Полная версия
От Алданова до Яновского: 12 литературных портретов русского зарубежья
«Когда муха бьётся в стекло, я спешу отворить окно и помочь ей вылететь; и даже если это не муха, а комар, напившийся моей крови, – всё равно! Не потому, что я такой милостивец, – я, может быть, прихлопну его ладонью прежде, чем он успеет меня укусить, жизни лишу, но свободы лишить не способен: свобода в триллион раз ценнее жизни, это я раз навсегда решил и за себя, и за комара!»
В этих накаленных до предела строках звучит дрожащий голос человека, который просто жаждет высказать нечто сокровенное, давно выношенное. Он почти срывается, пытаясь убедить в правоте своей отнюдь не бесспорной мысли. Только вот – убеждает ли?..
В 1903 году молодой адвокат Михаил Ильин женится на Екатерине Маликовой – участнице боевой организации социалистов-революционеров, а в 1904-м – и сам вступает в партию эсеров. В 1905-м в подпольной газете «Революционная Россия» выходит анонимная статья Ильина «За что?», оправдывающая террор как метод политической борьбы. Незадолго до этого эсер Петр Куликовский, одно время скрывавшийся в квартире Ильина, застрелил в упор московского градоначальника – графа Павла Шувалова.
И вот что пишет тогда 26-летний Ильин:
«Пусть эхо выстрелов прозвучит по всей стране и зовёт народ к вооружённому восстанию… Пусть каждый, кто не задумался ещё, за что убиваем мы царских слуг, поймёт, что это делается в борьбе за благо народа…»
Моральный релятивизм и неприятие любых навязанных догм будут и дальше характерны для Осоргина. В одном из частных писем он подчёркивает:
«Я признаю только один критерий для оценки поступков. Это мерило – моя совесть. Я не верю в объективные моральные истины и называю их догматическими предрассудками. Для меня дурно или хорошо то, что я считаю таким, а не то, что таким считают другие. "Будь верен себе" – вот единственный категорический императив».
«Где был счастлив»
В декабре 1905 года следует арест и заключение в Таганскую тюрьму, а после освобождения под залог Осоргин бежит в Финляндию и к концу 1906 года переезжает в Италию, которая становится его второй после родины сердечной привязанностью.
«Там, где был счастлив» – так назовёт Осоргин автобиографическую книгу об Италии, вышедшую в 1928 году. И такое заглавие далеко не случайно. Осоргин наслаждается давно чаемой свободой и дарованной яркостью красок, становится востребованным как журналист и гид по Вечному городу, расходится с первой женой, но встречает молодую Рахиль Гинцберг, с которой живёт гражданским браком.
В 1913 году выходит книга «Очерки современной Италии», а в 1914-м случается ещё одно важное событие – Осоргин вступает в масонскую ложу, пока что в роли ученика.
После десяти лет, проведённых в Италии, настаёт время вернуться в Россию. Страна вовлечена в Первую мировую войну и находится на пороге революционных перемен, и Осоргин своим бойким пером с головой погружается в общественное бурление. Кроме публицистики, он занимается организаторской работой и в марте 1917-го становится председателем новообразованного Союза журналистов и сопредседателем московского отделения Всероссийского союза писателей.
На следующий же день после октябрьского переворота Осоргин призывает к сопротивлению большевикам в статье «Драться – так драться!» и примыкает к изданиям оппозиционной направленности. Новым властям довольно быстро удаётся пресечь печатный разброд и шатание, и в условиях информационного голода Осоргин со товарищи открывает в голодающей Москве… книжную лавку писателей!
Представьте себе: вы приходите в магазин – а вас радушно встречают там такие блестящие умы, как философ Николай Бердяев, писатель Борис Зайцев, поэт Владислав Ходасевич, искусствовед Павел Муратов, литературовед Борис Грифцов, историк Алексей Дживелегов.
Кстати, в творчестве Зайцева, Муратова и Грифцова также вдохновенно отражается культура Апеннинского полуострова. Вместе с ними Осоргин заседает в «Студии Итальяно», которую вполне можно считать прообразом Итальянского института культуры в Москве.
Кроме того, Осоргин по просьбе Евгения Вахтангова переводит пьесу Карло Гоцци «Турандот», ставшую визитной карточкой театра на Арбате, а в театре Корша ставится комедия Карло Гольдони «Слуга двух господ» – также в переводе Осоргина.
«История многое простит большевикам, но этого не простит»
В 1921 году Осоргин становится редактором бюллетеня «Помощь», выпускаемого Всероссийским комитетом помощи голодающим (ПОМГОЛ). Это благое начинание выдвинуло на авансцену силы, в лице которых большевики увидели серьёзных политических конкурентов. По приказу Ленина следуют аресты членов ПОМГОЛа – и Осоргин, Зайцев и Муратов в числе первых попадают на Лубянку.
«Все койки заняты были людьми отборными – профессорами, писателями, инженерами, врачами, экс-министрами, – цветом полувоскресшей ненадолго московской общественности. Решили, ради отвлечения от тревожных мыслей, читать лекции – каждый по своей специальности. Борису Зайцеву досталась, конечно, современная литература».
Зайцева довольно быстро отпустили, а вот Осоргина спасло от расстрела лишь заступничество Фритьофа Нансена, в 1922 году удостоенного Нобелевской премии мира. Следует ссылка в Казань, а вскоре – и высылка из России на знаменитом «философском пароходе».
«Напрасная половина жизни»
Именно в эмиграции расцветает талант Осоргина как романиста. Как он сам признавался, «в России писать было "некогда"», – много сил и времени отнимала постоянная вовлечённость в дела вершившейся на его глазах истории.
Обосновавшись в Париже, Осоргин не то чтобы «уходит в себя» – напротив, он всё так же активен на страницах эмигрантской печати. Но вдали от родины обостряются духовные поиски этого «всебожника» и в 1925 году приводят его в масонскую ложу «Северная звезда», где он дорастает до высшей степени иерархии – «досточтимого мастера» (1938-1940). Роль наставника Осоргин исполняет и в основанной им самим независимой ложе «Северные братья». Одним из тех, кто подпадает под обаяние увлечённого «мастера» и принимает его учение, становится, например, Гайто Газданов.
Кроме участия во «Всемирном Братстве Чудаков» (так аллегорически именует Осоргин масонство в книге «Происшествия зелёного мира»), оторванный от родной среды писатель работает над главным своим инструментом: «Половину своих дней я отдаю работе над своим русским языком».
И эта работа приносит плоды. В 1928 году, когда Осоргину уже 50 лет, в Париже выходит его первый и, вероятно, самый известный роман – «Сивцев Вражек», действие которого охватывает «кровоточащий» период 1914-1920 годов. Сочетая в себе элементы русского семейного романа с модернизмом в стиле Андрея Белого или Евгения Замятина, повествование о жизни московской семьи интеллигентов строится на толстовском подходе: жизнь простых людей на фоне событий большой истории. Поэтому, наверное, от «Сивцева Вражка» отчасти веет и дыханием булгаковской «Белой гвардии», также впервые полностью опубликованной во Франции в 1927-1929 годах.
«Вне России никогда не ощущал себя "дома", как бы ни свыкался со страной, с народом, с языком. Жизненный материал для книг давала только русская жизнь – и он казался мне неистощимым. Полжизни прожив за границей, я не вижу надобности говорить об этой напрасной половине; она слишком лична».
Успех дебютного романа («Сивцев Вражек» переводится в Соединённых Штатах и получает премию Американского книжного клуба) позволяет Осоргину приобрести участок земли под Парижем, в Сент-Женевьев-де-Буа. Здесь, на русском погосте, в 1995 году упокоится третья жена писателя, Татьяна Бакунина. Она переживёт супруга более чем на полвека и станет верной хранительницей его памяти и архива, составит «Биографический словарь русских вольных каменщиков».
Идеям построения всемирного братства в пропитанном буржуазным духом обществе посвящён роман «Вольный каменщик» (1937), который понравился далеко не всем собратьям Осоргина по масонству: зачем, мол, раскрывать секреты непосвящённым?
Чуть раньше выходят два романа, в которых отражается тема революции: «Свидетель истории» (1932) и «Книга о концах» (1935). Находится ей место и в одном из главных сочинений Осоргина – мемуарной книге «Времена». Две первые её части («Детство» и «Юность») публикуются в 1937 году, а завершающая («Молодость») увидела свет уже после кончины автора. Начинается Вторая мировая, и в 1940 году Осоргин уезжает из Парижа подальше от нацистов в Шабри, где и уйдёт из жизни в ноябре 1942-го, в самый разгар войны, от сердечного приступа.
«И вот я на берегу французской реки, имени которой прежде не слыхал. Теперь уже совершенно безразлично, где жить и к чему ещё готовиться: книга закончена, не стоит затягивать послесловие» (Михаил Осоргин, «Времена»).
Не станем затягивать с послесловием и мы. А лучше откроем любую из книг Осоргина – и сразу окунёмся в лирическое журчание русского слова, такого чистого и такого живого.
Марк Алданов: исторический романист, не веривший истории
7 ноября 1886 года родился один из самых уважаемых и парадоксальных авторов русского зарубежья.
«Как же надоело писать книги»
В декабре 1928 года Иван Бунин получил письмо, содержавшее такие строки: «Работа моя продвигается плохо. Не могу Вам сказать, как мне надоело писать книги. Ах, отчего я беден, – нет, нет справедливости: очень нас всех судьба обидела, – нельзя так жить, не имея запаса на два месяца жизни».
Через пять лет Иван Алексеевич получит Нобелевскую премию по литературе, а ещё через пять – впервые выдвинет автора письма, Марка Алданова, на ту же самую номинацию. И сделает это потом ещё восемь раз, в том числе в год своей смерти, в 1953-м.
В итоге Алданов станет абсолютным рекордсменом среди русских писателей, так и не удостоенных вожделенной Нобелевки, – в общей сложности его номинировали целых 13 раз. Даже «вечный кандидат» Дмитрий Мережковский остановился на десяти попытках.
Денежные сложности будут преследовать Алданова на протяжении почти всей его жизни в эмиграции, но он ни разу не изменит своему литературному призванию, которое, впрочем, обнаружилось довольно поздно.
А начиналось всё для будущего писателя так прочно и основательно, что о житейских неурядицах приходилось думать в самую последнюю очередь. Если вообще приходилось.
Химик против Писателя
Марк Александрович Алданов (это псевдоним-анаграмма от его настоящей фамилии – Ландау) родился в 1886 году в Киеве в богатой семье сахарозаводчика и получил блестящее многопрофильное образование. Ещё в гимназии он выучил пять языков (кроме английского, французского и немецкого, ещё и латынь с древнегреческим), а в Киевском университете окончил сразу два факультета – юридический и физико-математический.
Первая статья вышла из-под пера молодого учёного в 1912 году и называлась так: «Законы распределения вещества между двумя растворителями». В дальнейшем увлечение химией не только разнообразно скажется в литературном творчестве, но и засверкает в основательных научных трудах. Во время Первой мировой войны Алданов участвует в разработке способов защиты Петрограда от газовых атак. А уже в эмиграции выйдут его книги «Лучевая химия» (1936) и «О возможностях новых концепций в химии» (1950). Первую из них в письме всё тому же Бунину автор назовёт своим лучшим произведением.
Одним из ранних героев Алданова-прозаика становится Химик, ведущий диалоги с Писателем в философско-публицистической книге «Армагеддон» (1918). Здесь Алданов впервые обращается к теме революции, которая будет интересовать его на всём творческом пути.
«Любая шайка может, при случайно благоприятной обстановке, захватить государственную власть и годами её удерживать при помощи террора, без всякой идеи, с очень небольшой численно опорой в народных массах; позднее профессора подыскивают этому глубокие социологические основания».
В этих словах уже заложено зерно философии случая – историософской концепции, которую будут развивать другие герои-резонёры Алданова, выражающие его скепсис в отношении законов исторического процесса. Наиболее полно автор постулирует свои установки на эту тему в позднем философском диалоге «Ульмская ночь. Философия случая» (1953).
Пока же Алданов утверждает: «Демократия всё же лучший выход, придуманный человеческой мыслью за три тысячи лет истории». Написано это почти за тридцать лет до знаменитой (хоть и отнюдь не бесспорной) формулы Уинстона Черчилля: «Демократия – худшая форма правления, если не считать всех остальных».
Неприятие Октябрьского переворота и большевистской идеологии на страницах «Армагеддона» не только приводит к изъятию тиража неугодной книги, но и приближает её автора к расставанию с родиной. В апреле 1919 года, транзитом через Одессу, Константинополь и Марсель, Алданов оказывается в Париже.
Искушение историей
Обосновавшись в столице Франции, писатель продолжает свои исторические штудии, учится в Высшей школе социальных и политических наук, издаёт книгу с характерным названием «Две революции: революция французская и революция русская» (1921). Тогда же, в год столетия со дня смерти Наполеона Бонапарта, выходит повесть «Святая Елена, маленький остров» о последних днях французского императора. Эта работа приносит известность Алданову-беллетристу и впоследствии становится завершающим звеном в тетралогии «Мыслитель», включившей также три романа об эпохе Французской революции и наполеоновских войн: «Девятое термидора» (1923), «Чертов мост» (1925) и «Заговор» (1927).
Само название цикла отсылает к химере «Мыслитель», лукаво взирающей на тщету человеческой жизни с вершины Собора Парижской Богоматери. Един конец для всех: и для простых смертных, и для великих людей, поддавшихся на третье дьяволово искушение – посулы земной власти и могущества.
Вот почему у тела покойного Бонапарта звучат строки из самой пессимистичной и, вероятно, наиболее близкой для неверующего Алданова библейской книги – Экклезиаста: «Всему и всем – одно: одна участь праведнику и нечестивому, доброму и злому, чистому и нечистому».
Гайто Газданов писал об Алданове: «Его психология, его личные взгляды выражены в его книгах, и надо сказать, что эти взгляды довольно безотрадные. Пессимизма в нём было больше, чем в любом из его современников». А Борис Зайцев также отмечал: «Внутренний тон всего, что он писал, всегда глубоко-печальный, экклезиастовский».
И всё же в мире случайностей, беспорядочно наслаивающихся и громоздящихся друг на друга, для Алданова важна роль личности, которая вовсе не упорядочивает хаос проносящихся событий, но использует их благоприятную комбинацию и взмывает на гребень непредсказуемого исторического действа. Таков Наполеон, таков и Ленин, «чрезвычайно сильная и очень интересная личность», о которой Алданов пишет большую работу ещё в 1919 году.
«Ни один человек, даже Пётр Великий, не оказал такого влияния на судьбу России. Ни один человек, даже Николай II, не причинил России столько горя», – так начинается этот труд. С разрушительной ролью Ленина писатель не примирится даже перед самой смертью: «…Я его ненавижу, как ненавидел всю жизнь… Того же, что он был выдающийся человек, никогда не отрицал» (1957).
Вообще политический портрет становится одним из жанров, которым Алданов мастерски овладеет. Он напишет очерки о Жозефине Богарне и Мате Хари, Сталине и Луначарском, Ллойд Джордже и Черчилле, Клемансо и Пилсудском, Евно Азефе и Махатме Ганди – и это далеко не полный список.
Композитор и музыкальный критик Леонид Сабанеев, близко знавший Алданова, утверждал: «Во всём он был не поверхностно, не с налёту, а глубоко и тщательно осведомлён. Я думаю, что другого русского писателя с такой эрудицией в стольких областях совершенно разных и не существовало… Не зря он говорил, что треть своей жизни просидел в библиотеках и за чтением книг».
Загадка Толстого
В 1922-1924 годах Алданов живёт в Берлине, где женится на своей двоюродной сестре Татьяне Зайцевой. Там же выходит книга «Загадка Толстого», судьба которой сама по себе весьма любопытна. Она вырастает из литературоведческого труда «Толстой и Роллан», первый том которого издаётся в 1915 году в Париже и привлекает внимание критики и Софьи Андреевны Толстой. А вот рукопись второго тома оказывается утраченной в годы революции, и только в 1923-м Алданов переиздаёт работу, уже без раздела о Ромене Роллане.
«Мы останавливаемся перед неразрешимой проблемой Толстого. Эллин, перешедший в иудейство, или иудей, проживший долгий век эллином, влюблённый в жизнь мизантроп, рационалист, отдавший столько труда критике нечистого разума, гений, рождённый, чтобы быть злым, и ставший нечеловечески добрым, – Лев Толстой стоит перед нами вечной загадкой».
Фигура великого старца из Ясной Поляны настолько восхищала Алданова, что Георгий Адамович подмечал: «Он произносил эти два слова "Лев Николаевич" почти так, как люди верующие говорят "Господь Бог"».
Газданов также уловил в скептике Алданове эту удивительную черту: «Единственный писатель, перед которым он преклонялся, был Лев Толстой. Вся его отрицательная философия, – если так можно сказать, – его вежливо-презрительное отношение ко всему – будь это наука, политика, историософия, литература, – всё это переставало существовать, как только речь заходила о Толстом».
«Иудей, проживший долгий век эллином, влюблённый в жизнь мизантроп, рационалист», – уж не себя ли самого аттестует в этой палитре автор, говоря о Толстом? Алданов, конечно, никогда бы в этом не признался, да это и не нужно. Для писателя, выбравшего своим героем другого писателя, почти самое обычное дело – стать (или пожелать стать) хоть немного на него похожим. При этом, как утверждал Сабанеев, из числа современников для Алданова «высшим авторитетом был Бунин и даже, видимо, просто влиял на его вкусовую установку».
Алданов сошёлся с Буниным во многом на почве почитания Толстого, а также – в схожей ориентации на традиции классической русской литературы. Всё тот же Сабанеев так объяснял творческую «настройку» Алданова:
«Он был пережитком эпохи едва ли не шестидесятых годов прошлого [XIX] века, и его культурный горизонт и идеалы ближе всего идеалам той России – либеральной, но умеренной, культурной и с высокими нравственными устоями, свободомыслящей в области умозрения и политики… Ум Алданова и вся его психика были окрашены в известной степени в старомодные краски: он уже был чужд исканиям символистов».
Восприятие свободы как высшей ценности в пространстве нравственной красоты (по-эллински говоря, «калокагатии») приводит Алданова к отрицанию общественно-политических потрясений: «Война и революция – худшее, что может случиться со свободными народами».
Оспаривая взгляды Алексея Толстого и его «Хождения по мукам», Алданов пишет свою романическую трилогию о судьбах русской интеллигенции в революционные годы: «Ключ» (1929), «Бегство» (1931), «Пещера» (1934).
Загадка Алданова
Мировые «случайности» продолжают преследовать писателя, и в 1940 году, после капитуляции Франции, Алданов покидает оккупированный нацистами Париж и перебирается в Ниццу, а оттуда уезжает в Нью-Йорк. Время за океаном не проходит даром: в 1942 году вместе с Михаилом Цетлиным он учреждает «Новый журнал», ставший литературным преемником парижских «Современных записок». Там же в Америке Алданов работает над самым крупным из своих произведений – «Истоки». Роман впервые выходит в полном объёме уже во Франции, куда автор возвращается в 1947 году.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
По этому случаю хотел бы выразить большую признательность всему коллективу портала и лично его шеф-редактору Михаилу Визелю.
