На пути к звёздам

Ваграм Оганджанян

На пути к звёздам

Моё самое дорогое письмо

 Я только что поступал в Пушкинское высшее военное инженерно-строительное училище. Это было летом 1984 года. После успешной сдачи экзаменов нас, первокурсников, должны были перевести в учебный центр в посёлке Низино, недалеко от города Новый Петергоф.

 До меня уже сдавали экзамены двое парней из нашего города – из Степанакерта, а также мой друг детства из нашего села – Вардгес. Но, к сожалению, их баллов не хватило, и они не прошли. До сих пор болит сердце, что я не сдавал экзамены вместе с ними и не смог помочь, ведь приехал позже.

 Сначала я подал документы в Ленинградское высшее военное училище связи, но передумал после того, как провалил первый экзамен. Причина в том, что экзамены мы сдавали в учебном центре академии связи, расположенном в лесу у Выборгского шоссе, и ночевали в палатках. Я приехал из тёплого юга в лёгкой одежде, а ночи там были очень холодными. Я простудился, заболел, сильно болела голова. Спали на деревянных кроватях с широкими щелями, на которых лежали изношенные тонкие матрасы и такие же старые одеяла. Холодный ночной ветер проникал снизу до самых костей, зубы стучали, я дрожал от холода. Я попросил ещё одно одеяло, но не дали, хотя другим выдали. К тому же большинство ребят были местные и привезли с собой тёплую одежду. Я был очень расстроен и больше не хотел поступать в это училище, хотя всегда мечтал стать радиоинженером, да ещё и военным.

 Моя мама и дочь тёти – Мадлен, которые приехали со мной в Ленинград и ждали результатов экзаменов, начали упрекать меня, мол, стыдно, что подумают все, если не поступлю. Они предложили попробовать в Пушкинское строительное училище, куда сдавали экзамены наши ребята.

 Мы поехали в город Пушкин. Там условия были совсем другие: спали в тёплых казармах, что мне очень понравилось. Ночами не мёрзли. Когда я представил документы экзаменационной комиссии, они, увидев мой аттестат с общим баллом «пять», приняли их без колебаний.

 Во время экзаменов я быстро готовился и хотел сразу сдать, но многие уже знали, что я хорошо подготовлен, и просили не отвечать сразу, а помочь им с заданиями. Пока я не решал на черновиках задачи, которые просили абитуриенты, мне не давали отвечать. На клочках бумаги писали свои задания, скручивали их в шарики и тайком бросали мне. Я разворачивал, решал и обратно отправлял, а они уже между собой разбирались, чей это ответ. Я помог очень многим сдать экзамены, но, к сожалению, не своим друзьям. Потом ещё долго слышал слова благодарности от многих, кого даже не знал:

– Если бы не ты, я бы никогда не поступил, благодаря тебе я здесь…

 Экзамены я сдал на пятёрки, кроме диктанта по русскому языку – за него получил тройку. Осталось только пройти проверку физической подготовки.

 Помню, когда я взялся за перекладину, чтобы подтягиваться, мама и Мадлен, стоя за металлической оградой, внимательно смотрели на меня. Когда я подтянулся двадцать пять раз, офицер сказал:

– Достаточно! Пять!

 Мама сияла от гордости и долго потом рассказывала об этом эпизоде, сравнивая меня с другими.

 Баллов мне хватило с лихвой. После этого нас перевели в учебный центр в Низино, а мама и Мадлен вернулись домой.

 В этом учебном центре условия снова были такими же, как в училище связи: жили в полевых условиях, спали в палатках. Опять холодные ночи, опять головные боли. Хорошо хоть здесь дали второе одеяло. Для семнадцатилетних ребят условия были довольно тяжёлыми: «курс молодого бойца», утренние трёхкилометровые пробежки, спортивные соревнования и разные учебные занятия.

 Все это мне давалось не так уж тяжело, кроме одного: окружение казалось чужим, непривычным, даже невыносимым. Я сравнивал местных парней, их привычки и нравы с моими школьными друзьями и все больше разочаровывался. С каждым днём желание учиться здесь угасало, я колебался, снова и снова задумываясь, правильный ли я выбрал путь.

 В минуты душевного упадка единственной радостью были письма из дома. Я тоже часто писал, и каждый раз после этого становилось легче. Чаще всего переписывался с двоюродным братом – Вардгесом. Он часто поддерживал меня. Но однажды я получил письмо от дяди – Вазгена Овяна. Это письмо стало самым дорогим и любимым, которое я почти год носил в кармане у сердца, знал его наизусть, но в трудные моменты снова доставал и перечитывал, как священное писание.

 Вот это письмо:

 «Дорогой мой Ваграм!

 Жизнь человека часто складывается не так, как он мечтал, но в любом случае, даже в самые трудные моменты, несмотря на лишения, нужно сохранять мечту о прекрасном и возвышенном.

 Подумай: многие из наших великих предков, вопреки собственным желаниям, начинали с того, откуда восходили лишь льстецы и ничтожные подхалимы. Но эти великие люди стали великими именно потому, что имели силу воли, умели противостоять жизненным испытаниям. Без этого Толстой вряд ли стал бы Толстым, Пушкин не был бы Пушкиным, а Григор Нарекаци не написал бы своё гениальное «Плач».

 Подумай, мои удачные рассказы – это те, что рождаются из тяжёлых военных лет, когда я мечтал о таких брюках, чтобы их штанины доходили до кроя и скрывали мои залатанные ботинки. Если бы не страдания Сервантеса, если бы он не был столько лет в плену в Алжире, мы вряд ли сегодня читали бы его гениального «Дон Кихота». А ты знал, что Швейк Ярослава Гашека – это сам автор? Представь, в этом ужасном мировом конфликте он нашёл хитрый способ: притворился дурачком и насмехался над «умниками» вокруг себя, даже унижал их. Лысого генерала он спрашивал, сколько волос должно быть на нормальной человеческой голове.

 И все же твой выбор, возможно, не по сердцу, но не ошибочен – инженер-строитель, пусть и военный… Я понимаю, я сам три года служил, да ещё в строительном батальоне. У нас был главный инженер – полковник Покидаев. Какой замечательный человек! Образованный, иногда звал меня к себе домой поговорить о литературе… И читал наизусть Пушкина, «Евгения Онегина».

 Так что, дорогой, не позволяй профессии владеть тобой, лучше ты овладей профессией. Будь самостоятельным, смелым и находчивым. Старайся заводить хороших друзей – это очень важно. Одинокое дерево на опушке растёт вширь, но не может подняться высоко.

 Вообще, самое лёгкое на свете – раздавать советы и читать проповеди. Если бы проповедники сами следовали своим советам, знаешь, куда бы они дошли? А между тем один толстокожий автор книги «Полезные советы» (армянин по национальности) клевещет на наших выдающихся поэтов. Так что, сынок, я сам избегаю роли проповедника. Ты умный парень, думаю, справишься сам, без чужого вмешательства.

Всегда пиши письма – хорошее письмо тоже творчество. Что нужно? Без стеснения, без робости – пиши, лови мечту за хвост и не отпускай. Тот, кто не мечтает, не имеет ни настоящего, ни будущего. Жизнь впереди, не беда, если начало трудное: не войдя в реку или море, плавать не научишься. Кто боится упасть, не сможет долго бежать. Таков закон жизни, дорогой.

 Ну, вперёд, покажи себя!

 Обнимаю.

 Твой дядя Вазген.

 31/VIII-84 г.

г. Степанакерт»

За свою жизнь я получил и написал множество писем, но это письмо стало самым дорогим для меня. До сих пор храню его как святыню.

 Дядя был просто чудо…

3 сентября 2014 г.

Вкус разочарования

 Месячные курсы молодого бойца в учебном центре Низи́но пролетели для меня довольно быстро, но самым трудным и невыносимым было чувство тоски по дому и близким. Для семнадцатилетнего юноши, который впервые на длительное время покинул родной очаг, это было вполне естественно.

 Наконец наступил долгожданный момент – нас должны были одеть в новую военную форму. Получив обмундирование, мы с большим удовольствием пришили на плечи курсантские погоны, тщательно выгладили форму и, надев её, радостные и гордые, прогуливались по территории учебного центра. К местным ребятам приехали родители – навестить своих детей, привезли выпечку и сладости, угощали своих сыновей. Был праздничный день, тёплая летняя погода.

 На скамейке, в стороне от всех, одиноко сидел подросток, явно грустный, словно что-то случилось. Это был Андрей Шилов из соседней роты – тоже местный, из Ленинграда.

 Мне не понравилось его настроение, я подошёл и спросил:

– Что случилось?

– Знаешь, – ответил он, – сегодня у меня день рождения. Я так ждал, что родители приедут навестить меня, увидят меня в новой военной форме… Но они не приехали.

 Из глаз парня покатились слёзы.

– Андрей, не переживай, брат, они обязательно приедут! Поверь, ни одни родители не пропустят такой торжественный день своего ребёнка, тем более в день рождения. Может, задерживаются по какой-то причине, но не сомневайся – они придут, – утешил я его и пригласил в ближайшее солдатское кафе, которое мы называли «ЧПОК» (самодельная аббревиатура, означающая «Чрезвычайная помощь обессилевшему курсанту»).

 Мы зашли в кафе. Я купил всё, что там было, устроил настоящий пир с традиционным армянским гостеприимством и пытался развеселить его забавными историями.

 Через некоторое время Андрей уже и не вспоминал о своей печали и её причинах. Мы отлично провели время, и в приподнятом настроении разошлись по своим делам. Спустя некоторое время приехали его родители, он радостно побежал им навстречу. Потом пришёл к нам с фотоаппаратом (родители привезли), и ребята сразу обступили его. Все просили сфотографировать их в военной форме. Он начал фотографировать всех – в разных позах, в разных группах. Я тоже очень хотел сфотографироваться, но было неловко просить. Когда он сфотографировал всех, сел рядом со мной. Мы остались вдвоём. Я решился и попросил:

– Андрей, знаю, парни тебя уже утомили, ты устал, но если можно, сфотографируй хотя бы раз меня. Отправлю родителям, они живут далеко и не могут приехать. Им было бы очень приятно увидеть меня в военной форме впервые.

Он вдруг покраснел, сердито вскочил с места и бросил мне в лицо:

– Ну мужики, вы меня заколебали! Больше не буду, у меня почти плёнки не осталось! – буркнул он и, недовольно ворча себе под нос, поспешно ушёл.

Я ошеломлённо смотрел ему вслед и не мог сдержать своего возмущения. Неужели так тоже бывает? Неужели такое вообще возможно? В глубине юной души я впервые ощутил горький вкус разочарования.

7 февраля 2014 г.

Ночные яблоки

 В годы учёбы в училище мы иногда получали посылки из дома. Чаще всего их присылали наши друзья, учившиеся из Закавказья, Украины и Беларуси. После занятий мы открывали их на глазах у всей группы, примерно из тридцати человек, и делили всё поровну, поэтому каждому доставалась совсем небольшая часть. Обычно наши родители присылали варенье, орехи, конфеты, изюм, бастурму, суджух и другие продукты, которые долго не портились. Например, у украинцев было принято присылать свиное сало. Но поведение местных отличалось: когда они приносили что-то из дома, никогда не делились или делились лишь с ближайшими друзьями – с одним-двумя людьми.

Я был на первом курсе. Однажды к курсанту Павлу Болотову приехали родители – ленинградцы, и он принёс в казарму свёрток, который положил в свою тумбочку. После вечерней проверки выключили свет, и мы легли спать. В первый год службы нас постоянно сопровождало чувство голода – мы всегда засыпали полуголодными и всё время хотели есть. Но это было скорее психологическое, чем физическое ощущение.

Прошло много времени, в спальне воцарилась тишина – казалось, все спят. Но это было обманчивое ощущение: на самом деле многие не спали, а лишь притворялись. И вдруг среди ночи раздаются звуки чавканья. Это был Болотов: засунув голову в тумбочку, так что наружу торчал лишь его зад, он жадно и поспешно что-то ел.

С соседней кровати тихонько встал курсант Аббас Аббасов (он был талыш из Ленкорани) и украдкой подошёл сзади:

– Паша, ты чего там в одиночку жрёшь, свинья! – и с размаху пнул его ногой по заднице. Болотов вместе с тумбочкой покатился кувырком на пол, и по всей спальне рассыпались мелкие китайские жёлтые яблоки. Вся группа дружно разразилась хохотом. Ребята, словно воробьи, посрывались с кроватей и начали собирать яблоки, запихивая их в рот. Лишь один Болотов стоял и с грустью наблюдал, как его яблоки быстро исчезают.

 Даже после этого случая нам так и не удалось отучить многих наших местных друзей от их некрасивой привычки. Только на втором и третьем курсе, применяя жёсткие методы, мы добились определённых успехов…

7 февраля 2014 г.

Полезная зависть

 В годы учёбы в России самым трудным был первый год. С техническими предметами проблем не было, так как в школе я получил хорошую подготовку, и к тому же демонстрировать свои знания было несложно. Математика, физика, химия или, скажем, начертательная геометрия имели свой язык – язык формул, схем, векторов и чертежей. Их легко было представить письменно на бумаге или на доске. Другое дело – гуманитарные предметы, где важна была устная русская речь, чтобы передавать свои мысли и знания.

Мои сокурсники имели разный уровень подготовки, причём самыми слабыми были курсанты из национальных кадров, которые поступили с большими льготами из азиатских и закавказских республик. Поскольку из года в год ситуация повторялась, преподаватели не воспринимали национальные кадры всерьёз. Сразу отмечу, что я поступил не как национальный кадр, так как Нагорный Карабах был в составе Азербайджана, и только азербайджанцы из этого региона имели такие льготы. Но это уже не имело значения, поскольку обо мне тоже сложилось общее мнение, как и обо всех остальных.

С первых дней учёбы среди курсантов началась своеобразная гонка. В этом соревновании особенно усердствовали местные курсанты – Стебаков, Ставцев, Филиппов и Гирдо (тоже русский, из Абхазии). Им казалось, что они самые умные или должны быть таковыми. Однако, столкнувшись с моими техническими знаниями, они вскоре поняли, что уступают мне, и это их разозлило. Начали завидовать и вскоре нашли моё слабое место – русский язык, и стали «бить» по этому направлению.

На гуманитарных предметах часто устраивали семинары и викторины, а также вызывали к доске для ответа. Моя речь ещё не была хорошо поставлена, и, помимо акцента, у меня были трудности с правильным ударением в некоторых словах. Когда я произносил слово неправильно, они начинали фыркать от смеха и весело переглядываться. Заметив это, я начинал повторять то же слово, но уже с ударением на другом слоге – смотря на них. Если не смеялись – значит, слово произнесено правильно. Так, день за днём, урок за уроком, внимательно следя за их реакцией, я выучил русский язык настолько хорошо, что вскоре их смех сменился улыбками, а затем и вовсе исчез вместе с моими языковыми ошибками. Но зависть не исчезла – она оставалась на протяжении долгих лет…

Иногда я думаю: если бы не они, если бы не их злая зависть, я вряд ли смог бы избавиться от своих языковых недостатков. И снова убеждаюсь: нет худа без добра…

10 февраля 2014 г.

Удачная охота

 В школьные годы мой брат не проявлял особых успехов в учёбе, поэтому родители решили, что после окончания восьмого класса ему лучше будет освоить какую-нибудь профессию. Выбор пал на автошколу, где во времена Советского Союза для армии проводились курсы при ДОСААФ.

 Брат был младшим в семье. Характер у него был спокойный, он любил ухаживать за домашними животными, работать в огороде. Особенно ему нравилось разводить кроликов, а ещё он был большим любителем охоты.

 Я приехал домой на каникулы из Ленинграда. Брат только что поступил в автошколу. Я спросил у отца:

– Как учёба? Нравится ему?

– Нет, учиться не хочет, – ответил отец. – Знаки ещё не сдал, говорит, что зрение плохое, мол, с его парты дорожные знаки не видны. Пошёл я в школу, посмотрел – знаки-то большие, висят на стене. Не пойму, как он их не видит.

– И что вы собираетесь делать? – поинтересовался я.

– Думаем к врачу сводить, зрение проверить.

 Вечером брат пришёл с занятий. Не виделись семь месяцев – я очень соскучился. Была пятница.

 Отец сказал:

– Специально для тебя завтра на охоту пойдём, давно мяса дичи не пробовал.

 На следующий день отец с братом рано утром взяли собак и отправились на охоту. Вернулись вечером в приподнятом настроении – довольные и весёлые: добыли двух зайцев. Как оказалось, обоих зайцев подстрелил брат. Пока их сварили, уже настала глубокая ночь. Мы сели ужинать, и отец с гордостью рассказывал о подвигах брата на охоте. Брат радостно слушал и иногда, довольный, что-то добавлял к рассказу.

 После пары рюмок персиковой водки, которую отец сам приготовил, мысли его прояснились ещё больше. И вдруг он замолчал, посмотрел на брата и неожиданно выпалил:

– Вару́ж, ах ты, сукин сын! Ты говорил, что знаков на дороге не видишь, мол, с твоей парты плохо видно. А как же ты этих зайцев с расстояния больше пятидесяти метров заметил и попал? А большие знаки у себя под носом не видишь? – удивлённо спросил отец, с таким выражением лица, будто только что сделал великое открытие.

 Брат опустил голову, покраснел до ушей и молчал. Словно это были не его добытые зайцы.

– Ладно, ладно! – продолжил отец. – Не хочешь учиться – не учись, сам решай. Работа шофёра не тяжёлая, но если не хочешь – что поделаешь? Пойдёшь работать на стройку. Давай, наполни бокалы, себе больше не наливай – для глаз вредно…

 Мой брат сейчас женат, у него двое детей. В конце Карабахской войны, в апреле 1994 года, в Агдамском районе он был тяжело ранен в голову осколком гранаты, брошенной противником. Его срочно на вертолёте доставили в Ереван, где спасли жизнь. Получил вторую группу инвалидности. Потом её сменили на третью, а позже и третью забрали. Говорил, что поступил приказ уменьшить число инвалидов, мол, их слишком много. Работал в разных местах, но и эти работы закончились. Сейчас занимается любимым делом с детства – ведёт домашнее хозяйство.

Часто ходит на охоту и с того самого дня на зрение больше никогда не жаловался.

5 февраля 2014 г.

«Запорожец»

 Весной 1985 года распространились слухи о том, что к 40-летию Победы участникам Великой Отечественной войны-инвалидам подарят красные автомобили «Запорожец».

 Тем, кто не в курсе тех лет, поясню: это была огромная мечта советских граждан, которые годами стояли в очереди в надежде хоть как-то купить автомобиль.

 Пусть даже «Запорожец» был самой жалкой из всех советских машин, но получить его бесплатно – это было почти чудо, настоящий праздник.

 Больше всего обрадовались дети и внуки инвалидов войны, которые стали предпринимать всевозможные усилия, чтобы собрать необходимые документы и получить ценный подарок от государства.

 Эта «проблема» не обошла стороной и моего деда Гарегина, инвалида третьей степени. Он хромал из-за осколка в ступне и имел несколько сопутствующих заболеваний.