Сад искусителя

– Чего? – спросил Адам и повернул к ней голову.

Из-за этих его ледянющих глазищ Ева вздрогнула и отступила, вжавшись в стену. Но язык, как и вчера, сработал на опережение:

– Объясни про сад.

Эмоцию, промелькнувшую у него на лице, считать было невозможно – так быстро это случилось, только отметить сам факт. Может, и не зря он паковал себя в этот костюм, застегиваясь на все пуговицы…

– Особняк стоит между миров так, что каждая его часть выходит в свой мир. Там, где Змей разбил сад, сейчас зима. Ворота, где мы выйдем, располагаются в мире, в котором лето, поэтому куртка и не понадобилась. Всего где-то десять миров, и с каждым есть… скажем, договор, согласно которому мы можем получать у них материю, а взамен поставляем энергию. Ее обычно пускают на улучшение экологии и дешевые продукты для бедных. Для последнего, а еще для лекарств от редких заболеваний поставляются разработки, чтобы обмен стал более равным.

Вообще, она училась на физика-информатика и, несмотря на все свои беды, в итоге закончила, пусть и заочно, но сейчас вместо мыслей про E=mc2, где массу приравнивали к энергии, в голове возник образ грустной бабы Яги из мультика про Змея Горыныча, где та собиралась экологию улучшать. Не, так-то местный Змей молодец, получается, пусть и не счастье даром. Хотя…

– А лаборатория?

– Не знаю. У меня нет туда доступа.

– А?..

– Это медблок, – правильно понял ее Адам. – Он, конечно, в корпусе, соединяющем лабораторию с особняком, но это чтобы быстрее прооперировать в особенно плачевных ситуациях, – мальчишка поморщился, вспоминая что-то свое с этим связанное, однако мысль решил не развивать.

Ева с его решением была не согласна.

– И ты такой «талантливый» туда не попал?

– «Ужас» на андроидов не действует, а огребать от стражей то еще удовольствие.

Ох, ты ж, господи! Обижают бедного мальчика и без нее – даже досадно. Но стражи, гоняющие Адама, так и тянули дальше в мысли Древо Познания. Нет, ну лаборатория со, скажем, библиотекой, пускай электронной, с книгами, раскрывающими тайны Вселенной, очень даже за оное сойдет. Это что же получается, на самом деле книги – Запретный Плод? А как же тогда те, которые читала сама Ева?

«А их на удобрения!» – откликнулся кто-то добрый в голове.

И снова не подселенец – всего лишь «голос разума», свой, родненький. Ощетинился и шипит на Адама, как кошка на чужака. Охраняет. Может, подселенцы из-за «голоса» и притихли? Значит, на Адама их не вытянуть. Вот жеж! Так ведь и придется напрашиваться к Змею на аудиенцию.

Хм…

Разве Змею не на руку, чтобы Адам вкусил Запретный Плод? Или надо заморочиться и соблазнить сначала Еву, то есть ее?

Она нахмурилась и искоса посмотрела на мальчишку, но столкнувшись с его ледяными глазами цвета ноябрьского неба, зажмурилась и отвернулась. Настала ее очередь пялиться на дверь лифта.

К счастью, ехать оставалось недолго. Но вместо ожидаемой гостиной или хотя бы коридора в теплых тонах они вышли на подземной парковке на несколько автомобилей. А ведь была надежда, что их компанию разбавить хотя бы таксист…

– В этом мире детям разве разрешено садиться за руль?

Ого! Он своими зенками еще и молнии пускать умеет.

Ева поежилась, но отступать не собиралась:

– Серьезно. Ты, значит, поведешь, и тебя никто из местных полицейских – или кто тут у них? – не остановит? Ну, там, предъявите права и все такое.

Молнии продолжили бить. «Голос» шипеть.

– Во-первых, – Адам шагнул ближе и, ухватив за локоть, потащил Еву за собой к стоящему ближе к выезду внедорожнику, – я старше тебя. И по сумме прожитого, и тем более по приобретенному опыту, и даже внешне. Во-вторых, благодаря спецномерам никто не посмеет нас остановить.

– И в каком это месте ты старше?

– Показать? – Он не сбавил шага, но голос этого «взрослого» очень так по-мальчишески звенел, пусть и гневом.

– Валяй, – разрешила Ева, их перебранка почему-то ее развеселила.

Мальчишка так резко остановился, что она, двигаясь по инерции, налетела на него и замерла, почувствовав, как его рука сместилась с ее локтя на спину и прижала к себе.

– Показать, говоришь? – переспросил он так ласково, что сердце екнуло, почти как в день смерти. – Я бы, может, и показал, будь ты в моем вкусе. Хотя стоит заметить, – склонился ниже и уже шептал прямо в ухо, – это тело куда проще выносить. Во всех смыслах. И запах приятнее.

Кажется, она должна была обидеться. Нет, точно должна была. Еще нахмуриться или вовсе расплакаться. Ударить его по щеке или кулачком в грудь тоже не помешало бы. Только почему-то не обижалось. Ну да, ожирение третьей степени, если не больше, имелось, а оно влекло за собой разные неприятности. Плюс диабет. И там по мелочи. В общем, обижаться на жир за жир – ну такое. Тем более – все! Тушка сдохла, хвост облез. Херня случается, так сказать, и чего теперь? Шеймить его за фэтшейминг? Так и она сама никогда за бодипозитив не выступала, хоть и похудеть особенно не стремилась. Потому что тварь дрожащая, а сахар вызывает не только диабет, но и зависимость. А теперь идите кто-нибудь причислите его к наркотическим. Хотя Минздрав, вроде как, предупреждает…

Ее вздрагивающие плечи заставили Адама насторожиться, прямо соблазняя притвориться плачущей и посмотреть на реакцию. Но Ева все же отпрянула и панибратски постучала по его груди:

– Не переживай, шмакодявка, будешь вести себя плохо и доживешь до собственного пивного пуза и импотенции.

А лед, оказывается, может пылать…

Ева вскрикнула, когда его рука перехватила ее запястье, но быстро переключилась с боли на антрацитовые коготки собственных пальцев. Она не делала маникюр. И дело даже не в памяти – ей просто негде было этим заняться. К тому же никакой косметики никто не выдал, да та и не требовалась так-то. А тут эти ноготочки, которые как будто специально созданы, чтобы расцарапать Адаму морду лица…

– Поедешь на заднем сиденье!

Ха! Вот оно – наказание из наказаний, это ведь кто-то другой после смерти родителей если и садился в машину, то только туда. Сейчас расплачется от обиды!

– Как скажешь, шмакодявка.

Оттолкнул. Конечно, не так чтобы она потеряла равновесие и упала, но пару шагов назад сделала.

Забавно. Это миленькое и почти безобидное словечко его бесило. Однако рано радоваться и праздновать победу. О нет, убивать его в отместку Ева не собиралась, она не убийца, тем более не убийца детей. Так, чуть-чуть потыкает палкой, пока до живого не достанет. А уж в этом она на верном пути.

Глава 7. Сейчас. Артхаусный роуд-муви

Щит, отделяющий особняк от других миров, Ева так и не заметила. То ли для простых смертных, вроде нее, он невидим, что логично. То ли его роль играл обычный железный забор, пусть и высокий. Дальше шла дорога с высокими деревьями по обе стороны – лес или просто лесополоса, но что там за деревьями не разглядеть. Может статься, зерновые поля, хотя Змей больше ассоциировался с непроходимыми дебрями.

Ехать было скучно. Раньше, когда приходилось мотаться по городу, в мобильном ее ждали загруженные книги, чаще всего в аудиоформате, но случались и просто электронные. Сейчас даже кнопочного телефона не дали. Так-то оно понятно – кому ей звонить? Но чем занять себя на протяжении этого бесконечного пути, когда Адам пялится на дорогу, не озаботившись включить музыку или хотя бы радио?

Какое-то время Ева разглядывала антрацитовые коготки, оказавшиеся очень прочными, в отличие от угля, давшего название цвету. Но вот до их появления можно докапываться до бесконечности, а до истиной причины так и не добраться. Змея надо бы спросить потом. Или оставить как есть. Ногти ей, в принципе, нравились, и если они вдруг какие-нибудь… ммм… канцерогенные, то андроиды, регулярно берущие у нее кровь на анализы, это быстро заметят. И раз ее легко перетащили из мертвой тушки в нынешнее тело, вряд ли будет проблема с лечением в случае необходимости. Это у нее здесь и сейчас были проблемы. Проблемы с убийством времени.

Взгляд уперся Адаму в затылок. Злить водителя, конечно, ни разу не безопасное удовольствие. Допустим, психанув, он все же справится с управлением, но кто сказал, что после ее не высадят посреди дороги, и иди куда хочешь? Раньше такая перспектива Еву бы не остановила – доводилось по работе ходить через лес, железную дорогу, мимо кладбища и по прочим щебеням, убивая в хлам по несколько пар обуви за сезон. Топ-топ. Топ-топ. Однажды так по похожему лесу умудрилась пройти мимо стаи бродячих собак и остаться целой – мусорный контейнер с отбросами из ближайшей турбазы их интересовал куда больше Евы и проезжающих мимо машин. Еву тогда машины тоже не интересовали, а она – их. Ей не сигналили, не пытались познакомиться или подвезти. Да, в прежнем теле имелись свои плюсы…

В нынешнем гулять по лесу было не просто небезопасно – до неприличия тупо. Так что, если она разозлит Адама и тот высадит ее из машины, все может закончиться очень печально. Ну, это не считая момента с убийством предыдущего тела, а то Змей, конечно, уверял, мол, такого никогда больше не повторится, только почему-то не верилось. Поэтому злить мальчишку за пределами особняка лучше не стоило. Жаль, вести себя разумно до чертиков не хотелось, хотя бы из-за скуки, как будто это не она тут взрослая. Забавно, кстати, будет, если он не врал и правда старше нее. То есть глупо, конечно, предполагать, что она одна такая особенная, единственная-неповторимая, кого из одного тела в другое с помощью страшного колдунства перебросили.

Хм…

– Адам?

Нет ответа.

– Адам!

Ноль реакции.

– Не будешь со мной разговаривать, скажу Змею, что ты мне чуть руку не сломал.

Пальцы, сжимавшие руль, аж побелели.

– Когда бы я успел?

– А когда в гараже за запястье схватил. У меня, между прочим, там синяк теперь.

Синяка, конечно, не было – хрупкое на вид тело оказалось ну очень прочным. Однако Адам так не считал, судя по взгляду, брошенному на нее в зеркало заднего вида. Это хорошо, что он переживает. Может, тогда и не высадит, если она не сдержится и все-таки его доведет.

«Ну да, не высадит – выкинет дохлую тушку в лесу, а Змею скажет, что сбежала».

– И чего тебе от меня надо?

– Да просто спросить хотела… Ты вот сказал, что старше меня…

– Сказал.

– А чем докажешь?

– В смысле?

– Ну, мою старую толстую тушку ты видел. А я тебя сразу шмакодявочным. То есть, я бы очень хотела, но не могу поверить тебе на слово.

Некоторое время он молчал, как будто обдумывал что-то, потом еле заметно пожал плечами:

– Твои проблемы.

И ведь прав, гаденыш мелкий. Какая вот у него потребность доказывать ей свой возраст? Никакой.

– Ладно. Про запястье Змею я, конечно, ничего не скажу – сам заметит. А вот про то, что ты меня лапал, наябедничаю. Я, кстати, повода не давала. Ты вообще в курсе, что когда девушка с тобой огрызается, это ни разу не заигрывание?

Его рука так быстро метнулась к переключателю коробки передач, что Ева мысленно сжалась, ожидая резкого удара по тормозам. Дальше по сценарию ее должны выволочь за волосы из салона и оставить одну-одинешеньку на дороге. Что будет потом, представить страшно. Но машина лишь сбросила скорость, и можно было выдохнуть.

И прекратить злить Адама.

– Прости, – откинувшись на сиденье, сказала Ева. – Переборщила. Ты меня не лапал. Синяка на запястье нет. Просто меня нервирует находиться со своим убийцей один на один. – И тут же вскинула руку, останавливая его возражения. – Вот только не надо заводить шарманку, что не собирался меня убивать. Мне этими объяснениями Змей уже плешь проел. То есть знаю, что не хотел. И даже верю. Только нервничать все равно не могу перестать.

Он очень долго смотрел на нее в зеркало, но когда отвернулся обратно к дороге, спросил совсем не то, чего она ожидала после такой пламенной речи.

– Плешь?

– Ну ты, когда в гараже сверху вниз пялился, не заметил, что ли, огромный круг без волос на макушке? Там еще красным маркером написано: «Адам не виноват».

Усмехнулся. Но разговор на этом, казалось, закончился. Некоторое время Ева сидела, пытаясь поймать его взгляд, потом сдалась и отвернулась к окну.

Погода за окном вроде бы замечательная. Нежаркое лето, градусов 26-28, при этом солнечно. И судя по колышущейся листве деревьев, мимо которых они проезжали, легкий приятный ветерок наличествовал, значит, прогулка вышла бы идеальной. А ведь когда-то ей нравились пешие прогулки, особенно в детстве, когда на лето отец увозил к бабушке в деревню. Тогда было много света, запах свежескошенной травы, бесконечные дни, полные радости и любви. Воспоминания оказались такими приятными, что она не заметила, как в них погрузилась, и вынырнула, когда зовущий ее Адам назвал другое имя, с ударением на второй слог, жаль, не разобрала, хоть и откликнулась.

– А?

– Чего бы ты хотела узнать? Ну, ты спрашивала про мою прежнюю жизнь.

А она хотела? Сейчас уже нет, сейчас уже только обратно в воспоминания. Но это прям совсем свинство с ее стороны, особенно после того, что недавно устроила.

– Ну, – потянула Ева, глотая непрошеное «не знаю». – Кем был? Чем жил?

Некоторое время он молчал, словно решал, с чего начать, а потом выдал слишком уж лаконичный ответ:

– Велосипедистом.

«Прекрасно» – подумала она.

Ей очень хотелось на этом все и оставить, но воспитание не позволило, ведь разговор в приличном обществе принято поддерживать.

– Профессиональным?

Адам вздохнул. Пальцы, сжимавшие руль, вновь побелели. Да, он тоже мечтал закончить этот разговор не меньше нее. И тоже не мог, но уже по какой-то своей причине.

– Профессиональным, – подтвердил он. – Кубки. Гран-при. Призовые места…

«Поломали».

И прежде чем Адам продолжил, Ева увидела, как остановившегося на светофоре велосипедиста сбивает не пойми откуда появившийся автомобиль.

– Попал в аварию, – голос превратился в закадровый. – Не волнуйся, машину, ставшую причиной, вел не я…

Режиссер в ее голове почувствовал себя экспрессионистом и стал выдавать историю крупными мазками, но в цельную картинку та складывалась без проблем. Больничная палата. Нога на вытяжке. Швы под бинтами. Трубка капельницы. Изящные медные руки с тонкими пальцами и замысловатым маникюром сжимают бледную грубую ладонь. Мелко-вьющиеся кудряшки закрывают лицо, оставив на виду закушенную губу. И стекающие по точеным скулам слезы. Красивая женщина. Нет. Не так. Прекрасная. Уже носящая в себе их общего ребенка, но пока даже не подозревающая это.

Смена экспозиции. Операции. Реабилитация. Боль. Боль. Боль. Нескончаемая боль. У него, на котором все заживало «как на собаке». Дрожащие руки. Непослушные ноги. Неподвижные ноги. У него, который всегда все контролировал. И кошмары. Невнятные. Не запоминающиеся. Заставляющие вскакивать в холодном поту. Заставляющие кричать. Имя. Чужое имя. То, что не можешь вспомнить проснувшись. Но оно женское и вызывает беспочвенную ревность.

Доктор. <Подозрительный доктор>. Выписывает новое лекарство. <Подозрительное лекарство>. Обезболивающее. <Опиоидное>. Боль уходит. Руки обретают твердость. Ноги, наконец-то, ступают по земле, как до аварии. Прощай, инвалидное кресло. Прощайте, кошмары. Здравствуй, жизнь! <Ой ли?> Теперь-то он займется восстановлением! <Мечты>. Вернется в спорт. <Безосновательные мечты>. Продолжит карьеру. <Где ваша сладость?> Продолжит жить полной жизнью. <Вздох>.

Бессмысленные тренировки. Возвращение боли. Повторные анализы и исследования. Дрожащие руки. Увеличение дозы. Первая ссора. Разные кровати. Порознь. Возвращение кошмаров. <И все-таки, что за имя он там кричит?> Вторая ссора. Первое падение. Поймал. Откровение. Радость. Отец! Возвращение боли. Повторный прием. Увеличение дозы. Планы. Кошмары. <Где звук?!> «Психотерапевт?» Третья ссора. Уступки. Примирение. Психотерапевт. «Сменить лекарство?» Дрожащие руки. Увеличение дозы. <Почему? Боли не было!> Дрожащие руки. Кошмары наяву. Очередная ссора. Второе падение. Мягкий диван. «Не указывай мне!» <Не указывай ему…> Увеличение дозы. <Зачем?> Рецепт не принимают в аптеке. Рецепт не принимают ни в одной аптеке. Арест. «Доктор? У нас такой никогда не работал». Дрожащие руки. Холодный пот. Кошмары. Кошмары. Кошмары. Боль. Надо. Надо. Надо. Очередная ссора. «НЕ УКАЗЫВАЙ МНЕ!» <Умоляю!> Боль. Кошмары. Боль. Альтернатива? Доза. Доза. Доза. «Мы откладывали их для малыша!» <Молчи!> Пощечина. Последнее падение. Долгожданное забытье.

Утро. Камера. Чистое сознание. Осознание. Простынь. <Занавес>.

Акт второй. Больничная палата. Солнечный свет из несуществующего окна. Седовласый мужчина вне возраста. Все понимающий, но осуждающий взгляд. <Милосердия ты бы не вынес>. «Здравствуй, Адам».

– Вот так я и попал в особняк Змея. – Голос перестал быть закадровым, обрел звук. Артхаусный фильм сменился салоном автомобиля. – Как видишь, ничего интересного.

– Ты убил их.

– Что?

Ей бы промолчать! Только она не сумела, все еще окутанная скорбным духом чужой истории.

– Ты убил их, – повторила Ева. – Жену и неродившегося ребенка.

Лед, отразившийся в зеркале заднего вида, вспыхнул. Ева инстинктивно отпрянула, вжавшись в спинку сиденья, и… вылетела из тела.

Вокруг во все стороны от нее на бесконечность вперед пролегала антрацитовая тьма в мелкой россыпи серебряных звезд. И тишина, источаемая ими, казалась прекрасней любой музыки. Ей сразу же захотелось остаться. Здесь ее место, потому как и она тоже антрацит. Там, на Земле, ее бы просто сожгли, ничего не оставив после, кроме углеродного следа, пепла и пыли в легких. Здесь можно оставаться собой, не причиняя никому вреда. Просто лететь по знакомой орбите до тепловой смерти вселенной. До тепловой смерти всех вселенных. Забывая обо всем, что с ней случилось или могло случиться. Лети. Забывай. Растворяйся. Не было ничего. Ничего не бы…

Вернулась обратно так же внезапно, как и вылетела. Она лежала на спине на заднем сиденье, а над ней нависал Адам. Его рука под ее футболкой покоилась под левой грудью, упираясь большим пальцем в солнечное сплетение. И если бы не обеспокоенность взгляда, заподозрила его в чем нехорошем. А может, одно другому не мешает?

«И как тебе такие звездочки из глаз, любительница книжного порно?» – не преминул поддеть «голос разума».

– Ева? – позвал Адам. – Ты как? В порядке?

Рука поднялась будто сама по себе, легла ему на щеку, погладила, остановившись большим пальцем на нижнем веке.

– У тебя таких быть не должно, – сказала Ева.

– Кого? – не понял Адам.

– Да все про твои ледяные глазищи, – и провела, вжимая ноготь в кожу.

Адам дернулся, ударился головой о потолок, выругался и снова ударился, уже о дверцу, когда вылезал из машины.

Она тоже выбралась наружу и поморщилась, когда звуки прорвали космическую тишину и окутали ее. Шумел ветер, играя в кронах деревьев. Перекликались редкие птицы. Жужжали пчелы, перелетая от цветка к цветку посаженного вдоль дороги клевера. Шумела сама дорога проезжающими мимо автомобилями, некоторые сигналили, но не останавливались. И сверху над ними сияло безразличное солнце.

Путь лежал вверх, жаль только подъем нерезкий. Так бы можно было попробовать побежать, подвернуть лодыжку, кубарем полететь вниз и сломать себе шею. Хотя… Может, и так пойдет? Надо бы попробовать.

Ева успела сделать шаг, когда Адам схватил ее за локоть.

– Стой, – попросил он. – Не уходи. Пожалуйста…

И снова это имя с ударением на второй слог, которое она снова не расслышала, но которое заставило обернуться. Перед ней стоял испуганный мальчишка в нелепом костюме-тройке, застегнутый на все пуговицы, с туго завязанным галстуком, самое большее – лет шестнадцати. И по правой его щеке из-под плохо приклеенного пластыря текла кровь. Она дернулась было вытереть, но он отстранился. И Ева увидела свои пальцы, уже бывшие в его крови.

Захотелось закричать. Плюхнуться прямо здесь на обочину в пыль и орать, орать, орать. Орать, пока не охрипнет. Пока не зайдет солнце. Пока не кончится мир.

– Идем в машину.

Она кивнула и опустила голову, чтобы не видеть, как дрожат его руки.

В подобные торговые центры Ева предпочитала не заходить – слишком дорого. Непомерно дорого. Неоправданно дорого. Еще и смотрят так, будто там у дверей проверяли обязательный дресс-код, а она его каким-то чудесным образом проскочила и теперь в своих безобразных лохмотьях пугает почтенную публику. Прям так и хотелось остановиться посреди зала и громко объявить: «Не переживайте, граждане! Я иду мимо – просто решила срезать путь!» Но так и не решилась. Зря, наверное. И хотя сейчас настроение было подходящее, проворачивать подобное она не собиралась. Из-за этого застегнутого на все пуговицы мальчишки – да-да, именно мальчишки, несмотря на увиденное. При депрессии случаются галлюцинации, а у нее, кажется, оная вовсе не болезнь тела, а состояние души.

Адам, словно и впрямь боялся, что она сбежит, потому крепко, но не до боли сжимал ее локоть, пока вел за собой от парковки к лифту и потом по выбранному этажу. Щеку он оттер еще в машине, но налившийся спелой сливой синяк и свежий пластырь так и кричали: «Эй! Посмотрите на нас!» Никто не смотрел. То ли Адам применил свое колдовское кунг-фу, то ли все вокруг предпочитали закрывать глаза до тех пор, пока им платили. Классика. Что поделать? А ничего не надо было делать. Вот Ева и топала послушно туда, куда вели, хотя ей самой уже не хотелось ни новых вещей, ни возвращения домой, ни минимального объяснения происходящего. Потому, когда Адам остановился возле модного магазинчика подростковой одежды, возражать не стала.

– Мистер Илу! Как поживает ваш отец? – шикарная блондинка-администраторша с крошечным металлическим бейджем, на котором едва угадывалось имя – «Стефани», одарила мальчишку такой улыбкой, что сразу стало ясно, кто из двух упомянутых ее действительно интересует, особенно когда она заметила Еву, и улыбка растаяла.

– Отец, как обычно, весь в работе. Вот, оправил меня с сестренкой вернуть ей утраченный во время перелета гардероб, – Адам прижал Еву к себе и обнажил зубы.

Смотрелось ужасно, особенно вкупе с фингалом, но на Стефани подействовало, и та смерила Еву сочувствующим взглядом.

– Шайны, да? Они в последнее время вконец обнаглели, и все им с рук сходит, потому что с правительством Северной Колумбии сотрудничают. Но лучше уж багаж, чем как Шайн 373. Не летай больше самолетами этой компании, поняла?

– Ладно, – послушно ответила Ева. – Не буду.

– А с инженерами их, слышали, что случилось? Ну теми, что показания в суде давали.

– Кошмар, – подтвердил Адам и горестно вздохнул. – Так ты нам поможешь?

– Конечно! – лучезарная улыбка вернулась администраторше на лицо. – Какой бюджет?

– Безграничный. Я же говорил, он ее балует.

В последней фразе как будто промелькнула искренняя обида, но Стефани ухватила Еву за руку и с кокетливым «Я бы такую куколку тоже баловала» потянула за собой. И можно было сколько угодно оглядываться на «старшего братца», который пока еще стоял у кассы, спасения ждать не приходилось. А потом он и вовсе развернулся к выходу и просто ушел.

«Зараза мелкая!» – подумала Ева, но остаться сейчас одной без него показалось божьим благословением.

Они со Стефани шли вдоль рядов вешалок, развешанных по восходящей, и администраторша брала с них время от времени какую-нибудь вещь, прикидывала на глаз и довольно улыбалась. Бренды на бирках Ева не знала, но судя по ценнику ничуть не хуже тех, что продавались в ее родном мире – понты, бессмысленные и беспощадные. Как и вся ее жизнь – бессмысленная и беспощадная, что в старом теле, что теперь в кукольном. Сейчас, кажется, даже больше, потому как очень оно все походило на фарс.

– Так, пойдем-ка, пока примерим это, – Стефани указала на собранную на руке приличную стопку одежды, а когда Ева не сумела сдержать вздох, «обрадовала»: – Не переживай. Пока будешь примерять, я еще подберу. А потом посмотрим обувь.

Улыбка получилась почти искренней, благодаря чему не пришлось объяснять, почему это красивая девочка вдруг не любит брендовые шмотки, еще и на халяву. Не расскажешь ведь, что в куклу впихнули чучело, для которого необходимость купить что-нибудь из одежды превращалась в сущую пытку. И дело даже не в том, чтобы найти нужный размер – с этим-то как раз проблем не было. Дело, скорее, в собственных ожиданиях, когда надеешься к следующей обязательной покупке влезть в вещь поменьше, а выходит почему-то наоборот. Только с обувью всегда везло, потому что размер ходовой и, несмотря на избыточный вес, объем не увеличивался, просто исключаем сапоги и ботинки с высокой голенью, и вот оно – счастье.

Новая одежда – вот где неожиданность-то! – вся пришлась впору. Нет, не так – она вся сидела идеально. То ли у Стефани так наметан глаз, то ли тело Евы обладало собственным магическим кунг-фу, жаль, что оно распространялось только на шмотки. И всякий раз, когда Ева выходила из-за шторки, чтобы показаться Стефани, кто-нибудь из покупателей останавливался и с восхищением, а то и с завистью смотрел, как на ней сидят модные шорты с топом или платье из последней коллекции такого-то дизайнера, или короткая юбка с ненавистными кружавчиками на прилагающейся к оной кофточке, или… Поначалу было забавно, но постепенно начало надоедать. Особенно толпа зевак, собравшихся перед ее кабинкой как на бесплатный показ мод. Нашли куклу! Впрочем, она еще пару дней назад испытывала похожие с зеваками чувства. Как будто ей дали саму себя поиграть, но играть больше не хотелось – хотелось поставить на полку за стекло и пойти заняться чем-нибудь еще. Чем-нибудь полезным. Чем?