нет права его отталкивать. Нет права и думать, что он мне не нравится. От него исходила возмутительная уверенность. Он буквально всегда был неотразим. Два года я наблюдала, как он поправляет свои черные кудри и рассказывает анекдоты, заменяя имена героев на мое и его. А потом произошло это.

Помню, как в зале было холодно. Мы с однокурсниками пошли в кино, а Алекс сел рядом со мной. Руки замерзали так, что я еле шевелила пальцами. Я нервно терла их о свои колени. И тут этот парень просто резко и даже как-то раздраженно схватил мою руку и сжал так, что зарябило в глазах.

– Дай лучше я, – и он стал торопливо выдыхать горячий воздух на мот пальцы, прислонив их к своим губам.

Почему я тогда ничего не сказала? Как я вот так просто позволила ему это? Он даже не был моим другом.

Дальше хуже. Когда жар прилил к моим рукам, он сжал мою ладонь и положил на подлокотник. Весь фильм я краем глаза видела, как он смотрит на меня. Я не хотела смотреть в ответ: боялась увидеть его «улыбающийся» взгляд; это бы добило меня. Сразило наповал. Всего за неделю до этого этот парень сказал мне весьма запоминающийся комплимент: «Прекрасна как выходной, но и как катаклизм». Странно, но я отчетливо прочувствовала, что он хотел выразить. Не знаю, понравился ли он мне тогда, но не было и пяти минут, чтобы я не думала о том, что он сказал.

Если бы я посмотрела на него, мой мир бы пошатнулся окончательно. Я так думала, пока не почувствовала, как моего подбородка осторожно коснулись чьи-то пальцы. «Ну вот и все», – подумала я, и внутри началось землетрясение. Он просто повернул мое лицо так, что мы легко потерлись носами. Мы целовались. И в этом не было ничего общего с кино или книгой. В ушах звучал стук колес, по голове кто-то хорошенько ударил гаечным ключом.