Восемь Волков

Мы познакомились, когда я только заселилась, и за эту пару недель она ни разу не ночевала. Зато с первого же дня вела себя так, будто мы знакомы целую вечность. В ней ощущался надрыв и отчаянная жажда любви. Она много плакала у меня на руках, и я не знала, как ее утешить. Она часто жалела меня, и я не знала, что сказать. Она горела ярко и беспорядочно. Я же, в отличие от нее, хранила тлеющие угли.

Собрав мысли в кучу и окончательно проснувшись, я натянула джинсы и кофту, спрятала дневник под подушку, заправила кровать и отошла от нее настолько, насколько позволяла тесная комната. Я бы забилась в угол, если бы могла, чтобы родители Сараны не увидели меня. Или хотя бы встала как можно дальше от ее кровати, чтобы не бросать в лицо тем уродливым фактом, что ее больше нет.

За дверью послышались приглушенные голоса.

– Сейчас-сейчас, – голос Айсы дрожал, пока она впопыхах складывала заранее собранные сумки в один угол. – Заходите.

Пара средних лет втиснулась внутрь. Две сгорбленные фигуры намертво прилипли друг к другу, боясь по отдельности развалиться на части. Седой мужчина с изъеденым морщинами лицом и женщина с маленькими пустыми глазками, снующими туда-сюда, —они старались не смотреть на нас и тяжело дышали, словно им не хватало воздуха при настежь открытом окне.

Мужчина обвел взглядом комнату и зажмурился, из его уст вырвался горький вздох.

– Я в коридоре подожду, – заключил он и поспешно скрылся за дверью.

Но женщина его не слушала, кивнула больше сама себе. Она тряслась и хмурилась. Ее губы дрожали, зубы впивались в них, оставляя красные отметины. Взгляд бегал по потолку, кроватям и собранным вещам, а когда спотыкался о нас, то становился невидящим, пустым и сразу трусливо отскакивал в сторону.

– Привет, дорогая, – опомнившись, она подошла к Айсе и приобняла ее. – Ну, как ты?

– Все хорошо. Вы как?

Мама Сараны не ответила, но ее лицо мгновенно постарело, сковало неподъемной тоской, которая четко очертила каждую морщинку. Меня она не замечала или делала вид. Мне и самой казалось, что я не существую. Я была не против, поэтому сильнее вжалась в угол, но почему-то тоже не могла на нее смотреть.

– Нового… ничего?

– Ничего.

Они не говорили прямо, но я понимала.

– Она найдется, – сказала Айса дежурно. Было слышно, что она сама не верила в свои слова, и они были сказаны просто потому, что должны были.

– Не надо, – коротко отрезала женщина, жестом заставляя замолчать, но голос ее все же дрогнул.

Девушка поджала губы.

– Я все собрала, – она кивнула в сторону угла, аккуратно заставленного сумками и пакетами.

– Спасибо, дорогая, – трясущимися руками она принялась передавать их мужу за дверь. Она не смотрела на меня, но я чувствовала немой укор, будто я не должна быть здесь.

Когда с вещами было покончено, она встала напротив Айсы и облегченно выдохнула, но лицо ее по-прежнему мученически кривилось.

– Спасибо еще раз, что помогаешь. Она была бы рада.

Они обнялись и постояли так некоторое время в полной тишине. В воздухе висела горечь недосказанности. Казалось, через секунду женщина обязательно сломается, сложится пополам и истошно завоет, но эта секунда так и не наступала. Она молчала, натужно и из последних сил, отчего ее лицо стало каменной маской, позволяя держать марку, по крайней мере перед нами.

Оторвавшись от девушки, она затряслась, кивая и приговаривая: все-все, и в последний раз окинула комнату взглядом, стоя в дверном проеме. Внезапно один из пакетов в ее руках лопнул, вывалив вещи Сараны. Посуда, туфли, платья – все оказалось на полу у моих ног.

– Я помогу, – машинально отозвалась я, подбирая с пола одно из цветастых платьев.

– Не трожь! – рявкнула женщина, вырвав его из моих рук.

Я сделала шаг назад. Она резкими движениями затолкала разбросанные вещи в сумку и, подняв голову, впервые посмотрела прямо на меня.

– Ты похожа на нее, но слишком худая, – выплюнула она и вышла за дверь.

Айса со вздохом села на край своей кровати.

– Ну, вот и все, будто Сараны и не было.

В сердце клокотало желание вырваться из комнаты, догнать родителей и сказать, что так не должно было случиться. Но я не сдвинулась с места, лишь молча опустилась на кровать рядом с ней.

Девушка сидела, прижав колени вместе, и выглядела маленькой и аккуратной, почти незаметной. Большие глаза, что прятались под длинными ресницами, смотрели печально, когда как приоткрытые в немом вопросе пухлые губы и тронутые сомнением брови выдавали ее застывшее напряжение.

– До этого я не видела ее родителей. Они с вещами до последнего тянули, надеялись. Почти год прошел. – На лице Айсы заблестели слезы, но она быстро их смахнула. – А ведь я даже не задумывалась, что они у нее есть, что у нее своя жизнь, отдельно от той, которую знала я. А теперь у нее нет ничего, как и у них.

– Ты не виновата.

Она тяжело вздохнула и вскинула голову, ее ресницы затрепетали.

– Я помню, как она рассказывала, как боялась засыпать в детстве, потому что думала, что умирает. И ее успокаивала мысль, что перед смертью она вернется к маме, снова станет маленькой. – Она улыбнулась, но так быстро и незаметно, что я решила, что мне показалось. Теперь она всегда так улыбалась: тайком и тут же пряча улыбку от стыда, будто не имела права ни на что, кроме горя. – Надеюсь, сейчас она счастлива, где бы ни была.

– Думаешь, она жива? – слова сами вырвались из меня.

Айса повернулась ко мне, и ее лицо стало пугающе серьезным.

– Она не умерла. Никто не умирает.

Я моргнула.

– Не понимаю.

Резкий глухой удар по стеклу заставил нас встрепенуться и повернуться к окну. Айса тут же вскочила с кровати. Я прошла за ней и увидела, как на столе у открытого окна лежала маленькая серая птичка. Подбитая, она завалилась набок. Ее перья топорщились, а черные глазки-бусинки смотрели прямо на меня.

– Бедняжка, – пискнула Айса. – Наверное, хотела влететь в окно, не не рассчитала и врезалась в стекло. – Она осторожно провела пальцем по голове птицы. – Принеси коробку.

Я подошла к углу, где еще недавно были сгромождены вещи Сараны и, взяв пустую коробку из-под обуви, вернулась к Айсе. Она уже рвала тетрадные листы, сооружая вокруг птички гнездо, и, забрав у меня коробку, накрыла ее сверху.

– Надо придумать, куда налить воды. Она немного отлежится и улетит.

Я, не думая, кивнула. Удивительно, как ей было не плевать на столь незначительную жизнь. Я отметила про себя, что не стала бы подбирать умирающее животное, но Айса была другой. Она всегда тонко чувствовала и принимала все близко к сердцу. И этим она меня восхищала, хоть я ее и не понимала.

– Она все равно умрет.

Она замолчала и опустила голову. Птичка уже перестала трепыхаться. Только ее маленькое тельце мерно поднималось и опускалось в такт дыханию.

– Даже если и так, я буду рядом и сделаю все, чтобы она поверила, что смерти нет, – по ее щекам потекли слезы. – И больше никогда не позволю себе думать, что она умерла.

– Мы все еще говорим о птице?

– Она жива, – ее внезапно лицо озарилось, она как будто увидела что-то за моей спиной. – Она здесь, просто мы перестали ее видеть. Она осталось в каждом моменте своей жизни, настоящая и живая.

– Если жизнь – отдельные мгновения, то мы умерли во всех из них.

Она застыла, и долго молчала, обиженно глядя на меня. Наконец, она вкрадчиво зашептала, будто рассказывая сказку на ночь:

– Маленькой я часто сидела на берегу реки и подолгу вглядывалась в течение, и тогда мне казалось, что это я плыву вместе с городом, а река стоит на месте. Так же и время, протекая мимо, обманывает нас, потому что мы слишком пристально смотрим.

Я невольно задумалась, какой Айса была до пропажи Сараны: была ли она счастлива, как себя вела, выглядела ли иначе? Когда дни неизвестности тянулись бесконечной чередой, умирало ли в ней что-то раз за разом?

И что она почувствовала в ту секунду, когда узнала, что ее больше нет? То мгновение не отличалось от других, но все же было особенным, после которого ничего уже не было как прежде.

– Ты боишься смерти?

Вопрос пощечиной вырвал меня из раздумий. Я впала в ступор и долго смотрела на нее, не зная, что ответить. Боюсь ли я?

– Не знаю. А ты?

– Нет, – просто ответила Айса. – Будущая я смотрит на меня прямо сейчас, и я смотрю на нее в ответ. И когда я умру, то вернусь в любой из этих моментов.

В окно ударил порыв ветра, заставив вздрогнуть умирающую птицу. И вдруг я ясно увидела скорбящую женщину – она сидила напротив на кровати пропавшей дочери и гладила цветастое платье, будто укачивая младенца.

– Тяжело тем, кто останется ждать.