Полная версия
Семья, брак и родительство в современной России
Мы предполагали, что результаты по данному опроснику будут связаны с 1) с другими показателями эмоционального контроля (тревожностью, измеренной по тесту детской тревожности Тэммл – Дорки – Амена [2]; 2) с показателями модели психического и ее предикторов.
Связей с другими показателями оказалось немного. У 3-летних детей наблюдается положительная связь эмоциональной лабильности/ негативизма с уровнем развития модели психического (0,61, р<0,16). Т. е. более эмоционально лабильные и упрямые дети в 3 года имеют лучше развитую модель психического. Этот результат довольно неожиданен, однако можно предложить некоторые объяснения. Одно из возможных объяснений может состоять в том, что в этом возрасте начинается один из кризисных периодов в развитии самосознания. Около 3 лет ребенок начинает утверждать себя как отдельную, самостоятельную, уникальную индивидуальность, что родителями может восприниматься как негативизм, упрямство, капризность и т. п. В то же время, дети, осознавшие себя как самостоятельного отдельного человека, обладающего собственными желаниями, намерениями, планами и пр., скорее всего, будут более способны увидеть это и в другом человеке, т. е. проявить лучшее понимание его ментального мира, более сформированную модель психического.
Другое объяснение – определенная чувствительность детей к эмоциональным сигналам способствует более раннему развитию понимания ментального мира. Подтверждает эту гипотезу и наблюдаемая в 5 лет (в этом возрасте исследовались контроль поведения и модель психического, но не было получено данных по опроснику на эмоциональную регуляцию) связь показателей развития модели психического с тревожностью (r=0,49, p<0,006). Эту взаимосвязь также можно объяснить двояким образом (поскольку корреляционное исследование не позволяет выявить причинно-следственные связи):
1) дети с более высоким уровнем развития модели психического лучше понимают социальные взаимодействия, получают из них больше информации, но в силу возраста еще не умеют ее адекватно интегрировать в свое поведение, что приводит к повышению тревожности в социальных ситуациях;
2) более тревожные дети более внимательные к поведению других людей и начинают более рано улавливать поведенческие признаки, на основании которых может быть построена модель психического.
С учетом корреляции между эмоциональной лабильностью и уровнем развития модели психического в 3 года, более вероятен второй вариант.
В 4 года, однако, связей между результатами опросника для родителей и показателями модели психического и контроля поведения не найдено.
Поскольку исследование было лонгитюдным (хотя не все дети участвовали во всех трех срезах: 3, 4 и 5 лет), мы обратились к межвозрастным связям.
Было обнаружено, что лабильность и негативизм в 4 года взаимосвязаны с тревожностью в 3 года (0,69, р=0,012), т. е. более тревожные в 3 года дети в 4 года более эмоционально лабильны, видимо эта связь отражает общую эмоциональную чувствительность детей. Показатель по шкале «Кубики Кооса» (рассматриваемый нами как показатель контроля действий) в 3 года коррелирует с эмоциональной регуляцией в 4 года (0,67, р=0,017), что говорит о том, что дети в 3 года лучше анализирующие ситуацию, ориентирующиеся на отдельные ее признаки, способные действовать по инструкции, имеют в 4 года лучшую эмоциональную регуляцию.
Крайне интересно, что эмоциональная регуляция в 3 года связана с предикторами модели психического (результатами решения задач на понимание отдельных аспектов ментального мира Другого – понимания перспективы Другого, источника знаний, желаний по невербальным признакам) в 4 года отрицательно (–0,62, р=0,022). Это означает, что дети, имеющие лучшую эмоциональную регуляцию в 3 года, в 4 года хуже понимают отдельные аспекты ментального мира Другого – наличие у него иной перспективы, понимание желаний по направлению взора, видение как источник знания. В сочетании с описанными выше результатами (о связи эмоциональной лабильности и модели психического) это может говорить о том, что, возможно, высокая эмоциональная регуляция в 3 года (по оценке родителей) свидетельствует о том, что процессы индивидуализации, становления самосознания, период «Я сам!» еще не начались у ребенка в полной мере, и понимание ментального мира другого человека как отличного от собственного ментального мира еще недостаточно сформировано.
Таким образом, полученные результаты могут свидетельствовать о своеобразии восприятия родителями эмоциональной регуляции ребенка и неоднозначном ее соотношении с другими субъектными функциями. Это служит еще одним аргументом для использования результатов опросников для родителей с осторожностью, и необходимости сопоставления результатов, полученных различными методами.
Литература1. Виленская Г. А., Лебедева Е. И. Развитие понимания ментального мира и контроля поведения в дошкольном возрасте // Психологические исследования, 2015 (в печати).
2. Практикум по возрастной психологии / Под ред. Л. А. Головей, Е. Ф. Рыбалко. СПб.: Речь, 2001.
3. Сергиенко Е. А., Лебедева Е. И., Прусакова О. А. Модель психического как основа становления понимания себя и другого в онтогенезе человека. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2009.
4. Сергиенко Е. А., Виленская Г. А., Ковалева Ю. В. Контроль поведения как субъектная регуляция. М.: «Изд-во Институт психологии РАН», 2010.
5. Сергиенко Е. А. Системно-субъектный подход: обоснование и перспектива // Психологический журнал. 2011. Т. 32. № 1. С. 120–132.
6. Friedman N. P., Miyake A., Robinson J. L., Hewitt J. K. Developmental Trajectories in Toddlers’ Self-restraint Predict Individual Differences in Executive Functions 14 Years Later: A Behavioral Genetic Analysis // Dev. Psychol. 2011, September. V. 47 (5). P. 1410–1430.
7. Moffit T. E., Arseneault L., Belsky D., Dickson N., Hancox R. J., Harrington H., Houts R., Poulton R., Roberts B. W., Ross S., Sears M. R., Thomson W. M., Caspi A. A gradient of childhood self-control predicts health, wealth and public safety // PNAS. February 15, 2011. V. 108. № 7. P. 2693–2698.
8. Vithlani P. P. Emotion Regulation and Executive Functioning as Predictors of Theory of Mind Competence during Early Childhood (2010).
Терапевтическое фехтование как метод восстановления своевременности
Живите не в пространстве, а во времени,
Минутные деревья вам доверены,
Владейте не лесами, а часами,
Живите под минутными домами,
И плечи вместо соболя кому-то
Закутайте в бесценную минуту.
Андрей ВознесенскийК. В. Волынец (Томск)
Каждый человек имеет собственное предназначение, следование которому наполняет жизнь смыслом, создает условия для самореализации и позволяет приносить истинную пользу. Однако нередко мы встречаемся со сложностями в его постижении. Одной из категорий, исследование которой, как представляется, способно отчасти разрешить данную проблему является «своевременность». Темпы жизни постоянно растут, и чтобы не оказаться на ее «обочине», современный человек привык им соответствовать. Так, например, далеко не каждый может похвастаться тем, что выбрал профессию по душе, куда более частой причиной называются престижность и востребованность. Немало и тех людей, кто, получив желаемое образование, отказывается от следования своему предназначению в пользу более оплачиваемой работы. А кто-то и вовсе не способен дать однозначного ответа на вопрос о том, в каком направлении желал бы самореализовываться, и все потому, что живет современно, но не своевременно.
Как верно отмечает О. В. Лукьянов, «само понятие успешности указывает нам на проблему отношения психологических событий во времени, успешность – это значит своевременность, когда надо заранее, когда надо позже, когда надо актуально, здесь и теперь, а также всегда, столько, сколько нужно, не раньше, не позже, не слишком долго и т. д.» [1. С. 60].
В результате анализа данных, полученных в ходе феноменологического исследования, проведенного в группах личностного роста, направленных на установление собственного предназначения и создание условий для самореализации в его направлении, я пришла к выводу о том, что важным условием в данном процессе является гармоничного распределения событий жизни во времени, т. е. восстановлении своевременности. Общее число исследованных случаев – 30, и только в 6 из них респонденты сообщали о том, что имеют понимание собственного предназначения. Однако и в этих случаях речь шла о достаточно сложном процессе самопознания, на который были потрачены годы. В остальных случаях участники исследования сообщали, что «жизнь проходит мимо», «живут не своей жизнью», «находятся в плену у обстоятельств», «влачат жалкое существование», «не видят смысла в собственной жизни», указывая при этом на ощущения нахождения «не в своем месте и не в свое время».
Подобного рода несоответствия приводят к ряду существенных жизненных проблем: недовольство собой, неуверенность, быстрая утомляемость, и, как крайнее их проявление – нежелание жить. И это вполне объяснимо, ведь самореализация личности путем постижения истинного предназначения – это своеобразный фундамент жизни, от устойчивости которого зависит прочность всего «здания».
Попробуем разобраться в сути понятия своевременность. На данный момент, научных работ, посвященных рассмотрению этого вопроса не так уж и много, чаще мы имеем дело с раскрытием содержания категории время.
Достаточно емкое с точки зрения психологии определение понятию время дает К. А. Абульханова: «Время – это цикл нашей жизни, ее длительность, ритм, ее периоды, которые имеют разное значение и смысл для личности. Время – это ценность, поскольку нам удается наполнить его глубоким содержанием и реализовать себя в нем. Время является определенной мерой скорости, продуктивности и т. д.; вместе с тем происходят растраты, т. е. уничтожение времени, виной которых незаметно являемся мы сами. Итак, время – это темпы, скорость, сроки и ритмы, периоды, этапы и определенные структуры самых различных процессов и явлений. Объединяя все эти временные структуры и явления, можно сказать: время необходимо включает в себя энергетический аспект, время – это энергия нашей жизни» [2, с. 3].
Стоит отметить, что время как проявление энергии рассматривается также и в некоторых концепциях физической науки. Так, в одной из своих работ Н. А. Козырев пишет, что ход времени дает обязательно пару противоположно направленных сил. «Значит время не передает импульса, но может сообщать системе дополнительную энергию и момент вращения» [3].
Возникает вопрос, как способствовать равномерному и адекватному жизненным условиям распределению проявляемой в форме времени энергии? Опыт работы в разработанной О. В. Лукьяновым технике «Терапевтическое фехтование» позволяет сделать вывод, что она в значительной степени этому способствует.
Как указывает автор данной техники, «терапевтическое фехтование – это реальное современное фехтование, учитывающее образ жизни в нашем мире… Актуальные опасности часто исходят из области неконтролируемых активностей, в том числе самого человека (например, многие женщины бояться потолстеть, а многие невротики боятся быть счастливыми)… Фехтование «включает» как самые «низшие» (биологические, инстинктивные) основания человеческой активности, так и самые высшие (культурные, духовные). Технические достижения, достигнутые в искусстве фехтования в прошлом, переосмысливаются и при возможности воспроизводятся в ткани современной жизни» [4].
Как видим, в терапевтическом поединке речь идет о восстановлении разного уровня составляющих жизни: биологических, культурных, духовных. Если же рассматривать их в системе – как единое целое, то мы выходим на качественно новый уровень терапевтической работы, которая позволяет приводить время личности (ее темпы, ритмы, ощущение «здесь и сейчас») в соответствие с собственной природой, которая в свою очередь гармонирует с природой абсолютной и ее временем, вмещающим транстемпоральные системы разного уровня.
Примечательно, что такого рода терапевтическая работа позволяет решать многие вопросы семейного характера. Так, в терапевтическом поединке наглядными становятся причины разногласий между партнерами, осознаются факторы, обуславливающие поведение детей и т. д. Более того, решение данных проблем рождается в самом поединке, и при условии приложения должных усилий в нем же прорабатывается «исправленная» модель взаимоотношений.
Подытоживая вышесказанное, можно сделать вывод, что техника «Терапевтическое фехтование» представляет собой весьма эффективный современный способ терапии, который может быть успешно использован в налаживании семейных взаимоотношений, в том числе и за счет восстановления своевременности в жизни каждого из их участников.
Литература1. Лукьянов О. В. Принцип транстемпоральности в решении вопроса успешности и актуальности психологической практики» // Сибирский психологический журнал. 2007. № 25. С. 59–66.
2. Абульханова К. А., Березина Т. Н. Время личности и время жизни. СПб.: Алетейя, 2001. 304 с.
3. Козырев Н. А. Об исследованиях физических свойств времени (неопубликованная статья; архив В. В. Насонова; предоставлена В. Мусиным). URL: http://www.univer.omsk.su/omsk/Sci/Kozyrev/time-k.htm.
4. Лукьянов О. В. Канон терапевтического фехтования. URL: http://terfeht.myqip.ru/?1–5-0–00000005-000–0-0–1413358316.
К вопросу о взаимосвязи особенностей семейной системы и развития аддиктивного поведения у подростков
И. А. Геронимус (Москва)
Автор выражает признательность за сотрудничество в разработке темы исследования научному сотруднику ФГБУ «Федеральный медицинский исследовательский центр психиатрии и наркологии» Минздрава России И. Н. Абросимову.
Работа посвящена обобщению результатов ряда исследований взаимосвязи особенностей семейной системы и развития аддиктивного поведения у подростков и обозначению возможных направлений дальнейшего изучения этой темы.
В отечественной научной литературе проблема влияния семейных факторов на развитие аддиктивных расстройств в настоящее время все чаще становится предметом изучения [1, 2, 3, 4].
В результате многочисленных исследований были выявлены следующие факторы риска распространения потребления психоактивных веществ: воспитание в неполной семье, разные формы насилия (физическое, эмоциональное, ситуации депривации), употребление психоактивных веществ родителями подростка [2].
Н. Б. Флорова (2012) опираясь на зарубежные публикации, посвященные этой теме, выделяет следующие значимые семейные индикаторы риска аддиктивного поведения: средовая токсичность, структура семьи, уровень образования родителей, качество родительства, психоэмоциональное состояние родительства на фоне проблемного поведения детей, способность детей и подростков к эмпатии, транспоколенную трансляцию социокультурных норм и традиций и др. [4].
Значительный интерес исследователей вызывает также феномен созависимых отношений [1], в рамках которых окружающими аддикта людьми непроизвольно создаются благоприятные условия для развития аддикции.
Пилотажное исследование взаимосвязи структурных и коммуникативных нарушений в семейной системе и развития аддиктивного поведения позволило выявить отрицательную взаимосвязь между способностью подростков открыто обсуждать в семье эмоционально-значимые темы и выраженностью у них аддиктивного поведения [3].
Отметим, что систематическое изучение влияния особенностей семейных взаимоотношений на развитие аддиктивных расстройств в отечественной наркологии остается одним из актуальных направлений исследований.
В зарубежных литературных источниках накоплен значительный массив сведений о семейных факторах распространения аддиктивного поведения среди подростков. Среди параметров семейной системы, связанных с распространенностью потребления психоактивных веществ можно выделить следующие: качество взаимоотношений между ребенком и родителями, наличие у родителей знаний о своих детях, транслируемые в семье социальные нормы (в том числе относительно потребления психоактивных веществ) и ценности, состав семьи.
Имеющиеся в литературе данные свидетельствуют о том, что фактором защиты при распространении аддиктивного поведения могут стать следующие особенности детско – родительского взаимодействия: возможность получение подростком информационной и эмоциональной поддержки от родителей [12], готовность самих подростков к самораскрытию в семье [7], доверительные отношения между ребенком и матерью [9], а также проведение членами семьи свободного времени совместно [7, 10], в том общие числе семейные обеды [6], Перечисленные выше характеристики можно рассматривать в качестве индикаторов такого параметрами семейной системы, как семейная сплоченность. По результатам исследования E. N. Kuntsche, H. Kuendig (2006) сплоченность семьи самый важный семейный фактор предотвращения аддикции у подростков, при этом дети из сплоченных семей в меньшей степени склонны контактировать с девиантными сверстниками [8]. Согласно данным M. Tafà, R. Baiocco (2009) защитную роль при развитии самых разных форм зависимого поведения играет стремление материй подростков к созданию сплоченной семьи [14].
Другим важным защитным фактором при развитии аддиктивных расстройств является знание родителей о своих детях [7] осуществление мониторинга их активности [9]. Примечательно, что роль этого фактора сохраняется не только в подростковом, но и в юношеском возрасте [11].
Таким образом, согласно результатам исследований среди подростков, принадлежащих к различным этническим группам, снижение риска развития аддиктивных расстройств связано с качеством детско-родительской коммуникации: ее открытостью и интенсивностью. Можно предположить, что подростки, находящиеся в интенсивном контакте с родителями, чувствуют их психологическое присутствие в своей жизни, и это останавливает их от экспериментирования с психоактивными веществами [7].
Большое влияние на поведение подростков также оказывают явно или не явно транслируемые в семье нормы и модели поведения. По данным Germán M. et al. (2009) полученных в результате исследования семей мексиканского происхождения защитным фактором при развитии аддиктивных форм поведения является поддержка родителями традиционных для мексиканской культуры ценностей [5]. Исследования Myers L. L. (2013), Parsai M. et al. (2008) демонстрируют, что защитную роль может играть трансляция детям в семье нетерпимого отношения к потреблению психоактивных веществ [10, 13]. В то же время присутствие среди членов семьи людей, которые употребляют алкоголь или наркотики, наоборот является для детей подросткового возраста фактором риска [8, 10, 12].
Установлено, что на развитие аддикитвного поведения влияет не только особенности детско-родительского взаимодействия, но и состав семьи. К потреблению психоактивных веществ в большей степени склонны подростки, воспитывающиеся в неполной семье [8, 9, 10].
В зарубежных литературных источниках представлены модели, описывающие иерархию семейных факторов распространенности аддиктивного поведения [8], их взаимодействие с социальными факторами. Так было установлено, что дети, воспитывающиеся в семьях с высоким уровнем семейной сплоченности и разделяющие ценности принадлежности к семье в меньшей степени склонны вступать в контакт с девиантными сверстниками, которые могут быть источником негативного социального влияния [8, 15].
Имеющиеся в настоящий момент данные позволяют обозначить задачи дальнейшего исследование этой темы: исследование влияния специфических социокультурных особенностей российской семьи на формирование аддиктивного поведения и развитие моделей, описывающих взаимодействие семейных и индивидуально-психологических факторов формирования аддиктивных расстройств.
Литература1. Багулина Н. В. Влияние семьи на формирование аддиктивных механизмов поведения // Аддиктивное поведение: профилактика и реабилитация: материалы всероссийской научно-практической конференции с международным участием, Москва, 22–23.04.2011 г. / Ред. В. В. Барцалкина, Н. Б. Флорова, В. В. Аршинова. М.: МГППУ, 2011. С. 73–77.
2. Бисалиев Р. В. Семейные факторы риска аддиктивного и аутоагрессивного поведения // Наркология. 2009. № 3. С. 82–88.
3. Геронимус И. А., Абросимов И. Н. Структурные и коммуникативные нарушения в семейной системе как факторы аддиктивного поведения у лиц молодого возраста // Всеросс. научн. – практ. конф. международн. уч. «Междисциплинарный подход в понимании и лечении психических расстройств: миф или реальность?», 14–17 мая 2014 г., Санкт-Петербург, Россия. Тезисы (Часть 2) / Под общ. ред. Н. Г. Незнанова. СПб.: СПбНИПНИ им. В. М. Бехтерева, 2014. С. 459–461.
4. Флорова Н. Б. Семейные индикаторы риска аддиктивного поведения // Современная зарубежная психология. 2012. Т. 1. № 3. С.105–116. URL: http://psyjournals.ru/jmfp/2012/n3/56576.shtml (дата обращения: 29.09.2014).
5. Germán M., Gonzales N. A., Dumka L. Familism values as a protective factor for Mexican-origin adolescents exposed to deviant peers // The Journal of early adolescence. 2009. Т. 29. № 1. С. 16–42.
6. Goldfarb S., Tarver W. L., Sen B. Family structure and risk behaviors: the role of the family meal in assessing likelihood of adolescent risk behaviors // Psychology research and behavior management. 2014. Т. 7. С. 53–66.
7. Jimánez-Iglesias A. et al. The role of the family in promoting responsible substance use in adolescence // Journal of Child and Family Studies. 2013. Т. 22. № 5. С. 585–602.
8. Kuntsche E. N., Kuendig H. What is worse? A hierarchy of family-related risk factors predicting alcohol use in adolescence // Substance use & misuse. 2006. Т. 41. № 1. С. 71–86.
9. McArdle P. et al. European adolescent substance use: the roles of family structure, function and gender // Addiction. 2002. Т. 97. № 3. С. 329–336.
10. Myers L. L. Substance Use Among Rural African American Adolescents: Identifying Risk and Protective Factors // Child and Adolescent Social Work Journal. 2013. Т. 30. № 1. С. 79–93.
11. Padilla-Walker L. M. et al. The role of perceived parental knowledge on emerging adults’ risk behaviors // Journal of Youth and Adolescence. 2008. Т. 37. № 7. С. 847–859.
12. Park S., Kim H. Relationships between parental alcohol abuse and social support, peer substance abuse risk and social support, and substance abuse risk among South Korean adolescents // Adolescence. 2009. Т. 44. № 173. С. 87–99.
13. Parsai M. et al. The protective and risk effects of parents and peers on substance use, attitudes, and behaviors of Mexican and Mexican American female and male adolescents // Youth & society. 2008.
14. Tafà M., Baiocco R. Addictive behavior and family functioning during adolescence // The American journal of family therapy. 2009. Т. 37. № 5. С. 388–395.
15. Telzer E. H., Gonzales N., Fuligni A. J. Family Obligation Values and Family Assistance Behaviors: Protective and Risk Factors for Mexican-American Adolescents’ Substance Use // Journal of youth and adolescence. 2014. Т. 43. № 2. С. 270–283.
Психологические особенности родительского отношения в биэтнических семьях (сравнительный анализ русских и дагестанских семей)
Л. А. Долинская (Москва)
В последние десятилетия отмечается существенная деформация в области родительских отношений. Этому обстоятельству содействует целый ряд причин. В связи с тем, что конец XX – начало XXI веков отмечаются выраженной интеграцией культур и тенденциями ассимиляции представителей разных этносов в частности в участившихся биэтнических браков. Сейчас примерно одна четвертая часть населения России живет в биэтнических семьях. В связи с этим возникает актуальность изучения особенностей родительского отношения в биэтнических семьях.
У супругов возникают проблемы в выборе традиционно принятых принципов воспитания своего ребенка. Этот выбор определяется как совпадающими так и не совпадающими подходами в воспитании. Здесь актуально исследовать особенности родительских отношений в зависимости от проживания отца и матери в условиях своего и другого титульного этноса.
В исследовании были изучены этносы Российской Федерации, имеющие разные традиции семейного воспитания, общественного мнения.
Анализ степени изученности проблемы психологии отношений демонстрирует, что в основу исследования родительского отношения ложится идея о том, что личность человека определяется общественными отношениям. Эта идея позволяет раскрыть сущность феномена «отношение», детерминанты и психологические характеристики «родительского отношения».
Теоретический анализ показал, что отечественные ученые рассматривают категорию «отношение» как активное и динамическое, культурно и социально детерминированное, отношение к различным сторонам действительности, определяющее деятельность человека.
