Нам не привыкать жить в интересные времена

С Вампиловым связана у меня ещё одна замечательная история, которая произошла при мне. Естественно, о ней мне напомнили, так как детская память нестойкая. Именно с того момента, с самого детства, на подсознательном уровне у меня было какое-то мистическое отношение к напитку кофе. И позже, когда родители напомнили мне сию историю, я осознал, почему. Эту загадочность навеяло несколько факторов. Во-первых, при всем своём звучании как существительное среднего рода, кофе – мужик. Да, сейчас уже по нормам русского языка его можно и ОНО обзывать. Но я с молодых ногтей усвоил мужскую сущность кофе и всегда говорил о нём – ОН. Во-вторых, в шестидесятые годы прошлого века кофе был довольно дефицитным товаром. Особенно хороший и особенно в Сибири, которая по снабжению очень отличалась от столиц. Поэтому отец, ездя в командировки в Москву, обязательно привозил оттуда всем подарки. Конечно же, интеллигенция обожала кофе. Не быть кофеманом считалось как-то неблагородно. Примерно так же, как сейчас в интеллигентской среде не ругать правительство. Естественно, лучше всего считался напиток в зёрнах, а не молотый. Так как если его молоть перед самым употреблением, он богаче и вкусом, и ароматом, и целебными свойствами. Хотя в журнале «Здоровье» и печатались статьи о его вреде. Но тогда этот журнал и существовал, казалось, только для того, чтобы писать о вредности продуктов, которые становились дефицитными. Я помню, когда стала пропадать чёрная икра, о вреде ее также всплыли сведения в этом журнале. Что она чуть ли не вызывает инсульт, ибо откладываются холестериновые бляшки в мозгах. Тоже, кстати, веяние того времени, именно тогда впервые в народе стало популярным обсуждение этой проблемы со здоровьем. До того слово холестерин было известно только в узких кругах медиков. Кстати, на кухнях самым близким друзьям рассказывали анекдот о том, что от чёрной икры растут брови – гляньте на Леонида Ильича Брежнева, брови видите? Так вот, он икру каждый день ест. В Москве папа непременно заходил в Елисеевский гастроном. Считалось, что лучший кофе продаётся именно там. И вообще, выбор в нём был значительно богаче, нежели в универсамах, где-нибудь в Черкизово. Именно тут он покупал волшебный на вкус финский деликатесный сыр «Виола», который, о чудо, можно было намазать на кусок хлеба. Советский плавленый сырок «Дружба» ну никак не разминался до такого состояния, как ни грей его! Пока писал про «Виолу», вспомнился анекдот того времени про Елисеевский гастроном. Сейчас он, конечно, не актуален, но тогда воспринимался на ура. Пояснения современникам: в те времена не было поголовной мобильной телефонизации и Гугла тоже никто ещё не изобрёл. Со стационарного телефона или за две копейки с телефона-автомата можно было позвонить в справочную по номеру 09, и живой девушке с милым голосом задать интересующий вас вопрос. Промтоварные магазины работали с десяти часов утра до шести-семи вечера. Продуктовые – до восьми, некоторые крупные – до девяти. Итак, время в районе половины десятого вечера. В справочной раздаётся звонок, слегка нетрезвый мужской голос спрашивает телефонистку:

– Вы не подскажете, когда открывается Елисеевский магазин?

– В девять утра.

– Спасибо, – вежливо отвечает голос.

Проходит полчаса, этот же мужской голос, только уже заметно повеселевший спрашивает ту же девушку:

– Добрый день… вы не подскажете, когда открывается Елисеевский магазин?

– Мужчина, я же вам уже отвечала на ваш вопрос… в девять утра…

– Спасибо… – вешается трубка.

Проходит ещё половина часа. Тот же голос, но уже совсем заплетающийся:

– Милочка, скажи… а Елсейский скоро откроется?

– Гражданин, вы уже который раз звоните, вы в городе не один… я уже устала вам отвечать… у вас что, выпивка закончилась?

– Нет… выпивки полно… двушки заканчиваются, потому скоро звонить перестану…

– Так что, закусить нечем?

– Жратвы тоже… хватает

– Тогда что же вам надо?

– Да мне бы выйти отсюда… жена заругает…

Глава 6

Кофе в Иркутске ценился куда больше водки и портвейнов. Водка продавалась в розлив в продуктовом магазине. Её привозили в тридцатилитровых (если не путаю объём) молочных алюминиевых бидонах. Далее, у продавщицы имелись нержавеечные мензурки на длинной ручке, ёмкостью пятьдесят, сто и, по-моему, двести миллилитров. Она зачерпывала нужное количество и «отпускала» в стеклянную тару (другой-то и не было), банку или бутылку через воронку. Стоило это удовольствие (опять же, если чего не путаю, ибо сам не пил тогда, ходил в магазин с бабушкой, но ситуацию отслеживал, как сейчас бы сказали, мониторил, конечно, не настолько, чтобы запоминать досконально цены) порядка, вернее, до сорока копеек за соточку. Упакованная на заводе бутылка водки продавалась за два рубля восемьдесят семь копеек. То было до знаменитой, воспетой в песнях и анекдотах, цены в три рубля шестьдесят две копейки. Вот такие нюансы отложились в детской памяти. Каждый трудящийся имел право и возможность после работы заглянуть в магазин и с устатку махнуть полтешок или соточку, а потом чинно прийти домой ужинать. Для удобства граждан, в зале отгораживался небольшой пятачок и ставилась пара-тройка высоких круглых столиков, в народе называемых «стоячки». Стульев, чтобы не рассиживались, конечно, не предусматривалось, ибо дома семья ждёт! Одно время в городе случилась затоварка солёной кильки. Её необходимо было реализовывать, план выполнить, ибо экономика-то была плановой. Тогда предприимчивые директора продмагов договорились и ввели строгое правило – водку отпускать на вынос, только в тару. А если жаждешь употребить на месте, то в нагрузку бери и закусь. Ею служил кусочек чёрного хлеба с положенной на него килечкой. Самые креативные, как сказали бы сейчас, продавцы ещё и клали на рыбку колечко репчатого лука. Когда килька была распродана, правило всё равно осталось, так как прижилось. Вместо неё в качестве закуси пригождалось всё, что начинало просрочиваться. И солёные огурцы из бочек, и капуста квашеная, и полежавшее на витрине сало, и тому подобное. Так и узаконилось строгое правило – водку в розлив для непосредственного употребления в магазине отпускать исключительно в комплекте с закусью. За неё брали сущие копейки. И всем было хорошо. И магазину, так как сбывал неходовой товар, и потребителю, ибо он закусывал, что снижало вероятность нажить себе язву желудка, употребляя аперитив или греясь «с мороза» не по традиционным правилам. А морозы в Сибири сами понимаете какие бывают! Иной раз не остаграммившись, и до дома не доберёшься.

Заканчивая отступление, возвращаюсь к кофе. Он в нашем доме бывал стабильно, так как папа привозил его из командировок всегда в запас. Потому побаловаться экзотическим напитком захаживали друзья, о которых я упоминал выше. Особенно часто это происходило в выходные, в том числе после «дня шофёра», так как утром некоторые себя чувствовали не совсем бодряками. Отец умел заваривать кофе, для чего у него имелся целый набор турок разного размера, дабы на всех хватило, несмотря на количество гостей. Это сейчас принято засовывать картридж в кофе-машину и нажимать кнопку. В те времена приготовление напитка было таинством с соблюдением определенного ритуала. По крайней мере в нашем доме. Возможно, это тоже одна из причин моего к нему отношения, вплоть до очеловечивания и придания ему черт живой сущности. Папа произносил заклинания, как он объяснял, из латиноамериканских шаманских ритуалов. При этом ложкой, полной молотого кофе, водил над закипающей в турке водой. Иногда он добавлял туда чёрный перец, иногда другие специи, разнообразие которых в СССР ограничивалось корицей, молотым имбирём и ещё парой-другой видов, включая гвоздику. Употреблять его тоже надо было не просто так, а с пожеланиями различных благ и поправок в здоровье.

И вот однажды уже упомянутый мною водитель из АПНовской редакции, притащил сотрудникам целую наволочку зелёных, не обжаренных ещё кофейных бобов. В те времена в Советском союзе не считалось зазорным немного притырить из государственного имущества. Оно и сейчас-то мало кого останавливает, я имею в виду моральные принципы. А тогда всё вокруг было народное, значит ничьё. Вернее, и твоё тоже. Потому и не считалось грехом. Хотя, например, не платить в автобусе было неприличным. По крайней мере, в нашей семье билет на проезд покупали. Отец оценил принесённое. Остальные послали товарища, чтобы он валил «со своей чечевицей». Шофёр обиделся на всех, кроме начальника, а ему объяснил, что его родственник работает на грузовой железнодорожной станции. Вот в вагоне, в котором с Дальнего востока из морского порта перевозят кофе на переработку в европейскую часть страны, мешки, бывает, что рвутся, содержимое из них иногда рассыпается, а потому существует возможность его оттуда за недорого приобретать. Папе он дал на пробу порядка килограмма зелёных бобов. Тот принёс всё это домой и приступил к экспериментам по обжарке. Дело это для шефа Восточносибирского отделения АПН было новое. Сейчас-то освоить процесс большой хитрости не составляет, современный человек включает компьютер и там гуглит: «обжарка кофе». А в те времена этот вопрос занял у отца значительно больше времени. Но оно того стоило, ведь источник получения свежего халявного кофе был практически неисчерпаем на относительно продолжительный период времени. Если, конечно, не настанут форс-мажорные обстоятельства в виде ареста служителя железнодорожной станции за воровство. Но вероятность этого не была значительной. Для начала он отправился в городскую библиотеку и там набрал множество книг. Причём не только технологических. Но и по истории. Про те страны, в которых произрастает замечательное растение. Примерно через месяц вся наша семья имела довольно обширные знания на тему мирового кофеводства. Более того, благодаря полученной тогда в младенчестве информации об этом предмете я, будучи учеником уже старших классов, написал огромный реферат на эту тему. Именно тогда в моей несмышлёной голове заложилось упомянутое раньше мистическое отношение к растению. Потом, когда отец уже освоил различные рецептуры и тонкости обжарки кофе и стал угощать им друзей, завсегдатай кофейных церемоний Александр Вампилов и запустил в обиход так полюбившееся мне позже выражение. Как-то в субботу, после активного отмечания «международного дня шофёра» он, предварительно созвонившись, зашёл к нам в гости на кофе. Папа поколдовал на кухне и к приходу драматурга напиток был готов. Александр всегда приходил в гости с чем-нибудь «к чаю». В вечерние часы это был портвейн, в утренние пряники или деликатесы, привезённые с охоты. В тайгу ходили все, от профессиональных охотников, коих в Иркутске было много, до работников умственного труда, которыми считались и люди из круга общения нашей семьи. Поэтому кедровые орешки, солёная черемша, лесные ягоды в разных видах всегда присутствовали на столе. А в холодильнике (у кого он имелся, в то время это был бытовой прибор, производство которого страна только осваивала и присутствовал он не в каждом доме) всегда имелась оленина или лосятина, временами медвежатина и тому подобные, как сейчас сказали бы, ништяки. Александр с жадностью выпил большую чашку кофе и произнёс фразу, которая со мной осталась на всю жизнь:

– Какой же грамотный кофе ты варишь, Стас!!!

Глава 7

И тут я окончательно понял, что кофе-то живая осознанная сущность, некое одухотворённое создание и оно даёт нам свою энергию, выраженную в напитке. Ведь грамотным может быть только живое существо, мыслящее, с разумом! Не растение и тем более не его плоды. Вот такие, казалось бы, мимолётные слова, произнесённые взрослыми, могут отложиться и повлиять на восприятие мира у ребёнка. Порой они закладываются в самые отдалённые закутки нашего подсознания и потом выстраивают нашу жизнь. А человек сам может и не помнить этого. И не понимать. Но след в нашей голове всё равно остаётся на всю жизнь и определяет потом наше поведение. И дельнейшее плавание по ней. А закончить повествование о друге семьи моего детства хочу его выражением, которое взято мною за некий жизненный девиз. Когда Александра Вампилова спрашивали: для чего он что-либо сделал и почему так поступил? Он отвечал: для бОльшей лучшести! Вот мне так понравилось это выражение, что я пытаюсь следовать ему. Не всегда получалось. Особенно в молодости, которая выпала на неоднозначное время восьмидесятых-девяностых. Но с возрастом, мне кажется, стало получаться всё лучше и увереннее. Может, мне и запишется это в карму, которую, конечно же, подпортил ранее. Видимо, жизнь нам и дана как большая и суровая школа. Закончил один класс, сдал или не сдал экзамен, по результату которого переведён или не переведён в следующий. А по прошествии долгих-долгих лет обучения, там, наверху, посмотрят и опять же по результатам оценят – куда тебя после переводить? То ли успешно усвоил уроки этого периода и тебя можно допустить до следующего уровня, то ли оставить на следующий год пройти по новой курс, если схалтурил или схитрил… Вот и думай, чем ты там не угодил в прошлой жизни и как это исправить в этой, чтобы дальше не маячить и разорвать круг Сансары.

Вспоминая Вампилова, хочется упомянуть ещё одно его выражение-присказку, которое так запало мне в память, что я иной раз употребляю его от своего имени. Оно мне не просто близко. Оно выражает суть нашего поколения и самоироничное отношение к себе. Когда драматург устраивал у нас дома читку своего нового произведения, то непременно упоминал: «Пушкин себя сукиным сыном называл, нам такое нескромно будет, но – алкоголизм не пропьёшь…». Как ни странно, у меня в конце концов получилось… но шёл я к этому долгие годы. Хотя об этом я тоже расскажу, но позже, в отведённое для этого время и в определённой главе.

Когда я уже был подростком, отец брал с полки книги с автографами авторов и зачитывал отрывки или стихи, приговаривая: вот эту сцену Валька Распутин написал с нашей наводки, мы тогда первое мая отмечали и ему историй кучу рассказали. А вот этот шедевр при нас практически родился, когда мы у Женьки гостили, имея в виду Евтушенко, ты читай, читай, чтобы отчёт себе отдавать, по чьим коленкам лазил в детстве и конфеты от кого получал.

Вообще неотъемлемой составляющей жизни творческого человека в СССР были застолья с обильной выпивкой, а если помножить это ещё и на сибирский менталитет того времени… не берусь судить, как там происходят дела в наше время. Валентина Распутина папа звал Валькой. В Иркутске они часто спорили относительно новых тенденций современной советской литературы. Распутин был помладше отца и менее разговорчивым. Поэтому папа всегда оставался прав, особенно для себя. К тому же по тиражам книг ещё нужно было посчитать, кто из них главнее. Папа написал, как минимум две книги, а возможно, и больше. Вышли они в серии «Библиотека партийной литературы» (а может, «Библиотека партийного работника», сейчас уже точно не вспомню, назывались «Подвиг у Падунского порога», про строительство Братской ГЭС и «Дорогу осилит отважный» про Абакан-Тайшесткую магистраль железной дороги), тиражи у них были вполне номенклатурные.

Как я уже упоминал, отец возглавлял корпункт Агентства печати «Новости» (АПН), тогда весьма могущественную организацию информационно-пропагандистской направленности. Короче, отец был самым главным журналистом этой конторы на всю Восточную Сибирь. По своей важности АПН не уступала ТАСС (позже отец работал и там, уже в Москве, начальником отдела фотохроники). Соответственно, он являлся членом КПСС, без партийной принадлежности в те времена невозможно было делать какие бы то ни было шаги по карьерной лестнице. Родители были молоды, бодры, веселы и полны здоровья, им ещё не было и 30 лет, а они уже числились известными и уважаемыми людьми в областном городе. Посему в нашем доме гостили многие знаковые люди. Кроме уже упомянутых, это были и Евгений Евтушенко, и Андрей Вознесенский, и Юрий Визбор… Папа долго смеялся потом, увидев его в фильме «Семнадцать мгновений весны» в роли известного фашистского деятеля. Короче, все знаменитости тех лет, приезжавшие проводить творческие вечера в столицу Восточной Сибири, не могли обойти стороной наш дом. Кстати, здесь же, в Иркутске, похоронен упоминавшийся мною в предисловии дальний родственник Болеслав Шостакович, наш предок, вернее, родственник предка по линии композитора Дмитрия Дмитриевича. Представитель нашего рода несколько лет служил в городской управе. В Иркутск он попал не совсем по своей воле, а именно, был сюда отправлен на поселение после отбытия наказания по делу об организации побега Ярослава Домбровского из Московской пересыльной тюрьмы. Домбровский же тогда руководил польским восстанием, а после побега свалил в Европу. Там участвовал в Парижской коммуне и был соратником Гарибальди. Болеслав отбыл свой срок, кажется, в Казани. И пошёл по пути исправления и служения России. Да так воодушевлённо, что в конце концов стал значимым чиновником городского управления столицы Восточной Сибири. Здесь он и умер в 1919 году. Похоронили его тут же. Вот как могут географически переплестись судьбы! Не просто так карма забросила нас в Иркутск.

Естественно, что информация обо всём этом мною взята частично из семейных архивов, частично из памяти, что-то из открытых официальных источников. Но по большей части из расспросов родителей, родственников, членов семьи и знакомых родителей. Сейчас родители уже ушли. Но при их жизни я часто и подолгу «пытал» их, задумав эту книгу аж три десятилетия назад. Воспоминания я копил и записывал, теперь постараюсь изложить, как можно меньше используя приукрашений и метафор. Поэтому иркутский период я не могу описывать гарантированно точно. Это же касается и жизни в Индии в 1968-1972 годах. Но тут я уже был постарше да и подсказать детали может большее количество людей, так как мои товарищи по школе при посольстве СССР в Дели ещё живы и мы периодически поддерживаем связь. Правда, с годами всё реже и реже…

Глава 8

ИНДИЯ

1968 год. Отца отправили в командировку в замечательную и загадочную (так казалось, наверное, всем детям Советского Союза) восточную страну Индию. Тогда работать за границей изначально принято было посылать на два года. Однако, как это обычно и случалось с ценными работниками, отцу продлили командировку ещё на второй такой же срок. Всё это время я безвылазно проводил в тропиках, отчего жутко расстраивался, ибо мне казалось, что все нормальные дети живут в лучшей стране на планете Земля – СССР. Стране, построившей развитой социализм, а там и до коммунизма рукой подать. А я торчу тут, по шутливым словам отца «как забытая клизма», в стране третьего мира, то есть развивающейся. Или как ещё говорили – неприсоединившейся. Что имеем, то не ценим. Только позже я осознал, насколько мне везло. И что мама-Индия станет мне вторым домом на долгие двадцать два года в общей сложности.

Папа был определён в делийское отделение АПН (Агентство печати «Новости»), что располагалось в столице страны – городе Дели, по улице Баракамба роад, дом двадцать пять. На довольно большую должность. Служил он, не помню уже каким по счёту, кажется третьим, заместителем посла по пропагандистской части. Это предполагало статус дипломата, что подтверждалось синим паспортом. Начальником конкретно информационного отдела АПН был приятный дядечка по фамилии Владимиров. А папа работал его первым заместителем. В дополнение к паспорту полагался индивидуальный транспорт с водителем индийской национальности. Как сейчас помню, он был одноглазым, что в СССР бы никак не прокатило, ибо налицо явная профнепригодность. Но в Индии такое вполне допустимо. Шофёр являлся сикхом по вероисповеданию, а русские люди очень уважали сикхов. Если проводить аналогию с нашей Родиной, то сикхов очень условно можно назвать индийскими казаками, отчасти вольными и слегка воинственными. Вот и оставили его на должности после аварии, в которой он потерял глаз. Авария случилась не по его вине. Разве что не допускали к перевозке детей в школу, которая находилась в посольском городке на другом конце города. Недалеко от нашей улицы располагался корпункт ТАСС. Сотрудники его часто бывали у нас в гостях и дружили с апеэновцами семьями. Но во время отмечания праздника Холи (когда всех обливают и посыпают красками) становились главными врагами и объектом яростных атак. За забором жил известный стоматолог, приверженец полуфашистской партии Джанасанг, что советским служащим не мешало лечить у него зубы, так как доктором он был замечательным. Но однажды дантист-таки поплатился за соседство с победителями во Второй мировой войне. Это случилось во время отмечания Дивали, ещё одного экзотического праздника Индии, пожалуй, одного из самых почитаемых наравне с Холи. Во время торжеств вся страна с наступлением темноты начинает тоннами утилизировать пиротехнику. Наши, как и положено людям, уважающим обычаи страны пребывания, тоже запалили фейерверки, запустили в небо ракеты и салюты. Одна из них вильнула и изменила траекторию. Конечно же случайно. Шутиха скрылась за забором доктора. А через полминуты там так шарахнуло, что в нашем доме загремели стёкла, а с деревьев посыпались сухие листья и зашумели сонные макаки. Потом выяснилось, что запасливый фашистский дантист прикупил по случаю огромный арсенал, праздник-то длится несколько дней. И сложил всё это в каменную хозяйственную постройку, стёкол в окнах которой не было предусмотрено. Только решётка от обезьян. Именно в такое окошко и залетел посланный с советской территории заряд. Запасы взрывчатки сдетонировали и это, вкупе с окружающей канонадой, напомнило нашим людям Сталинград. В те годы многие взрослые ещё помнили войну. А на нашей территории нашли упомянутую решётку. Вообще ежегодные отмечания этого торжества уносят по всей стране не одну сотню жизней. А уж сколько пожаров случается – статистики даже не ведётся. Пресса упоминает только о самых крупных, с жертвами и разрушениями.

Рядом с дантистом, но непосредственно возле проезжей части улицы (доктор жил немного в глубине от неё) находился китайский ресторан с настоящими китайцами, коих в Индии не так много встречалось в те времена. Нам повезло. Они стряпали такую восточную вкуснотищу, что более подобного я не едал уже никогда в жизни. Мы периодически хаживали туда на ужин. Но чаще заказывали, чтобы нам принесли на территорию. Тут располагался очень удобный кантин, то есть буфет, прямо на улице возле офисного здания, где было приятно провести время за тарелочкой китайских вкусностей. Кстати, не только китайских, но и вообще азиатских, в том числе и японских. Меня просто трясло от супа из акульих плавников. Обычно родители брали на меня две-три порции, так как пиалочки были небольшие и советскому ребёнку на один зубок. К тому же я приехал из Иркутска с жутким недостатком веса, практически прозрачный и аж синеватый на вид, так как на сибирских харчах, да ещё после туберкулёза бронхов, который я перенёс в годовалом возрасте, сильно не нагуляешь килограммы. Я был весьма нездоровым ребёнком до приезда в Дели. Вот меня и откармливали. Зато потом… после Индии…

Ресторан делал на нашем корпункте конкретную прибыль. Кроме повседневной еды, все званые и не очень, обеды, заказывались именно там. На территории у нас имелось помещение, оформленное под различные культурные традиции народов мира. Оно служило залом для приёмов и задействовалось во время визитов больших и почётных гостей. Туда всё это приносилось из-за забора. Прибывал обслуживающий персонал. Те красиво раскладывали еду на специальном пандусе, а гости и хозяева рассаживались на подушечках на полу. Было очень уютно. Однако имелся и вполне классический банкетный зал со стульями и столами, я уже не говорю о киноконцертном зальчике человек на триста-триста пятьдесят. Таким образом, корпункт служил площадкой, куда приглашали гостей со всего света, которые посещали Индию и хорошо относились к Советскому союзу, будучи не прочь заглянуть в гости к людям, стоящим в авангарде борьбы за мир. Отец, то ли по иркутской привычке, то ли это входило в его должностные обязанности, а может, просто ему было это по кайфу, взял на себя нелёгкую ношу массовика-затейника именитых гостей, возился с ними. Артистам устраивал гримёрки и уборные комнаты в нашей квартире, так как она соседствовала с запасным выходом из кинозала. Все посещающие Индию советские гастролёры проходили через папины руки. Люди попадались от известных до великих. Например, Юрий Сенкевич (не помню, привозил ли он нам на смотрины Тура Хейердала, кажется, да), для папы был просто Юрий, он был помладше него и к тому же они познакомились еще в Иркутске, выпивали в одной журналисткой тусовке. А также я хорошо запомнил Святослава Рериха (очень забавный дедушка, который часто посещал наш культурный центр и каждый раз угощал меня своеобразными на вкус сладостями из Гималаев); Илью Глазунова, тогда ещё молодого, но уже при власти, художника (если уж мы затронули тему искусства); Махариши Махеша (известный йог и гуру, этот даже устраивал показательные выступления, прилюдно разжёвывая стёкла, бритвы и глотая плоды самого ядовитого на земле растения абрус); Игоря Кио (маг и волшебник в отличие от йога так поразил меня, что я напросился к нему в ученики по окончании командировки отца, жаль, что в Москве об этом никто не вспомнил, включая меня); Джона Леннона с Йокой Оно (не вспомню сейчас, были ли с ними в компании остальные Битлы). На такие мелочи я внимания не обратил, ибо даже не знал об их существовании. Вообще в СССР в те времена отношение к року было очень критическое. А уж какие-то мальчишки из портовой самодеятельности, уездного города Ливерпуль, вообще интересны были лишь продвинутой молодёжи, пока коллектив Битлз не принялся бороться за мир во всём Мире. Вот тогда даже грампластинку выпустили. Этих я запомнил хорошо, так как анкл Джон и тётя Йоко повозились со мной некоторое время, видимо, из приличия и уважения к отцу (или всему СССР), а может быть потому, что своих детей они завести не сподобились, вот и сюсюкались с чужими. С идолами музыки была связана весьма забавная сцена. Тогда вовсю шла война во Вьетнаме. А Леннон с Оно были яростными её противниками. В знак протеста они наняли бригаду, которая ночью притащила к американскому посольству кровать с петлями на ножках. И железнодорожными костылями, которыми крепят рельсы к шпалам, прибили её перед воротами посольства. Таким образом они перегородили выезд из него. Сами разделись голыми и легли, накрывшись простыночкой. Поутру дипломаты проснулись и попробовали выехать по своим дипломатическим делам с территории. Не тут-то было. Дорога была заблокирована кроватью, в которой лежат голые знаменитости с плакатом типа «Остановите войну». Тут же стоят и снимают всё это заранее оповещённые журналисты. На уговоры полиции освободить проезд изобретательные артисты не поддаются, всем объясняя, что они в неглиже. К тому же в Индии очень строгое отношение к публичному показу оголённых частей тела. Так что прикасаться к ним и, соответственно, вынести, применив силу, невозможно. Запланированные деловые встречи работников посольства срываются. Средства массовой информации в восторге. Подтягиваются любопытные и явно нанятые демонстранты с транспарантами. Всё это длится до самого вечера, пока Джону с Йокой не надоедает. Или им приспичило справить физиологические надобности. Так они сорвали рабочий день посольства, привлекли к себе и проблеме кучу внимания, а также неплохо попиарились, внеся свою лепту в прекращение агрессии США. Отец говорил, что Леннон его заранее позвал освещать задуманный инцидент. Скорее всего, приглашение было принято, тут я ничего подтвердить не могу, сам в акции участия не принимал.