bannerbanner
Пани Зофья. У вас след от решетки
Пани Зофья. У вас след от решетки

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
4 из 4

– Нам нужен шнырь, – добавила Фляжка.

– Звучит неплохо. С удовольствием, – согласилась я. – А чем, собственно, занимается шнырь?

– Он убирает в камере.

– Правда?

– Да.

Странный тип людей. Они проводят весь день за столом не шелохнувшись, как вилы в навозе, и придумывают правила. В принципе неплохо, потому что правила в жизни нужны, но как их понять и запомнить?

Так сидеть неудобно, неэстетично и ужасно вредно для ягодиц. Я чувствую, что с этими преступницами будет нелегко. Мамочки, ко мне, порядочной женщине, все время цепляются.

– Начни с параши, – сказала Мариолька, указывая на туалет.

Я заглянула внутрь.

Вот так задачка. Всю мифологию пришлось бы переписать, если бы Авгий, желая унизить Геракла, поручил ему вместо конюшни чистить тюремный туалет!

Любой бы растерялся при виде кучи тряпок, порошков, жидкостей и ведер. Я потянулась к самой большой, когда услышала крик.

– Ты чего? Плитку протирать половой тряпкой? – крикнула Мариолька.

– Конечно нет! – ответила я надменно.

Я не собиралась ни к чему здесь прикасаться до конца своего пребывания.

Она подскочила и показала мне на трубу, идущую к бачку. Там висела еще одна тряпка. Мариолька угрожающе посмотрела на меня и ловко ее схватила. Налила в ведро воды, добавила средство и намочила тряпку.

– Ты даже с такой ерундой не справляешься? – прорычала она. – Смотри, а то я больше не буду повторять.

С достойным восхищения энтузиазмом она принялась за мытье пола. Когда плитка заблестела, она встала, выжала тряпку и отряхнула руки. Посмотрела на остальных девочек. Фляжка поджала губы и одобрительно кивнула головой. Большая Элька, конечно, сделала бы то же самое, но она, как обычно, рассеянно смотрела в потолок.

Мариолька вытерла лоб рукавом и, схватив другую, на этот раз красную, тряпку, принялась протирать стены и даже потолок.

– Ну что ж! – вздохнула она, закончив этот этап уборки. – Ты все запомнила?

– Конечно, а что здесь не запомнить? – ответила я. – Серая для пола, красная – для всего остального.

– Как для всего остального? – возмутилась она. – Хочешь красной тряпкой мыть парашу?!

Я в ответ выпучила глаза.

– Вот еще! – возразила я. – Ни в коем случае!

– Для уборки очка у нас есть Карл! – решительно заявила она.

– Какое счастье. Пусть теперь он помучается, – сказала я, присаживаясь на обшарпанный стул. – Интересно, кто этот бедняга и почему он должен чистить туалеты?

Все разразились хохотом.

– Это Карл! – сказала Мариолька, доставая туалетный ершик.

Она налила средство и стала чистить унитаз с большим мастерством, усердием и самоотдачей. Закончив, она до хруста выпрямила спину, вытерла вспотевший лоб и тщательно вымыла руки.

– А ты учись! – объявила она устало, но гордо. – Иначе до конца жизни только и будешь делать, что стоять и подавать тряпки!

Они также решили поспособствовать моему личностному развитию, рассказав о хитрой логике других запретов и порядков, действующих в их клаустрофобном мире.

– Мы не держим обувь в лотке. Для этого есть полочка рядом с дверью, – начала перечислять Фляжка. – Хлеб мы храним в специальном пакете под столом. Шлёмки, бадьи, кругляки и весла держим в шкафчике для продуктов. Мы не пользуемся парашей, когда кто-то ест. Мы не ходим по продолу в шлепках. В носках по хате не разгуливаем. В продоле не едим, даже хлеба. Мы не оставляем парашу открытой…

На следующем правиле я перестала внимательно слушать, но мне показалось, что у говорившей просто дар и ей удался рассказ.

– Какая кровать свободна? – спросила я, потирая глаза.

– Для тебя есть пальма, – объяснила Мариолька.

– Что это значит? – спросила я.

Фляжка указала на койку наверху напротив себя.

– Я туда по такой лесенке не заберусь, – заявила я, – с моим больным бедром.

– Тогда у тебя проблема. У каждого своя! – сердито сказала Мариолька. – Мы к тебе были добры. Мы просили тебя заткнуться и взять тряпку. Но ты предпочла вывести всех из себя в первый же день.

Таким образом, остаток дня я провела на обшарпанном стуле.

Я решила больше с ними не общаться. Мне не нужно было ни с кем разговаривать, тем более с преступницами. Не мой уровень. Вот эта, например… Фляжка… лежала на койке и что-то разглядывала. Книгу!

– Что ты читаешь? – спросила я.

– Справочник, – бесстрастно ответила она.

– О чем?

– Как избавиться от упрямой старухи!

Они рассмеялись.

– Очень смешно, – ответила я.

– Я не смогла удержаться. У нас не так много книг. Иногда что-нибудь приносят, но в основном это классика, вроде «Побега из Шоушенка» или «Зеленой мили». А ты любишь книжки? Или просто лежишь перед телевизором?

– Я любила лежать перед телевизором, когда для его включения еще не нужно было быть программистом!

– Что ты сидишь на этом стуле? – Фляжка рукой поманила меня к себе. – Иди сюда. Поместишься.

Я присела, хотя между койками было столько же места, сколько в купе поезда. Когда я в последний раз ехала на поезде к морю, один парень, сидевший рядом со мной, всю дорогу спал, время от времени роняя голову мне на плечо. Только по приезде я заметила, что он вымазал мне всю куртку! Чертов верблюд!

– Если ты не будешь выделываться, то нам тут вполне нормально будет вместе, – сказала Мариолька. – Но если выкинешь какой-нибудь номер, то жизни тебе, сука, не видать.

– Я? – спросила я. – Да какой я могу выкинуть номер?

– Это хорошо, потому что люди тут никчемные. Воруют при любой возможности. А здесь никто такого не терпит. И мы не терпим.

– К воровству – терпения ноль.

– Я согласна. Полностью. Ноль терпения. Ни крошечки.

– Что еще за крошечки?

– Неважно. Просто с языка слетело. Ноль терпения.

– Правильно говоришь: ноль терпения. Хорошо, что ты это понимаешь, а то какая-то гребаная крыса спиздила почти всю еду из последней доставки! Представляешь! И пустую упаковку оставила, чтоб поиздеваться над людьми.

– Оскорбить их.

– Прям в лицо наплевать. Такое никто терпеть не будет.

– Она ксендзу отсосала и схуярила весь товар!

Мариолька посмотрела на меня с изумлением.

– Здесь еще не бывало такой шлюхи! – подхватила Фляжка. – Я в шоке, а ведь раньше это была приличная тюрьма!

Лучше было бы промолчать, но человеку свойственно ошибаться. Было уже поздно что-то менять. Тяжелая обстановка плохо повлияла на меня. Я перестала развиваться.

– Тоже мне, святоши нашлись! – возмущенно воскликнула я. – А вы не подумали, что, возможно, она просто была голодная!

– Да ладно? – ответила Фляжка. – Никто не может сожрать столько за раз! Она Годзилла, что ли?!

– Мы не можем это так оставить, – заключила Мариолька. – Передачки только раз в неделю. Посылка раз в месяц до пяти килограммов. Даже из обычного не все можно достать, не говоря уже о запрещенке. К тому же нельзя: если хоть раз дадим слабину, нас все будут грабить. Наказание должно быть показательным. Профилактическим.

– Может быть, еще и без права на защиту? – решила уточнить я.

– Конечно без. А то еще выкрутится.

– Сука должна страдать!

На всякий случай я старалась не встречаться взглядом с Мариолькой и Фляжкой, чтобы не выдать своего страха.

– Почему ты так смотришь? – спросила Мариолька.

– И глаза выпучила? – добавила Фляжка.

– Мы же ее не убьем.

– Смысла в этом нет.

– Мы ее побьем и изуродуем. Не напрягаясь. Стандартно.

Я машинально схватилась за лицо.

– Ай… – вырвалось. – Как вы ее изуродуете?

– Явно краше не станет. Есть много вариантов. Но лучше что-то простое, классическое и недорогое. Например, жуткий шрам.

– Сумасшедшие баландёрши и так ей отлично наваляют. Они могут глаз ложкой выколупать.

– Правда? – спросила я. – В это трудно поверить. Это, кажется, непросто.

– Они талантливые девочки. Поверь.

Почему-то мне стало зябко, и я затосковала по дому.

* * *

В этом маленьком помещении время тянулось невероятно долго. Идти было некуда. Даже если бы я хотела куда-то пойти. Я выбрала пятно краски на стене и смотрела на него, пытаясь придать ему какие-то знакомые очертания из внешнего мира.

Через некоторое время звякнул глазок, заскрежетал ключ, и дверь открылась.

– Вильконьская, – вызвала Надзирательница. – К старшему воспитателю!

– К Моисею? – спросила Фляжка.

– Вас не касается, – ответила Надзирательница.

– Почему именно к Моисею? – спросила я. – Он что, такой старый?

– Мы его так называем, – ответила Мариолька, – потому что за ним любая в огонь и в воду пойдет.

– Глупости.

У Надзирательницы все еще была перевязана рука. Видимо, укусы на ней заживали плохо.

– Вильконьская, на выход, – сказала она. – Я тут целый день ждать не буду.

Я вышла в коридор. Я впереди, она за мной.

– Я рада, что вы не стали распространяться об этом незначительном инциденте, произошедшем в самом начале нашего знакомства.

Мы обе посмотрели на ее перевязанную руку.

– Незначительный инцидент? – повторила она. – Вы вели себя как животное. И получили предупреждение, за которым может последовать наказание. Прокурор, ведущий ваше дело, проинформирован о случившемся. Он может попросить ужесточить приговор.

И так, мило беседуя, мы добрались до кабинета старшего воспитателя.

Я думала о том, как, должно быть, изголодались женщины, запертые в камерах, по мужчинам, раз им так понравился этот воспитатель. Я исходила из того, что он мог не отличаться красотой и что они преувеличили его достоинства. Что тут скажешь. После долгого пребывания в тюрьме их вкусы выглядели жалкими, хотя и вполне объяснимыми.

Надзирательница постучала и открыла дверь.

– Пожалуйста, заходите, – обратилась она ко мне.

Я так и сделала.

Ну что ж. Я не ошиблась. Мифологизированный сердцеед, кумир отделения на самом деле оказался коротышкой, не выше метра шестидесяти, одетым в совершенно лишавший его мужественности халат. И как будто этого было недостаточно, он как раз драил пол в собственном кабинете, стоя на коленях. Когда он поднялся, то посмотрел на меня мутным взглядом. Лицо у него было старое, дряблое, усталое, с сильно поредевшей и слишком отросшей щетиной. Ничего необычного, даже для тюремных условий. Влюбиться в такого невозможно, будь я даже распутной племянницей рядового депутата.

– Здравствуйте, пани Вильконьская, – внезапно раздался голос позади.

Он прозвучал как тяжелый медный колокол, от которого все мое тело пришло в резонанс. Я повернулась к нему и еле устояла, так у меня подкосились ноги.

В кресле за столом сидел полубог-получеловек с лицом Збигнева Водецкого[2].

– Садитесь, – сказал он, и мне показалось, что он поет мне со сцены в Ополе[3].

– А-а-а… – только и смогла я могла ответить.

– Благодарю вас. – Он повернулся, как оказалось, к женщине в халате, которая только что закончила мыть пол.

Она кивнула и ушла.

Я же, шатаясь, прошла несколько шагов и опустилась на стул напротив него.

Как же он был красив! Массивная, широкая челюсть, орлиный нос и острый взгляд, глубоко посаженные под мощными бровными дугами глаза. К тому же буйство вьющихся волос.

– Я все для вас сделаю, – вырвалось из моего горла. – Я буду докладывать о своих сокамерницах, записывать, что они говорят, приносить отчеты. Я уже могу рассказать вам о гнусных способах контрабанды косметики, еды и алкоголя…

– Стоп, стоп, хватит… – Он улыбнулся. – Спасибо за доверие, но я вызвал вас не за этим. Я не требую, чтобы вы докладывали о своих сокамерницах. Я разговариваю с заключенными напрямую и не принимаю во внимание сплетни, клевету или наветы.

Я удивленно посмотрела на него.

– Простите. – Я уже оправилась от первоначального шока. – Не знаю, что со мной случилось.

Несмотря на то что я встретила мужчину такой красоты, я все же вела себя достойно. Я сохраняла спокойствие. Другие, наверное, тут же захотели бы сесть к нему на колени и поплакаться о своей тяжелой судьбе. Это бессмысленно, стыдно и возмутительно, но, возможно, стоит попробовать. Вдруг сработает?

– Можно я сяду к вам на колени и немного поплачусь о своей тяжелой судьбе? – спросила я с глазами полными мольбы.

– Нет, пожалуйста, не надо, – твердо ответил он.

– Всего лишь на минутку. Я очень мало вешу. Вы даже не почувствуете.

– Мои контакты с заключенными ни на миллиметр не выходят за рамки вопросов по существу.

– О да, по существу. Конечно. Я просто хотела убедиться.

Всегда лучше спросить, чем потом всю жизнь грызть себя за то, что у тебя была возможность и ты ею не воспользовалась. Я сделала несколько глубоких вдохов и обмахнулась рукой. Я почувствовала, что постепенно ко мне возвращается самообладание.

– По существу, миллиметры и контакты, – с пониманием кивнула я. – Все ясно. Я уже прихожу в себя. Господь спустился с небес так неожиданно. То есть… Но пребывание в тюрьме – это все-таки шок. Мне уже лучше. Продолжайте. В чем дело?

– Вы должны понимать, что это место немного отличается от жизни на воле.

– Но эти различия совсем не велики.

Он недовольно посмотрел на меня.

– И находящиеся здесь люди тоже отличаются от тех, кого вы обычно встречаете на воле.

– Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, ведь есть же те, кто забирает у народа миллиарды и ездит на лимузинах. По сравнению с ними те, кто здесь, – это так, мелочь. Их сложнее поймать за руку и что-то доказать, потому что они крадут наше общее имущество. Никого это напрямую не касается. Никого это даже не волнует.

– Я понимаю вашу точку зрения.

– Не могли бы вы хотя бы взять меня за руку?

– Нет, – твердо ответил он. – Я думал, мы уже это выяснили.

– Да, конечно. Я все понимаю. По существу, миллиметры и контакты… все понятно. Прошу, продолжайте, уважаемый… старший воспитатель…

Я взглянула на него так, чтобы показать, с каким интересом я слушаю его затянувшуюся и немного скучную речь.

– Пожалуйста, не провоцируйте заключенных, – продолжал он. – У некоторых из них большие сроки заключения. Тюрьма стала для них целым миром. Здесь у них нет ничего, кроме достоинства, положения среди сокамерников и их уважения. Если это отнять, у них ничего не останется. Они не позволят себя публично высмеивать, потому что это будет означать полную безнадежность, лишающую их всего. Я имею в виду инцидент во время вчерашнего ужина. Вы меня понимаете?

– Да, конечно, понимаю. А почему я должна не понимать? – спросила я, сидя на стуле и поправляя одежду. – Мы не очень хорошо начали наше знакомство. Я прошу прощения за свое прежнее поведение. Не знаю, что на меня нашло.

Он понимающе улыбнулся, перекладывая какие-то неважные бумаги.

– Я понимаю, – сказал он. – Все в порядке. Давайте просто забудем об этом.

Забыть? Я не это имела в виду. Зачем такие крайности. Сердца у него, что ли, нет?

– Я очень рада, спасибо. – Я улыбнулась. – Вы поете?

Его лицо помрачнело. Он покачал головой.

– Я слушала, слушала, о чем вы говорили, – твердо заявила я. – Я все поняла. Длительные сроки, мир за решеткой, положение в стаде, борьба за достоинство, но вы так похожи на Збигнева Водецкого… и этот ваш голос. Вы поете или нет?

Он поднялся, но петь не стал.

Зато указал мне на дверь. Хотя я прекрасно знала, где она находится. Он так много говорил о том, что не следует провоцировать заключенных, но, обозначив окончание нашей встречи таким драматическим образом, значительно повысил напряжение и поставил меня в ситуацию «сейчас или никогда».

– Благодарю вас за сегодняшнюю встречу, – сказал он. – У меня еще много работы. С вашего позволения, мы отложим этот разговор до следующего раза.

Следующего раза? Да меня через неделю четвертуют!

Я сорвалась со стула и двинулась вдоль стола. Я была уже на полпути к нему, когда он вытащил из ящика черный забавный баллончик – женщины носят такие в сумочках, когда возвращаются домой поздно вечером.

– Что вы делаете?! – закричала я. – Вы с ума сошли?!

– Поверьте мне, это лучшее решение.

Он действительно разозлил меня, но было уже поздно.

Я была слишком близко. Я уже не знала, хочу ли я его обнять или задушить. В тот момент это уже не имело значения.

Он брызнул, и мир исчез за зеленой дымкой.

Сначала я не поверила. Прохлада на лице словно морской бриз. Только потом адское жжение, стыд, смущение и бесконечное желание протереть глаза.

Он схватил меня под руку и вывел. Мои глаза слезились. Я ничего не видела.

За дверью меня уже ждала Надзирательница. Она ничего не стала спрашивать. Вероятно, не должна была.

* * *

Она отвела меня в камеру. Услышав щелчок замка и скрип петель, я вошла внутрь.

– Что случилось? – заботливо спросила Мариолька. – Тебе что-то попало в глаза?

– Да, – ответила я.

– Этим чем-то был перцовый баллончик?!

Они заржали.

Дверь за мной закрылась. Я протянула руку, чтобы продолжить идти на ощупь. Я добралась до умывальника и принялась промывать глаза.

– Подлые мерзавки, – сказала я им. – Вы не предупредили меня. Он просто брат-близнец величайшего певца!

– Тако Хемингуэя? – спросила Фляжка, разразившись хохотом. – Ты права! Мне даже в голову не пришло.

– Может, Эрнеста? – поправила я ее.

– Эрнесто Че Гевара? – вмешалась Мариолька. – Может быть, немного. Но не безумно.

– Что же это творится? – ругалась я, идя к койке. – Чтобы так запросто газом в культурного человека…

Фляжка подвинулась, и я села рядом с ней.

– Сделать тебе наколку? – спросила она. – У тебя настроение улучшится.

– Делай что хочешь, дочка, – ответила я. – Мне все равно. Вы меня достали.

– Она согласилась? – спросила Фляжка Мариольку.

– Вроде как да, – ответила та.

– Здорово! – Фляжка подпрыгнула от радости.

Она встала с койки, достала большую зеленую коробку и через мгновение вытащила что-то, напоминающее джойстик для игровой приставки. Да, подобные штуки способствуют развитию заболеваний позвоночника и кровеносной системы у играющих в них толстых деток, чьи родители трудятся на высокооплачиваемых и мозгозатратных должностях в банковском, телекоммуникационном и торговом секторах.

Ловким движением она сняла с устройства чехол и достала небольшую цилиндрическую деталь с двумя проводками. Куском проволоки она соединила ее с пластиковой ручкой. Всю конструкцию обмотала изолентой, добавила конец старого зарядного устройства и воткнула его в розетку у умывальника.

Раздалось жужжание.

– Что это?! – удивилась я.

– Машинка, – ответила обрадованная Фляжка. – Ты же согласилась. Будем набивать. Ты же сама этого хотела.

Она задрала рукава и показала мне карикатурные фиолетовые каляки на предплечьях.

– Пока что я умею набивать Геракла и Посейдона, – возбужденно продолжала она. – Кого хочешь?

Я в ужасе подняла глаза.

Посейдон, плывущий на пенистой волне, выглядел так, будто рекламировал порошок для стирки, а Геракл – препараты для потенции.

– Можно я еще немного подумаю? – спросила я.

– Подумай хорошенько, – ответила она. – Это важное решение. Ведь она останется до конца жизни.

– К счастью, это ненадолго.

– Но тебе ведь нравится? – спросила она с надеждой в глазах.

– Да ты настоящий Пикассо!

У Фляжки сперло дыхание, она схватилась за грудь и покраснела.

– Ты правда так думаешь? – восторженно пискнула она.

– Правда.

– Мариолька, ты слышала? – Она подтолкнула сокамерницу. – Я прям как Пикассо.

– Это она про твои партаки? – спросила Мариолька, листая глянцевый журнал двухлетней давности.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Лапицкий Анджей – польский актер и режиссер, очень популярный в 1960-е годы. – Здесь и далее – примеч. ред.

2

Водецкий Збигнев – польский музыкант, певец, актер и телеведущий, обладатель чарующего баритона. Был очень популярен в Польше в 1970–1980-е годы.

3

В Амфитеатре тысячелетия в городе Ополе с 1963 года ежегодно проводится Фестиваль польской песни – один из старейших в Европе.

Конец ознакомительного фрагмента
Купить и скачать всю книгу
На страницу:
4 из 4