Григорий Распутин

– Откуда… – его голос звучал тихо, но от этого казался более весомым. – Откуда ты всё это знаешь? Кто тебе рассказал?

Я прекрасно понял по Гришкиному лицу, что мои слова о его прошлом попали в цель, но этого было мало. Нужен контрольный выстрел.

– Кто мне рассказал? – Я помолчал, делая вид, будто собираюсь с духом, затем посмотрел прямо в его прищуренные глаза. – Никто, Григорий Ефимович. Мне это… является. Во сне чаще, но иной раз так и наяву. Просто льются слова в уши, сами собою. Будто кто-то истории читает. Я смысла некоторых фраз и не понимаю даже. Умные слова. Не по моему чину.

Распутин недоверчиво хмыкнул, однако вслух ничего не сказал. Он стоял молча, ожидая продолжения.

– Я знаю не только о вашем прошлом в Покровском или о пути сюда, – говорил я, понизив голос до доверительного шёпота. – Я знаю, что ваши дочери, Матрёна и Варвара, сейчас не здесь, в Петербурге, а гостят на юге, у княгини Милицы Николаевны… И знаю, что совсем недавно, может, пару недель назад, вы снова молились денно и нощно, когда у Наследника Цесаревича Алексея Николаевича опять пошла кровь… Сильно пошла, так, что лейб-медики Фёдоров и Боткин уже руками разводили. А вы молились, и кровь остановилась. Об этом ведь почти никто не знает, кроме Государыни и самых близких, верно? Откуда бы мне, бродяжке с улицы, такое знать?

Вот теперь я увидел не просто удивление или подозрение. В глазах Распутина мелькнул настоящий шок, смешанный с суеверным трепетом. Ну… Прибить не должен, а вот сам он… Как бы удар не хватил «старца» от переизбытка эмоций.

Информация о дочерях была относительно частной, но не секретной. Зато подробности недавнего кровотечения у цесаревича и роли Григория в его остановке – это сведения, предназначенные для самого ближнего круга императрицы. Такое не просочилось бы на улицы.

Вопрос: как я попал в точку? Всё очень просто. Всего лишь сделал ставку на том, что подобные кризисы у цесаревича случались регулярно, и не прогадал.

Если верить воспоминаниям некоторых современников, это происходило с пугающей периодичностью. Поэтому сомневаться не приходилось – недавно такая ситуация по-любому была. Я же не уточнял временные рамки упомянутого «недавно». Может, месяц назад, а может, неделю. По большому счёту, я действовал наугад, но все вышло «в ёлочку».

Распутин медленно отступил на шаг, перекрестился широким, размашистым жестом. Его взгляд ощупывал меня с ног до головы, словно пытался заглянуть внутрь, понять, что я за существо.

Эх, Григорий Ефимыч, знал бы ты правду, просто охренел бы. Ну а теперь давай, родимый, не подведи.

– Видения, говоришь… – пророкотал он задумчиво, поглаживая бороду. – Сны вещие… И что же ты ещё видишь?

– Многое вижу, Григорий Ефимович, – ответил я, стараясь казаться смиренным и немного напуганным своим «даром». – Вижу людей… события разные… Туманно часто, как в дымке, но иногда ясно. Я увидел вас. Увидел, что вы – человек Божий, хоть и говорят про вас всякое… Увидел, что вы нужны семье Императора нашего, цесаревичу и всей России-матушке… И что я… я должен быть рядом. Помогать вам, чем смогу.

Я шагнул вперёд и, сделав вид, будто повинуюсь внезапному порыву (хотя, конечно же, это был чистый расчёт), бухнулся перед ним на колени, прямо на потертый ковер.

Чуть не взвыл от боли, честное слово. Во-первых, пол был словно каменный, во-вторых, моментально отозвались все побои, нанесённые Прошкой.

Как только в этой новой жизни поднимусь по карьерной лестнице, когда буду уверен в собственной безопасности, непременно разыщу приказчика и верну ему должок. Так верну, чтоб он пару недель не то, чтоб сидеть не мог, но и лежал бы с трудом. Сволочь…

– Вы Божий человек, Григорий Ефимович! Не гоните меня! Я сирота, мне идти некуда… В полиции сказали – в работный дом или на этап. А я вам пригодиться могу! Я буду вам служить верой и правдой. Дрова колоть, воду носить, за лошадьми ходить, если есть… Сапоги ваши чистить буду! А когда видения придут – расскажу всё как на духу. Может, пригодится моё предсказание. Возьмите меня в услужение, Христа ради! Не дайте пропасть! Я ить когда вас у Никанора Митрофановича увидал, сразу понял, знак это. Свыше послали. Не надо мне свой «дар» прятать. Надо рядом с вами быть.

Про сапоги, дрова и лошадей я, конечно, нагло и беспардонно врал. Этого ещё не хватало. Однако расчёт был на то, что сейчас, конкретно в данную минуту, Григорий должен увидеть напуганного парнишку, готового на всё ради возможности прислуживать «старцу».

В конце концов, если Распутин не дурак, а что-то мне подсказывает, башка у него варит нормально, не смотря на отсутствие университетов, то свою личную выгоду он должен в нашем знакомстве увидеть сразу.

Я склонил голову, ожидая его решения. В комнате повисла тяжёлая тишина, нарушаемая лишь бормотанием тётки в платке, которая шарилась по соседним комнатам, да моим собственным колотящимся сердцем.

Без ложной скромности, я рискнул всем. Теперь слово было за «старцем». Отправит он меня обратно в полицию или увидит в странном мальчишке, знающем слишком много и говорящем о вещих снах, знак судьбы и полезный инструмент?

– Воровал? – спросил он вдруг строго, будто речь сейчас шла не о судьбе Империи, на что я весьма непрозрачно намекнул, а о каких-то бытовых вещах.

– Воровал. – Пришлось согласиться.

Григорий видел меня у Никанора Митрофановича, слышал Прошкин рассказ. Да и по моей разбитой роже вполне было понятно – это я не случайно на ровном месте споткнулся.

Может, таким образом, Григорий хотел проверить, вру ли я? Начал бы утаивать воровское прошлое – точно брехун. Хотя, с другой стороны, все те вещи, которые я ему сказал, придумать невозможно.

– Больше не воруй. – Бросил он коротко и вышел из комнаты, оставив меня в состоянии недоумения.

Это как понимать? Я принят на службу?

В прихожей послышался бубнеж. Говорили двое и голоса были мужские. Судя по всему, один принадлежал Распутину, второй – Лядову.

Диалог у них вышел недолгий. Буквально через пару минут раздался звук хлопнувшей двери. И вот только в этот момент я смог облегченно выдохнуть.

Все. Похоже, моя ставка реально сыграла. Распутин оставил меня при себе. Можно расслабиться.

Глава 5

Очнулся я рано утром от холода, голода и ломоты во всем теле. Ясное дело, ни хрена не выспался.

Жесткий тюфяк, брошенный прямо на пол в темном углу комнаты, казался пыточным ложем. Ноздри уже привычно щекотала въедливая смесь запахов: пыль, вчерашний ужин (который я, кстати, так и не попробовал, потому что никто так и не предложил), густой, тяжелый дух ладана и аромат каких-то трав, пропитавший, казалось, сами стены этой квартиры.

Я разлепил веки, громко чихнул и почесал нос. Нет, так не пойдёт. С этой внезапной чувствительностью нужно что-то делать. Я не хочу везде и всюду ощущать запахи, которые лично мне вообще не впёрлись ни в какое место.

Откуда у Ваньки настолько усиленное обоняние? Он явно выходец из народа, а такое чувство, будто парниша все детство провел в семье дворян или интеллигентов. Нежный какой-то, что ли. Особенно насчет ароматов.

Я потянулся и посмотрел по сторонам. Мутный свет нехотя сочился сквозь засиженное мухами оконце каморки – бывшей кладовки или чулана при кухне. Обстановка в моем новом жилище была… никакая. Буквально. В чулане не имелось ничего, кроме набитого шуршашей соломой подобия матраса.

Да уж… Скажем прямо, не особо Распутин впечатлился свалившимся на него счастьем в виде отрока, способного предсказывать будущее. Мог бы поприличнее апартаменты выделить. Засунули в угол, как собаку. Ладно. Черт с ним. Будем считать, что все эти неудобства – временный этап.