Мирошников. Дело о рябине из Малиновки

Они вместе с Харитоном Ивановичем прошли в маленькую церквушку, прилично обстоятельствам скорбно постояли у небольшого гроба преставившейся Серафимы Гордеевны и отошли, освобождая место приехавшим проститься соседям.

Скоро Мирошников шепнул Садырину: «Я на улицу» и протиснулся к двери. Ему надо было понять внезапно появившееся странное тянущее ощущение. Вдруг почудилось, что удалось увидеть важное. Он постоял в тенечке под березой, упорно соображая, в какой точно момент и по какой причине у него возникло такое чувство. Но ответ на вопрос так и не находился.

Во дворе угрюмой толпой стояли малиновские крестьяне, которых в церковь не пустили. Управляющий велел им ждать на улице, и они стояли с печальными лицами, время от времени крестились и тяжело вздыхали. Их мысли были понятны: незлобивая хозяйка скончалась, теперь надо было ждать наследников. Никто от этого ничего хорошего не ожидал.

Тем временем, гроб вынесли на улицу. Он еще полежал на подготовленных скамьях, крестьяне малиновские по очереди подходили прощаться, бабы плакали навзрыд, горестно вопрошая:

– Пошто, барыня Серафима Гордеевна, покинула ты нас, милостивица! Как жить таперича! Кто укажет нам, че деять-то! Осиротели мы, барыня!

Завзятые деревенские плакальщицы дружно заголосили:

– Ой-ёёёй! Ты пойдешь, да мила ладушка, в дальнюю дороженьку, за леса да за дремучие, за болота да за зыбучие! Да не отпустят тебя, ладушка, да на родимую сторонушку! Ой-ёёёй!

Сквозь громкие причитания баб Мирошников четко уловил слова управляющего, который разговаривал с помещиком Селивановым:

– Совсем забросили с этими делами скорбными все работы. Руки прямо опускаются, что делать, что делать! Людишек надо в поле гнать. Дни-то стоят красные. А тут опять пришлось всех с работ отпустить. Нельзя не дать проститься с барыней. Сегодня все перепьются, какие из них работники назавтра будут?

Грузный помещик утешительно гудел, оглаживая окладистую бороду:

– Ничто, Кузьмич. Ничто. Зато Серафима-то Гордеевна из райских кущ на тебя будет смотреть и говорить, дескать, молодец мой управляющий, все по уму сделал. Честь-честью проводили. А что, Кузьмич, кутью-то бабы наделали? Зелена вина наготовили на помин рабы божьей?

– А то как же, Северьян Авдеич. Всю ночь бабы готовили! На целый полк наварили-напарили. Все сыты-пьяны будут!

Шепнув Харитону Ивановичу, что пройдется по округе, Мирошников незаметно покинул площадку, где проходило прощание, и направился через деревню в сторону реки. Туда они с Садыриным не ходили, во-первых, накануне не успели из-за наступившей темноты, во-вторых, казалось менее вероятным, что преступник пойдет в эту сторону. Ему пришлось бы идти через всю деревню с поклажей из тайной каморки Серафимы. Поскольку два довольно больших сундука и ларец оказались пустыми, поклажа могла быть значительной. Хотя днем в деревне народа почти нет, все равно риск попасться кому-то на глаза сохранялся.

Следователь про себя отметил, что надо дать задание Садырину опросить стариков, кто по избам сидит, не видали ли кого в тот день лишнего. Да ребятишек можно было поспрашивать. Они всюду бегают, могли кого-то заметить.

Мирошников шел без особого плана, высматривая места, где лихой человек мог укрыться. Даже заходил в укромные уголки многочисленных кустов малины, которые дали название деревушке, но ничего полезного не увидел. Конечно, надо бы привлечь людей, да увеличить площадь осмотра.

Так ничего существенного не заметив, Мирошников дошел до реки и присел на бревно возле сходней, с которых бабы стирали белье, и вытащил из кармана четки. Неширокая речка казалась недвижимой, только на самую прибрежную гальку накатывались шаловливые маленькие волны, играя с пришедшим задумчивым человеком.

Поскольку все жители были на похоронах, берег оказался совсем пустым, и Мирошников сидел, слегка расслабив узел шейного платка и вытянув ноги. Пальцы привычно отщелкивали косточки четок.

В голове вяло шевелились мысли, что надо по горячим следам записать, кто был на церемонии, ведь на кого-то откликнулся внутренний голос, кто-то показался опасным или подозрительным. Совсем посторонних среди приезжих вроде не было видно, все знакомые. Крестьян, конечно, Мирошников не знал, но они стояли все кучно. Не было ощущения присутствия незнакомца в общей толпе, пусть даже замаскированного под простого селянина. Ну, тут Садырин должен со своими ребятами всех переписать. Он мужик дельный, все правила знает, ведь столько лет в полиции служит.

Послеполуденный зной расслаблял. Мысли текли сонно, неспешно. Мешали только надоедливые комары. Мирошников лениво отмахивался от них, а они все жужжали и норовили укусить. Посетовав на то, что не запасся веточкой для борьбы с противной мошкарой, Мирошников приготовился встать и сорвать себе в качестве опахала лопух. Но не успел…

***

Сознание возвращалось медленно. Сначала на фоне мучительной боли в голове появились какие-то странные запахи. Чуть сосредоточившись, Мирошников понял, что это дамская нюхательная соль. Потом послышались голоса:

– Ах, сударь, очнитесь! Что же делать! Васенька, надо бежать в деревню за помощью.

– Маша, как я тебя оставлю здесь одну. Вдруг лихой человек не убежал далеко, а прячется близко в кустах?

– Вася, беги. Ничего со мной не будет. Он же может умереть! Да не будет злоумышленник воевать со слабой девушкой. Беги за помощью!

– Маша, злодей может быть хитер. Мы не знаем, чего ему надо. Я не оставлю тебя.

С трудом разлепив глаза, Мирошников увидел устремленные на него встревоженные голубые глазки.

– Он открыл глаза! Сударь, вам лучше! – защебетала обладательница пшеничных локонов и пухлых щечек.

С трудом ворочая отчего-то неповоротливым языком, следователь прохрипел:

– Я… да. Я… открыл. Что со мной?

Девушка оживленно затараторила, перескакивая от возбуждения с темы на тему:

– А мы с братцем катались на лодке… Мы часто в это время катаемся… Не так жарко уже, и вообще шарман… Водица теплая…

Чуть хрипловатый молодой мужской голос перебил девушку:

– Маша, ты ничего не можешь объяснить. Давай я расскажу.

– Давай ты! – радостно отреагировала та.

Молодой человек чуть выдвинулся, чтобы лежащий на земле Мирошников смог увидеть его:

– Сударь, мы с сестрой с лодки увидели, как какой-то мужик подкрался и ударил вас сзади, а потом убежал вон туда, – юноша махнул неопределенно рукой куда-то вдоль реки, – мы стали кричать ему, а он быстрее припустил. Мы причалили к берегу, а вы тут без сознания лежите. Мы не знаем, что делать.

– Да! – радостно подключилась девушка. Если бы негодяй не увидел нас, он мог бы вас убить, наверно. И у вас тут кровь, сударь. Я сейчас платок смочу и оботру рану.

– Не нужно, сударыня, я сейчас сам, – пробормотал Мирошников, чувствуя, как за правым ухом медленно течет кровь.

С помощью юноши Мирошников с трудом сел, держась за голову. Другой рукой он нащупал в кармане платок и приложил его к ране. И только тогда получилось оглядеть своих незваных спасителей.

Брат и сестра оба казались около двадцати лет отроду. Молодой человек, которого сестра называла Васей, был худ, высок и имел очень болезненный вид. Видимо, его мучили проблемы с легкими, потому что он довольно часто прикашливал. Некоторая небрежность в одежде напоминала манеру, принятую иной раз среди студентов или молодых мелких чиновников.

Зато Мария была похожа на прекрасного ангела: маленькая, пухлощекая, голубоглазая. Ей мешала маленькая прядка белокурых волос, выбившаяся из прически, и девушка смешно сдувала ее в сторону. Девушка сидела прямо на земле, нисколько не заботясь, что восхитительное голубое платье испачкается.

То, что молодые люди были родственниками, не возникало никаких сомнений. Одни и те же фамильные черты с поправкой на пол и болезненный вид юноши. Но если Мария была просто очаровательна, то Василий казался угрюмым тощим переростком.

Оба случайных знакомца выжидающе смотрели на Мирошникова, который, морщась от боли, вытирал кровь, потом девушка нетерпеливо проговорила:

– Ну, Вася, ну что же ты. Давай представляй.

Юноша спохватился:

– Ах да, прошу прощения. Разрешите представиться: Василий Тимофеевич Куприянов, а это моя сестра Мария Тимофеевна Куприянова. Находимся в здешних местах на отдыхе.

Слегка негодуя на себя за то, что сам первый не представился своим спасителям, Мирошников отрекомендовался:

– Очень приятно, сударь… сударыня. Ваш покорный слуга, Мирошников Константин Павлович. Судебный следователь.

Только он договорил приличные обстоятельствам слова, как раздались топот и крики:

– Здеся он! Здеся его благородие!

К группе людей на берегу, переваливаясь и отфыркиваясь, как конь, бежал Садырин в сопровождении пары мужчин.

Дальше все закрутилось, завертелось. Мирошников еще пытался быть начальством, но Харитон Иванович, увидев рану на голове, сдержанно возразил, что сейчас его сфера деятельности, и принялся командовать сам. Константин Павлович не успел оглянуться, как оказался уже тщательно перебинтованным, вежливо отруганным за отсутствие бдительности и допрошенным. Один из мужиков побежал за транспортом, а Садырин принялся скрупулезно опрашивать Куприяновых о том, что произошло.

Интеллигентный Мирошников решил попозже отругать Садырина за бесцеремонность, а пока пришлось по его настоянию ехать домой. Деятельный пристав отправил одного из мужиков к доктору с запиской о новом случае в Малиновке, в результате которого его благородие судебный следователь ранен, и что он просит господина доктора приехать к господину следователю на дом.

Сначала Мирошников попытался одернуть Садырина, но после того, как чуть не упал от резкого движения, сопротивление прекратил и взгромоздился на свое транспортное средство. Единственное, что он успел сделать, это еще раз поблагодарить брата и сестру за помощь и поддержку и пригласить их на завтра… нет на послезавтра к обеду в ресторацию «Парадиз». Огонечки в глубине глаз Марии Тимофеевны его радовали… и пугали.

Уж не влип ли ты, брат Костик? Или это следствие сильного удара?

***

Увидев раненого хозяина, даже суровая Клавдия не стала ворчать по своему обыкновению и демонстрировать характер. Она пестрой пухлой птицей носилась по квартире, найдя в сопровождавших Мирошникова полицейских достойные объекты для командования.

Константин Павлович был так удивлен расторопностью своей строптивой прислуги, что безропотно улегся в кровать, выпил «пользительный» куриный бульон и даже немного поспал до приезда доктора.

Когда приехал доктор Старовойтов, между хозяином и деятельной прислугой уже шла баталия, потому что раненый никак не хотел пить деревенский вонючий настой «от всех хворостей, ишшо маменька такой делала».

Алексей Карпович хохотнул, узнав причину разногласий, осторожно понюхал бутылек и решительно заявил:

– Вот что, любезная, современная медицина решительно против насилия над пациентами. Я за безопасные методы лечения. Принеси лучше горячей воды побольше.

Поскольку служанка сердито засопела, обиженная пренебрежением к драгоценному настою, он ласково проговорил:

– Узнаю, что травишь хозяина, заберу тебя в больницу и буду на тебе ставить опыты жутко болючие и противные. Беги за водой, яхонтовая моя.

Глядя на то, как Клавдия поспешно убежала выполнять задание, Мирошников уныло проговорил:

– Как вы все умеете с прислугой разговаривать? Меня Клавка ни в грош не ставит. Не слушается, зараза.

Старенький доктор, раскладывая свои припасы, добродушно журчал:

– А вы, дорогой Константин Павлович, не давайте ей спуску. Разбаловали вы бабенку. Она и крутит вами, как хочет. Даже с женой иной раз приходится обращаться построже. Они все стремятся свои порядки установить. Они такие, эти Евины дочери. А вы давайте-ка головку свою пострадавшую. Посмотрю, что там и как.

Когда доктор ушел, Мирошников еще немного поразмышлял над словами Алексея Карповича, что характер удара странным образом совпадает с характером того удара, от которого скончалась Серафима Гордеевна. Это могло быть домыслом, поскольку заключение зиждилось только на очень шатком слове «похоже».

Могли ли оказаться в конкретном месте одновременно два преступника, которые предпочитают наносить удары сзади по голове, причем прежде этот район был достаточно тихим. Маленькая вероятность.

Поскольку подвергся нападению следователь, расследующий убийство первой жертвы, покушение могло быть намеренным. Охотились именно на Мирошникова. Значило ли это, что преступник все же один, и он никуда из района не делся, но чего-то испугался и решился на нападение на следователя?

Это была бы интересная версия, но она разбивалась о фразу того же доктора, что характер удара похож, а вот сила удара явно слабее. Как сказал эскулап, ударивший не хотел убивать, или орудие удара было слабее, чем ломик в деле Серафимы. Резонный вопрос: зачем нападал, ведь никому и ничем в тот момент Мирошников не угрожал.

И еще важное замечание. На сей раз орудие удара не нашлось. Конечно, Садырин еще порыщет в том районе, но пока ничего похожего не обнаружили.

Зато появилось описание преступника. Его хорошо видели новые знакомые Мирошникова Василий и Мария. Бандит оказался невысоким, но широкоплечим мужиком с бородой и усами, одетым в простую сельскую одежду, в которой ходят все окрестные мужики.

Снова разболелась голова, которую доктор успокоил какими-то снадобьями. Мирошников отхлебнул из оставленного бутылька и принялся считать барашков, которые зачем-то прыгали через изгородь. Уже тридцатый барашек издавал нетипичные для барашков звуки, а после сорокового расчет закончился. Пострадавший следователь мирно засопел и не видел, как Клавдия несколько раз приоткрывала дверь, вслушиваясь в дыхание самого лучшего на всем свете хозяина.

***

Целые сутки Мирошников позволил себе побыть дома. За это время один раз пришла сестра милосердия из больницы и поменяла повязку, мимоходом заглянул доктор, приехал с визитом и по службе полицмейстер и несколько раз прибегали урядники и стражники с записками от Садырина, который развил в Малиновке активную деятельность.

Зловредный преступник не только убил его давнюю приятельницу, но и ранил его начальство, пусть не непосредственное, но все же честь мундира была задета. И теперь Харитон Иванович, что называется, землю носом рыл.

Исследованы были все подходы к месту происшествия выше и ниже по течению реки и опрошены все жители деревни и все приехавшие на похороны. Трех мужиков, которые не очень внятно отвечали на вопросы, Садырин арестовал, решив, что так будет вернее. Среди этих бедолаг оказался и Ипат, поскольку к нему были вопросы еще по первому случаю, а на кладбище во время похорон его никто не видел. Напрасно садовник пытался рассказывать, что от расстройства выпил лишку и уснул в своей сторожке. Садырин сейчас подозревал всех и вся.

Мирошников долго постельный режим выдержать не смог. Сначала он просто посидел на кровати, придерживая пострадавшую голову и справляясь с приступом головокружения. Потом осторожно сполз, набросил на себя халат и сел к столу. Задача становилась еще более запутанной. Нападение на следователя все же, как ни крути, серьезная штука. И сейчас полицмейстер Горбунов заявил, что он берет под свой контроль дело об убийстве помещицы Сысоевой, а также дело о нападении на Константина Павловича. Это хорошо, потому что у Садырина будет теперь достаточно людей, чтобы внимательно осмотреть весь район, включая территорию вдоль реки.

Мирошников сидел, разбирая полученные рапорты и протоколы, когда в кабинет влетела Клавдия:

– Енто что это творится! Дохтур сказал лежать, а он ить опять бумаги марает! Будьте любезные в постелю лечь, да в потолок смотреть, какой он небеленый который год. Его чуть жисти не лишили, а он опять за свои думы взялся. Это какая такая голова столько мыслев выдержит! И думает, и думает! Хучь бы по бабам пошел, прости Господи! Ну, это опосля по бабам-то, как дохтур разрешит! Лягайте, Кистинтин Палыч, не гневите ангелов своих хранителей, что уберегли непутевую голову от смерти неминучей. Дохтуру жалиться буду, это он не меня должон на опыты в больницу взять, а моего хозяина взбалмошного.

Константин вяло, привычно отругивался:

– Клавдия, что ты глупости говоришь. Думать – это моя работа. Я за это деньги получаю. И вообще я хорошо себя чувствую, отстань.

Зря он это сказал, потому что ворчание пошло с новой силой в новом направлении:

– И как енто хорошо он себя чувствует! Люди добрые! И сам весь зеленый, даже синий. В гроб, прости Господи, краше кладут. Лягайте в постелю, дохтур сказал!

К счастью для Мирошникова, пришел Горбунов. Он с порога заполнил все пространство маленькой квартиры трубным голосом и густым запахом табака. Глава полицейского ведомства принес новость о дате оглашения завещания Серафимы Сысоевой.

– Голубчик Константин Павлович, вы уж выздоравливайте, – гудел Аркадий Михайлович, – ребята с Садырином во главе денно и нощно рыщут. Конечно, приметы, которые сообщили Куприяновы, не сильно точные. Бородатых да усатых крепких мужиков – хоть пруд пруди. В одной Малиновке таких полно. Их всех допросили, но у каждого алиби – все были на похоронах, значит, умышлять на вашу персону не могли. Их все равно показали Куприяновым, но те точно ни в чем не уверены. Вроде все подозреваемые соответствуют приметам, но вроде и не то. Мнится мне, что малиновские ни при чем. Хотя этот Ипат не был на похоронах, но он здоровый, как бык. Куприяновы категорически сказали, что преступник был невысок.

Брат и сестра показывают, что злоумышленник побежал в сторону Курбатовки и Маляевки. Сегодня там Садырин с утра работает по приметам. Обещал вечером приехать с протоколами допросов.

– Мне бы тоже протоколы нужны были, – вставил Мирошников.

– Да-да, непременно списки с протоколов предоставим.

Горбунов вздохнул и постучал пальцем по стеклу небольшого компаса в деревянном корпусе, стоявшего на столе Мирошникова:

– Что-то у нас происходит нехорошее в уезде. Уж так тихо жили, не то что в городе. Всего и дел-то было, что мужики перепьют и подерутся, или мужик бабу поколотит, или кражи какие пустяшные. А тут и убийство, и кража непонятная, то ли была, то ли нет, и на должностное лицо покусились. Нехорошо-то как, Константин Павлович. Мы тут с Садыриным и Михальчуком посоветовались. Надо бы вам охрану какую учинить. А то и квартирка-то на первом этаже, так что любой злой человек залезет, и с дороги даже ваших окон не видно, и прислуги одна Клавка дурная.

Из-за двери послышался сердитый стук. Полицмейстер, знакомый с разногласиями Мирошникова с прислугой, хохотнул и продолжил нарочито громко:

– Не спасет эта клуша-копуша вас от негодяев. Сама спрячется, чтобы ее не тронули, а хозяина бросит на произвол судьбы. Нужен бравый охранник, чтобы и вас защитил, и чтобы Клавку приструнил, если плохо будет ухаживать за хозяином.

Мирошников уныло прошептал:

– Эх, Аркадий Михайлович, она меня сейчас совсем изведет своим ворчанием. Что за наказание господнее! И про охрану не придумывайте.

– Не изведет, Константин Павлович, наоборот, беречь будет пуще. Я их знаю, этих баб зловредных, – в ответ прошептал пристав, потом подмигнул, и громко продолжил, – так я скажу супруге, чтобы она приискала вам прислугу помоложе, пошустрее, поумнее, которая будет хозяина ублажать и голос поднимать на него остережется. А то – ишь, какая цаца! С хозяином спорит, деревенщина необразованная!

Потом с удовлетворением прислушался к грохоту за дверями, бесшумно поаплодировал сам себе и распрощался, сославшись на дела.

Результат профилактических действий полицмейстера, Мирошников почувствовал сразу. Никогда еще жаркое не было таким вкусным, чай горячим, а Клавдия молчаливой. Даже когда вечером Константин засобирался в «Парадиз», где у него была намечена встреча с Марией и Василием, обошлось без шума и криков о постельном режиме.

Глава 5. Странный вор

Мария в розовом воздушном платье была восхитительна. Все мужчины оборачивались ей вслед, пока она под руку с Василием шла через зал к столику, занятому Мирошниковым. Не обратить внимания на такую прелестницу было невозможно. Она явно понимала, какое впечатление производит, но вела себя очень достойно, мило опускала глазки, стараясь ни с кем не встречаться взглядом.

Весь свет очаровательных голубых глазок достался Мирошникову. Ему показалось, что на какое-то время замерло сердце, а потом заколотилось быстро-быстро, разгоняя горячую кровь, которая пульсировала с неистовой силой. Отчего-то заболела голова под аккуратной повязкой, но какой-то сладкой, головокружительной болью.

А Мария Тимофеевна, которую он про себя уже называл Машенькой, заботливо расспрашивала о его самочувствии, лечении, которое принимает, и о том, кто делает ему перевязки. Василий только помог сестре разместиться за столом, потом сел на свое место и принял нелюдимый отрешенный вид. Он лишь время от времени бросал короткие взгляды на Мирошникова или Машу и снова углублялся в свои мысли, потирая виски и воспаленные глаза.

Никогда прежде обычный светский разговор во время обеда не казался таким увлекательным и полезным. Маша рассказывала, как они с Васей плыли на лодке и собирались уже повернуть домой, когда заметили странную сцену на берегу, на которую не смогли не отреагировать. Подозрительный тип подкрался к сидящему мужчине и нанес ему удар по голове, а потом быстро убежал, не предприняв никаких попыток хотя бы к ограблению. Просто подошел, ударил, убежал. Возможно, ему помешало появление свидетелей на лодке. Все это было очень загадочно. И вскоре Мирошников с удивлением обнаружил, что серьезно обсуждает столь удивительное обстоятельство, почему это злоумышленник не убил его, не обыскал и не взял ничего ценного.

С события на берегу перешли на обстоятельства, из-за которых Мирошников оказался в Малиновке. Маша, охая и ахая, с напряженным вниманием слушала про убийство помещицы Сысоевой. Она подробно расспрашивала про обнаруженные во время осмотров улики, и мило интересовалась тем, какие делаются выводы. Константин сам не заметил, как серьезно и обстоятельство начал обсуждать с девушкой возможные мотивы и поступки преступника. К концу обеда Константину уже казалось, что они с Машей знакомы тысячу лет. И даже молчаливый Василий производил вполне дружелюбное впечатление.

Это ли не чудо произошло? Не для того ли, чтобы случилось это знакомство, так потянуло тогда в Малиновку?

***

Домой Мирошников вернулся окрыленным. Он даже не обратил внимания на витавшие в воздухе вкуснейшие кухонные ароматы и только отмахнулся от Клавдии, которая по привычке принялась выговаривать ему за поздний приход. Константин вошел в свою комнату и бросился на кровать, даже не раздеваясь. Происходило что-то странное, и в этом надо было разобраться. Осмыслить. Систематизировать. Дать оценку. Проделать то, что у него всегда лучше всего получалось.

Константин вскочил с кровати, сел к столу, по многолетней привычке постучал по корпусу компаса, чтобы его стрелочка суматошливо забегала, ища правильное направление, и придвинул к себе стопку бумаги. Надо было описать и понять свое необычное состояние. Лист бумаги и перо всегда помогали ему расставить все по местам. Но на этот раз все было не как обычно. На чистом белом листе не нарисовалось ни одного квадратика или кругляшка, в который было так приятно занести пришедшее на ум обстоятельство. Зато весь лист оказался изрисованным женскими профилями. Не бог весть каким художником оказался Константин Павлович, но рисовал он от души, тщательно выводя кокетливые завитки аккуратной прически и вензеля буквы М.

Утром за завтраком Клавдия отметила у хозяина задумчивый вид, полуулыбку на губах и загадочный блеск в глазах. Он не стал реагировать на провокационное ворчание прислуги, которая хотела вызвать хозяина на слова, что он очень доволен ее работой, свежими пончиками и изумительно сваренным кофе. Подслушанный разговор с полицмейстером ее взволновал, и ей очень хотелось увериться в незыблемости своего положения в доме.

Но Константин Павлович быстро и довольно равнодушно проглотил вкусный завтрак и засобирался на службу. Клавдия попробовала напомнить ему про постельный режим, но Константин только отмахнулся, дескать, заеду к доктору и скажу, что прекрасно себя чувствую.

Наводя порядок в комнате хозяина, служанка увидела на столе листы с ночными художествами Мирошникова. Она долго сидела на стуле, вздыхая и шепча:

– Так-так-так, Клавка, дождалась. Втюрился хозяин. Не могут мужики без ентого сладкого. Ну, посмотрим, авось все и обойдется. Хозяйки еще мне тут не хватало. А как хорошо жили-то! Дружно!

Потом, копируя привычки хозяина, постучала пальцем по корпусу компаса, посмотрела на танец стрелки и снова вздохнула.

***

Следствие застопорилось. Казалось, что допросили всех, осмотрели всё, проверили все возникшие гипотезы, а ни единой зацепочки не нашлось. Пришлось даже отпустить из кутузки заключенных мужиков. Даже Ипата выгнали, поняв, что от него вообще нет толка. Он довел всех до истерики рассказами о том, что пора обрезать кустарники и собирать семена цветов. Без него это никто не сделает, а управляющий работу в саду и цветнике совсем не знает и никого на нее не поставит.