90-е: Шоу должно продолжаться

Я остановился у зеркала и прислонился лбом к холодному стеклу. В голове крутились обрывки разных мыслей. «Ни черта я не знаю про девяностые…» «…и как мне узнать, где я живу?» «Интересно, если спасти, кого убили, как я узнаю, поменялась ли история?»

Что делать с гитарой, я придумал еще до того, как вышел из нашей берлоги. Сейчас я пытался скорее собрать в кучу остальные мысли, но получалось так себе. Волновали меня какие-то совсем уж незначительные вещи. И в кучу они собираться отказывались.

Ладно, будет день – будет пища. Я покрутил барашек с красной пимпочкой. Кран издал обиженное шипение, но вода из него не полилась. Окей, проверим холодную. Фу, ржавая. Значит не получится у меня почувствовать себя как Киану Ривз во всех фильмах. Стоять с мокрым лицом и многозначительно смотреть в зеркало.

Я хохотнул, закрыл оба крана и потопал обратно к своим «сатанистам».

– Я вернулся! – объявил я, хлопнул дверью и тут же громко показательно взвыл. Согнулся пополам, удерживая левую руку. Больно, черт… Но вроде не сломал ничего. – Твою мать… Рука…

– Велиал, ты что? – тут же подскочил Бельфегор. – Что случилось?

– Да руку прищемил… – я, шипя, разогнулся и показал всем дрожащую руку. На тыльной стороне ладони начала вспухать багрово-синяя полоса. – Ох ты ж… Больно-то как… Кажется, перелом…

– У нас же концерт сегодня! – взвился Астарот.

– Надо лед приложить… – пробубнил Бегемот.

– В травмпункт надо! – Бельфегор сделал круглые глаза.

– Осторожнее же надо быть, ты же знал, что нам играть… – продолжал возмущаться Астарот. – И концерт очень важный!

– Ты думаешь, я специально себе руку дверью прищемил? – огрызнулся я, мысленно прыснув. Так-то да, идея была именно в этом. Гитариста очень легко привести в негодность, нужна всего лишь травма пальцев. Причем именно левой руки, что удобно. В школе перед контрольной приходилось правую ломать… Но все-таки, надеюсь, что там только ушиб.

– Пойдем до медпункта, – Бельфегор потащил меня к двери. – Врачи же вроде работают на заводе, да?

– Вот и проверим, – кивнул я, не забывая изображать страдальческое лицо и держать руку перед собой.

Бельфегор явно знал, куда идти, очень уж уверенно он перемещался. Мы поднялись по пустой гулкой лестнице на третий этаж. От первого и второго он отличался тем, что широкий коридор был перегорожен стеной с двойными дверями, над которыми красным по белому было написано «ПОЛИКЛИНИКА».

А сбоку была табличка с часами работы и пожелтевшая бумажка, на которой от руки было написано «На флюорографию записываться в кабинете номер 3».

– Открыто, – Бельфегор засунул голову в дверь. – Эй, есть кто живой?

Отозвалось только эхо. Мы вошли внутрь. Справа от двери – стеклянная стена с окошечками. Регистратура. За ней – стеллажи с личными делами, но суровые тетеньки отсутствовали. Где-то звонко капала вода. И еще было слышно тихое бормотание телевизора.

– Кто-то здесь есть, – я оттер мелкого Бельфегора плечом и зашагал вперед. Двери, двери. А между ними – обитые дермантином кушетки. И дермантин этот на своем веку явно повидал… эээ… всякого. Окулист, невропатолог, процедурный кабинет, заведующий… Это как играть в горячо-холодно. Звук телевизора становится громче – значит правильно идешь, а если вдруг начал удаляться, то пора поворачивать назад. Ага, вот за этой дверью.

«Ай эм маззи! Ай лов клокс» – раздалось из-за двери. Я постучал. А потом открыл дверь, не дожидаясь ответа.

– Здравствуйте! – сказал я. – А врачи в этой поликлинике еще существуют?

– Ох, батюшки! – нервно дернулась женщина средних лет в белом халате. Она сидела на диванчике, а на столике перед ней бормотал тот самый телевизор, который нас на это место и навел. Красненький такой, маленький, с рожками антенны. На черно-белом экране можно было различить странные мультяшные фигуры, которые болтали всякое на английском. – Нельзя же так пугать-то! Вам чего, девушка?

– На самом деле я парень, – ответил я, усмехнувшись. – Это просто прическа такая.

– Фу ты, вот ведь мода дурацкая, ни черта не разберешь, – фыркнула дамочка.

– Боря, подождешь меня, ладно? – сказал я, вошел в кабинет и плотно прикрыл дверь. Теперь дамочка полностью отвлеклась от просмотра уроков английского и стала разглядывать меня. А я, соответственно, ее. Лет сорок, невысокого роста, волосы цвета ржавчины, скорее всего, крашеные. Уложены в уродскую какую-то прическу с пышным начесом. Перламутровая розовая помада.

– Вы врач? – спросил я.

– А тебе чего надо-то? – вместо ответа сказала она.

– Мне нужна первая медицинская помощь, – я продемонстрировал ей опухшую руку. – Дверью прищемил.

– Так это рентген надо делать, – взгляд женщины стал заботливым. – Вдруг перелом…

– А вы не могли бы наложить повязку с шиной или что-то подобное? – сказал я вполголоса.

– Бинт где-то был, – сказала женщина и двинулась к белому шкафу.

Вообще эта комната мало была похожа на медицинский кабинет. Скорее на комнату отдыха. Как и женщина на врача. Фельдшер в лучшем случае. Или вообще сантитарка. Какой смысл держать на работе врачей, когда завод стоит?

– Но в травмпункт лучше все-таки сходить, – сказала она, шурша чем-то в ящике.

– У меня нет перелома, – сказал я доверительно. – Я сам себя стукнул, чтобы вечером на гитаре не играть. Но ушиб есть, так что повязка не помешает.

– Ишь ты, что придумал! – возмутилась фельдшерица. – И я, получается, должна обман твой покрывать? Может тебе еще справку выписать?!

– Справку не нужно, – я помотал головой. – Только повязку.

– А с чего ты взял, что я вообще буду тебе помогать? – фельдшерица, или кто она там, уперла кулак в крутое бедро и смерила меня взглядом с ног до головы. Оценивающим таким. Так незамужние дамочки, двинутые на гнездовании смотрят на всех лиц противоположного пола. В рейтинге в ее голове я занял явно какое-то из последних мест.

– Вам скучно, – я пожал плечами и кивнул на белый рулончик у нее в руках. – У вас есть бесплатный бинт. И руку я и в самом деле ударил.

– Ха, вот ведь фрукт, посмотрите на него! – она всплеснула руками, как будто обращаясь к некоей почтеннейшей публике.

– Между прочим, мне даже больно, – сказал я и подмигнул. – Так что никаких правил вам нарушать не придется. Просто оказать первую медицинскую помощь.

– Погоди-ка… – она прищурилась и внимательно посмотрела на меня. – А ты что ли Вальки Корнеевой сын?

– Ну… – неопределенно буркнул я.

– Ну точно! – она хлопнула себя по бедрам. – Патлы отрастил, так и не признать. Как дела у матери-то?

– А как сейчас могут быть дела? – криво усмехнулся я.

– Вот уж точно… – фельдшерица горько вздохнула. Недоуменно посмотрела на бинт в своей руке. Потом снова на меня. – Давай руку сюда, посмотрю, что там у тебя за ушиб. Сюда вот иди, на диван.

«Валентина Корнеева», – мысленно повторил я и снова попытался как-нибудь так напрячь мозги, чтобы из них всплыла хоть какая-то информация. Хрен там. Но вряд ли она обозналась. Во-первых, мы на этом заводе явно свои. Особенно я, у которого ключ. Сам я вряд ли заработал себе такой авторитет, что меня с друзьями-говнарями пустили сюда репетировать, значит есть поддержка с воздуха. Самый простой вариант – кто-то из родни. Например, мама. Хороший знак, кстати. Раз она мне помогает, значит у нас неплохие отношения.

Тем временем фельдшерица умело и уверенно ощупала ушибленную руку.

– Перелома, похоже, и правда нет, – сказала она и принялась накручивать повязку, приспособив вместо шины деревянную школьную линейку. – Но в травмпукт ты лучше все равно зайди, он же у тебя в соседнем доме. Лучше снимок сделать, вдруг трещинка есть все-таки.

– Спасибо за помощь, – совершенно искренне сказал я, когда фельдшерица резким движением надорвала бинт и завязала на узелок. – Разбогатею, обязательно занесу шоколадку. Или еще чего-нибудь вкусного.

– Ой, да ладно! – смущенно улыбнулась дамочка. – Разбогатеет он… Ты лучше вот что… Спроси у матери своей, может к ней как-то можно устроиться, а? Шить я умею, а тут зарплата копеечная, и тут уже три месяца не платят…

– Хорошо, спрошу, – серьезно кивнул я. – Но ничего не обещаю, вы же понимаете?

– Понимаю, – вздохнула она.

– Ладно, я пойду, – я поднялся с дивана и шагнул к двери. – Меня ребята ждут.

– До свиданья, Володя, – фельдшерица потрепала меня по плечу. Имя назвала верное, значит и правда не ошиблась. Это хорошо. Надо будет, что ли, тетрадку завести, чтобы записывать информацию о своих знакомых. А то у меня голова так лопнет.

Кстати, вот интересно… Допустим, я облажаюсь и продемонстрирую незнание того, что должен был бы знать. Что обо мне люди подумают? Что я шпион, которым заменили настоящего Вовку Корнеева по прозвищу Велиал? Что я потек кукушечкой, и по мне плачет дурка? Или что я наркоман?

Я открыл дверь, и Бельфегор вскочил с кушетки. Посмотрел на мою забинтованную руку и печально вздохнул.

– Сломана? – спросил он.

– Не знаю, рентген же здесь не работает, – ответил я.

– В травмпункт обязательно зайдите, молодой человек! – громко прокричала вслед мне фельдшерица. – И не тяните, с переломами не шутят!

Судя по тому, что Бельфегор по дороге обратно жизнерадостно трещал что-то про сегодняшний концерт и свои идеи для масок, он у двери не подслушивал, а честно просто сидел и ждал. Потому что лицемерить его конопатая рожа явно плохо умеет. Слышал бы, что я говорил фельдшерице, наверняка не удержался и начал бы докапываться ко мне с вопросами.

– Такие дела, – сказал я, когда мы вернулись в нашу берлогу. Помахал перед всеми свеженакрученной повязкой. – Играть не могу сегодня.

– Да как так-то?! – Астарот скривил недовольное лицо. – Получается, что теперь из-за тебя нам придется выступление отменять.

– А может это… – подал голос Бегемот. – Кирюху позовем? Он играет хорошо, наши песни знает… Ну и давно хотел…

– Кирюху?… – на лице Астарота появилось выражение тягостного раздумья. Кто такой этот Кирюха, я не знал, но его кандидатура явно не пользовалась среди нашего фронтмена особой популярностью.

– Без гитариста мы не сможем, – протянул Астарот, бросив на меня недобрый взгляд.

– Ну сорян, – без особого раскаяния на лице развел руками я. – Без левой руки гитарист играть не может.

– А Кирюха сможет прямо сейчас на репетицию прийти? – спросил Астарот.

– Можно ему позвонить, – Бегемот выбрался из-за ударной установки. Посмотрел на меня. – Сходишь со мной до дяди Коли? А то он без тебя мне телефон не даст…

Судя по радостному крику в трубке, этот неведомый Кирилл занимался тем, что сидел дома и ждал, когда патлатые знакомые предложат ему поиграть в их группе. Неужели я ошибся, и эти ребята настолько хороши, что вокруг них клубится толпа желающих попасть в их тесный сатанинский кружок? На вид так говнари говнарями… Правда, я еще не слышал, как они играют и что поют. Но явно скоро услышу.

– Сейчас оденется и прибежит, – с довольным видом Бегемот положил трубку. – Тут подождем его, ладно? Надо же его на территорию провести.

На эту его фразу дядя Коля усмехнулся в усы и ничего не сказал. Мы вышли наружу. Я зябко поежился и попытался поплотнее укутаться в свою куртку. И шапки еще очень не хватало, если честно.

– Слушай, Вов, тебе не кажется, что Саня как-то… того… – зыркнув в разные стороны, заговорщическим тоном проговорил Бегемот. – Зазвездился что ли… Мы когда группу собирали, мы же думали, что будем все вместе решать. А он теперь ведет себя, будто «Ангелы Сатаны» – это только он один.

– Предлагаешь устроить переворот с революцией? – усмехнулся я.

– Нет, ну правда, а чо он? – засопел Бегемот. – Мне вот тоже нравится песня, которую Борька написал. А он и слушать не хочет… Может быть с ним как-нибудь… Поговорить что ли? Раньше ведь он так себя не вел.

– Поговорить – дело хорошее, – сказал я. В общем-то, достаточно было просто промычать что-то неопределенного. У Бегемота явно наболело, и он спешил вывалить на меня все свои чувства и мысли сплошным потоком.

– Или вот тогда еще, – продолжил он. – На квартирнике, помнишь? Когда Серега пристроился бэк-вокалом петь «Дьявольский круг», а он потом помнишь, что устроил? Даже стыдно было перед Серегой, он как лучше хотел. И ничего он не лажал, просто у него голос лучше, вот Саня и испугался…

– Ммм, думаешь? – я изогнул бровь. Нда, явно что-то неладно в этом адском королевстве.

– А потом еще втирал нам, что Серега нам не свой, мы не можем его взять, – Бегемот скривил губы. – Подумаешь, другую школу закончил, и что?

– Действительно, – поддакнул я.

– А все с этого концерта началось, – Бегемот зыркнул в том направлении, где был наш подвал. – Получается, с Банкиным поговорил, и все! Теперь он главный, и слова ему поперек не скажи. Конечно, он же с самим Банкиным ручкался, и нас даже в концертную программу поставили.

Банкин… Эту фамилию я слышал. Евгений Банкин был фигурой знаковой еще до того, как я ушел в армию. Где-то в конце восьмидесятых он съездил в Питер, который тогда еще назывался Ленинградом, побывал в тамошнем рок-клубе и загорелся идеей устроить в Новокиневске такую же движуху. Устраивал концерты в разных домах культуры, студию звукозаписи драмтеатра отмутил чуть ли не в свое единоличное пользование. Тот самый пресловутый фестиваль «Рок-провинция» – это тоже его рук дело. В начале двухтысячных у него был целый продюсерский центр, а в десятом его убили в собственном подъезде какие-то отморозки. Так что Банкин – это да, это фигура. Понятно, почему типичный говнарь Астарот зазвездился после того, как с ним пообщался.

– Где там твой Кирилл? – спросил я.

– Вон он бежит! – Бегемот радостно махнул рукой вдоль забора. Мда, понятно, почему у Астарота на лице было такое сомнение. К воротам завода на первой космической приближался типичный «хороший мальчик», мамина конфетка. Светлые волосы аккуратно подстрижены, драповое пальтишко застегнуто на все пуговицы, брючки со стрелочками, ботиночки начищены.

– Привет, Абаддон! – радостно просиял он. – Я сразу примчался, как услышал. Ты серьезно? Астарот разрешит мне играть сегодня на концерте?

– Велиал руку сломал, – Бегемот кивнул на меня. Я продемонстрировал забинтованную руку. – Ты же сможешь нас выручить?

– С радостью! – и в глазах такой огненный энтузиазм, что я чуть не заржал. Нда, картина маслом. Ботаник мечтает петь про ад и сатану, но вместо этого учится играть на скрипочке и получает красный диплом юридического факультета. – Мы же порепетируем?

– Ага, потопали! – Бегемот двинул обратно к КПП.

– А я, ты знаешь, писал сейчас коллоквиум, и у меня чашка разбилась, – торопливо задыхаясь проговорил Кирилл. – И я как будто сразу понял, что должно случиться что-то очень важное. И тут твой звонок. А еще говорят, что никаких знаков нам вселенная не подает!

– Кирюх, ты же понимаешь, что это всего на один раз? – Бегемот повернулся к восторженному ботану и посмотрел на него строго так, исподлобья.

– Конечно! – горячо отозвался он. – Я же говорил, что всегда готов выручить, если вдруг потребуется. Я же все ваши песни знаю, репетировал каждый день почти…

– Это только на сегодняшний концерт! – веско отчеканил Бегемот.

– Да-да, я понял, – часто закивал Кирилл.

Интересно, он музыкальную школу по классу гитары закончил, или самоучка?

Глава 5

Ну хрен знает… Лично я бы творчество «Ангелов Сатаны» музыкой не назвал. Я, конечно, уже давно зарекся оценивать такие вещи. С возрастом как-то все более наплевательски относишься к таким вещам. Раз такое поют, значит кто-то это слушает. Ведь иначе не пели бы, разве нет?

Голос Астарота был сильно выше, чем я думал сначала. Ломающимся тенорком он горланил в микрофон малоразборчивые строки, в которых можно было угадать многократное упоминание дьявола, зла, крови и прочих малоприятных вещей. Все это в комплексе смотрелось… Нелепо. Впрочем, ничего другого я и не ожидал.

По началу даже напряг слух, чтобы понять, что именно наш фронтмен поет.

Адское пламя

Ревет над нами

А под его шагами

Дрожит весь мир

Черное знамя

Реет над нами

Рухнет кусками

Дутый кумир…

Как по мне, так слова можно было вообще любые подставлять, все равно ни хрена непонятно. А что до музыки… Я снова попытался вслушаться, но так и не смог понять, чем одна песня отличается от другой. Но на лице Астарота сияло прямо-таки воодушевление с вдохновением вместе. Он явно был горд своим творчеством.

Он видел себя этаким посланником ада, демоном во плоти или чем-то подобным. А смотрелся…

Ну такое.

Лицо выглядело еще более детским из-за того, что он пытался придать ему прямо-таки звериную серьезность. Как на тех мемах, где задроты с жидкими усишками приглашают на курсы пикапа или, там, обещают суровые разборки.

Чуть не заржал, когда вспомнил. Даже рука дернулась к карману, чтобы мобильник достать и найти в инете картинку.

Вовремя вспомнил, что никакого мобильника у меня нет, и вообще на дворе девяносто первый год. Мобилы сейчас должны быть только у ребят в малиновых пиджаках. Громоздкие такие раскладушки. Или малиновые пиджаки позже появились?

Главное сейчас не вдаваться в мысленные рассуждения. Просто принять, что теперь это моя жизнь. Не рассусоливая тут как бабка на лавочке.

А вот Кирилл играл, кстати, неплохо. Он пока инструмент настраивал, пробежался по струнам, и стало понятно, что с инструментом он обращается уверенно.

Я сидел на столе и болтал ногами в такт рваному ритму сатанинской музыки. Вникнуть уже не пытался. И старался не думать о том, что мой молодой растущий и чертовски худой организм хочет жрать. Чтобы как-то себя отвлечь, решил изучить содержимое своих карманов. Тех, до которых раньше не добрался.

Итак, у меня была замусоленная записная книжка с буквенной лесенкой. Беглое пролистывание показало, что часть страниц там даже заполнены. Ага, это контакт-лист такой. Еще имелся паспорт, согласно которому меня звали Владимир Викторович Корнеев, родился я в Новокиневске, двадцатого декабря одна тысяча девятьсот семьдесят второго года. Совершеннолетний, значит. И у меня скоро днюха. Я пролистал страницы дальше. К военной службе негоден, адрес прописки… Достоевского, пятнадцать… Ага, даже примерно себе представляю, где это. Что-то мне подсказывает, что я до сих пор там проживаю со своми родителями. Поскольку если бы я обладал отдельной жилплощадью, фигли бы мы своей говнарской толпой бухали на квартире Астарота под дамокловым мечом возвращающейся утром мамы?

Ладно, это несложно проверить, в конце концов.

Что еще?

Хм, бумажка какая-то… В клеточку. Как будто из тетради вырвана.

«Дорогая Лена! Приходи в субботу в кафе „Лира“, тебя ждёт сюрприз»

Перечеркнуто.

«Ленок, может встретимся, кофе попьем? Как насчёт кафе «Лира»?

Тоже перечеркнуто.

И ещё несколько раз имя «Лена» разных размеров.

Ну, это нормально. Я вполне здоровый и половозрелый парень, пытался пригласить какую-то Лену на свидание. С неизвестным результатом.

Вообще интересно, что случилось с прежним обитателем этого тела. Пока разворачивал бумажку, почему-то думал, что найду там записку, типа «В моей смерти прошу винить N, из жизни ухожу добровольно, невыносимо ходить по одной земле с…» Чушь, конечно, но было бы понятно. А то получается, что жил себе человек, на гитаре лабал, а потом – хоп! – и исчез. С одной стороны, как-то тупо самоубиваться на дружеской попойке. С другой, как раз неплохой выбор. Уходишь в сортир, глотаешь горсть снотворного, выходишь. Складываешься какашечкой под столом. Не просыпаешься. Никто и не обратит внимание, что ты вырубился. И в морг потом тело доставят.

Но записка была о другом. Так что, видимо, секрет исчезновения говнаря по кличке Велиал, я узнаю не сейчас. Если вообще узнаю, конечно.

– Велиал!!! – судя по тому, как Астарот орал, звал он меня уже не в первый раз.

– Чего тебе? – я смял бумажку и сунул ее обратно в карман. Потом разберемся с этой Леной.

– Как мы сыграли? – спросил наш фронтмен.

– Блистательно, другого я и не ожидал, – соврал я. Я даже не слушал, что именно они там играли. И уж точно не слушал текст. Зря, наверное. Перелом руки – мера временная, так что мне один хрен придется эти «шедевры» разучивать.

– Собираемся! Нам уже пора, – Астарот принялся сматывать шнур от микрофона.

Ехать нам пришлось практически через весь город. Вопросов я не задавал, но по разговору было несложно понять, что концерт – это не просто концерт, а мероприятие в рамках большого рок-фестиваля. И не просто фестиваля. Это была «Рок-провинция». Та самая, ностальгия по которой замучила Генку. Ха, получается, я сейчас увижу знакомые лица?

Сначала мы ехали на трамвае, а потом пересели на троллейбус. Трясущаяся, лязгающая и искрящая рогами коробка мчалась по проспекту Ленина – кратчайшей прямой, соединяющей центральную и респектабельную часть Новокиневска с промзоной, Нахаловкой и маргинальными окраинами. Было любопытно смотреть на свой город в прошлом. Таким я его, считай что, и не видел. За последние годы как-то привык к ухоженному облику, подсветке, кафешкам, ровным тротуарам. А здесь… Город погружался в сумерки, фонари сначала горели более или менее все, но после перекрестка с Юго-Восточной мы словно оказались в каком-то другом городе. От уличного освещения осталось хрен да маленько, дома то и дело зияли выбитыми окнами. Все такое обшарпанное, серое, угрюмое. Одинокие прохожие шли торопливо, то и дело оглядываясь. Сумки прижимали к себе. Но были и другие, сбитые в компашки, одетые в спортивные костюмы. И вот они как раз не боялись.

– Пригнись быстро! – Астарот дёрнул меня вниз. – Там Бахмет на остановке! Заметит, обязательно привяжется!

– И что? – спросил я. Пригнулся, конечно. Чужой всё-таки монастырь пока.

– Ты дурак что ли?! – зашипел Бегемот, сидящий на корточках рядом. – Или ты не только руку, а ещё и мозги сломал? Их же человек десять!

Я осторожно выглянул на улицу через заднее окно. Рядом с синей будкой остановки топталась компашка крепеньких подростков. Человек семь. На парочке – кожаные куртки, остальные в джинсовках. Спортивные костюмы. Для бандитов мелковаты. Обычная гопота.

– Велиал, быстро сядь, тебя же заметят! – Астарот снова дёрнул меня вниз. Но поздно. Мелкий говнюк в кепончике из команды гопников ткнул в сторону троллейбуса пальцем. Самый рослый из них заглянул в открытую дверь троллейбуса, и уже через пару секунд на задней площадке стало тесно.

– Какие люди и без охраны! – радостно уперев руки в бока заорал тот самый мелкий. – А чего это вы присели, посрать что ли собрались?

– А волосы-то, волосы! – подхватил второй, с фиолетовым фофаном под глазом. – На парикмахерскую денег нет? Ну так мы поможем!

– Бахмет, отстань, – нервно проговорил Астарот, поднимаясь на ноги. – Мы на концерт едем.

– На концееерт? – заржал мелкий. – А может прямо здесь сыграете, а мы послушаем!

Гопники заржали.

– Бахмет, ну чем мы тебе помешали? – заныл Астарот, и мне самому захотелось ему вломить. От его тона у меня даже зубы заболели, кажется.

– Кому Бахмет, в кому Виктор Михайлович, – самый рослый сплюнул себе под ноги. Неудачно. Хотел наверняка на ботинок Астарота, вместо этот попал на свой.

– Проезд оплачивать будем, молодые люди? – раздался с прежней площадки сварливый голос кондукторши.

– Да мы только одну остановку! – кривляясь, заявил мелкий. – Честно-честно!

– Это что ещё за дела?! – возмутилась тетка. – А ну вылезайте! Лева, открой двери!

– Бахмет, ну у нас правда концерт сегодня… – снова загудел Астарот. Здоровяк двинулся вперёд и толкнул его плечом.

– По моей территории едешь, а за проезд не платишь, значит? – он криво ухмыльнулся. Астарот весь скукожился, губы его затряслись.

– Виктор Михалыч, ты вроде образованным человеком выглядишь, – вмешался в разговор я, легонько отодвигая расклеившегося Астарота в сторону. – А что такое энвольтирование знаешь?

– Чего? – рослый Бахмет развернул свою плоскую рожу ко мне.

– Оплачивайте или выходите! – кондуркторша бесстрашно влезла между двумя гопниками.

– Энвольтирование, – спокойно повторил я. – Это такое сатанинское проклятье, когда в твою восковую копию тыкают иголки, а у тебя хрен отваливается и жбан болит. Понял?

– Ты чего базаришь такое? – Бахмет быстро заморгал. Шестеренки в его голове прокручивались с таким скрежетом, что снаружи было почти слышно.

– Восполняю твой пробел в образовании, Виктор Михалыч, – усмехнулся я. – Кстати, это не тебя я вчера на барахолке видел? Ты вроде деревянными членами торговал…

– Чего? – взревел Бахмет. Но с места не двинулся. Зато кто-то из его парней хихикнул. Парочка пассажиров засмеялись вполне отчетливо. Плоская рожа Бахмета начала багроветь.

– А нет, сорян, обознался, – сказал я. – Так вот, Виктор Михалыч, слушай сюда. Владыка Сатана, наш защитник и покровитель, большой поклонник нашего творчества. И если по вашей вине мы вовремя на концерт не приедем, будет вне себя от ярости. И тогда нам придется лепить твою восковую куклу и тыкать в нее иголками. И будешь ты проклят до седьмого колена… Хотя, скорее всего, никаких колен у тебя не будет. Потому что у тебя же хрен отсохнет, а дети у тебя вряд ли сейчас есть.