Егерь императрицы. Виват Россия!

– О-хо-хо. – Егоров покачал головой. – Хлопотное дело, половины перечисленных тобой станков я, Степан Ильич, вообще не запомнил. А нужно ведь ещё и понять, как каждый из них работает и что выпускает, пусть даже это для общего представления. На постройку и запуск завода нам ещё от матушки императрицы Екатерины Алексеевны три года давалось, а это значит, что ровно через год спросят, сколько нами ружей в казну сдано и как мы высочайше одобренную ссуду отрабатываем.

– Ничего, – улыбнувшись, успокоил Бочаров. – У нас уже сейчас четыре десятка фузей и дюжина штуцеров, Алексей Петрович, выработано. Ещё немного подкопим – и с апреля следующего года начнём на военную приёмку их отдавать, а к тому времени ещё задел увеличим.

– Молодец, Степан Ильич, – похвалил поместного оружейника Егоров. – Вот что значит настоящий хозяин своего дела. Завод только-только ещё строится, а у тебя уже готовое оружие на выходе.

– Да это не только моя заслуга, – покраснев от похвалы, произнёс тот. – Архип со своими людьми тоже расстарался, почти половину всех ружей выработали в приусадебной мастерской. Помышлял я его на мирный железный товар поставить, только вот заказов на него пока мало. Да у него там и всё оружейное производство хотя и мелкое, но зато отлаженное. Думаю, ну его, пусть уж пока фузеи со штуцерами ладят, как привыкли. А уж потом вы ему сами скажете, что ещё делать. Я по новому винтовальному ружью, Алексей Петрович, ещё хотел бы уточнить. Когда будем его глядеть? У меня аж руки чешутся, так хочется пощупать.

– У самого такое же, – с улыбкой признался Алексей. – Надеюсь, по прибытии в столицу с этим ружьём что-то решится. Не от меня, Ильич, всё зависит. Может, и хорошо, что его пока нет, будет время на знакомом оружии всю работу цехов наладить, новое-то всегда труднее идёт.

– И то верно, – почесав затылок, произнёс Бочаров. – Да и людей опытных не так уж и много. Едва ли половину смогли к себе сманить. Подсобников, углежогов, грузчиков хоть отбавляй, а нужны ведь люди, понимающие, как на машинах работать, как правильную обработку инструментом или сборку вести. Сейчас с полсотни поместных парней в ученики взяли, за каждым опытным мастером их по трое закрепили, но это же сколько времени нужно, чтобы их научить. Попробовали с Иваном Кузьмичом с казённого Тульского знакомцев ещё набрать, а туда хода теперь нет. Завод по указу государя в Военную коллегию передали, там такие строгости сейчас – не подступишься, только и остаётся у Баташовых, Мосоловых и у мелких частных мануфактур сманивать.

Времени на побывку оставалось мало, и Алексей старался успеть вникнуть во всё. Прошёл своими ногами по отсыпаемой щебёнкой до Лихвинской пристани дороге. Осмотрел новые прессы и жаровню на маслобойном заводике. Проверил возведённую прошлым летом сушильню в крахмальной мануфактуре. Не без трудностей, но производство в поместье росло.

– Этим летом, как только с плотинами работы закончим, за возведение свекловичного завода возьмёмся, – пояснял шедший рядом с Алексеем Чуканов Захар. – С Олегом Николаевичем всё осмотрели в окрестностях усадьбы и место под него нашли. Верстах в трёх выше по течению Малиновки будем завод строить, и река там совсем рядом, и поля поблизости, дорога опять же хорошая недалеко. С неё ответвление щебнем засыпать и мостки через пару ручьёв поставить, вот и будет тогда выход на ту дорогу, что к Лихвинской пристани идёт.

– Игнатов сказал, ещё пара лет – и можно будет свёклу для выделки сахара в больших количествах высаживать, – поделился с Чукановым Алексей. – Пока ещё сахаристости в клубнях недостаточно, и у наших агрономов отбор лучших продолжается. Так что года полтора у вас есть для постройки завода. Туда ведь и механизмы нужно придумать какие ставить, и вообще весь ход работ по выделыванию сахара продумать. А посоветоваться даже не с кем, никто ещё таким делом в промышленных величинах вообще не занимался, одни лишь учёные на своих малых кухнях свёклу измельчали, в чанах вываривали и пытались сахар выделывать. А тут сотни и даже тысячи пудов корнеплода будет.

– Это да, новое и большое, его завсегда сложно начинать, – согласился главный поместный строитель. – Ну ничего, люди у нас уже опытные, вон сколько всего за эти годы наворотили, и с этим, глядишь, справятся.

– Дай-то Бог, – выразил надежду Егоров. – Ага, вот мы и до сада дошли. Так где ты, Захар, предлагал винокурню ставить?

– Вон там, ближе к ручью, за пасекой. – Чуканов протянул руку, показывая. – От воды далеко строить её нельзя, там вся работа на огне и на воде будет. Пару больших печей с котлами поставим, бродильные и кисловарочные чаны, ну и перегонную с холодильной машины. Тут же и амбары для солода и хлебного зерна возведём, бондарные мастерские и дровяные сараи. Всё-таки решились винным промыслом заняться, Алексей Петрович? – полюбопытствовал он у Егорова. – Слышал, несколько лет вам уже предлагали, а вы всё отказывались.

– Отказывался, – не стал тот отрицать. – И сейчас продолжаю. Не для винного промысла, Захар, это, вернее не для питейного, а для выработки хорошо очищенного делового спирта.

– Как это? – не понял Чуканов. – А для чего же тогда ещё хлебное вино нужно, как не для пития? Я-то сам, конечно, это дело не жалую, мне просто самому интересно.

– Ну во-первых, давай начнём с того, что вино, если так называть то, что будет получаться после перегонки, будет не только хлебным, а по большей части картофельным или кукурузным, – усмехнувшись, ответил Алексей. – Да, а чего ты на меня так смотришь? Пшеница у нас и так хорошо на мельницах в муку перерабатывается, после чего выкупается, а вот излишки от картофеля или кукурузы в поместье очень даже приличные остаются. Что-то, конечно, на крахмал из урожая перерабатывается, что-то в пищу людям или скотине идёт, и всё равно ведь излишек остаётся. Так вот этот самый излишек, он-то и пойдёт на спиртовую переработку. Во-вторых, этот самый спирт, или, как ты говоришь, крепкое хлебное вино, он ведь не только для пития нужен. У нас в полку давно его для обработки ран, чтобы они не загноились, применяют. Если спирт крепкий, то он горит хорошо, в тех же самых лампах его можно использовать, смешивая со скипидаром, или для создания горючих зажигательных смесей в снарядах. А ещё для разведения красителей в текстильном, печатном или кожевенном деле. Да мало ли где? Тебе что-нибудь такие слова, как «Кёльнская вода», «парфюм» или «одеколон», говорят?

– Неа.

– Ну вот, а за границей – во Франции, Испании и во многих германских государствах – такое название давно на слуху, – продолжил просвещать собеседника Егоров. – Названий-то у этого товара много, а на русский лад всё это есть душистая вода. Сейчас в Европах модно, ну-у, по-нашему – популярно, тьфу ты, в общем – в ходу, душиться этой самой водой, а вот делается она как раз на основе хорошо очищенного спирта и пряностей. Я уже попросил Ивана Кузьмича присматриваться, где можно апельсиновое, лимонное и бергамотное масло в больших количествах закупить, ну и листья розмарина с мелиссой и прочими пахучими растениями. Как только вы винокурню построите, начнём свой российский одеколон здесь делать.

– А на кой он нам, Алексей Петрович? – Чуканов непонимающе потряс головой. – Декалон этот душистый. Чего с него хорошего-то человеку? Пить ты его не пьёшь, получается, хоть он даже и с хлебного вина. Так чего же – для вонючести?

– Для вонючести, – рассмеявшись, произнёс Егоров. – В самую точку, Захар! Нравится, понимаешь ли, за границей состоятельным людям красиво пахнуть, а у нас любят то, что там за этой самой заграницей в моде, то есть в ходу. Этот самый одеколон только-только начали было из Парижа в Россию завозить, в модные столичные салоны важные господа сильно надушенные приходили, а тут бац – и революция, большой бунт у французов случился. Ну и прекратились все поставки. А почему бы нам своим отечественным модникам не помочь? Пусть духарятся, коли им нравится, а мы будем с того прибыль получать.

– Да пусть, жалко, что ли, – отмахнулся Захар. – Мне вот больше нравится, как после бани чистое тело пахнет. Марфа, жена моя, полевые травы кипятком заваривает, та вода отстоится, умоешься ей, и тоже хорошо. У них там в Европах, небось, и бань-то добрых нет, вот они и перебивают свой грязный дух всякой декалонной вонью.

– Ну, можно и так сказать, – усмехнувшись, согласился Алексей. – Ладно, вот и до конюшен дошли.

На конном дворе хозяина встретил главный конюх поместья с пятью выстроенными в линию работниками.

– Здорова, Харитон! Здравствуйте, братцы! – поздоровался со всеми стоявшими генерал.

– Здравжелаем, хозяин! – рявкнул строй.

– Ого, вот у тебя порядок! Прямо как будто опять в полк вернулся.

– Ильюха научил. – Харитон кивнул на стоявшего в шеренге мужика. – Не узнаёте его, Алексей Петрович?

«Светлые кудри, задранный вверх небольшой нос, лукавый прищур светло-голубых глаз, шрам на выскобленном подбородке», – отметил про себя Алексей.

– Пономарёв, ты?!

– Так точно, ваше превосходительство! – рявкнул работник. – Отставленный от службы по случаю инвалидности егерь Пономарёв!

– Ну здорова, Ильюха! – Алексей подошёл к шеренге и, не стесняясь остальных, обнял за плечи отставного солдата. – Рад видеть тебя при деле. Ну как, нравится?

– Так точно, ваше превосходительство, – покраснев, просипел тот. – Я-то коней с детства, ещё с деревни своей люблю.

– Он у нас всю канцелярию, всю бумажную работу, помимо обычной, конюшенной, ведёт, – доложил Харитон. – Вы же сказали в прошлый приезд – грамотного из отставных инвалидов присмотреть, вот я его и присмотрел.

– Ну, показывай своё хозяйство. – Алексей кивнул в сторону строений и загонов. – У тебя, я смотрю, тут раздельно кони содержатся?

– А ка-ак же, – протянул важно Харитон. – У кажной породы и стойло, и загон свой имеется. Правда, казацких коней мы всё больше на свободном выпасе держим, только лишь на ночь их к себе загоняем, а так-то табунщики за ними приглядывают, чтобы потравы не было. А уж рысаков и битюгов, тех – да, тех холим и лелеем. От каждой кобылы приплод на эту весну есть, только вот пара лет пройдёт – и обновлять кровь надобно будет. Нехорошо это, ежели со своим же потомством будут скрещиваться.

– Это само собой, – согласился с ним Алексей. – Такое, конечно, никак недопустимо. Ну, давай посмотрим, как у нас к осени со средствами будет. Если Кузьмич раздобрится, опять попрошу Олега Николаевича в орловское имение скататься, глядишь, и выторгует племенного жеребца или кобылку. У тебя мест-то для содержания на всех хватает?

– Да с избытком! Не, ну я бы ещё от пристроя не отказался. Мечта у меня есть, Алексей Петрович, да уже и неудобно как-то говорить.

– Да говори уже, чего ты. – Егоров толкнул его локтем. – Ну!

– Вятских бы нам ещё развести?

– Кого-о? – не понял Алексей.

– Ну нашу, русскую старинную породу из Вятки, из самых северных лесов, – пояснил тот. – Она, может, и не такая рослая и статная, как орловская, нет в ней мощи, как у тех же битюгов, и для верхового боя, пожалуй, не очень, зато вот в тройке самая удалая. И красивая! – Он покрутил головой. – Ни у одной другой такого антиресного окраса, как у неё, нет. Вдоль всей спины – ремень, тёмная полоса ото лба и до кончика хвоста идёт, шерсть густая, длинная. Лошадка никаких морозов не боится, неприхотливая, а нрав какой у неё добрый, никакая другая порода с ней в этом не сравнится.

– Хорошая лошадка, – согласился Алексей. – Только ведь для кавалерии, Харитон, не подойдёт она. Казне такая порода вовсе без надобности.

– Ну да-а, а для себя, для души, для извоза можно ведь? – жалобно промолвил, посмотрев на него, конюх. – У нас ведь не только одна лишь война на уме, но и мирское дело? Можно и башкирских лошадок немного взять, чуток кровь ей свежую дать, те тоже ох и хороши-и. И стоить больших денег такие лошадки не будут.

– Ладно, пиши запрос в управление на пару десятков голов. – Алексей махнул рукой. – Думаю, найдём на твою вятскую деньги. Только ведь придётся ещё одну конюшню с загоном ставить. Как, Захар, сумеете к зиме её построить?

– Да чего, построим, – проговорил тот, усмехнувшись. – У меня как раз в октябре плотницкая артель из Сухиничей подойдёт, как только урожай у себя в полях приберёт. Главное, весь материал сюда завезти. Это уж давайте, Харитон, за вами дело будет.

– Да-да, всё завезём, всё тут подготовим, – заверил конюх. – А за конями я сам с Ильюхой скатаюсь. Он медалии на свой зипун поверху нацепит, умные слова будет говорить и бумагами шуршать, а я щёки стану надувать, глядишь, и сторгуемся с вятскими подешевше. Там как раз после уборочной большая ярмарка будет, небось, уж не станут большую цену ломить. – На том и порешили.

В полях шли посевные работы, крестьяне спешили положить зерно в тёплую и пока ещё сырую землю. Помотавшись, Алексей чаще всего приезжал в усадьбу уже к ужину. Как и раньше, собирались за большим круглым столом все близкие. Детвора, поев быстрее всех, неслась играть дальше, а взрослые засиживались за чаем затемно. Поговорить всегда было о чём.

– Ты уж там, Лёша, поспрашивай про Ильюшку, – наставляла мужа Катарина. – Скоро ведь год, как должен был из кадетского корпуса выпуститься, так ведь и нет от него никакой весточки. Лишь бы в горячее место не попал, молодой ведь совсем, ретивый.

– Не переживай, ну ты чего? – успокаивал её Алексей. – Сейчас и горячих мест никаких нет. Персидский поход закончился, ещё толком и не начавшись, на Кавказе Ильюхи не было, я узнавал. В Польше всё давно успокоилось, всех бунтарей Суворов по домам разогнал, а самых рьяных в Сибирь отправил. Российская империя нынче никаких войн не ведёт. А то, что он весточку нам не прислал, так почта сама знаешь как работает. Все бы письма передавали через неё, кто хотел, никаких почтовых карет бы не хватило на перевозку. Наверное, в каком-нибудь полку сейчас в строю стоит, твои и бабушкины пироги вспоминает.

– Эх, увидеть бы его ещё хоть разок, – утирая платочком слезу, проговорила, расчувствовавшись, Йована. – Самый первенький ведь, беленький весь такой, шустрый и ласковый. А как на Буге чуть не утонул, с причала упав, помните? Ты, Алёша, как раз в Крыму с егерями тогда был. Казацкий старшина Тарас его спас, из воды вытащил, у него уже и глаза были закрыты. Я думала, помру вместе с ним прямо там на берегу. Слава Богу, ожил мальчишечка.

– Господи, мама, ну ты зачем такое вспоминаешь? – Катарина, подойдя, обняла старушку. – Опять ведь спать не сможешь, всю ночь голова будет болеть. У каждого из наших сорванцов чего-нибудь да было такое, дети ведь, попробуй за ними уследи. Вон даже позавчера Колька бок разодрал. Ух, пострел! – Она погрозила сыну пальцем. – Что вот нужно было только в этом овраге?!

– Да мы там кошку с дерева снимали, – ответил за него Егорка. – Ну чего она сидит наверху и орёт? А Коля полез, ветка и обломилась. Да он не плакал совсем. Ну, почти, – проговорил он, шмыгнув носом. – Самую малость если только.

– Так, вы мне обещали по деревьям не лазить, пока на перекладине подтягиваться не научитесь?! – нахмурившись, произнёс Алексей. – Всё, дядя Захар перекладину-турник вам поставил, значит, с завтрашнего дня начинаете каждый час к ней подходить и подтягиваться. Утром покажу вам, какие упражнения бывают, потом и вы их научитесь делать. Не будете лениться – руки, как у обезьян, будут цепкие и крепкие, ни за что с дерева больше не упадёте.

– Папенька, а можно сейчас? – спросил Коля. – Мы не хотим до утра ждать, мы хотим уже сейчас начать заниматься.

– Да отстаньте вы уже от отца, – попросила Катарина. – Дайте, он с нами посидит, весь день ведь его не видели. И вам нечего носиться, садитесь ближе к лампе, книгу вместе почитайте. Перед сном это самое лучшее дело, никуда ваша перекладина от вас не денется.

Глава 5. В путь

Отшумели первым громом весенние майские ливни, на деревьях вот только проклюнулись листочки, прошла всего лишь неделя, и все они стояли уже зелёные.

– Старики в деревнях говорят, что хороший год будет, – оглядывая дружные всходы озимых, заметил Лазарев. – Лишь бы только затяжные заморозки не ударили. Может, через недельку тронешься, Алексей Петрович? Как раз дороги после дождей к тому времени совсем просохнут.

– Надо ехать, Кузьмич, – покачав головой, ответил Егоров. – По моим расчётам, полк уже к Москве выходит, а там-то по Главной Государевой дороге он гораздо быстрее двинется. Вот будет дело, если егеря без своего полкового командира в столицу зайдут.

– Ну да, без хозяина оно, конечно, неправильно будет, – покачав головой, промолвил Лазарев. – Понимаю, войско-то государю представлять самому надо. А дела́ что? Дела, они завсегда здесь будут.

– Ну ладно, хоть и полтора месяца, а всё равно ведь выгадал, – пожав плечами, проговорил Алексей. – Вон даже большое колесо на плотине при мне закрутилось, станки в главном цеху почти все заработали, отсеялись почти вчистую на глазах. Ещё бы, конечно, на пару недель тут задержаться, Чуканов сказал, что вот-вот – и малый пруд начнут набирать, а там уж неделя – и опытный цех заработает. Но нет, никак нельзя более тут оставаться. Посмотрим, если государь будет милостив, может, и даст хотя бы на полгодика отлучиться в поместье, как раз ведь его-то и не догулял – отозвали в поход.

– Было бы хорошо, если бы приехал, – вздохнув, заметил Лазарев. – Тревожусь я, Алексей Петрович, траты уж больно у нас большие идут. Станки и машины ужасть сколько стоят, да и работный люд, мастера, за копейку ведь работать не будет. Вся денежная подушка наша, что в банке лежала, за этот год поистратилась. И ведь с последней осенней выработки от масла и крахмала ничего почти не осталось, а до нового прихода о-го-го сколько ещё ждать.

– Понимаю твою тревогу, Кузьмич. Самые большие траты сейчас на запуск завода у нас были. Ничего, теперь-то уж полегче пойдёт. Подсолнечника на четверть больше к прошлому году высадили, картофеля чуть ли не на треть. На следующий год и сахарный завод с винокурней, глядишь, заработают, вот и ещё товар для сбыта у тебя прибавится. А там, думаю, и оружейный, опытный заводики начнут свою продукцию выпускать.

– Да ладно – оружейный. С казны ведь, Алексей Петрович, всё одно первую тройку лет особого прибытка не будет. Посчитали уже, с фузеи едва ли рубь с полтиной прибыли наберётся, со штуцера – два, а мороки-то с ними сколько? И отпускную цену ведь не поднять, государева закупка – это вам не шутки.

– Не переживай, скоро мирную продукцию начнём делать, – успокоил купца Егоров. – Дай только срок, пусть наши заводские казённую пока освоят, примерятся, приработаются в цехах, а в следующий мой приезд уже и за неё возьмёмся. Есть у меня на примете то, что хороший прибыток даст.

– Ну-у, дай-то Бог, – примирился Лазарев. – По стекольным мануфактурам я в эту осень после Нижегородской ярмарки сам проскочу. Коли смогу найти то, что ты наказал, значит, сразу закуплю, а нет, так, значит, целевой заказ сделаю.

– Добро. И по масла́м, по отдушке расстарайся, лучше без лишних посредников у персидских купцов в Астрахани или у турок прямо из Стамбула или Варны брать.

– Понял, понял, сам об этом уже думал, – сказал Лазарев. – На Нижней уже с хорошей наценкой всё это продаётся. Хоть самому в иноземщину едь. По Егорке хотел я поговорить. – Он посмотрел пристально на Алексея. – И так и эдак с бабкой кумекали, с ним самим говорили. Мал он, конечно, ещё для серьёзного разговора, но задатки-то отцовские, они видны. Вона как глаза горят, когда в мастерской около Архипа крутится и Николашка с ним же. В прошлый раз в каретную по делу захожу, они там на верстаке чегой-то ладят. Макар им, как правильнее надо, показывает, а они уж такие счастливые. Макарка говорит, что руки на месте у наших мальцов, по два раза объяснять им не нужно, как многим подмастерьям. Вот я и думаю, может, оно и правильно, пусть и Егорка вместе с Николашкой в эту самую Артиллерийскую, «жинерную» школу[3] идёт. Там как раз по душе им учиться будет. Опять же вместе держаться всегда легче, чем поодиночке.

– Согласен, Иван Кузьмич, – произнёс Алексей. – Мы вот точно так же с Катариной думаем, обсуждали уже не раз. Рад, что мысли с вашими совпали. Но заметь, никого в этом решении не принуждали. Если всё так само собой сходится, давай уж мальчишек начнём к поступлению готовить, в этой школе особый упор на математические науки делается, так что пусть постигают их, а уж на следующий год повезу их в столицу.

– Эх-х, растут птенчики, вылетают из гнезда, – вздохнув, проговорил Лазарев. – Вроде и маленькие ещё, скакать бы да бегать, а вот же во взрослую жизнь уже надобно отдавать. И ничего тут не поделаешь.

– Ну-у, не плачь, солнце моё, – прижав голову Катарины к груди, проворковал ей на ухо Алексей. – Не в военный ведь поход собираюсь, а в столицу. Или сам скоро обратно прикачу, или вас к себе туда выпишу, а скорее всего, за вами приеду. Жаль, государыни матушки нет, сейчас бы тебя ей в твоём новом шёлковом платье уже представлял. Ну не плачь.

– На душе у меня тревожно, Лёшенька, – прошептала Катарина. – Даже когда на войну уходил, и то не так тревожно было. Обещай быть осторожнее, там в этих дворцах опасней, чем в походе. А про нового государя ведь какие только слухи не долетают.

– Тише-тише. – Алексей приложил к губам супруги палец. – Всё будет хорошо, я ни в каких дворцовых интригах не замешан, служил державе всегда честно, так что всё будет ладно, не переживай. И ты не хнычь, Настя, невеста на выданье уже, а всё туда же, следом за мамкой сырость разводишь. – Он обнял взрослую, семнадцатилетнюю дочь. – Скоро в столице на бал с ней вместе выйдете, все женихи от красоты такой неописуемой обомлеют. Так что не скучайте и шейте тут пока платья. Ребята, ко мне! – Алексей махнул рукой, и стоявшая с влажными глазами троица ринулась к отцу.

– А-а-а! Папенька-а! – не выдержав, заревел самый младший, Лёшка.

– Отставить сопли! – шуточно рявкнул тот, обнимая сыновей. – Сейчас, глядючи на вас, девчонки ещё сильнее заревут. Держаться, нюни не распускать! За главных мужчин остаётесь!

Рядом были такие же мокрые проводы у семьи Гусевых, а вокруг на усадебном дворе стояли самые близкие их люди, отставные инвалиды-егеря, дворня и вся поместная, работная старшина́. Хозяйские проводы, они такие.

Как ни тяжело было прощаться, но вскоре сопровождаемые стайкой поместной детворы две лёгкие, крытые кожей пролётки выскочили на ведущую к Козельску дорогу.

– Но-о, родимые! – прикрикнул Макарыч, подгоняя лошадок. – Застоялись уже, пошли, пошли-и!

Дорога была известная, через Козельск можно было проскочить прямо на Сухиничи и уже там сворачивать на большой Московский тракт, но Алексей выбрал внутренний губернский просёлок, и, переправившись через Оку, уже к обеду следующего дня егеря были в Калуге. Проехав немного по растянутым городским предместьям, вскоре пролётки были у расположения Ингерманландского полка. Командир его барон фон Эльмпт был у себя в штабе.

– Нет-нет-нет, ваше превосходительство, уж на этот раз вам не удастся отказаться от моего приглашения отобедать в моём доме, тем паче его не стыдно и показать сейчас, только недавно ведь ремонт в нём закончили, – пресёк он попытки Алексея увильнуть от приглашения. – А уж как Машенька будет вам рада! Так мало знакомых лиц вокруг, а жизнь в провинции сера и безотрадна.

Делать было нечего, и Алексей с Гусевым Сергеем были вынуждены поехать с бароном.

– Только на час, Филипп Иванович, никак не больше, – предупредил полковника Егоров. – Нам нужно успеть ещё до ночи в Малоярославец заехать, иначе потемну до постоялого двора придётся добираться, а с нашими разбитыми дорогами это, сами знаете, очень рискованное дело.

– Так у нас лучше переночуете, ну куда же вы так спешите?! – Барон всплеснул руками. – Шесть десятков вёрст ведь ещё до него? Эдак и правда нам не поговорить даже как следует, а ведь есть о чём.

– Потому и заехал к вам, Филипп Иванович, – признался Алексей. – Чтобы с глазу на глаз. Я-то из Персидского похода и сразу в поместье заскочил, не знаю вовсе, что сейчас в большом мире делается. А вы всё же при исполнении тут, небось, много всяких новостей до вас из столицы долетает?

– Да уж, изрядно, – хмыкнул тот. – А давайте-ка вы ко мне, Алексей Петрович, в карету пересядете? – предложил он. – Вот там мы и поговорим, а то за обеденным столом уж и не посекретничать нам будет.

Отказываться было грех, и весь путь до дома, занявший минут пятнадцать, Алексей проехал в карете барона за приватной беседой.

– Совсем недавно, в первый день Пасхи, в московском Успенском соборе Павел Петрович короновался, – приглушённо рассказывал Егорову Филипп Иванович. – И тут же публично, при стечении огромных толп народа, самолично зачитал новый закон о престолонаследии. Так что теперь мы опять вернулись к принципу наследования престола самым старшим сыном монарха, отменённому Петром Первым ещё в двадцать втором году. Более, как это было раньше, наследник назначаться теперь уже не сможет. Про Манифест о трёхдневной барщине вы, Алексей Петрович, сказали, что уже слышали. Недавно через курьера поступило «Установление для орденов кавалерских российских», с ним же подробное расписание проведения церемонии вахтпарадов, а до этого в войска прислали списанные с гатчинских новые уставы: «Воинский устав о полевой и пехотной службе», «Воинский устав о полевой кавалерийской службе», «Правила о службе кавалерийской». Проштудировал я их все, и знаете, сказать ничего плохого, в общем-то, не могу, довольно всё чётко и подробно в них расписано. Надо признаться, что петровский устав давно уже устарел и ждал своих изменений. Единственное, с чем я никак не могу согласиться, так это с принижением статуса офицера. Нижним чинам теперь позволено на них жаловаться. Строго наказывать солдат можно сейчас лишь в исключительных случаях, а вот для господ офицеров нынче введена уголовная ответственность за жизнь и здоровье подчинённых. Ещё введён запрет и на привлечение солдат к работам в личных имениях или к тем работам, которые не имеют отношения к службе, со строгим наказанием за его нарушение, вплоть до разжалования и отправки на каторгу. Представляете?! В офицерский состав отныне позволительно лишь входить выпускникам военно-учебных учреждений, которые успешно сдали экзамены на грамотность и знание уставов. А вот отпуска господам позволительно теперь брать не более 30 дней в год, притом как нижним чинам они установлены только лишь на два дня меньше. Поговаривают, что даже награды хотят для солдат придумать, что-то такое вроде Аннинской медали или знака, что ли, не понял пока сам.