Обратный бумеранг

Дарья Вишневская

Обратный бумеранг

I

Его зовут Стас. Его глаза мутновато-зелёные, а светлые волосы красиво уложены гелем. Он всегда ходит либо в шикарном костюме, либо в поло с чёрным кардиганом. Поло у него очень много. Он меняет их каждый день. Но больше всего ему идут белое и чёрное – прекрасно подчёркивает волосы и кожу.

Я часто смотрю на Стаса, и если он замечает это, то ловлю на себе прикосновение его красивых глаз, хотя бы и на секунду.

Стас – мой одноклассник, но мы никогда не дружили, потому что он из другого мира. В школу он приезжает с водителем на мерседесе, а я на автобусе. На выходных он посещает все модные заведения Москвы, а я сижу дома и мечтаю их посещать. На уроках он сидит за партой с Миланой Широковой, одной из красавиц и умниц класса, а я сижу или одна, или со своей полуподругой Алёной Дмитриевой. На перемене мы с ней грызём сухарики из супермаркета, а Стас со своим дружком Фельдштайном ест какие-то ультратонкие чипсы за двести рублей. К ним часто подходит Милана с подругами. Они флиртуют (или мне так кажется), потом звенит звонок, и они неторопливо заходят в кабинет. Когда уроки заканчиваются, Стас, бывает, сидит в вестибюле и ждёт водителя или свою маму – роскошную и нарядную женщину, которая всегда гордо стучит каблуками дорогих сапог по нашему затёртому школьному полу, небрежно приветствует Стаса и, оставляя после себя, шлейф тяжёлых, неприлично дорогих духов, стучит каблуками к выходу.

В такие дни я тоже задерживаюсь в школе, чтобы смотреть на Стаса через решётки в раздевалке. Я намеренно так долго одеваюсь, что Алёна злится и уходит без меня.

Сегодня я собиралась поступить точно так же, подслушав, как Стас сказал кому-то по телефону: «Ладно, посижу подожду». После биологии наш не самый дружный класс повалил из кабинета в раздевалку. На лестнице ко мне приклеилась Алёна, но я едва разбирала, что она говорит. Рядом со мной, плечом к плечу шёл Стас. Моё сердце билось так сильно, что казалось его видно через блузку. К сожалению, лестница закончилась, и плечо Стаса потерялось в толпе. Я направилась к своей вешалке, собираясь долго копаться в мешке со сменкой, как будто было так сложно вытащить ботинки и переобуться. Я видела, как Стас взял своё шерстяное пальто, пакет и направился в вестибюль.

– Не, жду водителя, – услышала я его голос.

– Тебя подвезти? – вкрадчивый голосочек Миланы.

– Да не, мне не долго ждать.

– Ну, смотри сам! – Я увидела, как Милана коснулась его руки.

Чего скрывать, она меня жутко раздражала, хотя она никогда меня и не притесняла. Порой доставалось Ленке Сидоровой, но она просто магнит для издёвок! Тут ничего нельзя было поделать, и проблема была не в Милане. Я Милану терпеть не могла из-за того, что она вечно вилась вокруг Стаса. Такое может заметить только девушка, которая наблюдает за объектом симпатии со стороны. Куда бы Стас ни шёл, Милана всегда была где-нибудь поблизости, и он был с ней так мил!

Я наблюдала за их прощанием, крепко сжимая полиэтиленовый пакет со сменкой, пытаясь понять, как отреагировал Стас на то, что Милана погладила его по руке. Вроде бы никак. Ладно. Я глянула на Алёну, она уже была в сапогах, завязала шарф и натянула шапку. Снимая с крючка свою пёструю куртку, она недовольно посмотрела на меня и буркнула:

– Чего не собираешься?

– Собираюсь! – тут же ответила я, медленно вынимая из пакета ботинок.

– О, плиз! – Алёна закатила глаза, – Я знаю, что ты специально.

Я не успела ничего придумать, как Алёна уже подошла ко мне вплотную и понизив голос сказала:

– Ты следишь за Оболенским.

– Ты совсем того? – мои щёки загорелись огнём, и я громко усмехнулась.

– Ржи, сколько угодно, но я не слепая. В один день ты одеваешься, как нормальный человек, а в другой – уже «ох, я такая вся медлительная!», Алёна принялась изображать меня, как манерную актриску.

Мне стало ужасно стыдно, но я не подала виду.

– Так, хватит уже. Причём тут вообще Оболенский?

– Ты пялишься на него! – взвизгнула Алёна, и моё сердце ушло в пятки.

Я боязливо оглянулась и упёрлась глазами в Машу Сакирскую – отчаянно влюблённую в Фельдштайна (что она только в нём нашла). Она стояла поодаль, но всё слышала, я точно знала. Сакирская везде была как жучок, как подкинутый диктофон; она фиксировала всё, что слышала, и распространяла это со скоростью света. В первую очередь она доносит всё Милане, а та своим миленьким, сладеньким голосочком поёт это в уши мальчикам.

– Ну ты и дура! – прошипела я, – Что ты несёшь? Ты видишь, что Сакирская стоит?

И Алёна, действительно как полная дура, развернулась всем телом и в упор уставилась на Сакирскую. От такого внимания Маша растерялась.

– Чего смотрите? – недовольно прогнусавила Сакирская, явно пытаясь придать тону равнодушия, но было видно, что она переполнена эмоциями полученной сплетни.

– А тебе чего тут надо? Милана твоя уже ушла! – рявкнула Алёна.

– Да так, ничего, – Сакирская хитро скосила глаза и неспешно удалилась от нас в направлении к лестнице.

Я знала, что ей там нечего делать; уроки уже закончились, все разошлись, а Машка не из тех, кто выслеживает учителей после занятий, чтобы переписать какую-то работу или договориться о том, чтобы исправить оценку. Она точно пошла докладывать Милане, что только что слышала. Я разозлилась на Алёну, предчувствуя горький вкус позора.

– Ну вот и зачем ты это устроила? Ты довольна?

– Да а что я сделала? – Алёна вылупила на меня свои бледно-зелёные глаза, криво обведённые чёрным карандашом, – Сама виновата! Пошли бы уже давно как люди домой!

Я отмахнулась. Не было смысла разъяснять Дмитриевой, в чём она неправа. Она бывала порой такой непробиваемой, когда ей было надо, что невозможно было до неё достучаться. Мне расхотелось идти вместе с Алёной, но я не смогла придумать никакой адекватной причины для того, чтобы пойти одной, а ругаться с единственной подругой в классе как-то мне не хотелось гораздо сильнее, чем потерпеть семь минут общей дороги.

Мы вышли из школы, и нас встретила серая прохладная улица. Я с наслаждением вдохнула свежий воздух и почувствовала, как нос шипит от холода.

Пока мы шли, Алёна не умолкая трещала о контрольной по алгебре, за которую получила «3», хотя заслуживает по крайней мере «4». Я угукала и агакала в ответ, говоря себе, что уже виднеется Алёнин дом, сейчас она скроется в подъезде, можно будет достать наушники и спокойно побыть в своих мыслях.

У своего подъезда Алёна рассказала мне несколько выматывающих историй, которые казались такими нестерпимо долгими и скучными, что я уже не могла делать вид, что мне интересно. На улице было холодно, у меня замёрзли руки и уши, но Алёна в упор этого не замечала. До какой степени люди бывают эгоистичны!

– Ладно, давай, до завтра! – Алёна начала рыться в карманах в поиске ключей, – И забей на Сакирскую, ничего она не слышала!

– Да ладно, уже проехали! – Я начала удаляться от подъезда Алёны, постепенно набирая бешеную скорость.

Ноги сами несли меня вперёд по грязной жиже, которая успела за неделю растаять, а потом опять замёрзнуть. Мои ботинки были такие грязные, как будто бы я украла их у бомжа. В кармане мёрзли пальцы с самодельным маникюром, и это меня угнетало. Я словно видела себя со стороны: школьный брюки, обязательно чёрные и обязательно именно брюки, которые так нелепо смотрятся из-за устаревшего фасона, несуразный серый пуховик, вышедший из моды ещё года два назад. Я думала, зачем я тогда купила серый пуховик, ведь надо было чёрный. Но когда мы с мамой год назад ездили в «Парад планет», я так вымоталась от этих маленьких магазинчиков с этими бабуськами и женщинами средних лет, накидывавшихся на каждого, кто просто бросил взгляд на витрину. Они вечно начинают допытываться, что именно я хочу. Но я не знаю, что именно. Неужели все ходят в магазин с чёткой картинкой той вещи, которую хотят купить? Я всегда надеюсь, что увижу то, что понравится. Но из-за давления продавцов я не могу сосредоточиться и выбрать. Вот и тогда мама выжидающе смотрела на меня и без конца что-то теребила на воротнике и шее, дёргая меня вправо и влево, самодовольная продавщица неустанно подкладывала ложечку лести и щепотку «личного опыта» из разряда: я и сама такой пуховик ношу! В конце концов я представила, как продавщица опять возьмёт стул и какую-то палку-трезубец, чтобы начать снимать пуховики и куртки с верхних рядов, и я решила, что этот серенький пуховик, который я примерила – вполне себе ничего. А теперь иду по улице и жалею об этом. Мой образ завершает шапка-бини. Она уже тоже устарела, да и не идёт мне, но я надеваю её только когда уши уже отваливаются, поэтому к ней у меня не так много претензий.

Я прошла детский садик №11 и не стала выходить на проспект, а свернула во дворы. Я видела, как на ветру развивались мои волосы, тонкие и безжизненные, непонятного каштанового оттенка. Как же они мне не нравились! Почему у меня не золотистые волосы с ровными и плотными концами как у Сакирской? Или не тёмно-русые и блестящие как у Миланы? Понятное дело, что они ухаживают за волосами и днём, и ночью, вкладывая кучу денег в маски для волос, специальные расчёски и прочие примочки, о которых я и понятия не имею. Мама всегда говорит мне, что достаточно просто мыть голову и подстригаться – да, отрастить волосы – это невыполнимая для меня задача, потому что мама начинает возмущаться, что я выгляжу неопрятно, лохмато и просто необходимо немного убрать длину, которую я тщательно растила месяц или больше.

Пока я рассуждала, передо мной уже выросла детская площадка, за которой мой дом. Сейчас я приду и спокойно поем за компьютером. Больше мне ничего не надо.

Стоило подумать о покое, как вдруг кто-то меня окликнул. Я вытащила наушник и обернулась, чтобы убедиться, что зовут именно меня. В моём сердце резко разгорелся пожар. Я оцепенела, глядя как ко мне приближается Стас.

– Кать, короче, это…у тебя есть позвонить?

Я моментально сунула руку в сумку в поисках телефона, стараясь придать лицу безмятежное выражение.

– Да, сейчас найду.

– Прикинь, я телефон где-то забыл.

Боже мой! Что мне ответить? Я с трудом нащупала свой телефон и резко вытащила его из-под учебников.

Стас рассмеялся и наклонился.

– Чего такое? – спросила я неестественным голосом.

– Тут, короче, вот фигня какая-то, – Стас протянул мне…коробочку с тампонами!

О Боже! Эта коробочка мне даже не была нужна! Я всего лишь видела повсюду тонну красочной рекламы, и мой глупый мозг решил, что купить и носить эту коробочку – это круто, добавит мне взрослости. В такой мотивации своего поступка я боялась признаться даже себе. И вот последствия идиотского решения настигли меня: Стас Оболенский что-то протягивает мне впервые в жизни, и это тампоны. А я ими даже не пользуюсь.

– О, спасибо, не заметила как-то, что она выпала! – Я напустила на себя флёр безразличия, как будто бы не случилось ничего примечательного.

Стас взял мой телефон из всё ещё протянутой левой руки и смущённо произнёс:

Я сейчас позвоню тогда.

Время замерло. Я старалась делать вид, что в моей сумке очень интересно, чтобы не смотреть на Стаса, пока он разговаривает. До меня долетали только отдельные фразы, вылетающие резким повышением его голоса после ровного тихого гула, хотя Стас далеко не отходил:

– Да, я в парке…не знаю…чего?!

Закончив разговор, он не то рыкнул на телефон, не то мне просто показалось, но он повернулся ко мне с недовольным лицом и сказал:

– Скорее бы уже восемнадцать! Как же задолбало!

Я заметила, что он машинально сунул мой телефон в карман, поэтому стояла, не шевелившись, думая, когда он мне его отдаст и надо ли его об этом просить. Мой живот предательски заурчал. Ну почему всё это случилось именно сегодня! За весь год Стас обменялся со мной только парой слов и то – по поводу учёбы, а сейчас, когда я умираю от усталости, хочу есть и ужасно выгляжу, он вдруг решил неформально пообщаться.

– Тебя не задолбало? – услышала я его приятный, низкий, ласкающий голос сквозь поток собственных мыслей.

– А?

– Тебя не задолбало, что родители вечно контролируют твою жизнь?

– Да задолбало, конечно! – выпалила я каким-то грубым мальчишеским голосом, что аж самой противно стало.

– И что делать с этим?

– Если бы я знала… А что у тебя случилось-то?

Стас засунул руки в карманы куртки, и, видимо, нащупал мой телефон, потому что широко улыбнулся, а я залюбовалась его ровными красивыми зубами. Как так бывает, что в человеке было всё настолько складно?

– Блин, забыл отдать тебе, – снова его рука тянулась ко мне, держа телефон.

Я сделала небольшую хитрость: взяла не сам телефон, а руку Стаса у запястья – якобы не рассчитала движение и промахнулась, затем мягко проскользнула пальцами к своему телефону, словно всё это случайность. Но когда я спрятала удивительное средство связи (во всех смыслах) в сумку, то увидела на лице Стаса следы каких-то догадок. Он странно улыбался, да и вообще улыбался мне, хотя он обычно совсем не такой, как можно было бы сейчас со стороны подумать. Стас часто ходил не то чтобы хмурый, но серьёзный, он редко улыбался; чаще его лицо отражало непонятную эмоцию, похожую на презрение или, даже не знаю, как описать, на усталость от других людей. Казалось, что Стас не считает кого-либо достойным своего общества. А сейчас передо мной стоял совсем другой Оболенский, в каком-то новом качестве.

– Слушай, Кать, может, пройдёмся чуть-чуть?

Класс. Именно сегодня, да, именно сегодня.

– Ну, окей, пойдём, – я накинула тяжеленную, набитую учебниками сумку на плечо и мгновенно ощутила режущую боль. Мда, прогулка не будет лёгкой.

– Давай сюда, – Стас начал стягивать с меня сумку.

– С-спасибо, – пробормотала я, поражённая происходящим.

Мы шли по парку и некоторое время молчали, пока Стас не спросил:

– Где ты живёшь?

– Вон в тех дворах, – я ткнула пальцем в сторону домов, мимо которых мы проходили.

– А-а, ясно. Близко.

– А ты где?

– В Комаринском.

Комаринское – это посёлок, где земля сделана из золота, иначе как обосновать цену в три (а то и больше) миллиона рублей за сотку. От Комаринского ехать до нашего района всего полчаса. Как ни странно, хоть мы и находимся почти на окраине города, но район у нас считается престижным и с хорошими школами. Если бы не так, то в нашей школе таким богатеям как Стас, Милана и Фельдштайн просто нечего было бы делать.

– Прикольно там: сосны, природа…

– Это да, но скучновато. Я иногда тусуюсь с соседями, у меня есть там друзья, но чаще – сижу дома за компом.

– У меня ровно то же самое. Только без сосен.

Стас остановился и начал смеяться, чего я совсем не ожидала. Я прошла несколько шагов вперёд и оглянулась, а он аж покатился.

– Нифига себе, ты ржачная, – Стас похлопал меня по спине и двинулся дальше.

– Ну, спасибо, – я сдержанно улыбнулась, плетясь за ним.

– Знаешь, вот мы вместе учимся уже сколько?

– Ну, с пятого класса…

– А, да, с пятого класса, – эхом отозвался Стас, – а вообще ничего друг про друга не знаем. Это странно.

– Я тоже так думаю.

– А почему тогда никогда не общаешься?

– Я? – я посмотрела на него, – А ты почему?

Видно было, что Стас растерялся. Он то и дело хмурил свои ровные и аккуратные брови, так несвойственные парням, и эти проявления его мимики означали озадаченность.

– Действительно. Мне как-то в голову это не приходило. Да и ты вечно с Дмитриевой ходишь. У вас свои дела.

– Так и у тебя свои с Фельдштайном и Широковой.

Ох, – Стас закатил глаза, – Фельдштайну нравится Милана, это же так очевидно!

– А ей нравишься ты, тоже очевидно, – тихо сказала я.

– Ревнуешь? – Стас посмотрел на меня взглядом с хитринкой.

– Да! Очень! – я показала наигранную ревность, а сама подумала, что и впрямь ревную Стаса, но только бы он не догадался.

Мы завернули за угол, и я поняла, что понятия не имею, куда мы идём. Перед нами были всякие забегаловки, аптеки, странные подвальчики с одеждой, которую, Бог весть, кто покупает.

– Давай по кофе? В «Рингтоне».

Я молча шла за уверенным Стасом, который так внезапно свалился мне на голову после уроков. Но мою усталость уже как рукой сняло, я была безумно счастлива гулять с ним и разговаривать. Когда ещё будет шанс побыть со Стасом вдвоём без всяких Фельдштайнов и Широковых?

Мы вошли в маленькую кофейню, но почти все места были заняты. Я растерянно смотрела по сторонам, но Стас резко всучил мне мою сумку и развернул лицом к окну со словами:

– Давай туда, скорее, пока не заняли! Я пока возьму… – что он возьмёт я не расслышала, а побежала занимать уютный столик, который даже сначала не увидела.

Через минут десять Стас пришёл с подносом, полным всевозможных угощений. Честно говоря, мне даже захотелось плакать. Он взял мне пасту карбонара, чизкейк с малиной и огромную кружку ванильного кофе с нарисованным сердцем, как это часто делают в кафе.

– Ого! Спасибо большое!

– Да брось, ерунда. Надеюсь, я угадал? – Стас сел напротив меня и принялся протирать руки влажными салфетками.

– Конечно, ты что! Всё просто супер!

Я была ошарашена. Я не знала, как себя вести в такой ситуации. Вообще меня впервые куда-то привёл парень, да ещё и тот, который мне ТАК нравится. Пока мы ели, я всё время переживала, что выглядела непривлекательно, но почувствовав сытость, я расслабилась и стала вести себя более раскованно. Сидеть и болтать со Стасом казалось самой естественной вещью в мире.

– Так а что ты будешь делать с телефоном? – спросила я, допивая кофе.

– Да наверняка охранник нашёл, завтра отдаст. Главное, что мама уже успела вынести мозг на эту тему.

– Понима-а-а-ю, – протянула я, скорчив рожицу, выражающую какую-то смесь эмоций, сочетающую в себе и усталость от родительского контроля и их нежелания понимать нас, и иронию от того, что мы в одинаковом положении, хотя наши родители даже незнакомы между собой, и раздражение от явного бессилия перед нравоучениями старших.

– А твои родители что тебе запрещают?

– Да всё! – с готовностью ответила я, – Гулять после девяти нельзя, на ночёвку к подруге – нескромно, дома надо спать; играть в комп, смотреть сериалы – это не учёба и вредно, покупать одежду – нет денег, у тебя всё есть… – только я это сказала и осеклась. Мне стало жутко неловко. Я забыла, что говорю с парнем, чьи родители подарили ему на семнадцать лет часы, какие-то брендовые и очень крутые. Я такие даже не знаю, просто слышала от Алёны, что они стоят, как моя квартира. Мне на семнадцать лет подарили набор с гелем для душа и шампунем.

– Ты чего? – Стас внимательно посмотрел на меня.

– Э-э-э, да так. Не бери в голову. С родителями бывает адски тяжело. Надеюсь, что когда-нибудь наступит свободная жизнь.

– Не уверен. Хотя я жду восемнадцати. Поступлю в универ, буду хотя бы жить отдельно. Уже кое-что.

– О, мне такое не светит! – усмехнулась я.

– Почему?

– Ну…я не представляю, как мне и учиться, и работать, чтобы хватало денег на съём квартиры и еду.

Стас задумался.

– Да… я глупость спросил, извини.

– Всё отлично, ты чего! – я дотронулась до его руки и успела даже нащупать часы. Должно быть, те самые – за миллион триллионов.

Стас посмотрел на меня долго-долго. Я не знаю, как выдержала этот пронзительный взгляд. Удивительно, что один человек может оказывать на другого такое сильное влияние. Ещё немного и моё сердце бы просто взорвалось от переполнявших меня чувств к Стасу. Но тут моя сумка начала громко жужжать, и я отвлеклась на поиски телефона в глубоком кармане. Мне звонила мама, которая привыкла, что прихожу домой в одно и то же время и никогда не имею никаких планов и дел, чтобы вдруг задержаться.

– Кать, ты где там? – на фоне вовсю хлестала вода из крана. Мама, наверное, моет посуду.

– Э-э-э, я гуляю.

– С Алёной? Долго ещё будешь?

– Ага, да не знаю. – Я посмотрела на Стаса, который уже аккуратно сложил использованные салфетки и наши кружки на поднос и встал, чтобы его унести.

– Как это «не знаю»? Давай там недолго!

– Да хорошо, мам, пока!

– Купи батон по дороге.

– Да хорошо, пока!

Я нажала на завершение звонка и расстроилась. Увы, сейчас подойдёт к концу эта чудесная прогулка со Стасом. Придётся идти домой, делать уроки, готовиться к ЕГЭ, а завтра… будем ли мы говорить с ним завтра?

– Ну что, мама тебя потеряла? – спросил Стас, подходя к столу.

– Да всё окей. Не парься.

– Да мне тоже уже пора. Как раз уже половина пятого. Мама обещала, что заберёт меня у «Рингтона».

– Ясно. Ну, спасибо тебе, что покормил, – Я смущённо посмотрела на Стаса, – Я…могу тебе завтра отдать деньги…

– Ты что, с ума сошла? – Стас рассмеялся, натягивая куртку, – Бред просто.

– Неудобно как-то.

– Забей.

Мы вышли из кафе, и рядом с автобусной остановкой на парковке уже стоял белый «Рэйндж Ровер» мамы Стаса. Только мы начали движение в сторону машины, не успели даже попрощаться друг с другом, как дверь открылась, и мама Стаса с недовольным лицом уставилась на нас, всем видом показывая, что нам стоит поспешить.

– Спасибо ещё раз, Стас, пока!

– Тебе тоже спасибо! Круто посидели, до завтра! – последние слова уже летели мне в затылок, так как я уже уносилась от парковки со скоростью света.

II

Ночью мне естественно не спалось. До сна я и так находилась в состоянии наркостасического опьянения, бесконечно прокручивая в голове, как он со мной говорил, как смотрел – и эти мысли, клянусь, в самом деле создавали у меня во рту ощущение сладости, будто бы я только что съела пирожное. Мой организм совершенно не был готов к непривычному для него состоянию счастья, поэтому к позднему вечеру выдал перевозбуждение и отнял сон. Лёжа в кровати, я крутилась так часто, что простынь сползла и образовала неприятные бугорки. Вдобавок из соседней комнаты доносился звучный храп папы…

Будильник в семь утра ударил меня по голове резкой трелью. Как же не хотелось вставать! – первая мысль, но тут же пришла вторая: Стас…

Я довольно бодро вылезла из-под тёплого одеяла и полезла в шкаф искать одежду для школы. Мне хотелось выглядеть красиво, но не слишком, чтобы никто не начал строить дурацкие предположения о том, чем вызвано моё преображение. Конечно, искать особенные предметы гардероба для школы, в которой утверждена форма, по меньшей мере – странно, а по большей – глупо. Даже если вместо привычной блузки или рубашки я надену белую водолазку или белую майку, то сверху в любом случае будет массивный тёмно-синий пиджак с эмблемой школы, скрывающий все эти вариации. Иногда Милана приходила в школу в невероятно стильных, строгих платьях, что тоже было отклонением от правил, но они скрывались под пиджаком, поэтому директор школы не возражал. Надо сказать, что он вообще был достаточно лоялен к одиннадцатиклассникам; тем, кто младше, приходилось гораздо хуже: девочки должны были обязательно убирать волосы. Если бы Милане пришлось это делать, она бы, наверное, бросила школу.

Когда я уже стояла в коридоре, готовая выходить, папа решил сделать мне замечание по поводу макияжа. Он начал говорить, что думать нужно об учёбе, а не о том, чтобы раскрашивать лицо. Тут же он вспомнил, что я не отличница, поэтому должна особенно стараться, ведь скоро ЕГЭ, а я плохо успеваю. Папа не видел разницы между сутью экзамена и оценками в аттестате. Для него это было одно и то же. Я не стала в очередной раз пускаться в объяснения и разжигать спор. Не хватало ещё, чтобы он отправил меня умываться просто из вредности и желания доказать, что прав. Покивав головой, я закрыла за собой дверь, почувствовав секундное облегчение.

До школы я долетела как на ракете. На крыльце у входа уже стояла Сакирская с мерзкой, ехидной ухмылочкой. В руках она держала телефон – конечно же, переписываясь с Миланой, которую и ждала у входа в школу. Войти в вестибюль без своей обожаемой подруги она никак не могла. Эти две нелепые тетери всегда входили в школу вместе, намеренно не глядя на присутствующих, хотя ради них и разыгрывали весь этот спектакль под названием: «Королевские особы прибыли».

– Э, Жук! Как вчера с Оболенским погуляла? – крикнула мне Сакирская, задирая кверху свой острый подбородок.

Я промолчала, подходя к входной двери.

– Что, секретик? Да?

– Тебе что надо? – огрызнулась я, – Караулишь Милану? Стой и карауль.

– Жжжук обижжженный! – последнее, что я услышала, заходя в школу.

Сакирская – примитивное создание. Моя фамилия – Жукова, и я привыкла, что одноклассники сократили её до «жука» ещё классе в седьмом, если не раньше. Ничего обидного в этом прозвище не было, но из уст Сакирской всё звучало неприятно и издевательски.