Полная версия
Первый звонок с небес
Митч Элбом
Первый звонок с небес
Маленький лжецНезнакомец в спасательной шлюпкеВторники с МорриПятеро, что ждут тебя на небесахХранитель времениHave a Little FaithFor One More DayПосвящается Дебби, мастерице телефонных разговоров, по которой мы каждый день скучаем
Бестселлеры Митча Элбома. Притчи, которые вдохновляют
Mitch Albom
The First Phone Call from Heaven
Copyright © 2013 by Asop, Inc. All rights reserved
Перевод с английского Е. А. Косаревой
© Косарева Е.А., перевод на русский язык, 2025
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025
Выходные, когда все случилось
В день, когда раздался первый в мире телефонный звонок с небес, Тесс Рафферти распечатывала коробку с пакетированным чаем.
Дзы-ы-ынь!
Не обращая внимания на звонок, она впилась ногтями в прозрачную обертку.
Дзы-ы-ынь!
Подцепила указательным пальцем выступающий сбоку пластиковый уголок.
Дзы-ы-ынь!
Наконец она сделала надрыв, сняла обертку и скомкала в руке. Тесс знала, что звонящего переключат на автоответчик, если она не возьмет трубку после еще одного…
Дзы-ы-ынь!
– Алло?
Поздно.
– Дурацкая машина, – пробормотала она. Устройство на кухонной столешнице издало щелчок, и зазвучало записанное Тесс сообщение.
– Привет, это Тесс. Представьтесь и оставьте номер телефона. Я перезвоню, как только появится возможность, спасибо.
Короткий гудок. Небольшие помехи. А потом:
– Это мама… Мне нужно кое-что тебе сказать.
Тесс забыла, как дышать. Телефонная трубка выпала из ее руки. Мамы не стало четыре года назад.
Дзы-ы-ынь!
Второй звонок почти не было слышно за шумным обсуждением в полицейском участке. Один из сотрудников выиграл 28 000 долларов в лотерею, и теперь трое офицеров оживленно обсуждали, как бы они распорядились такими деньгами.
– Оплатить счета, естественно.
– Вот уж на что не стоит тратить деньги.
– Лодку.
– Оплатить счета.
– Это не про меня.
– Лодку купить!
Дзы-ы-ынь!
Офицер полиции Джек Селлерс развернулся и направился к своему небольшому кабинету.
– Оплатишь счета – потом не оберешься новых, – сказал он. Мужчины продолжали спорить, а Джек, зайдя в кабинет, потянулся к телефону.
Помехи. А потом в трубке раздался голос молодого человека:
– Пап? Это я, Робби.
Джек больше не слышал громких мужских голосов.
– Что за шутки?
– Я счастлив, папа. Не переживай обо мне, хорошо?
У Джека скрутило желудок. Он вспомнил день, когда последний раз видел сына: гладко выбритый, по-военному коротко стриженный, он исчез за рамками металлодетектора в аэропорту, направляясь в свою третью командировку.
Последнюю командировку.
– Это не можешь быть ты, – прошептал Джек.
Дзы-ы-ынь!
Пастор Уоррен вытер слюну с подбородка. Он дремал на диване в баптистской церкви «Жатва надежды», когда звонок разбудил его.
Дзы-ы-ынь!
– Иду.
Пастор неловко встал с кушетки. Церковь установила звонок на двери его кабинета, поскольку в свои восемьдесят два слышал он неважно.
Дзы-ы-ынь!
– Пастор, это Кэтрин Йеллин. Прошу, поторопитесь!
Он доковылял до двери и открыл.
– Здравствуйте, Кэ…
Но девушка уже влетела в комнату: ее пальто было застегнуто лишь на половину пуговиц, рыжеватые волосы растрепаны, словно она второпях выскочила из дома. Кэтрин села на диван, нервно встала, а потом села снова.
– Только не подумайте, что я сумасшедшая.
– Что вы, дорогая…
– Мне звонила Диана.
– Кто-кто вам звонил?
– Диана.
У Уоррена голова как свинцом налилась.
– Вам звонила ваша покойная сестра?
– Да, утром. Я взяла трубку…
Девушка сжала сумочку в руках и расплакалась. Уоррен задумался, не нужно ли кого-нибудь позвать.
– Она попросила меня не переживать. – Голос Кэтрин стал скрипучим. – Сказала, что обрела покой.
– Значит, она пришла к вам во сне?
– Нет! Нет! Мне это не приснилось! Я правда говорила с сестрой!
Слезы катились по щекам женщины и капали с подбородка быстрее, чем она успевала их вытереть.
– Дорогая, мы это уже обсуждали…
– Знаю, но…
– Вы скучаете по ней…
– Да…
– И грустите.
– Нет, пастор! Диана сказала, что она в раю… Понимаете?
На лице Кэтрин расцвела блаженная улыбка. Уоррен никогда прежде не видел, чтобы Кэтрин так улыбалась.
– Я больше ничего не боюсь, – сказала она.
Тры-ы-ынь.
Прозвучал сигнал, и створки тяжелых тюремных ворот раздвинулись. Из них медленно, неторопливым шагом, не поднимая головы, вышел высокий широкоплечий мужчина по имени Салливан Хардинг. Сердце бешено стучало у него в груди – не от счастливого предвкушения свободы, а от страха, что кто-нибудь рывком затащит его обратно.
Вперед. Вперед. Он не отрывал взгляда от носков ботинок. И лишь услышав приближающиеся по гравию шаги – быстрые, легкие, – поднял голову.
Джулс.
Его сын.
Мужчина почувствовал, как его ноги обвивают две маленькие ручонки, почувствовал, как его собственные пальцы погружаются в кучерявую шевелюру парнишки. Увидел родителей: мать в темно-синей ветровке, отца в светло-коричневом костюме, – и в следующий миг их лица столкнулись, когда все они очутились в объятиях друг друга. На улице было прохладно и пасмурно, дорога блестела после дождя. Не хватало лишь жены, но само ее отсутствие было незримым участником происходящей сцены.
Салливан хотел сказать что-то глубокомысленное, но с губ сорвалось лишь тихое:
– Идемте.
Несколько секунд спустя их автомобиль скрылся за горизонтом.
Это было в день, когда раздался первый в мире телефонный звонок с небес.
А насколько правдиво то, что происходило дальше, решать каждому из вас, основываясь на силе вашей веры.
Вторая неделя
Холодный дождь, сопровождающийся туманом, был привычным делом для сентябрьского Колдуотера – небольшого городка, расположенного севернее, чем даже некоторые части Канады, и всего в паре километров от озера Мичиган.
Несмотря на стылую погоду, Салливан Хардинг шел пешком. Он мог бы взять автомобиль отца, но после десяти месяцев в заключении хотелось подышать свежим воздухом. На нем были лыжная шапка и старая замшевая куртка. Салливан прошел мимо старшей школы, в которую ходил двадцать лет тому назад, склада пиломатериалов, закрывшегося прошлой зимой, рыболовного магазина, рядом с которым, похожие на створки моллюсков, возвышались сложенные друг на друга лодки для аренды, и заправки, у стены которой разглядывал свои пальцы один из водителей. «Мой родной город», – подумал Салливан.
Дойдя до нужного здания, он вытер ноги о соломенный коврик с надписью «Дэвидсон и сыновья». Заметив над дверью небольшую камеру, инстинктивно сдернул с головы шапку, пригладил густые каштановые волосы и посмотрел в глазок. Постояв с минуту и не дождавшись реакции с той стороны двери, Салливан вошел.
В похоронном бюро было жарко, почти душно. Стены отделаны панелями из темного дуба. На столе, к которому не предлагалось стула, лежала книга для самостоятельной записи посетителей.
– Чем могу помочь?
Перед ним, скрестив руки на груди, стоял директор бюро, высокий мужчина астенического телосложения с бледной кожей, кустистыми бровями и тонкими, соломенного цвета волосами. На вид ему было лет под семьдесят.
– Меня зовут Хорас Белфин, – сказал он.
– Салливан Хардинг.
– Ах да.
«Ах да, – подумал Салливан, – тот самый, который пропустил похороны жены из-за отсидки». Салли теперь частенько этим занимался – заканчивал предложения за других, чувствуя, как несказанные слова звучат гораздо громче сказанных.
– Жизель была моей женой.
– Соболезную вашей утрате.
– Благодарю.
– Церемония прощания прошла хорошо. Полагаю, ее семья вам уже рассказала.
– Я и есть ее семья.
– Несомненно.
Какое-то время они стояли в тишине.
– А ее прах? – спросил Салли.
– В колумбарии. Сейчас принесу ключ.
Мужчина ушел в свой кабинет.
Салли взял со стола брошюру. Долистал до главы о кремации.
«Прах усопшего можно предать морю, насыпать в гелиевый шар, развеять с самолета…»
Салли отбросил брошюру в сторону. «Развеять с самолета». Сам Бог не выдумал бы такой жестокости.
Двадцатью минутами позже Салли вышел из здания, держа в руках урну в форме ангела с прахом своей жены. Сперва он взял урну в одну руку, но это показалось ему слишком беспечным. Тогда он обхватил ее обеими ладонями, но так можно было подумать, что он несет ее кому-то в дар. Наконец Салли прижал урну к груди, скрестив руки, – как дети тащат свои портфели. Так он брел полкилометра по улицам Колдуотера, под каблуками разлетались брызги дождевой воды. Дойдя до лавочки перед отделением почты, Салли сел и осторожно поставил урну рядом с собой.
Дождь прекратился. Вдалеке зазвонили церковные колокола. Салли прикрыл глаза и представил Жизель, легонько пихающую его локтем, ее зеленые, как морская вода, глаза, волосы цвета черной лакрицы, тонкую фигуру и узкие плечи, которые жались к телу Салли и словно шептали: «Защити меня».
Но он не смог. Защитить ее. И этого уже не изменишь. Салли долго сидел на той лавке: падший человек и фарфоровый ангел, будто бы вместе ожидающие автобуса.
Обо всех важных событиях люди сообщают друг другу по телефону. Рождение ребенка, помолвка, страшная авария на ночном шоссе – почти все вехи на жизненном пути человека сопровождаются телефонными гудками.
Теперь Тесс сидела на полу в кухне в ожидании следующего звонка. В последние две недели она получала по телефону все новые и новые подтверждения немыслимого. Мама существует – в каком-то месте, каким-то необъяснимым образом, но это было так. Тесс в сотый раз прокручивала в голове их последний разговор:
– Тесс… Не плачь, зайка.
– Не верится, что это ты.
– Это я, у меня все хорошо.
Мама всегда произносила эти слова, когда звонила из поездок: из отеля или спа-салона – да даже когда гостила у родственников всего в часе езды от дома. «Это я, у меня все хорошо».
– Невозможно.
– Все на свете возможно. Я с Богом. Я хочу рассказать тебе о…
– О чем? Мам? Рассказать о чем?
– О небесах.
На другом конце провода повисла тишина. Тесс уставилась на трубку так, словно держала в руке человеческую кость. Происходящее шло вразрез со всеми законами логики. И Тесс понимала это. Но мамин голос невозможно спутать ни с каким другим; тебе знакома каждая интонация, каждый шепоток, вплоть до робкого дрожания и пронзительных ноток. Сомневаться не приходилось. Это точно она.
Тесс подобрала колени к груди. С того первого звонка она никуда не выходила, питалась лишь крекерами, хлопьями и вареными яйцами – всем, что осталось дома. Не ездила на работу, не ходила за продуктами, даже не забирала почту из ящика.
Она провела ладонью по сальным светлым волосам. Сидеть, как затворница, в ожидании чуда? Что на это сказали бы окружающие? Ей было все равно. Всего пары слов с того света хватило, чтобы все земные слова потеряли значение.
Джек Селлерс сидел за своим рабочим столом в перестроенном краснокирпичном доме, который теперь служил штаб-квартирой управления полиции Колдуотера. Коллеги, наверное, думали, что Джек заполняет отчеты на компьютере. Но он тоже ждал звонка.
Это была самая странная неделя в его жизни. Два звонка от погибшего сына. Два разговора, о которых он не мог и мечтать. Джек пока не рассказал об этом своей бывшей жене Дорин – матери Робби. Она переживала депрессию и начинала плакать даже при упоминании имени сына. Да и что сказать? Что их мальчик, убитый в бою, теперь где-то там, живой? Что портал на тот свет находится прямо на столе Джека? А дальше-то что?
Джек и сам понятия не имел, как относиться к происходящему. Однако каждый раз, когда звонил телефон, его рука летела к трубке так же стремительно, как у опытного ковбоя, выхватывающего револьвер из кобуры.
Второй звонок от сына, как и первый, раздался в пятницу днем. Джек услышал помехи, а потом дыхание – шумные вдохи и выдохи.
– Это я, пап.
– Робби.
– Со мной все в порядке, пап. Здесь не бывает плохих дней.
– Где ты?
– Сам знаешь. Папа, здесь здорово…
Раздался щелчок.
Джек принялся кричать: «Алло? Алло?» Заметил, что на него оборачиваются коллеги. Захлопнул дверь. А спустя минуту телефон зазвонил снова. Джек глянул на дисплей. Как и в прошлые разы: «Номер не определен».
– Да? – прошептал он.
– Скажи маме, чтоб не плакала… Если бы мы знали, что ждет нас дальше, то никогда бы не переживали.
Как только у тебя появляется сестра, это навсегда, даже если у тебя больше нет возможности ее увидеть или дотронуться до нее.
Кэтрин Йеллин вернулась в кровать, ее рыжие волосы примялись, когда голова коснулась подушки. Кэтрин скрестила руки на груди и сжала в ладони лососево-розовую раскладушку, некогда принадлежавшую Диане. Модель «Самсунг», на задней крышке блестящая наклейка в виде туфельки – свидетельство большой любви Дианы к миру моды.
– Кэт, это место еще прекраснее, чем мы себе представляли.
Так сказала Диана, когда позвонила во второй раз: как и тот, первый звонок, как и все остальные странные звонки в Колдуотере, этот тоже раздался в пятницу. «Еще прекраснее, чем мы себе представляли». Больше всего в этом предложении Кэтрин нравилось слово мы.
Между сестрами Йеллин была особая связь – такие узы соединяют детей, вместе преодолевающих трудности жизни в маленьком городке. Диана была на два года старше сестры, она каждый день провожала Кэтрин в школу, первой вступила в скаутский отряд для девочек, чтобы сестра пошла по ее стопам; сняла брекеты, когда Кэтрин их только-только поставили, и отказывалась идти танцевать, если Кэтрин вдруг оставалась без пары. Обе сестры были длинноногими, с крепкими плечами и летом проплывали километровую дистанцию на озере. Обе пошли в местный муниципальный колледж. Вместе плакали, когда умерли родители. Когда Диана выходила замуж, Кэтрин была подружкой невесты; а три дня спустя девушки поменялись ролями. У каждой родилось двое детей: девочки у Дианы и мальчики у Кэтрин. Дома их семей располагались в километре друг от друга. И даже развелись сестры с разницей в один год.
Единственным, что их отличало, было здоровье. Диана страдала от мигреней, сердечной аритмии, повышенного давления и умерла от разрыва аневризмы в слишком молодом возрасте – ей было сорок шесть. Про Кэтрин же любили говорить, что она «ни дня в жизни не проболела».
Она многие годы не могла избавиться от чувства вины за это. Но теперь поняла. Диана – милая, хрупкая Диана – звонила не просто так. Бог выбрал ее, чтобы показать: для тех, кто полон веры, уготована вечная жизнь.
«Кэт, это место еще прекраснее, чем мы себе представляли».
Кэтрин улыбнулась. Мы. Розовая раскладушка, прижатая к груди, помогла ей заново обрести сестру, которая отныне никогда ее не покинет.
И Кэтрин не собиралась молчать об этом.
Третья неделя
«Тебе нужно начать все сначала», – так обычно говорят. Но жизнь не настольная игра, и утрата близкого человека не имеет ничего общего с новым началом. Скорее с необходимостью продолжать в одиночку.
Жены Салли не стало. Она умерла после длительной комы. В больнице сказали, что она ушла во время грозы в первый день лета. Салли тогда еще был в тюрьме, до освобождения оставалось девять недель. Когда ему сообщили эту новость, все его тело онемело. Словно он, находясь на Луне, наблюдал за разрушением Земли.
Теперь он постоянно думал о Жизели, пусть каждая мысль и приносила с собой тень того последнего дня, аварии, пламени, того, как один удар изменил всю его жизнь. Это не имело значения. Он кутался в печальные воспоминания, поскольку так он был к ней ближе всего. Салли поставил урну-ангела на стеллаж – рядом с диваном, на котором спал без двух месяцев семилетний Джулс.
Салли тяжело опустился в кресло. Он еще только привыкал быть на воле. Можно ожидать, что после десяти месяцев тюрьмы человек будет наслаждаться свободой. Но тело и разум со временем привыкают к любым, даже самым ужасным условиям, и время от времени Салли, как и раньше, сверлил стены равнодушным взглядом пленника. Приходилось напоминать себе, что он может встать и выйти из дома, если захочет.
Салли достал сигарету и оглядел дешевую незнакомую квартиру, располагавшуюся на втором этаже в малоэтажном доме с паровым отоплением. За окном виднелась сосновая рощица, неглубокий овраг вел к ручью. Салли вспомнил, как в детстве ловил там жаб.
Он вернулся в Колдуотер, потому что родители взяли Джулса к себе на время судебного разбирательства и его заключения, и теперь не хотелось опять выдергивать мальчика из привычной жизни: он и так настрадался. Да и куда ехать? У Салли больше не было ни работы, ни дома. Все сбережения ушли на адвокатов. Он глядел на двух белок, гоняющихся друг за другом по дереву, и старался убедить себя, что Жизели бы здесь даже понравилось, если закрыть глаза на расположение, размеры квартиры, грязь и облупившуюся краску.
Стук в дверь вывел Салли из раздумий. Он посмотрел в глазок. На площадке с двумя пакетами продуктов стоял Марк Эштон.
Марк с Салли служили в одной эскадрилье – летали вместе. Салли не видел приятеля с тех пор, как услышал приговор суда.
– Привет, – сказал Марк, когда дверь распахнулась.
– Привет, – ответил Салли.
– Милый райончик… Если ты террорист.
– Ты из Детройта сюда ехал?
– Ага. Впустишь?
Они быстро и неловко обнялись, и Марк проследовал за Салли в гостиную. Заметив на диване Джулса, он понизил голос:
– Спит?
– Ага.
– Я ему «Орео» купил. Вроде как всем детям нравится.
Марк водрузил пакеты на столешницу рядом с нераспакованными коробками. Обратил внимание на переполненную бычками пепельницу и несколько стаканов в мойке – невысокие, в такие обычно наливают не воду, а алкоголь.
– Ну… – сказал он.
Теперь, без пакетов в руках, отвлечься было не на что. Марк посмотрел в лицо Салли – своего бывшего напарника, чья мальчишеская внешность и приоткрытый рот напоминали о его школьном прошлом футбольной звезды; только теперь он выглядел худощавее и старше, что особенно было заметно по морщинкам вокруг глаз.
– Значит, в этом городишке ты вырос?
– Теперь понимаешь, почему я отсюда уехал.
– Ты как, справляешься?
Салли пожал плечами.
– Слушай. Это ужасно. То, что произошло с Жизелью…
– Ага.
– Сочувствую.
– Ага.
– Я думал, тебя пустят на похороны.
– Флот живет по правилам флота.
– Похороны были что надо.
– Мне уже сказали.
– А все остальное…
Салли поднял взгляд.
– Хрен с ним, – сказал Марк. – Люди все понимают.
«Они понимают, что ты загремел в тюрьму, – мысленно закончил предложение Салли. – А вот заслуженно ли, не понимают».
– Я пытался добиться встречи с тобой.
– Не хотелось ни с кем видеться.
– Парни очень удивились.
– Мне все равно.
– Салли…
– Слушай, хватит об этом. Я уже рассказывал, что было. Миллион раз. Они в мою версию не поверили. Конец.
Салли опустил взгляд на руки и ударил кулаками друг о друга.
– Что думаешь делать дальше? – спросил Марк.
– В смысле?
– Где работать будешь?
– А что?
– У меня тут знакомый. В колледже были соседями по комнате. Я ему позвонил.
Салли прекратил сводить кулаки.
– Ты позвонил ему перед тем, как встретиться со мной?
– Тебе нужны деньги. А у него может найтись для тебя работенка.
– Какая?
– Продажи.
– Я не продажник.
– Да там ничего сложного. Записываешь покупателя, получаешь чек, берешь себе процент с продажи.
– Что за компания?
– Местная газета.
Салли моргнул.
– Ты прикалываешься?
Он вспомнил все те газеты, что бросились писать о его «инциденте», – как быстро они сделали самый простой и очевидный вывод, как перепечатывали слова друг друга, пока не сожрали Салли целиком, а потом просто взялись за следующую историю. С тех пор он питал ненависть к новостникам. И не собирался больше покупать ни одной газеты.
– Зато сможешь остаться здесь, – ответил Марк.
Салли подошел к раковине. Сполоснул стакан. Хотелось выпроводить Марка поскорее, чтобы налить себе того, чего хочется.
– Давай номер. Я ему позвоню, – сказал Салли, зная, что ни за что этого не сделает.
Тесс сидела скрестив ноги на мягких красных подушках и в эркерное окно глядела на большую лужайку перед домом, которую вот уже несколько недель никто не косил. Она выросла в этом доме; помнится, в детстве летом она забивалась по утрам в этот уголок и ныла, пытаясь привлечь внимание своей матери Рут: та сидела за столом для бриджа и почти не отрывала глаз от рабочих документов.
– Мне скучно, – обычно жаловалась Тесс.
– Сходи на улицу, – бормотала в ответ Рут.
– Там нечего делать.
– Значит, иди на улицу и ничего не делай.
– Вот бы мне сестренку…
– Извини, ничем не могу помочь.
– Можешь, если выйдешь замуж.
– Я уже была замужем.
– Мне нечем заняться.
– Почитай книжку.
– Я уже все прочитала.
– Перечитай.
И так продолжалось бесконечно, фехтование на репликах повторялось в различных формах в подростковом возрасте, в колледже, во взрослые годы – и так до последних лет жизни Рут, пока Альцгеймер не лишил ее слов и, в конце концов, самого желания вести беседу. Последние месяцы жизни Рут провела в гробовой тишине, лежа задрав голову, подолгу наблюдая за дочерью, как ребенок следует взглядом за мухой.
Но теперь каким-то необъяснимым образом они снова говорили, словно смерть была авиарейсом, которым, как представляла себе Тесс, должна была лететь Рут и на который, как выяснилось, она не успела. Час назад в доме Тесс снова раздался удивительный телефонный звонок.
– Это я, Тесс.
– Господи, мам. Все еще не верится.
– Я же говорила, что доберусь до тебя.
Тесс улыбнулась воспоминаниям: мама, приверженка здорового питания, любила шутить, что даже после смерти будет следить за тем, чтобы Тесс принимала нужные добавки.
– Ты так сильно болела, мам.
– Но здесь не существует боли.
– Ты так страдала…
– Милая, послушай.
– Я слушаю. Слушаю.
– Боль, которую ты испытываешь в течение жизни, не затрагивает тебя в самом деле… Она не касается настоящей тебя… Ты невесомее, чем думаешь.
Одни эти слова подарили Тесс блаженное умиротворение. «Ты невесомее, чем думаешь». Она бросила взгляд на фотографию в руках, последнюю, на которой они были запечатлены вместе, сделанную на мамин восемьдесят третий день рождения. Болезнь взяла свое: на фотографии у Рут были впалые щеки, пустой взгляд, а свитер цвета карамели болтался на исхудалом теле.
– Мам, как это возможно? Ты же не пользуешься телефоном.
– Не пользуюсь.
– Тогда как ты говоришь со мной?
– Кое-что произошло, Тесс… Появилось окно.
