Среди чужих страниц

От этой беседы остался неприятный осадок. Ей было жаль Дмитрия Алексеевича. Она ругала себя за слишком развязное поведение с ним и дружбу, которая могла дать надежду. Надо быть аккуратнее.

Надо быть аккуратнее…

К концу рабочего дня она была даже рада, что Королёв проигнорировал ее предложение. У нее было не все в порядке с нервами. Мало ли что человек может наговорить в такой сложной, волнительной и напряженной ситуации. Он все понял.

Но втайне от рассудка к Ирен неконтролируемыми вспышками возвращались воспоминания о проснувшемся влечении к Королёву. Она прокручивала в голове его жесты, взгляды и слова. Воспоминания не находили причину, по которой Королёв ответил молчанием на ее предложение. Он понял, что она предлагала. В этом не было сомнений. Скорее, сама Ирен не совсем понимала, что могла дать.

Ирен настойчиво уговаривала себя радоваться тому, что ситуация не получила никакого продолжения, и упрямо не замечала своего разочарования. Этот сложный психический процесс приводил ее нервную систему в состояние нарастающего напряжения.

Несколько раз она набирала Таню, хотела высказать все, что думала на ее счет, но та не брала трубку. Необходимость выговориться, воронка эмоций и мыслей выжимали Ирен, как центрифуга – белье. Таня ни в чем не была виновата, но Ирен казалось, что та виновата во всем! Ирен вспомнила, что по средам у подруги тренировки, и до восьми вечера она точно не ответит.

Ей пришла в голову прекрасная идея: отправиться в клуб самой. Убить сразу двух зайцев: поужинать в баре клуба свежевыжатым морковным соком и, как снег на голову, свалиться на Таню без предупреждений.

Ирен схватилась за эту идею, как за спасительную соломинку. Не взглянув в зеркало, она вылетела из офиса и промчалась по коридору к лифту, по пути натягивая длинное шерстяное пальто. В лифте она переминалась с ноги на ногу, проигрывая в голове фразы, которые будет выплескивать на Таню. Ее видимое спокойствие и выдержка трещали по швам, в пространстве, где ее никто мог видеть, она дала волю эмоциям: то морщила лоб, то хмурила брови, то удивленно пожимала плечами, придавая красочности своему внутреннему монологу. Ирен даже не сразу заметила, что приехала на первый этаж и двери открылись.

На выходе из лифта она врезалась в Королёваи, не поняв, что произошло, остановилась, как вкопанная, наверное, с самым нелепым выражением лица, на которое была способна.

– Вы? – только и удалось выдохнуть ей.

– Я. Я давно жду, когда закончится рабочий день в организации, где дисциплина хромает по всем пунктам. Я уже подумал, не заточил ли вас айтишник в специальном чулане для сотрудников, просматривающих горячие ролики на рабочем месте, – он улыбнулся.

Но Ирен не смогла улыбнуться в ответ, только хлопнула пару раз глазами. Она была сражена его неожиданным появлением.

– Я обдумал ваше предложение. Помните, днем вы кое-что мне предлагали? – Артём Сергеевич спрашивал, как бы не интересуясь ответом.

Он выбрал тон, которым Ирен говорила ему днем: «Какую благодарность вы хотите от меня? Вы вправе требовать награду…» Ирен это считала и по интонации, и по усмешке в глазах. «Ты не готова. Беги!» – мелькнуло у нее в голове. Мелькнуло и исчезло.

Она не могла выговорить ни слова. Не могла сдвинуться с места.

Все окружающее ее пространство казалось незнакомым, как бы нереальным. Какой-то чужой сумрачный вестибюль, неприветливые, залитые сизым дождем большие окна, похожие на пустые витрины. И Королёв выглядел не как Королёв. Он был не в костюме, а в джинсах, коротком пальто-пиджаке, толстовке с капюшоном под ним и в высоких ботинках. В этой одежде он казался моложе лет на десять. Из черт лица исчезла строгость, живые глаза блестели юностью. На фоне потемневшего холла он сиял, как персонаж из мультфильмов Диснея – неестественно ярко.

– Вы умеете держать слово, Ирина Александровна? – прищурясь, спросил он, игнорируя ее остолбенение.

– Да, – почти беззвучно ответила Ирен.

В то же мгновение Королёв по-хозяйски взял ее за тонкие пальцы и повел на улицу. Она не могла сосредоточиться и решить, что делать дальше. Не могла понять, что она чувствует. Вернее и честнее сказать: не могла разрешить себе радоваться.

Около входа был припаркован большой автомобиль, заляпанный грязью. Королёв открыл дверь со стороны пассажирского сиденья и пригласил Ирен сесть, галантно поддержав ее за руку.

– Куда мы поедем? – пристегиваясь, спросила Ирен.

– Всего лишь на мойку, – Королёв посмотрел на нее мягким, но цепким взглядом и, обойдя машину, сел за руль.

Ирен никогда не была на автомойках. Ей представилась маленькая уютная забегаловка около ангара со шлангами, где они пьют кофе и смотрят друг на друга через пышную пену взбитых сливок, пряча лица за белоснежными чашками. План Королёва показался ей забавным.

– Ты составишь мне компанию. Скучно одному. Я купил тебе капучино и сэндвич. Или не голодная?

Оказалось, у него был другой план.

Ирен была голодная. Но в первую очередь выделила из сказанного местоимение. Он сказал ей «ты»… «Ты» сработало, как рубильник, включивший в Ирен состояние какого-то вызывающего, протестующего против собственных правил бесстыдства, которое ощущалось еще днем, когда она пялилась на Королёва в офисе.

Это состояние позволило ей принять радостное биение своего сердца. Она осторожно улыбнулась краешком губ, который в этот раз не онемел. Ирен плавно опускалась в необъяснимое раскрепощение, в котором вдруг услышала свое тело: ему хотелось есть и пить, нейлон блузки на рукавах неприятно колол кожу, ноги вместо капрона мечтали о мягком трикотаже и шерстяных носочках, удобное кресло расслабляло и призывало закрыть глаза. Она хотела перестать думать о всех тех вещах, которые уже нельзя было изменить. И еще захотелось почувствовать в сладкой полудреме прикосновения горячих рук Артёма Сергеевича. Ирен показалось, что она сама стала ярче.

Она взяла стаканчик и большую, источающую аппетитный аромат коробку с горячим сэндвичем и вдруг ощутила такой голод, как будто не ела несколько дней. Она вспомнила, что пропустила обед и полдник.

– Можете звать меня Ирен, – раскрывая коробку, предложила она.

Обычно Ирен не ела с чужими людьми и на первых свиданиях. Аппетит в такие моменты пропадал напрочь. Но сейчас она с удовольствием откусила нескромный кусок бутерброда с сочной начинкой. Ей было вкусно. К чему она точно была готова, так это к поеданию подкопченной курицы с листьями салата.

Королёв долгим задумчивым взглядом посмотрел на Ирен. Не смог сдержать улыбку, когда она с неприкрытым наслаждением откусила большой кусок. Он ответил не сразу.

– Ирен… Тебе идет это имя.

– Я знаю.

Глава 4

Дом встретил Ирен мерным тиканьем больших деревянных часов в прихожей. Ей казалось, что она вернулась глубоко за полночь, но часы показывали всего без пятнадцати девять. В ушах до сих пор звучал шум воды, струи которой обрушивались на корпус машины, она помнила запах салона и как запотевшие окна медленно яснели от горячего воздуха, идущего из сушилки. Там она ничего не замечала: казалось, что все ее существо было сфокусировано только на руках и взгляде Артёма Сергеевича. Сейчас в голову стали медленно, как парусники, вплывать воспоминания: чуть горьковатый запах новой резины, гул настойчивых струй, легкое покачивание машины от напора воды, приглушенный бит из стереосистемы, мягкая кожаная обшивка салона, смятый бумажный стаканчик и спортивная сумка на заднем сидении…

Ирен откинула голову назад, оперевшись о закрытую входную дверь.

Было так хорошо и так плохо одновременно…

В ее голове созрело три решения.

Первое: она никому не расскажет о том, что случилось сегодня вечером. Это будет ее первая настоящая тайна. Никаких обсуждений с подругами, даже с Таней, от которой, кстати, она пропустила аж четыре звонка. Еще совсем смутно Ирен ощущала непреодолимое желание защитить эту встречу.

Второе: она расстанется с Андреем. Она даже не хотела начинать лгать себе, что случившееся в мойке не имело значения. Королёв мгновенно вытеснил из ее головы и сердца всех мужчин. Ирен нужен только он или вообще никто. Притворяться она будет не в состоянии.

С Андреем они встречались уже около пяти лет: их отношения, завязавшиеся еще в школе, плавно развились в нечто большее, обещающее стать новой ячейкой общества. Андрей был красивым парнем, с хорошими манерами и отличным чувством юмора. Природа, создавая его, не пожалела материала и с любовью вложила в него уйму положительных качеств. Еще на практике его, перспективного инженера, пригласили на постоянную работу на автомобильный завод, последние два курса он заканчивал заочно. Должность инженера по сборке автомобилей был надежным местом. Да и сам Андрей был очень надежен и устойчив. Иногда Ирен казалось: если он что-то запланировал, то его решение не сможет изменить даже потоп.

Ирен была счастлива с Андреем. Но Королёв вдруг распахнул перед ней какую-то запретную дверь, и то, что она увидела за этой дверью, больше давало наслаждаться надежностью. Ей было противно думать о надежности, о совместных пробежках по утрам в воскресенье, об обязательных поездках субботними вечерами с мамой Андрея на природу или культурных походах в музеи. Ей стала противна мысль о семейной жизни и о давно запланированной свадьбе.

Ирен вдруг осознала, что не любила никого прежде. И счастлива не была. Она находилась в надежных руках, и от этого заточения в запланированной, не могущей не случится реальности, она начала медленно умирать.

Она не влюбилась в Королёва, нет. Еще не влюбилась… Но совершенно точно знала: она никогда никого не любила.

А сейчас, а сейчас… Ирен застонала от необъяснимой пульсации в висках.

Она почувствовала свободу. Как будто ее выпустили из клетки, как певчую птицу. Теперь она ни за что не вернется в бывший бутафорский мир.

И последнее, наверное, самое трудное: она решила вести себя с Королёвым так, как будто не было никакой мойки.

Закрепив решения в голове, мысленно поставив напротив них галочки (как делала всегда), Ирен побрела в ванную. Включив душ, она вздрогнула: шумящая вода напомнила ей темнеющие и одновременно сияющие глаза Артёма Сергеевича. Она закрыла кран и уставилась на воронку быстро исчезающей воды.

– Но мыться-то все равно надо, – попыталась сама себя подбодрить Ирен.

Она опять потянула рычаг смесителя и под струями горячей воды расплакалась неудержимыми и счастливыми слезами.

Когда Ирен легла в постель, было уже действительно за полночь. Яркий цветочный рисунок наволочек и пододеяльника, который обычно ей очень нравился, сейчас раздражал. Она поменяла белье: хотелось белизны и чистоты, белизна должна была успокоить.. Ирен гладила нежный сатин – на ощупь материал напоминал шелк. Волосы Королёва были жесткими… Но причем здесь его волосы?

Как давно Ирен не слышала тишины… Сейчас ее голова была пуста, и только сладкая нега и легкое радостное предчувствие наполняли тело.

Все слова, которые она сегодня слышала от Артёма Сергеевича или произносила в ответ, все касания и движения, физическая близость не имели бы никакого значения и даже были бы низкими, если бы не одно обстоятельство. Обстоятельство, которое нельзя назвать, описать и объяснить. Можно только почувствовать. Ирен почувствовала – и как будто шагнула за невидимую черту, изменилась и сразу начала забывать, кем была раньше. Ирен новыми глазами посмотрела на вещи вокруг: на желтые шторы, на потертые заклеенные бумагой оконные рамы, на старый письменный стол и беспорядок на книжных полках. Ей захотелось немедленно разобрать весь этот хлам, и она с радостью подумала о том, что через два дня – выходные. Заплаканная и счастливая, она уснула без сожалений и грусти, с волнующим светлым предчувствием будущего внутри.

Глава 5

Ирен разглядывала пол в залах Третьяковки, как будто в нем был скрыт весь смысл мироздания. Ей были противны широкие золоченые багеты картин и цоканье тонких каблуков мамы Андрея. Ей были противны нарочито расправленные плечи и выпрямленная спина Андрея в голубой офисной рубашке. Ее раздражали постоянные шутки Тани, которые третий день лились на нее, как из рога изобилия, после каждого звяка уведомления телефона.

Она мечтала остаться с Андреем наедине и откровенно поговорить о расставании. Покончить со всем этим притворством. Но сначала у них был запланирован поход в музей с его мамой и обед. Ирен злилась на себя, что не смогла придумать повод отказаться, и вот теперь пялилась в пол, пряча от всех раздражение и злость.

Люди важно переходили от одного полотна к другому. Их лица выражали ненастоящее восхищение странными и непонятными для них картинами, это выглядело, как паршиво отрепетированный спектакль. Может быть, Ирен и понравилось бы рассматривать огромные, поглощающие своим объемом, знакомые с детства полотна, но в одиночестве. В полном безмолвии.

Идиотские комментарии, слетающие с губ посетителей, бестолковая будничная болтовня и напыщенный вид некоторых людей сводили на нет всю радость общения с прекрасным. Андрей тоже выглядел, как надутый индюк. Он не любил изобразительное искусство, но ему нравился факт того, что он становится причастным к нему этими субботними, или воскресными, походами.

Вдруг Ирен услышала слова, произнесенные хорошо поставленным женским голосом: «Сам Врубель писал, что его “Демона” не понимают, путают с чертом и дьяволом. В то время как он – творческая душа, дух не столько злобный, сколько страдающий и скорбный и при всем этом – величавый и властный». Небольшая группа людей, сопровождаемая экскурсоводом, закрывала собой обзор на одну из любимых у Ирен картин Михаила Врубеля . Она остановилась в ожидании, вслушиваясь в слова экскурсовода. Листая в детстве альбомы с репродукциями, Ирен часто останавливалась на страницах с тревожащим и красивым «Демоном сидящим». Какая-то тайна и невысказанное, сжимающее сердце страдание считывалось в прекрасном теле, в складках тяжелого синего шелка.

Когда экскурсионная группа отошла, у Ирен появилась возможность хотя бы несколько минут созерцать полотно в полном уединении.

– Ба! Ирина Александровна? Никак не ожидал увидеть вас в галерее. В выходной. Разве молодежь не отсыпается до обеда по воскресеньям после ночных клубов?

Дмитрий Алексеевич, явно довольный встречей, вплотную подошел к Ирен, но, немного поразмыслив, маленькими шажками отодвинулся чуть в сторону. Он был на удивление хорошо одет, а волосы казались почти чистыми. Ирен показалось, что он даже надушился туалетной водой.

– Я в эту субботу не ходила в клуб, – равнодушно ответила Ирен. Она еще чуть подвинулась, освобождая больше места грузному телу собеседника.

– Жалко вам его? – участливо спросил Дмитрий Алексеевич. Он пригладил челку и спрятал руки в карманы джинсов.

– Пожалуй. Он так трогателен в своей печали. Смотрите, как его глаза горят чем-то непримиримым.

– Горят. Вы, наверное, спрашиваете себя, в чем же он виноват в той истории с Тамарой?

Ирен с интересом взглянула на Дмитрия Алексеевича.

– Мне сложно рассуждать на эту тему. Вернее, я боюсь рассуждать на нее, – немного поежившись, ответила Ирен.

– «Давно отверженный блуждал

В пустыне мира без приюта:

Во след за веком век бежал,

Как за минутою минута,

Однообразной чередой.

Ничтожной властвуя землей,

Он сеял зло без наслажденья.

Нигде искусству своему

Он не встречал сопротивленья –

И зло наскучило ему», – процитировал Дмитрий Алексеевич, и его полные щеки порозовели.

– Вы любите Лермонтова? Я тоже. Но не все. Прозу больше. Хотя поэма «Демон» мне очень интересна. Я ее не понимаю до конца. У меня возникает внутренний конфликт. Ощущение несправедливости.

Ирен поймала на себе внимательный взгляд маленьких, заплывших жиром глаз, которые вдруг ожили. Дмитрий Алексеевич даже похорошел от этого внутреннего оживления.

– Конфликт определенно есть. Несправедливость – не уверен. Каждый творец вправе решать судьбу своего героя. Справедливость в том, что создатель всегда прав. Он дает жизнь, он распоряжается линией его судьбы, он решает, как персонажу его книги умереть или счастливо замереть в бесконечном бессмертии неоконченной истории, – Дмитрий Алексеевич говорил убежденно, не сбиваясь. Наверное, он много размышлял на эту тему.

Ирен нравился этот разговор.

– Вы правы. Но меня это не избавляет от желания спасти лермонтовского Демона. Мне кажется, что и Врубель сочувствует ему… Вот и экскурсовод сейчас об этом говорила.

– Сочувствует, даже любит… Вон каким красавцем написал его. Видит в нем человеческое, – согласился Дмитрий Алексеевич.

– «Я – часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо…» – начала Ирен.

Дмитрий Алексеевич как-то неестественно изогнулся и даже подпрыгнул от возмущения.

– Но это уже не Лермонтов! Это Гёте. Не путайте, пожалуйста. И, может, прежде чем сочувствовать кому-то, стоит внимательнее изучить вопрос.

Ирен с уважением посмотрела на программиста. Да, точно. Это была цитата из Гёте. А сочувствовать тому, кто непонятен – глупо. Они немного помолчали. Дмитрий Алексеевич вздохнул.

– Мне приятно, что я вас встретил в таком месте. Я не ошибся в вас, – Дмитрий Алексеевич шаркнул ногой, как бы собираясь откланяться.

– И мне. Я все вспоминаю вашу фразу про доверие. Вы говорили, что я слишком доверчивая. Что вы имели в виду? – вдруг спросила Ирен.

Вопрос застал айтишника врасплох.

– То и имел. Вы доверчивая. Вот вы и про господина Королёва невесть что подумали. Нарисовали себе сказочного принца, спасшего вас. А его мыслишки – тьфу! Выше его причинного места и подняться не могут!

Ирен неожиданно покраснела.

– Вы не можете оценивать незнакомых вам людей! – повысив голос, возразила она.

– Некоторые так мелки, что их несложно оценить, не узнавая. Ну вот! Вы уже защищаете его, как будто он ваш друг, – Дмитрий Алексеевич попятился еще больше.

По взгляду Ирен он вдруг понял, что вторгается во что-то, волнующее его и одновременно вызывающее нестерпимое чувство гадливости, похожее на удушающий приступ ревности.

– Я… я не люблю, когда оценивают людей, будучи с ними не знакомыми, – Ирен увидела, как неприятен стал разговор для Дмитрия Алексеевича, и опять пожалела его. Ей показалось, что ее слова так расстроили программиста, что еще секунда – и он расплачется.

– Вы не думайте верить ему! Вот что я вам скажу, уважаемая Ирина Александровна! Мне пора! – помрачневший Дмитрий Алексеевич стремительно прошел в другой зал, кивнув Ирен головой на прощание.

– До понедельника! – в спину ему сказала Ирен.

Глава 6

Внизу живота медленно скручивался узел, он какое-то время пружинил там, заставляя Ирен чувствовать слабость и тошноту, потом резко распрямлялся, и ее бросало в жар, а на висках выступал мелким бисером пот. В центре ладони жгло, как будто сквозь нее только что прошла пуля.

Королёв сидел напротив и подписывал документы.

Когда он подошел к столу, у Ирен немного потемнело в глазах, но она справилась, и, оскалившись в официальной улыбке, пригласила сесть. Она готовилась к этой встрече заранее, у нее было целых две недели…

Все эти бесконечные и отчаянно-молчаливые две недели они не видели друг друга. Ирен пережила всю гамму чувств от ужаса произошедшего до полной эйфории, от эйфории до полного отчаяния, от отчаяния до беспредельной тоски, от тоски до хмельного веселья… И так по кругу. И с каждым кругом она менялась до такой степени, что боялась за свой рассудок.

Она была истерзана выяснением отношений с Андреем, истерзана молчанием Артёма Сергеевича, истерзана своими мыслями и предположениями. Истерзана сама собой.

И все же сейчас она чувствовала неописуемое счастье.

Ирен все время контролировала движения своих рук, чтобы не было видно, как они дрожат. Боль в ладонях не мучила, а доставляла какое-то садистское удовольствие.

– Вам не нужно больше предоставлять справки и свидетельства о собственности. Я вышлю вам перечень всех необходимых документов на электронную почту, – Ирен прикладывала огромные усилия, чтобы не мямлить. Трудно было оценить, насколько она была успешна в своих стараниях.

***

Королёв тоже готовился к этой встрече. И он был готов ко многому, но как-то совсем не предполагал, что встреча может оказаться такой простой. Зайдя в большой зал, еще не увидев Ирен из-за темного стекла, которое отделяло рабочее место, он почувствовал ее. В помещении было около десяти столов, сотрудников и посетителей человек двадцать, но он совершенно точно уловил ее вибрации, как будто тонкий аромат ее волос щекотал его ноздри. Как и любой мужчина, он был скорее скептиком и понимал, что помещение слишком большое для таких тонкостей, просто это мозг воспроизвел воспоминание. Его это обескуражило.

Не спеша, как бы с опаской, Артём Сергеевич прошел вглубь зала, к столу Ирен. Она сидела вполоборота и сверяла какие-то документы. На ней было розовое платье и черные туфли на тонком каблуке. Королёв редко обращал внимание на то, как одеты женщины, но сейчас подмечал каждую деталь. Он не мог понять, что же так волнует его. У Ирен была осанка, как у балерины, и длинная красивая шея. Блестящие черные волосы чуть ниже скул подчеркивали свежесть кожи. Платье мягкими складками лежало на стройных бедрах, которые были открыты немного больше, чем разрешалось офисному сотруднику.

Но все в этой женщине было так сдержано и элегантно, что обвинить ее в вульгарности просто не получалось. В памяти мелькнула картинка с мойки: запрокинутая взлохмаченная голова Ирен, напряженные тонкие руки, которые больно впивались в его плечи, размазанная помада на губах. Возможно ли, что внутри этой леди живет дикая, первобытная сила, которая сметает, как цунами, все возможные пределы и ограничения…

Ворот платья немного топорщился, и Королёв разглядел кремовое кружево лифа. Ему захотелось прикоснуться к коже Ирен в том месте, где бретель оставила след. Неосознанно он поправил ворот своей рубашки и этим движением обратил на себя внимание.

Показалось, что Ирен чуть вздрогнула, но потом приветливо улыбнулась, беглым взглядом окинула Артёма Сергеевича и пригласила его за стол. Зазвонил телефон, и Ирен, прижав трубку к уху тем самым плечом, за которым только что подглядывал Королёв, внимательно слушала кого-то и одновременно раскладывала перед ним документы. Перед его глазами мелькали тонкие пальцы с маникюром кофейного цвета, и он не мог оторвать взгляда от этих рук. Еще одно воспоминание неожиданно ударило Королёва и неприятно намекнуло на то, что он помнит намного больше, чем мог предположить.

Закончив телефонный разговор, Ирен подняла глаза и опять улыбнулась, легко и открыто, без укора и намеков на прежнюю близость. Она стала рассказывать что-то о новых условиях работы и ни одним движением не выдавала волнения или какого-нибудь неудобства по поводу произошедшего две недели назад. Только иногда слишком медленно двигалась и сжимала ладони.

Ему пришла в голову мысль, от которой еще час назад он бы открестился: пригласить Ирен на ужин.

Зачем – он не знал. Сразу после мойки он решил, что их отношения не приведут ни к чему хорошему. Ирен показалась ему той женщиной, которая потребует серьезных отношений, даже свадьбы. Он не был готов к этому. Он не хотел ничего обременяющего.

Королёв все выжидал подходящего момента, чтобы пригласить Ирен на кофе или в ресторан. Он оторопел, когда понял, что уже спускается в лифте, так и не сказав ни слова об этом. Артём Сергеевич несколько раз прошелся по холлу первого этажа. Желание вернуться терзало его.

«Ирина Александровна, прошу Вас срочно спуститься в холл. Королёв», – он не смог придумать ничего лучше, чем отправить ей письмо на почту и немного подождать. А там – будь что будет.

Глава 7

«Назови мне три своих недостатка».

Ирен не успела еще дочитать это сообщение, как пришло следующее.

«В субботу в 18-00 жду у твоего подъезда».

Они обменялись в холле номерами телефонов и теперь могли обойтись без рабочей электронной почты. Она рассмеялась. Звякнуло еще одно сообщение.

«С днем рождения, Ирен! Твое розовое платье не отпускает меня!»

У Ирен возник веский повод еще раз появиться в офисе в нарядном платье, нарушающем дресс-код.

***

До субботы нужно было жить еще три дня. В четверг она заезжала на ужин к родителям. В пятницу днем посидела в кафе с однокурсниками. Курьер принес от Андрея букет цветов и коробку с подарком, которую Ирен не хотела распаковывать. Ей было неинтересно.

Время тянулось мучительно медленно. Сколько еще нужно ждать до субботы? Сколько часов?!

Она коротала время, сидя на подоконнике с чашкой остывшего капучино. Ирен даже с закрытыми глазами могла с точностью описать участок улицы, который охватывал ее взгляд из окна. Лестница с некрашеными металлическими перилами, на которых отчетливо выделялись уродливые шрамы сварки, остатки черного весеннего снега вдоль дороги, остановка, на которой все время мерзли несколько одинаково одетых людей. Рыжая дворняга, которая почти всегда лежала под скамьей, положив морду на грязные лапы.