Пепел революции

Виктор Громов

Пепел революции

Пролог

На гребне высокого холма стоял человек в шинели и смотрел вниз, на железную дорогу, которая тянулась далеко до самого горизонта. Вернее, смотрел он не на саму дорогу, в ней как раз ничего не было интересного, таких дорог в мире тысячи километров, а на поезд, который сейчас стоял на ней. На первый взгляд наблюдателя, приближающегося издалека, в этом поезде не было ничего необычного: несколько вагонов, пассажирские и грузовые, локомотив. Однако сразу бы начали лезть в голову странности. Почему он остановился в голой степи, где не видно до горизонта ни единого признака цивилизации? Может, у него закончился уголь или впереди был разрушенный участок путей? Сейчас же такое время, такая разруха, что полотно разрушали практически каждый месяц либо те, либо иные. Да нет, вроде тендер полон, дорога оптимистично серебрится дальше цельной нитью. Если бы путник немного приблизился, то увидел бы еще больше странностей. Грузовые вагоны были распахнуты, повсюду валялись вещи. Виднелись ящики, сломанные коробки, разбитые стекла. На земле, судя по следам, что-то таскали взад-вперед, и это что-то весьма тяжелое. Было разбросано женское белье и платья, мужские шляпы и детские сандалии. Подойдя еще ближе, можно увидеть самое грустное. Трупы, много, в основном мужчины среднего и старшего возраста, несколько подростков. Лужи крови, которая и не думала засыхать в этой осенней слякоти, а постепенно впитывалась в подмерзшую землю, будто какой-то подземный гигант питался ею, набираясь сил, стараясь не оставить ни капли на поверхности. Несколько тел свисали из окон, кто-то лежал в глубине вагонов, виднелось что-то под составом. Что-то здесь произошло, какая-то бойня. Если бы наблюдатель обошел кругом эшелон, то с одной стороны, с той, где небо стремительно темнело в и без того тяжелых свинцовых тучах, он бы обнаружил многочисленные следы, которые тянулись от мертвого поезда. Однако не следовало идти по ним. Совсем не следовало. Те, кто осмелился на такое преступление, совсем не будут раздумывать, если за ними придут по их же следам.

Человек в серой шинели видел, что случилось. Сказать по правде, он здесь с самого утра и очутился на месте чисто случайно. Он видел, как остановился поезд и что после этого последовало. Все чудовищные смерти и то, что произошло дальше. Кошмар длился недолго, не больше получаса. Затем все закончилось, и только ветер завывал в вагонах, еще недавно звеневших дамским смехом и детским весельем. Им не повезло, это всегда может случиться. Вся жизнь – игра в рулетку, а в сегодняшнее неспокойное время просто повышаются ставки. Ты завтра можешь быть сражен шальной пулей или обнаружить на улице сумку золота. Время сложное и люди сложные. Нет закона и нет права сильного. Есть чистый случай. Нельзя сказать, чтобы человеку в шинели сильно везло в последнее время. Но он был жив в то время, когда его вчерашние друзья и спутники или погибли в бою, или умерли от болезней, а кто-то просто пропал. Их не вспоминали, поскольку живые были озабочены своей судьбой, и зачастую люди задумывались: а жил ли действительно такой-то человек? Или в горячке придумали его себе. Следовало у кого-то спросить, но общие знакомые теперь были кто где, и даже при случайной встрече они старались не вспомнить исчезнувшего. Каждый пропускал воспоминания через свой разум, и впечатления отличались радикально, будто говорили о разных людях. А может, действительно никого и не было, а они придумали себе и решили, что он жил? Это было страшнее всего, когда даже родители часто задавались вопросом, а был ли у нас ребенок, если сейчас его с нами нет и его практически не вспоминают?

Человек старался держать свой разум острым и убранным, чтобы не впасть в ловушки своих демонов. Он четко знал, кто он и откуда идет. Да, надо держать и не отпускать эту нить, которая связывала его настоящее с прошлым и держала воедино всю его личность. Что было до этого и где он жил раньше, было вспомнить намного сложнее, но воспоминания еще оставались яркими, как фотографические карточки. Что было еще раньше, до Войны, он почти не помнил. Да и незачем помнить это. Тот мир умер, окончательно и бесповоротно, правда, он сам этого еще не знает и холодеющими руками цепляется за историю, но его смело и энергично закапывает новая эпоха. Ревущая, сильная и нахальная. Либо ты подстроишься под нее, либо неумолимый ход истории раздавит тебя, как букашку, и отбросит на обочину, но, если останешься, движение сулит поистине головокружительные перспективы.

Человек на холме еще раз взглянул на поезд. Последние несколько минут он раздумывал над тем, чтобы спуститься и осмотреть вагоны. Возможно, еще что-то осталось ценное, что понадобится ему. Ведь все произошло слишком быстро, а тут целый поезд, вполне могли и что-то пропустить. Однако, поразмыслив, он решил этого не делать. Поднял глаза к небу. Там, в небесной канцелярии, кто-то очень сердился на букашек, копошащихся на земле. Тучи стали еще тяжелее, в любую секунду готовые обрушить миллионы тонн воды или снега на степь. Нет, решил он, слишком мало времени. Сейчас темнеет быстро, а до темноты ему надо найти хоть какое-то убежище, желательно дом. Должны ведь быть наконец где-то деревеньки и хутора! Ну не может же эта степь тянуться на сотни и сотни миллионов километров вокруг! Или, возможно, он давно ходит по кругу? Ведь в голом поле не за что глазу даже зацепиться! Проклятая степь! Или, пока он спал, злой волшебник перенес его в другой мир, бесконечно большой, где он может идти жизнь и еще столько же и не встретить ни одной живой души. Человек наконец отогнал с презрением панические мысли и, вздохнув, стал спускаться на противоположную от железной дороги сторону. Там его ждал конь и немного вещей. Конь с недовольным высокомерием фыркнул при виде человека, будто старался передать хоть толику того презрения, которое испытывает благородное животное, оставленное на целый день под седлом. Человек виновато улыбнулся и пожал плечами. Потом тяжело залез в седло и шагом повел коня вперед, на юг, подальше от того цунами, от той роковой волны, которая гнала людей последние месяцы все дальше и дальше к морю. Волна шла по пятам, человек не планировал оставаться тут на целый день, расстояние до врага сократилось до минимума. Те, кто движутся следом, завтра или послезавтра уже увидят этот поезд. Ему следует поторопиться, потому что никто не знает, какие чудовища скрываются во тьме ночи.

Первые капли дождя упали на землю.

Часть 1. Одесса

Глава 1

Ливень, страшный осенний землерез, бушевал в степи. В такую погоду люди загоняли скотину в дом, дикие звери пытались забиться в какую-то нору, даже букашки стремились найти малейшее укрытие, листок или обломок коры, чтобы пережить непогоду. Природа уже ждала снега, но кто-то наверху решил, что океаны грязи внизу – именно что надо. Станционный смотритель, который жил в стороне от железной дороги, в эту ночь точно никого не ждал. Нельзя сказать, что днем у него было полно гостей. Совсем нет. Даже в старые времена, добрые времена, когда поезда регулярно проносились мимо его станции, мало кто сходил на ней, но смотритель держал все хозяйство в порядке. Пути осматривались на всем участке ответственности, платформа ремонтировалась, даже крошечный вокзал, на котором появлялось меньше сотни человек в год, был в таком состоянии, что самый строгий чиновник не нашел бы к чему придраться. А теперь пришли другие времена, когда уже непонятно, чего и ждать.

Домик смотрителя был на склоне оврага и поэтому практически не виден со стороны. Вооруженные люди всех мастей ездили туда и обратно, но держались железной дороги и совершенно не горели желанием оставаться на сиротливой станции посреди голой степи. Пару лет назад он ездил в город и услышал страшные слухи, что в Петрограде что-то произошло, и царь отрекся от престола, и теперь будет везде равенство и братство. Смотритель в это не поверил и уехал назад к себе. Как это царь отрекся? Кто-то же стал новым царем, кто-то сидит на самом верху и управляет всей государственной машиной. Ничего же не поменялось. Так же исправно платится жалование, работает связь с ближайшими станциями, по-прежнему ходят поезда с военными, боеприпасами и продовольствием. Опять, поди, воду мутят, хотят сбить с толку народ!

Летом случился первый тревожный звоночек. Связь с соседями, которая исправно работала многие годы, внезапно пропала. Когда смотритель поехал в город заявить об этом, он будто окунулся в потревоженный улей. Полиции не было, его начальник, уже двадцать лет работающий на своей должности, внезапно уехал в Петроград по каким-то делам, по улицам ходили мрачные люди, которые недобро смотрели на любую форму. Его заверили, что связь скоро наладят, а ему следует вернуться к себе.

Ближе к осени прозвучал второй звоночек. Исправно поступающее ему жалование, аккуратно выплачиваемое даже в период Революции после Кровавого воскресенья, в этот раз задерживалось, и надолго. Казалось, что-то в худо-бедно работающей государственной машине начинало давать сбои, что-то сломалось, и чем дальше, тем заметнее это было.

Осенью смотритель заметил новые изменения. С того направления, куда последние три года направлялись бесконечные эшелоны солдат, постепенно потянулись демобилизованные обратно. Что случилось, спрашивал он у тех, кто сходил на его станции, чтобы добраться в родные села. Разве война закончилась? Заключили мир с немцами и австрияками? Ему отвечали уклончиво, и из путаных объяснений он понял, что ничего не кончилось, а солдатам просто надоело воевать, и они возвращаются домой, чтобы делить землю и имущество. А как же офицеры, не понимал смотритель, они тоже уезжают с фронта? Офицеры могут оставаться, если хотят, они все дворяне, у них поместья и деньги, а нам земля нужна. А как делить-то землю, неужели новый царь-батюшка или Дума выделили простым людям, не унимался старик, в голове которого никак не могли уложиться столько радикальные перемены. Кажется, сами солдаты смутно себе все представляли. Мы созовем, отвечали, Совет депутатов, и он решит, у кого земли много – у того отобрать, у помещиков каких. Или у биржуинов, которые наших братьев, рабочих, в городах душат, заводы отнять. Солдаты, особенно из глухих деревень, соединили два непонятных, но похожих по смыслу слова «биржа» и «буржуазия» в одно. Сам Совет будет управлять заводом, отвечал один, кажется, более подкованный, солдат. И будет продавать товары по справедливым ценам, чтобы хватило всем. Этот солдат, найдя первого благодарного слушателя в лице станционного смотрителя, беззаботно смеялся и удивлялся непониманию старика:

– Отец, ты пойми, будет все по справедливости! Надо тебе ботинки, тебе продают или отдают даром, нужен хлеб – идешь в пекарню, а там не жид какой-то сидит, а выбранный депутат, справедливый и умный. И дает тебе хлеб бесплатно, а ты взамен управляешь своей станцией. Ты понимаешь, какая жизнь-то начнется, отец! Совсем другая жизнь! Дожил ты, поздравляю!

Когда в следующий раз старик поехал в город, чтобы посмотреть, как там начинается сказочная жизнь, то удивился еще сильнее. Пока рай начинался тем, что исчезли практически все товары и все только торговали каким-то старьем и личными вещами. Денег никогда у смотрителя не было особо много, но теперь даже на них нельзя было ничего купить. В здании, где раньше была гостиница, сейчас заседал Совет депутатов. Никто не знал, кто и за какие заслуги их выбрал, но, придя однажды в зал, смотритель с огромным удивлением увидел людей, которых раньше и на пушечный выстрел не подпустили бы к решению важных вопросов. Там был и мелкий мошенник, который в прошлом году купил себе костюм попа и так ходил по селам собирал деньги. Его поймали бабы и побили.

Еще один – интеллигент, который носился по всему городу с планами вечного двигателя или придуманной формулы, от которой будут идти морковные и капустные дожди, что избавит людей от тяжелого труда. Что такие люди могут решить и почему они заняли приличную гостиницу, курят там, ругаются и в грязных сапогах ходят по коврам, смотритель решительно не понимал.

Он поехал назад. Теперь в степи стали появляться странные люди, которые скакали в различных направлениях, вооруженные и явно злые. Его станцию разбили, а все мало-мальски ценное, даже дверные ручки, утащили с собой, а что не смогли утащить – разломали. Он пожаловался городовому, тот обещал разобраться, но помощи смотритель так и не дождался. Потом опять что-то случилось в Петрограде, совсем уж непонятное, вроде Совет сверг Временное правительство или наоборот. Постепенно все вокруг разрушалось. Смотритель испытал настоящий шок, когда внезапно здесь, в глубине русской державы со стороны фронта, поехали германские эшелоны с солдатами! Значит, мы проиграли войну? Немцы не обращали внимания на его станцию, поскольку рядом не было населенных пунктов, а то, что вокзал был давно разграблен, только убеждало их во мнении, что здесь все заброшено и останавливаться незачем. Благо, дом, где жил он с собакой, был совершенно не заметен со стороны и, не зная о нем, можно было легко пропустить.

Потом появились какие-то ряженые древними казаками, которые говорили на своем деревенском наречии и выглядели сбежавшими из сумасшедшего дома или цирка. Как понял смотритель, эти циркачи были кем-то вроде слуг немцев, которые тщательно и методично обустраивали свою власть в здешних землях. Потом, через несколько месяцев, немцы почему-то уехали домой, в городе поговаривали, что в Германии тоже случилась революция и сейчас вчерашние враги, сбросившие ярмо ненавистных императоров, объединятся и нанесут поражение Франции, США и почему-то Японии. Что происходило, было совершенно непонятно. Власти и армии менялись по нескольку раз за сезон. Появились какие-то красные, говорят, это те, кто захватил власть в Петрограде и Москве. Их прогнали какие-то белые, по имени сторонники монархии и старых порядков, а по виду завсегдатаи гауптвахты, отборные негодяи и подлецы. Появились какие-то зеленые атаманы, которые были натуральными бандитами, но здесь их видели редко. В голой степи нечем поживиться, разве что проходящими поездами, но поезда бандиты трогать пока опасались.

За прошедшие несколько лет станционный смотритель научился никому не доверять, в каждом видеть врага или потенциального врага и даже не так давно в городе выменял у какого-то солдата винтовку и несколько патронов. Стрелять он особо не умел, но все-таки оружие внушало ему какое-то спокойствие. В тот момент, когда за окном шел ливень, станционный смотритель сидел за столом и задумчиво жевал хлеб оставшимися зубами. Тем неожиданнее оказался громкий стук в дверь.

Глава 2

В дом вошел высокий человек с залысинами, в грязной шинели. С виду военный, но знаков отличия не было. Он был настолько промокший, что, казалось, если бы сейчас бросить его в реку, то не исключено, что он стал бы более сухим. Смотритель молча смотрел на гостя, не зная, что сказать. Ружье, как назло, было далеко.

– Хозяин, – обратился незнакомец к старику хриплым голосом, – пусти переночевать. Я бы остановился в поле, но на улице сам видишь какая погода.

Старик нервно сглотнул, заметив кобуру пистолета у гостя и шашку на боку. Что ему сказать? Не откажешь же вооруженному молодому человеку в просьбе при условии, что связь не работает, а до ближайших людей десятки километров. Он кивнул и указал на стул. Вошедший тяжело опустился и, не сводя глаз с хозяина, произнес:

– Снаружи мой конь. Позаботься о нем. Пожалуйста.

В тусклом свете керосинки сверкнула в воздухе золотая монета, подброшенная незнакомцем.

Смотритель кивнул, оделся и вышел из дома. Вернувшись, он обнаружил, что гость уже сидит в нижнем белье, прислонившись к печке, а его одежда сушится. Незнакомец закрыл глаза и, казалось, не слышал, что смотритель вернулся. Старик помялся и решил нарушить тяжелую тишину, прерываемую только ревом бури снаружи:

– Садись вечерять, мил человек.

Гость открыл глаза и посмотрел внимательно, будто взвешивая все варианты, но к столу сел. Хозяин разложил нехитрые запасы и придвинул к гостю:

– Откуда едешь, мил человек? С севера?

– Да, оттуда. Из Киева.

– Сейчас оттуда все едут. Да только поездами. На север никто не едет. Ты не поездом добрался?

– Нет. От самого Киева верхом. А ты в ближайшее время поездов не жди, они не будут ходить.

– Что? Почему? Красные перекрыли все дороги, ироды?

– Нет, что ты, – незнакомец ухмыльнулся, подумав о чем-то своем, – они этого точно делать не будут, даже наоборот. На пути неподалеку отсюда я видел поезд на путях. Его разграбили, а большинство пассажиров убили. Пока власти сменятся, пока разберутся, что случилось… В общем, нескоро поезда увидишь.

– Да кто же это сделал?! Бандиты какие? – Смотритель уже начал думать, где бы купить еще патронов.

– Не знаю, – спокойно солгал гость. – Не видел.

Смотритель стал судорожно думать, что предпринять. Новости были очень плохие. Красные двигались очень быстро из Киева на юг, может, уже и в его уездный город добрались. И как он поедет туда, когда непонятно, какая власть – старая, новая или вообще никакой? И кому он будет нужен, скажут, старый ты уже, поставим нового и шустрого.

– У тебя связь с соседними станциями есть? – невзначай спросил гость.

– Откуда там, – думая о своем, ответил смотритель. – Полгода сидим без связи, потом кое-как наладят, через неделю снова тишина.

Гость слегка кивнул и приступил к еде. Смотритель же, не избалованный человеческим общением, не собирался сдаваться так скоро:

– Как зовут-то тебя, человече? Не сердись, неправильно это – сидеть не знакомившись. Я, к примеру, Матвей Федорович.

– Евгений Яковлевич. Кильчевский.

– Евгений Яковлевич, уж не в Одессу ли путь держишь?

– Туда, к морю, туда. Откуда догадался?

– А тут других направлений-то и нет. Или на север, в Киев, или на юг. Но на север, – хихикнул старик, – никто сейчас не едет. Здорово красные белым всыпали? – Старик гнусаво засмеялся, потом опомнился, кто перед ним, и испуганно заерзал. – Ты извини меня, Евгений Яковлевич, глупого старика, я не хотел…

– Всыпали хорошо. Сейчас все бегут на юг, стараясь спасти свою шкуру. Скоро будут здесь и скинут всех в море.

– Да что же это такое, Евгений Яковлевич, неужто никогда не закончится эта война? Сначала немцы, потом гетман, потом красные, потом белые, теперь снова красные. А потом что? Турок придет или поляк какой?

– Никто не знает. Все куда-то бегут.

– А ты сам, Евгений Яковлевич, не военный? Прости, что спрашиваю, но у тебя шинель и шашка. Отбился от своих, что ля?

– Нет, Матвей Федорович. Не военный. Какая была одежда, такую и надел.

– Ты не здешний вроде. Из Москвы, поди?

– Я из… не отсюда. Далеко мой дом, да и дома уже нет никакого.

– Не боишься ты, Евгений Яковлевич, что в шинели офицера и с нездешним выговором тебя махновцы поймают? Знаешь, что они с пленными беляками вытворяют?

Гость криво ухмыльнулся, но не ответил, а спросил:

– А что, бывают в здешних краях махновцы, отец? Далековато же от Гуляйполя.

– А кто их поймет, махновцы это али какие другие бандиты? Бывает, приезжают какие-то. Приедут, посмотрят станцию, остановят для проверки пару поездов и бывай.

Кильчевский почти полностью высох за время неспешного разговора, однако, как заметил смотритель, пистолет держал на расстоянии вытянутой руки.

– Как думаешь, Матвей Федорович, до утра закончится дождь? Мне ехать надо, и так столько времени потерял.

– Бог его знает. Я уже снег ждал, а дождь полил, окаянный. Ты можешь пожить у меня, пока он не прекратится. Как ты дом-то мой нашел? Если не знать, где он, его никто не может увидеть.

Гость помолчал, потом сказал:

– Пойдем спать, отец. Такая ночь на дворе, что никакой черт носа своего не высунет. Можем с тобой сегодня спать спокойно.

– Ты же высунул, – возразил смотритель. – И не только высунул, а проделал большой путь и нашел мой дом. А что смог найти один человек, отыщет и другой.

Под горячий чай пошел уже другой разговор. Евгений Яковлевич рассказывал старику о ситуации в Киеве и Харькове, о ценах там, о дефиците. Смотритель поведал о своей семье, умершей много лет назад жене и дочках, которые еще до войны уехали в Москву. От них последнее время не было вестей, и он очень тревожился.

Постепенно под старческие причитания и от тепла гость задремал прямо за столом. Из самых глубин его разума появились странные сны. Или же это была явь? Видел он, как ищет его какая-то тень, носится по голой степи от одной могилы к другой. Носится и чего-то не может найти. Наконец добралась тень до разбитого поезда, покружила рядом и полетела в сторону чудовищ. Потом поняла, что взяла неверный след, вернулась и начала медленно кружиться вокруг вагонов, то поднимаясь высоко над землей, то проникая в темные вагоны и шмыгая между колес. Она чувствовала его, чувствовала и не могла найти. То злодеяние, которое случилось с поездом, спутало его след, тень не могла определить направление, оно было едва различимо под тяжестью крови и ужаса убитых людей. Не обращая внимание на ничего не понимающих призраков, удивленно летающих в свою первую ночь после смерти, тень еще немного покружилась вокруг поезда и полетела на восток, где на горизонте уже начинала светлеть нить рассвета. Кильчевский был безмолвным наблюдателем этих метаний тени, и, когда наконец она улетела, он почувствовал ни с чем не сравнимое облегчение. Его враги не смогли обнаружить эту богом забытую станцию. Ночь и день за ней он в безопасности, а за это время надо уехать как можно дальше. Смерть людей в поезде, лютая и страшная, послужила ему на благо, и он мысленно во сне поблагодарил их, невольно помогающих ему после смерти.

Затем картина сменилась. Он увидел каменные стены, длинные темные проходы, где несмело горели лампочки. В конце самого темного коридора была неприметная дверь, где сидели несколько человек. Было видно, что это очень влиятельные люди, которые занимались непонятным ритуалом. Один из них, лысый и невысокий, бормотал что-то, постоянно поглядывая в потрепанную книгу, другой, в очках и с бородкой, расставлял предметы в нужной последовательности. Второй иногда бросал быстрый взгляд на своего лысого товарища, в котором читались сложные чувства. Высокомерие, потому что лысый был недоучкой в том деле, которым сейчас они занимались, презрение, потому что его товарищ испытывал жуткий, смертельный страх, и, конечно, восхищение. Восхищение, потому что он делал то, что никогда и никто еще не решался. А именно приносил в жертву целые народы и подчинял навечно их потомков темной силе. А залогом выполнения соглашения был сам лысый коротышка. Человек в очках сам предложил этот вариант, но, спрашивая себя втайне, смог бы он решиться на такое, он не находил ответа.

Наконец все было готово, и можно было начинать. Вдруг один из присутствующих удивленно обернулся в темноту:

– Здесь кто-то есть. Он смотрит.

Лысый подпрыгнул и испуганно поднес керосинку к темному углу.

Здесь было больше нечего делать, и сон унес его дальше. Во сне он знал, что предстоит, он видел это уже много раз и мог выполнить все действия не хуже лысого. Утром, конечно, он не вспомнит ни своего сна, ни знания о том, что видел.

Теперь он был у моря, волнующегося и серого. Море звало его, оно тянулось к нему. Море знало способ, как можно очистить все, что произошло. Все смыть, начать все заново.

Он стоял на набережной и до боли всматривался в горизонт, где едва белел парус небольшой лодки. Лодка манила его, могла спасти его. Только бы не моргнуть, только бы не потерять этот парус между волнами. Он моргнул, и, конечно, парус исчез.

По набережной к нему приближалась невероятной красоты дама. Что она делала тут одна, в шторм, в белоснежном платье и под зонтом? Дама приблизилась, взяла его руки и с мольбой посмотрела в глаза.

– Ты можешь спасти всех, – шептала она, – еще не все потеряно. Не все. У тебя есть шанс. Ты должен как можно быстрее добраться до моря. Только здесь, милый. Отсюда мы сможем изгнать демонов и начать новую жизнь, светлую и справедливую. Но ты должен торопиться. Ты потерял слишком много времени. Они совсем близко. Ты должен оставить старика, его уже не спасти. Он не проживет и дня, и ты знаешь это. Ты ему не поможешь.

Наконец у Евгения Яковлевича вернулась способность произносить звуки.

– Кто ты? – прошептал он. Казалось, в шуме ветра его слова тонут, как лодка в бушующем море.

– Ты знаешь. Ты должен бросить старика. Иначе ты погибнешь вместе с ним. Судьбу не изменить.

– Что я могу изменить? Я один, и у меня ничего нет.

– У тебя есть ты. Ты сможешь победить. Только поторопись, любимый, умоляю.

– Кто ты? – ошарашенно просипел мужчина. – Я даже не знаю твоего имени.

Дама печально улыбнулась: