Пепел революции

– Конечно, не знаешь, мы же никогда не встречались. Наша встреча еще впереди, смотри, не упусти свой шанс. Не упусти меня и свое спасение.

Евгений Яковлевич дернулся и проснулся. Он лежал на печи, куда его заботливо уложил смотритель. Сам же старик храпел внизу, растянувшись на лавке. За окном еще стояла мгла, но дождь, судя по звуку, шел уже не такой сильный. Первый делом он проверил пистолет – на месте – и еще одну вещицу, маленькую, но наиболее важную среди его пожитков. Она также никуда не делась. Оставшуюся часть ночи можно спать спокойно, и против людей, и против чего-то более страшного у него была защита, а завтра… Завтра будет видно.

Он не помнил уже свои сны, но осталось четкое чувство, что надо спешить на юг. Там, в Одессе, его ждут ответы. Кильчевский перевернулся на другой бок и через минуту уже храпел. Ему снился другой сон, чистый и светлый. Снилась прошлая жизнь, размеренная и спокойная, где он, семейный человек, имел свое место и знал, ради кого и чего живет. Где-то глубоко в подсознании во сне он надеялся, что это была действительно его прошлая жизнь, а не ложные воспоминания, сотканные разумом из обрывков историй, когда-то виденных фильмов и картин. Ни подтверждения, ни опровержения этих воспоминаний он не мог найти, потому что той жизни давно не было, и свидетели исчезли. Теперь он живет только настоящим, своей борьбой и своим путем. Сейчас ему следует хорошо отдохнуть. Никто не знает, что его ждет завтра, а в Одессе, вполне возможно, ситуация будет не такая радужная, как он надеялся. Там его ждет новый раунд борьбы, с новыми врагами, но это только в будущем, а пока в этот краткий миг он счастлив, потому что в полной безопасности. Еще несколько часов, и без разницы, будет ли идти дождь или нет, он сядет на коня и двинется дальше вдоль железной дороги. А старик… А что старик? Он уже свое пожил. Дочки его, если были живы, то безразличны к его судьбе. А если их уже нет, то он скоро воссоединится со своей семьей в том мире. А что со смертью еще ничего не заканчивается, Евгений Яковлевич знал твердо.

Глава 3

На следующий день уже после обеда он наконец встретил первый пост белых. Это был чисто символический отряд, вся польза от которого была в том, что он создавал видимость присутствия власти на дальних подступах к Одессе. Да их поставили только для проверки документов и чтобы в случае подхода красных они своим бегством информировали штаб, что враг совсем рядом. Офицер в какой-то грязной шинели, выглядевший как-то уж совсем жалко, бросил взгляд на документы, дежурно спросил о цели следования и, даже не дожидаясь ответа, махнул рукой. Да и чего дожидаться, таких, как он, скопилось уже несколько десятков человек, телеги, повозки, несколько автомобилей. Все пытались спастись от красной угрозы в последнем крупном городе, который признавал ценности старой власти. Кильчевский пустил шагом коня и начал оглядывать беженцев. Здесь были в основном мелкие торговцы из местечек, евреи и интеллигенция из украинских городов. Тут и там слышались женские причитания или негромкий детский плач. Вся эта публика неодобрительно провожала его глазами, будто молча спрашивала: почему ты не сражаешься с большевиками, а бежишь в тыл, обгоняя нас? Кильчевскому было плевать на эти взгляды, важнее было добраться как можно скорее в город.

В Одессу он въехал уже в сумерках. Денег у Кильчевского почти не было, поэтому он тут же сменял своего коня первому попавшемуся молдаванину на пачку керенок и отправился искать жилье. Как он и предполагал, с этим было совсем туго. Город был заполнен беженцами, людьми самых разных социальных слоев и происхождения. Было очень много офицеров, которые находились в разной степени вменяемости. Многие из них шли куда-то в темноту с девицами сомнительного вида, громко и вульгарно смеявшимися.

Наконец в одном из переулков он снял комнатку, маленькую, но отдельную, что пробило невосполнимую брешь в его бюджете. Тревоги последних дней совсем его вымотали, поэтому Кильчевский не раздеваясь рухнул на скрипучую кровать, тут же закрыл глаза и заснул. Спал он крепко и без сновидений, сказывались усталость и переживания последних дней, безумная гонка наперегонки с явной опасностью и той, которую нельзя увидеть. К тому же он наконец достиг места назначения, и сегодня ночью ему ничего не грозит. Красные, наверное, сбавили темп, давая возможность отяготить дополнительно белые власти толпами беженцев. Спать.

Проснулся Кильчевский на удивление отдохнувшим и свежим. Первые мгновения он лежал и пытался понять, где находится. Незнакомая комната, практически полное отсутствие мебели. Потом мысли пришли в некоторое согласие друг с другом, и он вспомнил, что теперь в Одессе и что-то требуется делать дальше.

Ехал Кильчевский не просто так. Он знал, что здесь в комендатуре работает его старый приятель, Спиридон Дмитриевич Шемаков. Даже больше чем приятель. Когда-то давным-давно, в прошлой жизни, Шемаков был его подчиненным. Формальным на самом деле, они представляли отличный тандем. Но пришла война, по стечению обстоятельств их пути разошлись. Вспомнит ли Спиридон Дмитриевич своего старого начальника? Как отнесется? Никто не мог сказать, поэтому следовало попробовать. Кильчевский подошел к небольшому зеркальцу над умывальником и неодобрительно посмотрел на себя. В ответ на него так же хмуро таращился заросший щетиной бледный человек с мешками под глазами. Не подхватить бы тиф, подумал он. Только этого как раз не хватало. Потом осмотрел еще раз тоскливо комнату, вещи и понуро вышел на улицу.

Город, показавшийся ему вечером грязным, разрушающимся и неприветливым, при свете дня оказался еще хуже. Власти города, если еще имелись, то, наверное, больше старались украсть имущества или переправить контрабанду по ночам в Румынию, чем занимались своими непосредственными делами. Кильчевский прошел по каким-то улицам, потом пересек небольшую площадь и, окончательно заблудившись, спросил у прохожего путь. Шагая дальше, он обратил внимание, что в городе довольно много рабочих, и смотрят они на беженцев и офицеров с плохо скрываемой злобой. Все улицы были заплеваны семечками, а мусор, кажется, не вывозился со времен эвакуации отсюда французов.

Наконец он дошел до здания комендатуры, где с большим трудом отыскал нужного человека среди многочисленных невнятных интендантских и штабных структур. Они крепко обнялись с Шемаковым и после символических воспоминаний о прошлом перешли к делу.

– Смутные времена наступили, Евгений Яковлевич, смутные. Здесь все на чемоданах сидят. Не сегодня-завтра придут красные и перевешают офицерье на столбах. Если успеют. А если нет, то местные рабочие начнут резню, да такую, то все, что наши делали на Украине и на Дону, покажется дамским променадом.

– Неужели все так плохо? – поразился собеседник. – Я видел в городе сотни военных, а французы, как я слышал, оставили в прошлом году огромные запасы вооружений и снарядов. Можно ведь обороняться долго, а там, глядь, и поменяется погода.

Шемаков невесело улыбнулся:

– Ты, батенька, что раньше, что сейчас рассуждаешь как младенец. Ты думаешь, здесь на складах что-то осталось? По документам – да, склады полны. Я недавно решил провести ревизию одного места, где должны быть сотни винтовок и много пулеметов. И что бы ты думал? Такого адреса не существует! Там дом какой-то дряхлой старухи. То есть по документам существует целый склад, где хранится настоящий арсенал, а этого ничего нет.

– Куда же оно подевалось? Может, ошибка закралась?

– Нет никакой ошибки. Местные ворюги давно разворовали все, думаю, сразу же после передачи французами. И я очень надеюсь, что эти идиоты додумались хотя бы не продавать оружие красным. Если бы у меня было чуть больше времени, лично стал бы расстреливать подлецов.

– А начальство? А контрразведка? Они куда смотрят?

– Начальство! – фыркнул Шемаков. – Начальство все играет в большую политику, думая, что англичане или французы нам помогут. Пытаются возродить в людях патриотизм и любовь к монархии, забывая, что они же втянули нас в эту проклятую Германскую войну, а потом сами же и свергли царя-батюшку. А контрразведка совсем разложилась. Они пользуются тем, что никому нельзя вмешиваться в их дела, и воруют уже в открытую. Представь, еще история. Позавчера задержал одного контрразведчика, который предъявил в одном ювелирном магазине фальшивый приказ о реквизиции всего товара. Не знаю, сам ли он это задумал, или вся их структура перешла на криминальные дела, но в тот же день ко мне примчался посыльный от главного контрразведчика с приказом отпустить задержанного. Ну я сказал, что его будут судить за мародерство, а следующий, кого пришлют ко мне с такими наглыми требованиями, получит пулю, а его пославший – обвинение в измене.

Шемаков сплюнул на пол. Повисло молчание. Его можно было понять, он весьма неглупый человек и понимал, что рано или поздно все должно закончиться, и наверняка стелил себе где-то соломку. Но пока всеми силами он честно выполнял свою работу и в этом безумии и хаосе пытался наладить хоть какое-то полезное дело.

– Ладно, что я, да я лозунги даю. Рассказывай, ты-то как? Какими делами в Одессе?

– Я как и все, – пожал плечами Кильчевский. – Когда только фронт остановился, я понял, что все кончено. Пока белые продвигались с азартом, безостановочно, можно было на что-то надеяться. Но когда наступление забуксовало, солдаты вдруг осознали, что врагов в разы больше, и от страха перед этой мыслью бежали изо всех ног назад.

– А почему не на Дон или Кубань? – не сводя глаз со старого друга, спросил Шемаков. – Одесса падет гораздо быстрее, и ты прекрасно понимаешь это.

– Не буду скрывать. Я знал, что ты здесь.

– А… другие дела? – Шемаков чуть понизил голос.

– Там все закончено, я на вольных хлебах, – слукавил Кильчевский. – И вообще, по-хорошему, в память о прошлых отношениях, ты бы мог мне и помочь.

Шемаков грустно улыбнулся:

– Можно подумать, кто-то сомневался. И что ты хочешь?

– Хочу пока побыть тут некоторое время, пока… Пока все тут будут. А потом посмотрим.

– Чем я могу тебе помочь?

– Документы. Какие ты можешь мне сделать?

– Любые, кроме военных высших званий. Тут, извини, у меня не настолько большие полномочия. Хотя, если надо, могу сделать тебя полковником. Полков у нас много.

– Много полков? – удивленно поднял глаза Евгений Яковлевич. – А почему же они все не на фронте?

– Потому что полки эти существуют только на бумаге и насчитывают пять-шесть канцелярских крыс-штабистов. Которые первый и последний раз держали оружие лет двадцать назад, во время присяги.

– А снабжение и жалование выдается как на целый полк? – криво ухмыльнулся Кильчевский.

– Ты начинаешь понимать основы здешней жизни, – открыто и по-доброму улыбнулся его старый друг. – Все правильно, кому-то из генерального штаба это выгодно. Это параллельная мне структура, и повлиять на это явное воровство мне не под силу. Полки регулярно распускают, расформировывают и собирают снова, уже под другими номерами. Вся документация теряется, сжигается, и концов, в общем, не найти. Так что, может, хочешь стать представителем комендатуры при таможне?

– Что, есть даже такая должность?

– Есть, я ее только что придумал. Сейчас оформлю все документы и назначу тебя своим заместителем. А меня многие знают, как и мои крутые меры. Сейчас… Какие данные вписывать? Настоящие?

– Ну да, пиши настоящие. Кильчевский Евгений Яковлевич. Так даже забавнее будет.

– Так… Какая тут самая грозная печать… Вот эта красная, с вензельками… Готово! Поздравляю тебя, теперь ты на государственной службе. Жалование небольшое, может, даже когда-нибудь его и получишь.

Мужчины улыбнулись.

– Тебе деньги нужны? У меня тут есть немного.

– Да, если можно.

– Держи. Ты что вечером делаешь? Не хочешь прогуляться в кино? Я хочу тебя кое с кем познакомить.

– Какая интрига. Вроде пока ничего не планировал. Хочу город осмотреть, особенно порт. На всякий случай.

– Договорились. Приходи к семи сюда, я тебя заберу и прокатимся. Да, еще… – Шемаков помялся. – Ты лучше не показывай лишний раз свой маузер, он выглядит слишком… как сказать… по-революционному.

– Извини, ты прав. – Евгений Яковлевич поднялся и немного сместил назад кобуру. – Ну, до вечера.

Глава 4

Выйдя из здания, он обнаружил, что за время беседы улицы Одессы укутал первый снег, нежный и трогательный, и немного припорошил ту грязь и мусор, которые так бросались в глаза. Теперь будто снова город вернулся в те невинные годы, когда жизнь была хороша, и все были твердо уверены, что завтрашний день будет точно не хуже сегодняшнего. Кильчевский бродил по городу, пока не очутился рядом с неприметным входом в ресторан. До вечера было еще много времени, в свою пустую комнату идти не хотелось, поэтому он решил согреться внутри. Рестораном это заведение можно было назвать с большой натяжкой. Скорее, это был кабак с претензией на искусство, однако, надо быть честным, мебель оказалась довольно добротной, а зал обслуживали два официанта. В углу же стоял рояль, за которым легко наигрывал веселые мелодии худой молодой человек.

Кильчевский сел в темном углу, спиной к стене, и попросил принести себе жаркое и водку. В ожидании заказа он осматривал посетителей. В основном это были младшие офицеры, пьяные или на пути к этому. Сидела небольшая группа купцов, которые обсуждали свои дела. Напротив, через зал, сидели, кажется, контрабандисты, мрачные и недобро поглядывающие на публику. Несколько человек еще крайне сомнительного вида разбавляли эту и так не слишком приветливую компанию.

Принесли заказ, и, поскольку Шемаков снабдил определенной суммой, можно было насладиться вкусом умело приготовленного блюда. Кильчевский успел осушить уже пару рюмок, когда заметил еще одного персонажа, который будто сливался со стенами, да так ловко, что сконцентрировать на нем внимание стоило больших усилий. Стоило только сфокусировать на нем взгляд, тотчас внимание, будто насильно, перемещалось на какую-то другую вещь. Сперва Кильчевский списал все на усталость и водку, которая была неизвестно какого качества. Потом он еще несколько раз посмотрел в ту сторону, силой воли удерживая внимание. Да, там сидел человек и с довольно скучающим видом смотрел на музыканта. Интересно, подумал Кильчевский, это случайно сейчас так получается, или человек имеет такую способность быть незаметным? Если второе, то он наверняка шпион. Ведь любой шпион тратит колоссальное количество сил и времени для того, чтобы стать незаметным и совершенно незапоминающимся. Но такое, скорее всего, существует только в приключенческих романах. Теперешние шпионы являются больше бюрократами, которые измеряют свою эффективность количеством бумаг и документов, чем реальными успехами. Незаметный человек тяжело вздохнул, перевел взгляд на Кильчевского и задорно ему подмигнул. От неожиданности тот чуть не подавился куском мяса и быстро опустил глаза на стол. Не хватало, чтобы какой-то мужичок навеселе попытался завязать разговор, который через полчаса под водку перейдет в признания в дружбе и верности. Краем глаза он увидел, что неприметный мужчина встал, потянулся и, улыбаясь, направился к его столику.

– Разрешите? – тихим голосом спросил незнакомец.

– Не разрешаю, – не поворачивая головы, бросил Кильчевский.

– Спасибо! – радостно ответил человек и плюхнулся на стул.

– Я не расположен к беседам о судьбе России и большевиках, – не смотря на соседа, так же зло выплюнул Кильчевский. – Здесь полно свободных мест и людей, у которых есть план, как обустроить Россию.

– Мне ваше лицо показалось симпатичным, не то что хари здешних мелких бандитов. Сразу видно, что вы человек большой. Позвольте представиться, Иван Викторович Беляев, беженец, как и вы.

Кильчевский с надеждой обернулся на зал в поисках свободного столика, но его ждало разочарование. Везде было полно тихо выпивающих личностей, которые явно стремились пообщаться. Тяжело вздохнув, он все-таки повернулся к гостю. Тот уже дал знак официанту повторить заказ, что и у него.

– Евгений Яковлевич. Чем обязан, Иван Викторович? Да, я беженец, но как вы поняли?

Тот хохотнул:

– А чего тут понимать? Почти все военные в Одессе недавно, а вы явно не знаете этого заведения. Отчего вряд ли ошибусь, если скажу, что приехали не раньше трех дней назад.

– Вы правы. Скажите сразу, как вас… Иван Викторович, вы из контрразведки? Если да, позвольте мне связаться с комендатурой, там вам объяснят, что я не красный шпион.

Тот поперхнулся от удивления:

– Вы считаете, что я из разведки? Отчего же? Нет, совсем нет. Я работаю в службе, которая обеспечивает связь с нашими французскими и английскими друзьями. И их материальную, и финансовую помощь мы тоже контролируем.

– Интересная работа. И прибыльная, поди. Так чего вы хотите?

– Просто хотел пообщаться. Мы подбираем офицеров, которые еще не разложены гниением коррупции и хотят послужить на благо Отечества.

– Я не офицер, и вы прекрасно сами это знаете. А служить на благо Родины, извините, предпочитаю в одиночку.

Кильчевский посмотрел на часы. До встречи оставалась еще бездна времени, и уйти, чтобы скоротать его за прогулкой, не получится.

– Вы не понимаете, – горячо затараторил изрядно поддатый уже собеседник. – Ничего не надо делать, просто выполнять приказы. Французы совершенно не разбираются в наших обстоятельствах! Они не могут понять, почему должны помогать нам, если мы свергли царя и вышли из войны, а не большевикам, которые хоть как, но формально боролись с немцами. Французы помогают нам только потому, что мы можем обеспечивать возврат кредитов, которые Россия взяла на Германскую войну, и гарантируем право собственности. Будь большевики чуточку умнее, они формально бы тоже это гарантировали, и тогда бы нам точно пришел конец.

– А сейчас нам не конец? Часть наших войск откатывается сюда, часть на Кубань. Удержать Крым шансов нет. Извините, Иван Викторович, все это очень интересно, но меня не интересует политика.

– А ваше благосостояние? – заглядывая в глаза, тихо прошептал тот. – Уверяю вас, ничего делать не надо, просто выполнять поручения. Представьте, сколько можно выручить денег, если прибывающее вооружение не отправлять на фронт, а сразу же сбывать в Турцию? Они сейчас очень нуждаются в поставках и готовы платить любые деньги. Грекам и так все помогают, а турки воюют какими-то музейными мушкетами. Платят чистым золотом, учтите.

– Как вас там, черт, снова забыл. Неважно. Даже если вы не из контрразведки, в чем я сильно сомневаюсь, вы не боитесь, что сейчас я вас туда отправлю? Когда наши полки пытаются сдержать орды большевиков, вы тут предлагаете мне предательство? Да вас расстрелять мало!

Тот обиженно отодвинулся:

– Как знаете, Евгений Яковлевич. Не всем предлагается такой шанс разбогатеть на ровном месте, а вы так враждебны. Нехорошо.

– Проваливайте, – смотря на часы, ответил Евгений Яковлевич. – Пока я прямо здесь лично вас не пристрелил, как предателя.

Тот фыркнул и уже собирался встать, как вдруг совершенно холодным голосом произнес:

– А может, в Москву вернетесь, а? Вы бы знали, как там по вам скучают.

Кильчевского на миг парализовало, и где-то в груди сердце рухнуло вниз.

– Простите. Не понял.

– Прекращай строить из себя благородную институтку. Прекрасно ты все понял.

Беляев будто сбросил маску глуповатого и жадного мошенника, выпрямился и словно стал выше. Его тень теперь занимала, казалось, половину зала.

– Кто вы? – до сих пор отказываясь поверить в очевидное, сипло спросил Кильчевский.

– Я? Просто человек. Гонец, если угодно. Который приглашает тебя по-хорошему поехать в Москву.

Где-то под желудком образовалась огромная тяжесть.

– Я… я не могу вернуться. Мне нельзя. Вы не сможете меня поймать, я на территории белых.

– Не сможем поймать? Да вот сейчас, в этот самый момент, ты и пойман. Тебя еще не везут связанным только в память о былых заслугах.

– Как вы меня нашли? Никто не знал, где я.

Беляев разочарованно вздохнул и махнул рукой:

– Кильчевский, ты понимаешь, что сейчас происходит? Тебя используют и потешаются, а ты этого не понимаешь и мнишь себя большим человеком. Тебя просят вернуться. Просят. Игра окончена, она вышла неудачной. Ты только подумай. Никого даже не заставляют, они сами кончают с собой, избежав более сурового наказания. А тебя приглашают назад и гарантируют бесстрастное рассмотрение твоих фокусов. Любят тебя, чертяку неугомонного.

– Вот прямо сейчас под столом мой маузер смотрит тебе в живот. Смогут твои начальники уберечь от пули в упор?

– Хм. И чего тебя так ценят? Обычный глуповатый выскочка, которому пока везло. Ну выстрелишь ты в меня, что изменится? Только обозлишь сам знаешь кого.

– Я не вернусь.

– Да беги ты хоть в Аргентину, думаешь, будет прок? Это только вопрос времени. Сам вернешься, по своей воле.

– Вот интересно, господин, то есть товарищ Беляев. Ты из ЧК? Как там Феликс Эдмундович поживает? Или незнаком лично с ним? А-а-а, по глазам вижу, незнаком. Не достоин ты пока, Беляев, ничтожество ты.

Кильчевский мог поклясться, что даже в сумраке полутемного зала он заметил, как в глубине глаз собеседника полыхнуло пламя.

– Так вот, – продолжил он, – ты мелкая сошка, расходный материал, который хочет сделать карьеру на поимке беглеца. Я-то думал в первый момент, что за мной прислали серьезного агента. Который осведомлен о самых страшных тайнах. Нет, действительно ценных они берегут. Держу пари, тебе поставили жесткое условие: если причинишь мне малейший вред, вернешься туда, откуда пришел. А там ох как не сахар, братец.

– Ты-то откуда знаешь? – огрызнулся погрустневший Беляев. – Можно подумать, ты там был. Ничего ты не понимаешь, слепец, веришь во что-то, как тот баран, которого ведут на Уразу, думает, что выиграл конкурс и теперь столько почестей и внимания. Все совсем не так, пойми ты наконец.

– Нет, я, конечно, там не бывал. Но люди рассказывали, – все более широко улыбаясь, разошелся Кильчевский. – Врут, наверное. Люди всякое брешут.

– Ну что будем делать, друг ситцевый, – попытался перехватить инициативу Беляев. – Ты же можешь ночью исчезнуть из своей комнатки. Просто исчезнуть. Ты хочешь этого?

– Ты, мразь, – резко бросил ему Кильчевский. – Ты ведешь себя как босяк, который пытается испугать матерого вора. Ты жалок. Вы на полпути в Одессу не смогли меня поймать, а тут у вас совсем нет сил. Я вообще удивлен, что ваши здесь оказались, какой-то досадный прокол белых. Но не волнуйся, сукин сын, – продолжал улыбаясь говорить Кильчевский. – У здешней публики достаточно сил, чтобы защищаться еще долгое время. А теперь, если хочешь еще немного пожить, пшел вон отсюда.

– Сотрудничать, значит, не желаете, дурачок вы наш. Жаль, очень жаль. У начальства были такие планы на ваш счет.

– Пшел вон. Повторять не буду. Через десять секунд будет у тебя пуля в брюхе.

– А давай сыграем спектакль, – неожиданно предложил Беляев. – А то сидят тут все такие спокойные, будто не придет скоро свобода, равенство и братство и кумачовые флаги.

– Чего? Какой спектакль? – недоверчиво нахмурился Кильчевский.

Беляев подмигнул ему, и громовым голосом, будто через громкоговорители, со всех сторон раздалось:

– Никому ни с места! В городе красные! Выходи по одному!

И он бросил за рояль небольшой предмет. Раздался взрыв, от которого и музыкальный инструмент, и музыкант за ним были отброшены в зал. Кильчевский упал, стараясь не выпустить маузер из рук, но был изрядно оглушен взрывной волной, которая металась в закрытом помещении. Он старался найти глазами Беляева, чтобы всадить тому напоследок несколько пуль в его самоуверенную рожу, но того нигде не было. Рядом с ним упала рука несчастного музыканта, которому просто не повезло оказаться не в то время не в том месте. В зале уже была паника: было много раненых и убитых, кто-то стрелял куда попало, свет, и так несильный, окончательно погас, крики, стоны. В полной темноте, образовавшейся в ресторане, Кильчевский пытался нащупать путь на улицу и упрямо полз на четвереньках куда-то. Вдруг чьи-то холодные руки крепко схватили сзади его шею, а ушей достиг шепот человека, который склонился почти вплотную:

– Ну что ж вы так, Евгений Яковлевич. Больше никто не будет делать такого предложения. Теперь берегитесь по-настоящему.

Руки, державшие шею, исчезли, и Кильчевский мгновенно извернулся, упал на спину и послал два выстрела в ту сторону, где, как ему казалось, был говоривший. Попал он только в официанта, который приносил ему заказ. Несчастный мужчина почти дошел в темноте до спасительной двери, как выстрелы снесли ему полголовы и разворотили грудь. Чертыхнувшись, Кильчевский все-таки сориентировался в свете выстрелов, дополз до дверей и вывалился в сырой и холодный одесский вечер.

Глава 5