Дневники самоизоляции

Чилл Билл.

***

Я понял.

Пограничники, таможенники и люди на досмотре. Скучали по нам. По туристам.

Вытрясли всего.

По очереди.

Даже разозлиться сил нет.

Хотел написать – назад хочу.

Но нет.

И домой-то нельзя. Усну.

А цель – до вечера продержаться.

***

Неделю подбирал документы для перелета. Есть все.

Нет вакцины. Одобренной. В Европе. Лишь.

Взамен. История. Как из ковида образовались антитела в достатке.

Прихожу на стойку регистрации.

И на каждый вопрос есть ответ. Вопрос – ответ. Чувствуется, что домашнее задание сделал.

Вспомнил институт.

Приехал поступать в торговлю. Хотел династию продолжить. Дед руководил системой распределения товара. «Управление рабочего снабжения» это называлось.

Собирали всем домом.

Кто напутствие. Кто банку с огурцами.

37 часов в поезде. И вот. Петербург.

Приютила семья брата мамы. В статусе бедного провинциального родственника. Смотрели чуть свысока. Из своей квартиры на пр. Большевиков.

Добрался до ВУЗа. Сказали, возьмут. Оценки хорошие. Хотя. Красного диплома нет. Поведение неуд.

Всегда есть «НО». В армию, говорят, пойдете. Потом вернетесь и доучитесь.

Вывалился я на улицу. Лето. Тепло. Родителей нет. Мобильной связи тоже. И понял, что детство закончилось. Я должен принять взрослое решение. Поступать-служить-учиться.

Сел на лавочку. Потупился и думаю. В армию не хочу. Убьют, как Серегу Вовченко. Или превратят в морального урода, как Руслана Близнюкова.

Нет. Определенно не хочу. Вдруг «новый я после армии» не будет хотеть быть товароведом?

Решил пойти от обратного.

Дошел до телефонной будки и набрал дядю. Дядю Сергея. И спросил – а в каких вузах Ленинграда есть военная кафедра? И какой ближе всего.

Общение с дядей всегда синусоида. Он – прямая ось. Я – кривая адаптации к текущим реалиям.

Дядя сделал вывод – приспособленец. Общение прервалось. До следующей фазы.

Ближайшим из списка был Институт точной механики и оптики.

Поступил легко.

Заехал в общежитие. Поскольку с таким подходом к жизни я не мог больше рассчитывать на гостеприимство родственников.

Наконец, о том, что хотел сказать. Я, как всегда. Мясорубка. Не текст, а фарш.

Первая лекция по высшей математике.

Я понял, что это какой-то язык. Новый. Которого я вообще не изучал. И, скорее всего, не смогу. Без шансов. Мне кажется, я никогда потом не был в таком отчаянии. Сразу представил, как возвращаюсь домой. В город Желтые Воды.

Долго, упорно готовился.

Сдал на 3 очка. У преподавателя напрочь отсутствовала эмпатия. Прибалт. Неудивительно.

Я прослезился от обиды.

К следующей сессии готовился с удвоенной энергией. Которая питалась злостью.

Он вопрос. Я ответ. Ещё вопрос. Ответ. Вопрос. И я. Могу доказать тремя способами. Первый раз увидел на этом лице – больше похожем на брезгливую маску – подобие удивления. И уважения. Совсем чуть.

Помолчал. И.

Ну это 5!

Пил 3 дня.

Светка.

Breaking News.

Моя Светка начала выкладывать «сторис». Чудо чудное. Она с телефоном всегда была, как обезьяна с очками. То потеряет, то уронит, то забудет. То со звуком что-то. То еще какая-то херь.

Мне кажется, ей, как моей маме, подошел бы телефон, который мерзким голосом проговаривает цифры при нажатии на клавишу. Один. Два. И т. д.

К чему это я. М.

*Все-таки падение в Яузу. И хулиганы в подворотне. Отбили часть мозга, отвечающую за воспоминания. Они то есть. То нет. Не всегда понятно, те или нет.

А. Вспомнил.

Светка моя душа. Абсолютно точно. Лучшая часть ее. Не отягощенная корпоративным этикетом. И разговорами про бизнес. Прочим ненужным говном.

У Светки теплые руки и вкрадчивый, тихий голос. Порой настолько, что я перестаю ее слышать. Да я и не пытаюсь. Все равно приятно. Как масло на голову в аюрведическом санатории.

Еще она самый нежный и заботливый друг. Правда.

Как только у меня возникает реальная, настоящая проблема. Она рядом. Вернее, мне даже в голову никто другой не приходит.

Она помогает делом.

Приезжает ночью на Воробьевы Горы и вывозит меня вместе с велосипедом, у которого неожиданно разорвало покрышку.

Но это не самое важное. Ценность ее как друга в другом! У нее всегда есть для меня слова поддержки на все случаи жизни. На самые невероятные. Где она их черпает?

Когда я упал в Яузу в состоянии сильного алкогольного опьянения. Снес пол-лица. Провел всю ночь в «Склифе». Насмерть напугал девушку. В которую был влюблен. С которой был практически на первом настоящем свидании.

В ответ на мои внутренние метания, – что я все испортил, теперь я уже точно не буду с ней, – Света безотлагательно рассказала душераздирающую историю о какой-то своей подруге. Которая, будучи приглашенной на свидание Мужчиной ее мечты, в самый романтический момент (стихи уж там или еще что) в прямом смысле опИсалась. Прямо на глазах восторженного принца. Так как все это время хотела. Но не смогла найти удобный предлог, чтобы отпроситься в туалет.

Рыдала всю ночь. А мужчина и не думал исчезать – свадьба. Все дела. Семья. Дети.

И мне правда. Полегчало. Улыбнуться я не смог. Лицо было похоже на инжир, который торгаши с Даниловского рынка называют «болемокрым». Ощутил тепло внутри.

**Правда скотина сфотографировала мое разъебанное, зашитое лицо и отправила бесчувственному Диме. Который поставил эту фотку на мою аватарку в записной книжке телефона. Теперь лет 7, когда я звоню, он видит именно это.

Все забылось. Я почти остепенился. И повода воспользоваться Светкиной помощью не было. Просто виделись. Пили. Болтали. Смеялись. Не знаю, над чем. Поскольку тот самый вкрадчивый голос на нижней границе моих слуховых возможностей. Две трети я просто не улавливаю. Но и бог с этим. Я ее чувствую.

А тут вдруг поймал алкогольную белку и был изрядно груб со случайно попавшими под горячую руку девушками. Точнее, тащил одну из них за шкирку по коридору. Или за волосы. После того как она послала меня нахуй. Отбиваясь ногой от второй. О чем сильно сожалел на следующее утро. Ведь с похмельем вернулось воспитание и все такое.

Написал своему любимому наставнику. Типа, как же так. Женский пол. И. Вот.

Моя Света с пушистыми лапами. «Не расстраивайся, дорогой, ты просто не разглядел в них Девушек!».

Вооот. Та самая нужная таблетка, которая если и не избавила меня от угрызений совести, то хотя бы заставила улыбнуться.

Люблю ее.

Нелюбовь.

Дошли руки до нелюбви. Звягинцева.

Безусловно, меня очень любили. Но.

Что-то такое внутри перевернулось.

Мне 7 лет.

Мы живем в Челябинске.

Маленькая квартира. Без лифта, на 5 этаже.

Мама занята. Она в больнице сутками.

Отца дома нет. Я его смутно помню. Он ушел. Когда мне 6 было. Какие-то картинки. Мама часто плачет. Размазанная косметика.

Я все время один.

Встал. Сам позавтракал. Ушел в школу. После уроков домой. Пешком. Прогулялся. Зашел на детскую площадку. Посидел на лавочке. Поковырялся ногой в песке.

Нога за ногу домой. Присел на ступенях. Достал альбом с этикетками от жевательных резинок «Лелик и Болик». Бережно. Из портфеля. Поправил пару. Переложил. Убрал аккуратно в портфель. Пришел в квартиру. За дверью вешалка. Повесил форму школьную. Сначала брюки. Потом рубашку. Пиджак.

Надел вытянутые треники. Клетчатую рубашку. Пропылесосил ковер.

Достал тарелку с обедом из холодильника. Задумчиво съел. Не разогревая.

Вернулся в комнату. Достал тетрадки из портфеля. Пенал. Сделал домашнее задание.

Встал. Надел, пальто, стоптанные туфли. Шапку-петушок. Которую связала и подарила бабушка на день рождения. И тихонько по ступенькам вниз. Во дворе пусто. Осмотрелся по сторонам. Поежился. И медленно пошел к озеру.

На озере полынья. Проводы русской зимы. Солнце. На корточках у полыньи сидит девочка моего возраста. Помялся.

Решил познакомиться. Подошел. Попытался присесть рядом. И.

Провалился. По шею. Не испугался. Даже. Просто глупо и неловко.

Помогли вылезти.

Я в мокром пальто обуви штанах, оставляя след, через весь город.

Опять ступеньки. Ненавидел их.

Уже на третьем этаже слышна музыка. В квартире полно народу. Маминых друзей. Накурено. Пахнет едой и вином. Я никого не знаю. Нет. Знаю. Дядю Витю. Пытаюсь найти маму. Мама курит на кухне с мужчиной. Я зову ее. С третьего раза оборачивается. Оживлена. Чрезвычайно.

Не удивлена. А. Промок. Иди в ванну.

Перебрался в спальню. Закрыл дверь. Заснул. Проснулся часа в 3. Тишина. Вышел из комнаты. В гостиной бардак. Никого нет. Мамы нет тоже.

Босыми ногами в туалет. Потом пакет. Собрал бутылки. Мусор. Помыл тарелки. Открыл форточку.

И спать. Снова.

Когда мне исполнилось 8, мы переехали под Днепропетровск. Я уже был взрослый. Взрослее, чем мой сын в 22. Нет. Не умнее. Просто взрослее.

Я и забыл.

Соне 9. И постоянно держу ее за руку. Боюсь упустить.

P.S. А отец звонил. Когда мне 45 было. В разгар рабочего дня. Представился. Я завис. Он спросил, верю ли я в Бога. Я положил трубку.

Кащенко.

Миша сегодня напомнил о Кащенко. Вспомнил. Лелика и Женю Траха. Панков. Всамделишных. С ирокезами. Армейских ботинках. Куртках с нашивками и заклепками. Из того, что оказалось под рукой. Представьте себе панков в 1987. Это было честно. Очень. Все было против. Социальное окружение в ярости. Быть панком. Жить, как панк. Вести себя, как панк. Было невероятно сложно. Только похуизм в помощь.

Не знаю про Женю, а Лелик был из образованной и интеллигентной семьи. Родители – профессоры. Университета. Отец химик. Мать не помню. Его сестра – филфак. А Лелик. Я был у них дома. Родители в страшном недоумении. На меня с опаской.

Естественно, их выгнали из дома. Из школы. Из всех общественный организаций. Типа комсомола. Они регулярно проводили время в Кащенко. Но как только их «пролечивали», они ставили ирокез. И выходили на улицу, чтобы убиться дешевым алкоголем и поваляться под очень громкую грязную музыку.

Я был частым гостем у них в коммунальном сквоте на Петроградской. Женя, заложив руки за спину, с папиросой, приклеенной к нижней губе, катался на роликах в замызганном халате на голое тело по коммуналке. Лелик спал в ванной. Все это под музыку. Я не силен в панк-роке. Но это было шумно и напористо. В контексте.

В гостях я часами лежал на промятом диване. Люди приходили и уходили. Курил, глядя в потолок, и отпивал крепкий чай из алюминиевой кружки. Думал. Краем глаза провожая проезжающего мимо Женю.

У клички «Трах» история. История про Кащенко. Остро заточенные чешские карандаши. И девушек из женского психиатрического отделения. Хорошая панк-история. Но не для рассказа. Точно.

Не знаю, где они. Что с ними. Наверное, и не хочу.

Trainspotting.

Я заканчивал среднюю школу в маленьком городе Днепропетровской области. Ничем не примечательном. Кроме шахт. Обогатительных предприятий. Военных НИИ. Да. Зона рядом с городом была. Строгого режима. И еще. Нюанс. Наркотики растительного происхождения. Производные конопли и опиумного мака. Были в легком доступе.

Употребление в нашем кругу не считалось чем-то экстраординарным. Или предосудительным. Скорее, это была наша большая общая подростковая тайна. От родителей. Мы были против них. Против занудных нравоучений. И нелепых опасений. Что «какие-то наркоманы (страшные буки) выскочат из-за угла и уколют нас насильно». Какой идиот «раскумарит нас на халяву»?? Мы смеялись, закрывшись в комнате у приятеля Юрика по кличке Толстый, в которую его мать, начитавшаяся книг по детскому воспитанию, старалась не входить. Там мы слушали последнюю музыку. Курили траву. Пластилин. Пили молочище. Спирт. Брагу. Горячее шампанское. Юрик. Стас. Остап. Филя. И Эдик Малый. Мои друзья. Наркоманы.

Я был щепетилен. Осторожен. С матерью был пакт, что в любом состоянии я сплю дома, плюс привитая ею (медиком) брезгливость к антисанитарии. Не знаю, что было решающим. Но. Я выпал. Ничего внутривенного. Потом уехал учиться.

Новости приходили. Остап умер от туберкулеза в отделении моей матери. Лет в 25. Ослабленный организм не справился. Юрик, которого давно сложно было назвать толстым, расселил квартиру. Вывез мать в однушку на окраину. В которой она и умерла. Голодала. Болела. Юрик… не знаю. Думаю, тоже. Эдик был совсем плох еще перед моим отъездом.

Последний раз случайно встретил Толстого и Малого в Питере. У метро Сенная площадь. Был женат. Работал в редакции Невского времени. Шел с работы домой. И увидел их. У метро. Нелепых. Потерянных. Подумал. Посчитал до 10. Подошел. Спросил, что случилось. А в общем-то, ничего. Привезли с Украины маковую соломку продавать. И зависли. В общаге. Телки. Все продвигали. Сами. Денег нет. Наркотиков нет. Взял их к себе домой. Купил им билеты на поезд. Жена все ночь не спала. Боялась. Отвез на вокзал. Проводил. Задумался. Посидел, сгорбившись на лавке на вокзале. Взъерошил волосы. Поехал.

P.S. Юру Толстого убили в 2007. В бытовой драке. Малый отсидел. Вышел. Подался в секту. Завязал. Жив-здоров. Воспитывает 10-летнюю дочь. Стас где-то в Москве. Фейсбука нет. Дезинсектор.

***

В старших классах мама забеспокоилась. Либо пожаловались. Либо заметила нездоровый блеск в глазах. Чтобы я не тратил время летом попусту в подозрительной компании, мама решила устроить меня на работу. На пару летних месяцев. Грузчиком.

В бригаде меня приняли хорошо. В первый же рабочий обед послали за водкой.

В наставники ко мне прикрепили Игоряна. Игорян отсидел за воровство. И плотно торчал. Любил коктейль с димедролом.

Первый урок: солдат спит – служба идет. В любом удобном случае мы старались сползти в тень. Мол, позовут, если понадобится. А не позовут, и охуенно.

Я курил. Игорян втыкал с сигаретой в руках. Его сигарета курила себя сама, регулярно обжигая ему пальцы. Все они были в плохо заживших ожогах. Оживлялся Игорян только в конце рабочего дня, а реагировал только на слово «ацетон». Имел неосторожность сказать, что у нас дома он есть. Мы сорвались после работы. На мотоцикле. Игорян за рулем. Он умудрялся втыкать на ходу. Как доехали тогда – до сих пор не понимаю.

Трудовую практику я закончил весьма обогащенным новыми знаниями. Я точно знал, для чего нужен ацетон. И как делается раствор. Как косить от работы. И прочие полезные навыки. Мама была довольна. Зарплату дали.

***

Второй курс. Лето. На тот момент я все понял про учебу. Сессию сдал быстро. Вернулся домой.

Мои друзья Филя и Остап учились в Киеве. В Политехе. Дома я их не застал. Решил наведаться в гости. Нашел их в общежитии, из которого они практически не выходили. Даже для посещения лекций.

Действительно. Вся жизнь была там. Быстро со всеми перезнакомились. И в качестве основного друга выбрали кувейтского араба, имя не вспомню. Да и внешность стерлась из памяти.

Это было задолго до вторжения в Кувейт. Араб был из богатой семьи. Комната в общежитии, в которой он жил, казалась мне дворцом из сказки «1001 ночь». В 89 году. Ковры. Подушки. Кальяны. Квадросистема. Японская.

Араб очень любил зеленую фею и Боба Марли. Или наоборот. Украинских девчонок тоже. Но за неделю пребывания там я не успел про это узнать. Неделю я провел в общаге. В его комнате с Остапом и Филей мы непрерывно дули. Лежали на коврах. Слушали Марли. И смеялись. Я даже про еду ничего не помню. Наверное, ели прямо в комнате. Или не ели.

Всегда. Всегда, когда звучит Боб Марли, я вспоминаю ту неделю.

Потом мы поехали с Остапом в Черкассы. К его бабке. Но это другая история. Про ночную рыбалку.

Альпака.

На учебе показывали реальную сессию с женщиной.

Которая, будучи завучем в школе в 1994 году, ушла на рынок. Коллектив уважал. Дети любили. Государство не платило.

Женщина энергичная. Отдала энергию разнообразному ассортименту. Нашла свою нишу. Все спорилось. Даже удовольствие, смешанное со стыдом, получала.

И тут меня торкнуло.

Я вдруг вспомнил. Что я тоже в 1994 году из аспирантуры ушел на рынок. Не понимаю, почему об этом забыл? Почему вытеснил?

Стыд?

Вспомнил все. Разом. И палатку свою. И соседку справа. Олю. И Наташу напротив. Наташа тоже, либо педагог, либо руководитель отдела кадров номенклатурного предприятия. Брюками мужскими торговала. Славиными. Славка – смешной одессит. Сам шил. Вернее, свое производство.

Но не о них.

О моей соседке. Оле.

Оля не была педагогом. Думаю, она на рынок как через порог квартиры перешагнула. Смазанная тушь. Мешковатое пальто. Сигарета. И кофе с коньяком с утра. У нас не то чтобы ладилось. Но и не ругались. Просто «привет-пока». Там много еще чего. Но это целая жизнь.

Так вот.

Оля торговала шубами. Китайским. Из козла. Крашеными. Уродливыми.

Приходила с утра. Развешивала товар лицом. И пряталась в палатке. В глубине. Как паук.

Ждала.

Пока ее покупатель приблизится.

Ее целевая аудитория – женщины. Средних лет. Такие же бесформенные, как шубы. Кто из паспортного стола. Кто колбаску взвешивал. В магазине. Иногда они приходили вдвоем. С подругой как бы. Останавливались рядом с палаткой. Зависали. И одна другой: «Смотри. Шуба какая. Из козла».

Это слово, «козел», было триггером. И из палатки как из пращи выстреливала Оля:

«Ну что вы, дамы?!!! Это не просто козел!! Это благородный такой козлик!! Альпака!!!».

И дамы в смущении. Правда ведь, не козел. Неудобно как-то получилось. Обидели, получается. И Оля пляшет. Раз. Одна из дам уже в шубе. Как в панцире. Стоит. Не дышит. Похожа на мохнатый столб. А Оля пляшет. «Как же вам хорошо!! Мех отливается. По спине легло шикарно!». Зеркало снизу. Чтобы росту добавить. Хотя это и не нужно. Дама в шубе даже голову наклонить не может. Оля подругу локтем: «Ну скажите. Скажите же. Как ей хорошо!». И подруга как под гипнозом. И правда. Как влитая. Села. И мех богатый. Дорого смотрится. И. Пиздец. Дамы в ступоре уходят с шубой.

Оля денежки жадно посчитала. Пачкой купюр смазала остальных козлов. И между рядами, печальному мальчику, кофе который разносит: «Эй. Сюда иди. Кофе мне. Коньяку побольше». И опять в каморку. Только глаза блестят.

Ждать.

Насущное.

1. В воздухе висит влага. Пахнет мокрыми листьями.

2. Видел раздавленного червяка. Первый раз лет с 7. Не потому, что они исчезли. Просто смотрел не туда. Раньше вперед смотрел. Теперь под ноги.

3. Бабье лето обещают. Видимо, совпадет с заявлением президента. Как у открывателей ресторана Folk. Первый проект открыли 24 февраля. Второй, Amber, 21 сентября. Хочется, чтобы они больше ничего не открывали. Никогда.

4. Ношу одно и то же.

5. Разучился читать. Выдавил всю волю на 50 страниц. Лекций Фрейда. А там их 378. И прочитать нужно еще много. В «Телеграм»-группе программы МП2022 Chat одни дрочилы (название само за себя – Chat? Серьезно?). И то они читали, и другое. Утешает лишь, что для поддержания групповой динамики они выбирают кальянные и караоке. Точно их не встречу. Неудачники.

6. Негрони на мескале. Отрывает голову нахер.

7. В зале WC ушло 8 тренеров. У моего упругого крепыша белый билет. Хорошая новость.

8. Диме нравится в Стамбуле.

9. Соня начала писать мне. «Папа, как дела?» в увязке с судьбоопределяющими событиями. Взрослеет. Хотя. Такая себе взрослая. На собаку шапку, подаренную, натянула. Собака все равно ее любит. По взгляду видно. Обреченному. Никто не говорил, что любить просто.

P.S. Навязчивое желание «исправлять»/дополнять написанное. Этот пост прошел уже 10 редакций. Благо, это возможно.

Пение.

Бегу по дорожке. Слушаю кругами New Order. Тихо подпеваю. И шальная мысль. Могу лучше. Наверное. Эмоциональнее. Понятнее.

Потом думаю, а не пойти ли мне, как Сане или Лехе Кудрявому, на уроки вокала. Против стресса. Выучу, спою и запишу одну песню. Regret. И выставлю на Youtube. И в ФБ. И будет тысяча лайков и репостов. И буду популярен.

А потом вспомнил. Вдруг.

4 или 5 класс. Наша классная руководительница решила организовать на базе класса хор. Принудительно. Строем пришли в класс хоровых занятий. Нас рассадили. Преподаватель – пышная блондинка с огромным бюстом, практически вываливающимся из декольте, устроила прослушивание. Слушала в наклоне. Тщательно. Наша задача была что-то спеть ей прямо в сиськи.

Раз, другой.

При подведении итогов класс разделился. На голоса. Часть первый, часть второй.

Ко мне подошли индивидуально. Прослушивание не выявило у меня ни первого, ни второго голоса. В целях сохранения групповой динамики мне предложили остаться для работы над песней «Не дразните собак». Решили мной оживить песню. Я должен был лаять в куплете.

М-да. Не пойду на вокал.

Подсолнухи.

Детские травмы.

Рос в Днепропетровской̆ области.

Где у всех были участки под подсолнухи. Не помню, насколько большие.

У нас, соответственно, он был.

Ненавидел его.

Вместо того, чтобы играть с соседскими детьми в индейцев, вынужден был срезать. Выбивать. Ебаные подсолнухи. Руки исколоты. Жарко. Пыль.

Потом собранный урожай сушили на тряпках во дворе.

Калибровали.

Мелкие – под масло.

Крупные – на долгую зиму грызть у телевизора.

Или за книгой.

Были свои лайфхаки, как жарить. Соль. Еще какая-то хрень.

Ну и, конечно, рыночки.

У кинотеатров.

Та самая правильная бабка, которая всех называла «сынок». И насыпала семечки в кулек из газеты с горкой. Большой стакан – 20 копеек. Маленький – 10.

И на сеанс. Плевать на пол.

Уехал в Ленинград учиться и больше этот триппер в руки не брал.

А теперь люблю подсолнухи.

В качестве цветов.

Перелом.

Сломать ногу

На ровном месте

На отдыхе

В результате, планы или программа отдыха драматически изменились

Нет, не плохо

Просто ритм замедлился

Или остановился

У меня ничего не болит

Мне лишь некомфортно и неприятно

И задумчиво

На прохождение всех этапов или стадий работы с горем

Понадобилось полчаса

Нет

Вру

Застрял злость/торг/депрессия

Наверное, ближе к депрессии

***

Самый короткий визит к врачу.

Еще на стул не сел.

Я: Можно гипс чуть подрезать?

Врач: Нет.

Я: А если…

Врач: Нет.

Я. Спасибо.

Не присев – развернулся. Пожелал хорошего вечера. Поскакал домой.

***

Наблюдения человека на костылях

Все против людей с ограниченными возможностями. Ландшафт. Везде ступени. Не замечал их раньше. Даже у меня в квартире. Даже в травматологии. Казалось бы. Испытываю отчаяние уже на подходе.

Все, что было просто – теперь сложно. Смотрю на кружку с горячим чаем. И на стол в 5 метрах. У меня нет идей. На костылях руки заняты. Без костылей нужно прыгать. Кружка с чаем. Стоит, где стояла. Пью прямо, где налил.

Самый часто задаваемый вопрос – «Как это случилось?». Не понимаю. Окружающие хотят учесть мой опыт, чтобы не повторить? Или хотят насладиться деталями? Или убедиться, что они не такие неудачники, как я? Второй по популярности – «Почему?». Это хороший вопрос. Поскольку он достаточно глубокий. И отсылает к механизму работы бессознательного. Мне нравится думать, что это про это. А не про то, что я тыкал параллельно в телефон.

Радуют люди, которых встречаешь на улице. Стараются помочь. Насколько возможно. Подбодрить. Запомнил пьяного гопника, который мимоходом бросил: «Выздоравливай, братишка!». Приятно, блин. Выпрямился и сильнее оттолкнулся костылями. Прибавил «шаг».

Время, которое летело, вдруг остановилось. Тянется. Есть ощущение, что 14 дней – целая жизнь. Мое личное лето.

Как оказалось, я жил невероятно активной жизнью. Даже не подозревал. Огромное количество свободного времени. Которое я трачу в никуда. Ни книг. Ни лекций по программе. Сижу. Рефлексирую.

Продолжаю накапливать опыт, знания и умения. Обязательно вылью в ленту.

P.S. Сперва медленно исчезают мои иллюзии, что меня отпустят через 14 дней.

***

Прошло всего 14 дней с перелома. А столько всего нового.