Этой зимой…

– Пусть судьба решает, чего мы достойны. Отдать свою жизнь на бессмысленной войне или греться под лучами солнца в тылу., -он протянул руку Виктору.

Виктор молча пожал её в ответ. Рука товарища была тверда. Этот жест успокоил его внутреннее волнение. Он пригласил Валентина на улицу.

Они вышли и встали у входа. Как обычно, Валентин закурил и предложил Виктору закурить, но тот отказался. Морозный воздух сегодня был особенно обжигающим. Казалось, он пытался забрать всё тепло разгоряченного волнением тела. Валентин кивнул и выдохнул густой клубок дыма. Клубок завис в воздухе, будто бы замёрз, срастаясь с этой зимой. Теперь он тоже её часть. Мороз добирался до внутренностей Виктора, будто хотел забрать его себе. Хотел сделать его своей частью. Но Виктор не отдавал своё тело во власть зимы, нет. Теперь он был полон решимости.

По территории лагеря бегали люди. Ротный и его сопровождающие медленно осматривали лагерь, проверяли технику. Вдруг он остановился, сделал последнюю пометку в своём блокноте. Казалось, скрип карандаша застыл в воздухе. Это был финальный штрих. Жребий брошен, выбор сделан. Прогремело объявление.

– Каждый, кто может встать и идти самостоятельно – выходите на улицу.

Из шатра вышло с десяток людей. Кто на своих двоих, кто на костылях. Двое человек медленно шли, поддерживая друг друга. Все выстроились в ширенгу. Виктор и Валентин встали в конце. Ротный объявил:

– Все, к кому я подойду, должны сказать мне своё имя.

Он стал проходить мимо строя. Люди на костылях, неспособные передвигаться самостоятельно сразу отсеивались. Осталось четверо. Ротный записал всех и медленно стал проговаривать имена, проводя перекличку.

– Георг!, -низкорослый, но крепкий мужчина, шагнул вперёд и отдал честь. Он был уверен в себе и своей миссии. Казалось, это идеальный солдат. Бесстрашный и сильный.

– Фёдор! -вышел совсем молодой солдат. Он сделал шаг, но колени его подогнулись. Он судорожно выдохнул, а затем будто собрал в кулак последние остатки воли и выпрямился. Губы его словно произносили какую то молитву.

– Виктор! -Виктор вдохнул леденящий воздух и сделал шаг. К этому моменту его волнение полностью пропало. Остался только один враг. Мороз.

– Валентин! -гордо подняв голову, он вышел из строя и кивнул ротному. Ротный узнал его и подозвал к себе.

Остальные, словно загнанные звери, поспешили спрятаться в шатёр, избегая взглядов. Кто-то украдкой крестился, кто-то опустил голову, делая вид, что его здесь нет. Валентин вернулся к Виктору. Он проронил лишь два слова:

– Едем. Собирайся.

Они вместе направились к госпиталю и стали собирать свои вещи. Виктор сложил свою чистую одежду, почистил грязное белье о снег и оставил на пару минут у лампы, просохнуть. Взгляд его упал на письма от матери. Он взял их в руку, провел по ним пальцами. Мягкая бумага передавала тепло маминых рук. Тепло дома. Каждая шероховатость словно бороздка на виниловой пластинке. Что-то было записано в эту бумагу, чьи-то чувства, эмоции… Запах бумаги смешивался с чем-то ещё. Будто бумага впитала ароматы родного дома…

Этого не может быть, прошло слишком много времени. Виктор отогнал воспоминания, стараясь сохранять рассудок в порядке. Он сложил письма в сумку и что-то внутри него дрогнуло. Он держит их в последний раз?

Нет. Он ещё миллион раз перечитает их, а после войны вернётся домой. Живой, счастливый. Вернётся к своей семье. Сядет на крыльце родного дома, откроет последнее письмо и улыбнётся. Разве может быть иначе?

Сумка собрана, шнурки затянуты. Виктор провёл рукой по сапогам, стирая въевшуюся пыль. Он уже и отвык от тяжести этой обуви. Он вернётся домой, он обещал матери. Сапоги твёрдо ступали по чищеной земле внутри шатра. Постепенно уверенный стук берцев сменился скрипом снега и в лицо ударила свежесть. Такая приятная, но в то же время убийственно холодная. Она выжигала глаза, сжирала слизистую носа… Воздух был слишком чистым. Такой воздух бывает перед страшной грозой. Он ещё мог развернуться, спрятаться в тепло шатра, прикоснуться пальцами к бумаге и отдаться грёзам. Но шаг был сделан. Один, другой. Решение принято. С каждым шагом тепло оставалось всё дальше позади. Снег всё сильнее сковывал движение ног, словно искушая его остаться. Цеплялся за сапоги, тянул его назад. Виктор не поддавался. Он шёл к машине и мир всё больше погружался во тьму. У самой машины кто-то курил, рядом валялась окурок, примёрзший к земле, а чуть дальше – пятно крови, засыпанное снегом. Снова мешки с песком для укреплений. Снова трясущийся грузовик. Снова война. Он кинул последний взгляд в сторону лагеря и машина тронулась. Лагерь тонул в сумерках. Свет ламп дрожал в холодном воздухе. Он ещё мог запомнить его таким – прежде чем дорога сотрёт всё. У него осталось одно – ещё один шаг вперёд.

Глава 3

Пыльный грузовик трясся по пустоши. Четверо солдат, небольшая компания избранных, коротали время играя в карты. Валентин снова оставался победителем, по дружески добро посмеиваясь. Все оживлённо болтали. Один только Георг хранил мирное молчание, изредка реагируя на исход карточной партии. Он никогда не отвлекался от игры. Только поглаживал винтовку, словно пытаясь её убаюкать.

Грузовик ревел, словно старый зверь, уставший от постоянной службы. Колёса увязали в грязи, то и дело подбрасывая путников на жёстких скамьях. Воздух в кузове был тяжёлым. Смесь пота, дыма и запаха железа. Каждый понимал, что будет впереди, но никто не решался об этом заговорить.

Валентин с лёгкостью тасовал карты, это было его единственной заботой. Складывалось ощущение, что он совсем не думал о плохом. Он думал только об игре.

Георг же в перерывах всматривался во тьму вокруг машины. Будто что-то выжидал. Что-то, на что ему придется навести свою винтовку и выпустить патрон. Снова убить. Его пальцы легко скользили по дереву винтовки, а глаза цеплялись за каждую тень за пределами кузова. Он уже знал, что чаще всего смерть приходит именно так – из темноты.

Они ехали и разговаривали, играли в карты, делились историями из жизни. Каждый постепенно раскрывался, и они становились настоящей командой.

Виктор рассказывал о своих мечтах и планах на будущее.

– Разве можно сейчас что-то планировать?, -Фёдор выкинул огарок сигареты за борт. Дымный след очертил траекторию полёта.

– Если ты действительно этого хочешь, ты обязательно сможешь. -как всегда серьёзный, Георг ни на секунду не отвлекался от тьмы. Он сам себя назначил дозорным и чётко выполнял свою задачу.

– А знаете, -Валентин приподнялся, чтобы отдать карты Виктору, сидевшему напротив, -когда всё закончится, я приеду домой. К своим детям, к жене… Я крепко-крепко обниму их, поцелую, а на утро пойду искать работу. Чтобы забыть обо всем, что было здесь… А вы чего? Чего хотите после войны?

Виктор почесал голову и сказал:

– Когда я вернусь, я пойду учиться. Я потратил слишком много времени здесь, теперь мне некем работать, я умею только стоять в строю…

– Не такое уж и плохое умение, всегда можно устроиться в полицию. – Отшутился Валентин и перевёл вопросительный взгляд на Фёдора и Георга.

Фёдор поймал его первым и стал говорить:

– Я бы хотел просто отдохнуть. Приехать домой и отдыхать, лежать на траве, любоваться мирным небом. Читать книги, думать на глубокие темы. А может, стал бы художником, Писал бы картины, умер бы в бедности, а потом, лет через сто, мои внуки стали бы богатыми. Ну, как это всегда бывает с людьми искусства.

Отряд хором посмеялся, и воцарилось молчание. Все ждали, что скажет Георг, но никто не решался его окликнуть.

Георг, казалось, не слышал их. Он всё так же внимательно вглядывался в темноту, сжимая винтовку.

– А ты, Георг? – осторожно спросил Виктор.

Тот молчал ещё несколько секунд, словно размышляя, стоит ли вообще говорить. Потом, не отрывая взгляда от дороги, негромко произнёс:

– Хочу завести собаку.

Все переглянулись.

– Собаку? – переспросил Валентин, подаваясь вперёд.

– Да, большую. Чтобы была рядом. Чтобы понимала меня без слов. – Георг на мгновение замолчал, потом добавил: – Может, это глупо.

– Да нет, наоборот, – усмехнулся Фёдор. – Пока мы тут про великие вещи рассуждаем, ты думаешь о самом правильном.

– Собаки вернее людей, – сказал Виктор, задумчиво поглаживая письма в кармане.

– Вот именно, – кивнул Георг.

– А что бы ещё ты хотел сделать?, – Валентин всё ещё хотел узнать о его грандиозных планах.

– Больше ничего.

Разговор затих. Грузовик трясся всё сильнее, будто хотел сбросить их обратно в прошлое. Каждый новый толчок машины кидал их из стороны в сторону. Сама Земля пыталась сбросить машину со спины. Грузовик нёс их на своих плечах, нёс в неизвестность. Мимо мелькали горы, редкие леса, умершие поля. Чем ближе они подъезжали к линии огня, тем больше земля походила на Луну. Кратеры всё чаще появлялись на горизонте, выжженная земля окружала руины старых деревянных домов… Война во всей её красе. Кровь на снегу, разрушенные дома. Когда-то в них жили люди. Целые семьи. У них были свои дела, свои заботы. Чьи-то мамы вставали рано утром и готовили семье еду. Чьи-то отцы шли на работу. Чьи-то дети бежали в школу, получать знания… Теперь всё это разрушено. Не было больше ни семей, ни спокойной идилии. Из кучи грязного снега торчала детская игрушка – мишка с оторванным ухом. Когда-то он был символом радости и спокойствия… Все молча занимались своим делом. Кто-то смотрит прямо, пытаясь привыкнуть, а кто-то просто молчит, сжав кулаки.

– Дерьмовое место, – пробормотал Фёдор, нервно теребя пуговицу на шинели.

– Привыкнешь, – ответил Валентин, не отрывая взгляда от дороги.

Грузовик подпрыгнул на очередной выбоине, и Георг инстинктивно схватился за винтовку, крепче прижимая её к себе. Он молчал, но взгляд его говорил за него: он уже был здесь. Уже видел подобное.

Виктор смотрел в сторону, где-то на горизонте застыли обгоревшие деревья, одинокие, словно призраки прошлого. Он пытался представить, какими они были раньше: зелёными, живыми, шумящими на ветру. Но сейчас ветер гнал по полю только пепел.

– Скоро будем, – объявил шофёр, перекрикивая рёв двигателя.

Никто не ответил.

Впереди показались силуэты укреплений. Рота прибывала в новый дом – временный, но, возможно, последний.

– Приехали, – ротный рявкнул во всё горло, растормошив спящих солдат. Он выпрыгнул из кузова и закурил. -Выбирайтесь, устраивайтесь потихоньку.

Он уже был здесь и ему не нужно было раскладывать вещи. У ротных не бывает отпусков. Виктор поднялся и стал выбираться из машины. Винтовка, сумки… Солнце слепило глаза, отражаясь от снега. Они даже не заметили, как степь сменилась редким лесом. В целом, лагерь казался очень спокойным. Вокруг деревья, тишина. Пели какие то птицы. Всё было подозрительно тихим. Валентин тоже чувствовал это. Он вышел следом, зевнул и бросил, – Здесь даже слишком спокойно.

От прежнего весельчака не осталось и следа. Теперь это был опытный, рассудительный вояка. Солдаты, уже прибывающие в расположении части, спокойно готовили аммуницию. Кто-то снаряжал магазины, кто-то начищал винтовки. Они готовились к бою. Никто не замечал новоприбывших. Фёдор потягивался, осматривая местность. Он искал место, чтобы присесть. За спинами зашумел мотор – грузовик отгоняли поодаль от лагеря.

– Верное решение, – подметил Георг, – грузовик отлично видно с самолёта, особенно когда он стоит среди редких деревьев.

Виктор не мог расслабиться. Он всё ещё помнил, как жестока война. Он растерянно оглядывался, прикидывал лучшее место в лагере, чтобы занять своё место.

– За мной, – Ротный прервал их рассуждения, – Я покажу вам ваши места в блиндаже.

Он повёл их вглубь леса. Казалось бы, всего пару метров, но деревья настолько хорошо скрывали казарму, что Виктор даже не понял, куда они идут. Лес создал настоящее убежище для солдат. Они спустились, вошли в помещение. Пахло землёй и потом. На столе стоял чей-то забытый чай. Он покрылся блестящей плёнкой. Над столом болталась какая-то лампа. Её света критически не хватало, чтобы осветить всю казарму. Лежали чьи-то смятые спальные мешки. На кроватях висели старые шинели, брошенные своими хозяевами. А может, их хозяева не вернулись. Всякое бывает на войне…

Одно из таких мест, с висящей шинелью, досталось Валентину. Он вопросительно глянул на ротного и он ответил:

Не обращай внимания. Это дань уважения павшим. Неделя траура пройдёт, шинели снимут и закопают где-нибудь в лесу. Наша традиция…

Валентин осторожно, чтобы не сбросить шинель, опустился на своё место. Под кроватью напротив стояли чьи-то ботинки. На деревянной стене землянки были вырезаны ряды инициалов. Часть царапин была совсем свежей. Валентин понял – смерть здесь есть часть жизни.

Он подходит к стене, проводит пальцами по инициалам. Шершавое бревно словно отзывается в ответ на тепло человеческой руки. Вдруг кто-то касается его плеча. Пальцы машинально сжимаются, словно он держит винтовку. Он вздрагивает и поворачивается назад.

Это был Георг. -Ты ведь тоже не первый раз в таком месте. Я это вижу.

– Да, я не первый год на фронте. Я видел многое.

– В этом мы с тобой похожи, -Георг протянул ему руку, а второй хлопнул по плечу. В блиндаж ввалился Фёдор. Едва не упав, он громко заявил, что поскользнулся на лестнице. Фёдор зацепил головой лампу и та, качаясь, стала отбрасывать причудливые тени на стенах казармы.

Старые солдаты засмеялись, помогли Фёдору подняться и показали, где будет его место. Он ещё с минуту повозмущался, что ступеньки скользкие, потолки низкие и перины не мягкие, но его уже никто не слушал. Валентин искал глазами Виктора. Он приметил его сумку, брошенную на койку и мокрые следы, ведущие к выходу. Когда они входили, пол был сухим. Валентин направился на улицу, к остальным в лагерь. Его охватило холодным ветром. Деревья без листвы спасали от глаз, но не от мороза. Откуда-то тянуло костром и табачным дымом. Следы вели к центру лагеря. Валентин вышел из зарослей и увидел Виктора, курящего вместе с двумя местными солдатами. Они что-то оживлённо обсуждали, но он не спешил вмешиваться. Вместо этого он медленно прошёлся вокруг и просто послушал, о чём говорят люди.

Кто-то спорил, какой сегодня день недели:

– Держу пари, сегодня понедельник. Иначе и быть не может, у меня всегда по понедельникам ломит руки.

– Иди к чёрту со своими руками. Говорю тебе, сегодня четверг.

Они сидели у костра, разминая окоченевшие ноги. Солдат, уверявший что сегодня понедельник, подкручивал седые усы и забивал трубку. Второй же, напротив, был молод. Он без остановки теребил пуговицу на шинели, словно пытаясь ухватиться хоть за что-то стабильное. Поразительно, как же война стирает границы между людьми. Они могли бы спорить так днями напролёт, если бы только война дала им величайший дар – забытье… Рядом с ними сидел ещё один солдат, но он молчал. Просто сидел и рассматривал то старика, то молодого солдата. Он слушал их бессмысленный спор и улыбался, поглядывая на свои наручные часы. Вдруг он поднялся и сказал:

– Суббота.

– Что?, – старик и парень хором переспросили у него.

– Сегодня суббота, – повторил он и с гордостью показал на часы, – офицерские, никогда не врут!

– Суббота…, – подумал Валентин. -Хороший день, чтобы отдохнуть… В мирное время он бы сидел с семьёй, пил чай из большого фарфорового чайника. А здесь – дым костра, седые усы и часы, которые зачем-то продолжают отсчитывать войну. Он продолжал свой медленный путь, и вот уже был совсем близко к Виктору. Солдаты обратили на него внимание и он протянул им руку.

– Валентин, – дежурная фраза при знакомстве. Просто представься и люди уже будут расположены к тебе.

Собеседники протянули руки в ответ и тоже представились.

– Извиняюсь, что прервал ваш разговор, но не могли бы вы кратко ввести меня в курс дела?, – солдаты переглянулись, словно решая, кто будет рассказывать. Спустя секунду молчания, старший заговорил.

Его голос был низким и хриплым, словно всю свою жизнь он курил не переставая. На его лице прослеживалась усталость.

– Враг ведёт войну на истощение. Регулярно обстреливают наши позиции, мы уже устали постоянно переезжать… – Он тяжело вздохнул, обвёл лагерь рукой.

Валентин достал сигарету и закурил. Дым неспешно поплыл вверх, смешиваясь с дымом от костра. Всё здесь пропахло гарью – воздух, одежда, даже воспоминания.

Он ненадолго погрузился в свои мысли:

– На истощение… Значит, они здесь как дрова в печи – горят, пока не останется лишь пепел.

Старший солдат продолжил говорить:

– Только вчера поставились здесь. Нашли старую землянку в лесу и обосновались там. Сегодня ночью ожидаем новую атаку. Если есть время, лучше спите сейчас.

Они молча постояли, докурили и разошлись по своим делам. Окурки терялись в снегу, расплавляя под собой белое покрывало и утопая в нём. Валентин и Виктор направились обратно в казарму.

Фёдор и Георг уже отдыхали на своих койках. После лавок грузовика тонкие перины казались самыми мягкими на свете. В воздухе царило напряжение. Ночь ещё не пришла, но её уже ждали.

Виктор убрал сумку под кровать. Он хотел бы перечитать письма, но был слишком утомлён после переезда. Глаза закрылись сами собой.

Марк уже ждал Виктора на их месте, под дубом. Персиково-розовое небо несло белые облака. Они плыли безмятежно, казалось бы, медленно, но точно шли вперед. Они никогда не торопились. Время для них не существовало. Марк мечтал о чём-то своём, лёжа среди ковыля. Со стороны можно было подумать, что ковыль качал его на ветру. Виктор присел рядом, подбираясь поближе к Марку. Он смотрел на облака, которые лениво меняли форму, и чувствовал, как в груди с каждым вдохом разливается тепло. Этот момент был таким далеким от всего, что ждало их. Марк повернулся, заметив его, и улыбнулся.

– Ты выглядишь как человек, который не был в армии, – шутливо сказал он, глядя на Виктора с нескрываемым облегчением. – Где ты был все это время?

Виктор рассмеялся, глядя на его лицо, полное забот. Этот момент был настолько… живым. Чистым. Всё то, что казалось важным тогда, было безвременно и туманно. Они не были солдатами, не было никакой войны. Они просто были там, вместе, среди трав и простого, неизменно меняющегося мира.

Виктор заметил, как Марк тихо коснулся своего виска, задумчиво глядя вдаль.

– Почему ты всегда смотришь на небо? – спросил Виктор, глядя, как его друг как-то по-особенному втягивает воздух.

Марк улыбнулся, но что-то в его глазах изменилось.

– Я не знаю, – ответил он. – Мне всегда казалось, что небо… оно всегда остаётся таким, как есть. В отличие от всего остального.

Воцарилось молчание. Виктор решил просто насладиться моментом. Когда ещё у него будет такой день? День, когда просто можно лечь на траву, греясь в лучах солнца. День, когда можно просто помечтать.

Вдруг Марк заговорил:

– Как ты думаешь, что ждёт нас впереди?

– Не знаю, я ничего не могу сказать. Слишком многое изменится перед тем, как наступит то самое будущее… Слишком многое. Никогда нельзя сказать точно, что будет впереди. Виктор задумался ещё больше, но не смог подобрать ни одного слова.

– А знаешь, я недавно встретил одну девчонку. Марию. Она выглядит невинной, как ангел и держится статно, как самая богатая в мире аристократка.

– Вот это ты попал, друг мой, – Виктор хлопнул Марка по плечу так, что эхо после удара разошлось по округе. – Не испорть такую девушку!

Друзья захохотали. Марк поднялся и побежал вперёд, широко раскинув руки. Зелёное море захлёстывало его, ветер сбивал с ног. Виктор бросился за ним, смеясь и крича ему какие-то забавные ругательства. Он нагнал Марка, толкнул его и они вместе покатились по траве. Совсем как в детстве. Такие моменты всегда возвращали их в то время, когда не было ни работы, ни учёбы, ни переживаний. Настоящее счастье. Оно заставляло светиться их глаза, оно грело их сердца и души.

Река, протекавшая рядом, шумела сегодня по особенному. Это был не просто шум, это была настоящая песня.

Спи, засыпай, милый мойПокрывалом опустится ночьСпи, засыпай, будь спокоенРядом с тобой так тепло

Виктор и Марк шли вдоль реки. Вечер заставил их направиться домой. Звёзды горели так ярко, что заменяли солнце. На улице было совсем светло. Они шли и болтали о чём-то своём. О своих мечтах, переживаниях. О чём-то, что перестаёт быть для человека доступным, когда он взрослеет. Я бы хотел передать вам то, о чём они говорили, но, боюсь, сам не понимаю. Это что-то очень личное, понятное только для них двоих. В таких моментах заключалось их счастье.

Виктор зашёл домой. Из кухни шёл аромат каких-то блюд. Звенела посуда, был слышен шорох деревянной лопатки о сковороду. Дома всё спокойно. Мать готовит, сёстры бегают с какими-то игрушками… Всё, как всегда. Он прошёл кухню, быстро поздоровался с матерью и направился на второй этаж. Сёстры, Виктория и Анна, бросились к нему обниматься. Они были не сильно младше него, но ещё не вошли в тот возраст, когда человек становится серьёзнее и суше. Виктор улыбается, гладит их по волосам. Странно, они не виделись всего пару часов, но он так скучал…

Они позвали маму. Она увидела эту картину, захохотала и тоже пошла всех обнимать. В этот момент Виктор понял – нет ничего ценнее семьи… -Если бы меня не было год, вы бы меня, наверное, вообще никогда не отпустили!, – он всё ещё улыбался, смеялся. Потом отпустил руки и пошёл к себе. Скинул неудобную рабочую одежду, переоделся в пижаму. На кухне его уже ждали. Все сидели, о чём-то оживлённо говорили. Виктор просто вернулся домой, но у него было ощущение, словно он не был там десятки лет. Долгих-долгих лет… Он очень скучал по домашнему уюту.

Анна, как всегда, взяла себе самую большую тарелку. Она была самой маленькой и Виктор никогда не понимал, куда ей столько еды. «-Растущий организм», – подумал Виктор и сел на своё место. Мама наливала всем чай и всегда клала одно и то же количество сахара. Дождавшись, пока она отвернется, Виктория быстро взяла сахарницу и добавила себе ещё столько же.

Она поймала на себе взгляд брата, хитро улыбнулась и поднесла палец к губам, как бы прося его никак не реагировать.

– Опять жульничаешь!, – Анна тоже заметила движение Виктории и захихикала. Один Виктор понимал, что мама прекрасно знала про сахар. Она просто ничего никогда не говорила. Сахара было много и если детям так веселее – пусть балуются. Она лишь стояла, готовила и напевала:

Спи, засыпай, милый мойПокрывалом опустится ночьСпи, засыпай, будь спокоенРядом с тобой так тепло

Кухня заливалась теплым приглушённым светом от газовых ламп. В их свете всё казалось таким оранжевым и тёплым, будто каждая деталь интерьера могла согреть твои руки. Виктор прислушался. Только звон ложек о чашки. Никакого воя, никаких взрывов… Он дома. -Как всё таки хорошо здесь, а, мам?, – Он не успел развернуться, как почувствовал ее нежные руки на своей голове. Она поправляла его волосы.

– Здесь хорошо, только когда все вы рядом… Ты так похудел. Совсем ничего не ешь на своей работе!

Виктор только улыбнулся. Он не хотел спорить с мамой. Ему просто было хорошо. Так хорошо, как никогда раньше не было. Её руки убирали его волосы за уши, чесали макушку и затылок… Сёстры о чём-то спорили, наверное, о своих книжках. Он никогда не понимал этих книжек, какие-то они слишком женские. Мама прошла и села на своё место. Теперь они все были вокруг стола. Они разговаривали. Виктор говорил о своей новой работе, девочки о новостях в школе, мама просто молча слушала. С возрастом Виктор стал понимать, почему она всегда молчала. Он не мог описать это словами, но в её глазах было что-то. Что-то, показывающее, что такие моменты для неё безумно важны. Счастливая семья, здоровые сытые дети… Это всё для неё было намного важнее, чем своё собственное здоровье. Она сидела, сложив ногу на ногу. Такой образ мамы Виктор запомнил на всю свою жизнь. Казалось, в свете ламп она была самой красивой женщиной на свете.

Виктор всегда восхищался её силой, её красотой. Эта женщина днём работала, а утром и вечером была самой лучшей мамой в мире. Иногда он даже не понимал, как ей всё это удаётся. Она незаметно вздохнула, улыбнулась и оперлась головой об руку. Только сейчас он стал понимать, насколько она устаёт. Но даже несмотря на это она сидит и улыбается. Она тоже была счастлива, как и дети. Мама осматривала их, задерживая взгляд на каждом, словно пыталась запомнить их такими. Будто фотографировала их глазами.

В её взгляде промелькнула тревога, когда она вновь посмотрела на Виктора. Но, может, ему просто показалось. На кухне стоял аромат роз – любимые мамины цветы. Откуда-то из печи летел тонкий запах булок. Они всегда готовили булки по субботам. Вдруг откуда-то в дом ворвался запах гари. Будто разом закурили сто сигарет. Он оплетал всю кухню, жёг глаза. Виктор снова услышал песню. Хор низких мужских голосов.