Сад искусителя

Хрень какая-то… Ну да, не «какая-то», а «необъяснимая». По крайней мере, она все это точно объяснить не могла. Вариант с переселением души в чужое тело, как в книжках, какой-то… ну такой… Значит, надо поднимать пятую точку от мягкой постельки и отправляться на поиски того, кто расскажет, что же все это значит.

Она не стала задаваться вопросом: «Можно ли объяснить необъяснимое?», потому что стоило встать, и ее накрыло слабостью, но волевым усилием – вот уж никогда подобного не случалось! – заставила себя, опираясь на стену, добраться до двери, втайне от себя надеясь, что та не откроется.

Дверь открылась.

Коридор с выкрашенными в стальной цвет стенами раскинулся по обе стороны от нее, не давая никаких подсказок, куда идти. Количество дверей на первый взгляд показалось равным, причем сами двери на вид обычные, без каких-либо внешних замков, словно межкомнатные. Но нет, ее этой внешней простотой не обмануть, ведь она уже решила, что это не больница – лаборатория. Как догадалась? По цвету стен. Однажды ей довелось по работе побывать в самой настоящей лаборатории, точнее, в организации, производящей медицинское оборудование, так там тоже все в похожий цвет окрашено…

На слабость аргумента было решено не обращать внимания, потому что по левую руку в конце коридора обнаружилось окно, оный освещающее, а по правую – лифт. Последний в качестве ориентира показался не самым удачным решением, тем более он вполне мог оказаться служебным и вызываться с помощью специальной карты. Ну, лаборатория же! А вот из окна можно осмотреться… И еще оно чуточку ближе – доползти по стеночке куда проще, и этот аргумент глупо игнорировать, потому она развернулась в нужную сторону и сделала первый несмелый шаг.

На втором все закончилось.

Где-то за ее спиной открылась другая дверь, и теперь уже знакомый мальчишеский голос неуверенно позвал. Первое слово не разобрала, но его тут же поменяли на иное:

– Ева?

Внутри все сжалось от ужаса, тошнотворной волной поднялось к горлу, застряло комом, не давая ответить. Сердце истерично забилось, призывая сбежать отсюда как можно скорее хоть в первую попавшуюся дверь, хоть в окно. Но тело застыло на месте, вжавшись в стену, то ли в попытке слиться с ней, то ли чтобы просто не свалиться на пол, как вчера…

В памяти отчетливо всплыли недавние события с похожей панической атакой, только образ нахального мальчишки, вломившегося к ней в квартиру, рябил и никак не хотел собираться в целое, но оборачиваться, чтобы увидеть его здесь и сейчас, не было ни сил, ни желания. А вскоре и все остальное начало постепенно исчезать…

«Почему нет? – подумалось ей. – На самом деле мне всегда хотелось именно исчезнуть, потому и хватило лишь одной попытки самоубийства, ведь смерть не давала желаемого».

– Ева! – словно желая все усугубить, голос прозвучал совсем рядом.

Тело вертикальной лужей стекло по стенке. Сердце, игнорируя поговорку про пятки, ухало в ушах, будто оно и есть тот самый ком в горле. А убийца уже занес над ней руку!..

…И просто положил ей на плечо. Паника тут же отступила.

Спустя мгновение заговорил некто третий, мягко и немного устало, со скрытой за всем этим доброй усмешкой:

– Я смотрю, Адам, тебе все также нравится ее мучать.

– Это не «Ужас»! – огрызнулся мальчишка, но руку отдернул. – Просто хотел успокоить.

«Вот оно что, – отстраненно подумала она. – Вчера у меня приключилась совсем не паническая атака. Это был инфаркт. Мелкий говнюк меня убил, перепугав до смерти».

– Ева? – снова позвал мальчик, теперь уже мягко.

Она машинально обернулась и столкнулась взглядом с его синими глазами, похожими на ледяное ноябрьское небо. Адам сидел перед ней на корточках, оказавшись неожиданно не только выше ростом, но и крупнее. Еще немного и можно будет поверить, что он реально волновался и собирался помочь. Рука дернулась раньше, чем пришло осознание, что она собирается сделать. Раздался звук пощечины. На одно крохотное мгновение на красивом лице проявилась искренняя обида, а потом все скрылось за напускным безразличием. Мальчишка отстранился и поднялся на ноги, больше не собираясь протягивать ей руку помощи.

«Вот и катись в ад!» – злобно подумала она, но сил, чтобы подняться самостоятельно, не нашлось.

Мужчина, журивший недавно Адама, улыбнулся и, подойдя, легко поднял ее под локоть, после чего увлек обратно в открытую дверь. Он был высоким и тонким, с серебристыми от седины короткими мягкими волосами и добрыми серыми глазами. Притом не выглядел старым, скорее человеком вне возраста, и по лицу ему можно было дать как тридцать пять, так и все пятьдесят.

– Пойдем, милая. Тебе рано пока бегать по особняку и драться с Адамом.

– Это лаборатория, – слабо возразила она, но позволила незнакомцу довести ее до кровати.

– По лаборатории особенно, – подтвердил он, вызывая внутри удовлетворение, словно рядом с еще одним пунктом установилась искомая галочка, сделав мир чуточку понятнее, а значит, не таким страшным, как раньше.

– Хочешь чего-нибудь? Или только спать? – укрывая ее одеялом, спросил он.

В этот раз она успела сказать раньше, чем мотнула головой:

– Назад.

– Что?

– Назад, в свое настоящее тело. В свою прежнюю жизнь.

– Ева, милая, – серые глаза светились милосердием и грустью, из-за чего на имя огрызаться не захотелось, – ты уже в своем настоящем теле.

– Нет, – протянула капризно и сама испугалась, что сейчас заплачет. – Хочу другое… Другое… Предыдущее…

– Прости, – он нежно погладил ее по голове успокаивая. – В предыдущее точно не получится – оно мертво. Да и будь иначе, тебе в него, правда, не нужно. Просто дай себе шанс в этом воплощении, ладно?

– Не хочу, – продолжала канючить она, уже сонно, без истерических ноток. – Есть же… свободная воля? Вот. Есть свободная воля, значит… должны…

– Я должен был тебя уберечь, – выдыхая, сказал он. – Ну, ничего. Ничего… Теперь все будет как надо. Спи, милая. Набирайся сил.

Ева не поняла, о чем речь, но спорить не стала, вскоре и впрямь провалившись в глубокий сон без сновидений.

Глава 5. Тогда. Древо Познания

Сверкающая электрическими разрядами арка портала раскрылась прямо в дереве, не повредив при этом ни крону, ни ствол – лишь несколько яблок упало на землю, источая сладкий аромат из ушибленных боков и мелких трещин на некогда идеальной кожице. Запах сбивал настрой, разрушив в единый миг величественную целостность Сада, принизив тот даже не до деревенского – до частного с двумя-тремя яблонями у покосившегося от старости дома, того и гляди выйдет к ним сейчас дородная баба, соберет с травы в подол и потащит на кухню печь пирог непослушным внукам. И тут же вместо пресловутой бабы Михаэлю привиделось: Она в простеньком платье женщин с Окраины стояла, уперев в бок глубокую алюминиевую миску, а к ней от дерева спешил черноволосый мальчишка четырех лет, в котором легко угадывался Адам, глаза только серые… Под каблуком сапога хрустнуло яблоко, оказавшееся слишком крупным, чтобы быть раздавленным, и Михаэль едва не оступился. Глупость какая! Она никогда никому так не улыбалась! – ни ему, ни его братьям, а тут и вовсе случайный пацан. Ладно, не случайный, но ведь не Ее дитя!

Люциферу, кажется, привиделось то же самое, но ему хватило выдержки никак не проявить своих чувств. Несколько минут брат пристально смотрел в переливающуюся перламутром белизну портала, затем призвал стаю огненных собакоподобных тварей, направил их внутрь арки, шагнул следом. Стоило поспешить за ним, чтобы не потерять из виду. Но по ту сторону оказался просторный зал, в котором сложно было заблудиться – лестницу, ведущую на верхние этажи, разрушило огромное дерево, уходящее кроной вверх к провалу в куполе, из которого на охряные разномастные листья лился солнечный свет. Внизу среди вгрызшихся в мрамор и бетон корней, прислонившись спиной к шершавому стволу, сидел мужчина с молодым лицом и седыми волосами. Его плотно закрытые глаза, казалось, сквозь веки пристально смотрят на пришедших, и зверюшкам Люцифера это не понравилось. Они с грозным рычанием бросились на незнакомца, но когда приблизились вплотную, он просто поднял руку, и самая быстрая подставила под нее шею, напрашиваясь на ласку, как комнатная собачка. Нет, хуже, как щенок комнатной собачки.

Брат снова остался спокойным, собрал в левую ладонь призванных, надел обратно перчатку и спросил:

– Так это ты – садовник?

– Надо возделывать свой сад*, – незнакомец пожал плечами, не торопясь подняться на ноги.

– И как же это надо растить яблоки, чтобы от одного только укуса можно было умереть? – встрял Михаэль, не желая отдавать весь разговор Люциферу на откуп.

– О! Стоило бы задать этот вопрос убийце Маргариты фон Вальдек**. Или Алану Тьюрингу***. Или…

– Отвечай по существу!

– Разными способами. Самое простое – покрыть ядом кожицу. Здесь подойдет любой плод, но лучше взять тот, что аппетитно выглядит. Помимо ядов, сгодятся бактерии, вирусы и аллергены. Впрочем, все это может не сработать из-за нечувствительности клиента к тому или иному компоненту или из-за хорошего иммунитета. То есть, даже если подойти к делу основательно и вырастить особенный сорт, что будет смертельным сам по себе, всегда остается шанс… Лучше выбрать способ попроще и понадежнее.

– И часто ты брался за дело основательно? – уточнил брат.

Он решил подойти поближе, но Михаэль и сам уже заметил черноту цепи, привязавшей незнакомца к стволу. Все-таки «садовник» здесь пленник, а здание – тюрьма, в чьем разрушении не было ничего страшного, ведь Ее цепь могла держать вечно. Зачем только тратить на него тьму, ведь силы в узнике совсем не чувствовалось. Хотя… покорность огненных тварей говорила скорее об обратном.

– Не имею привычки травить свои творения.

– Почему? – усмехнулся Люцифер.

– Моветон, – мужчина вернул усмешку.

Огненный меч со звоном воткнулся в сочленение звеньев, захрустел, грозя сломаться, но совладал, и тьма с шипением отступила, съежилась ржавым металлом, затерялась, смешавшись с опавшими листьями. Но та часть, что крепко стягивала руки и грудь незнакомца, осталась целой, ее-то клинок и припечатал к мрамору, переводя из Ее пленников в пленники Люцифера. Однако ж мужчина и бровью не повел, а его глаза оставались закрытыми.

– Какое самообладание! – похвалил брат. Настроение его явно улучшилось, но именно в таком он и совершал каждую из своих ошибок.

«При чем тут самообладание, когда ты только что сильно облегчил его участь?» – устало подумал Михаэль и положил руку на эфес, в надежде хоть что-то исправить в случае, если предчувствия сбудутся.

– Скажи-ка, садовник, за что тебя здесь заперли, приковав на тьму?

– За то, что сумел превзойти.

– Превзойти? – удивился Михаэль, и волна возмущения накрыла его с головой, смывая осторожность и осмотрительность. – Никто не может превзойти Ее!

Брат сотворил из пламени новый меч, которым ткнул незнакомца в бок, пока еще не раня, лишь угрожая.

– И в чем же ты Ее превзошел? В выращивании яблок?

Тонкие губы пленника дрогнули в улыбке, он развернул к Люциферу голову и приоткрыл мутно-серые глаза в алом обрамлении. Сверху, как по заказу, налетел порыв ледяного ветра, погасил меч Люцифера, заставив его с Михаэлем отступить от пленника. Но листья, сорванные с дерева и поднятые с пола потоками воздуха, закружились по залу, и из их мельтешения родилось видение.

Она с теневым мечом на изготовку стояла в метре от незнакомца, пришпиленного точно таким же клинком к стволу, непривычно взволнованная, с растрепавшимися волосами, так непохожая на Свою величественную версию, восседающую на имперском троне. Позади Нее типовой андроид-врач держал на руках спящего черноволосого мальчишку – Адама. А вот девочка-монстр с теневыми наростами на голове и руках была им незнакома и внушала опасение – она как будто собиралась напасть на Императрицу.

– Ты нарушил закон! – бросила Мать незнакомцу.

Его губы разошлись в кровавой улыбке:

– Нет такого закона…

– Негласный! – Она в отчаянии взмахнула свободной рукой, но тут же опустила, поняв, что собеседнику бесполезно что-то объяснять. – Ты не должен был. Но ничего, я все исправлю… Я исправлю…

– Не смей! – закричал мужчина, но Она лишь качнула головой, не желая больше его слушать.

Послушала девчонка, все это время готовившаяся напасть, нахмурилась, недовольно скосилась на кричавшего, шумно выдохнула, и чернота посыпалась с нее на землю. Когда Она обернулась, от монстра уже ничего не осталось, а на его месте стояла Ева, того самого возраста, в котором ее отдали на воспитание Михаэлю.

– Идем! – Она протянула Еве руку, та неохотно уцепилась за нее, и все четверо скрылись в портале, оставляя раненого мужчину в одиночестве.

Видение закончилось. Листва опала. Михаэль отпустил эфес меча, чтобы ухватить за шкирку Люцифера, едва снова не бросившегося к пленнику.

– Что ты сделал? – закричал Люцифер. – Что?!

Мужчина, уже полностью раскрывший свои светло-серые глаза, снова пожал плечами:

– Спроси свою мать.

Михаэль напрягся. Нет, голос пленника звучал все также ровно, можно сказать, обыденно, без привычного пиетета, с которым к Ней обращались дети и подданные. Но не было здесь ни презрения, ни безразличная, и все же не равный говорил о равном – сильный помянул того, кто слабее. Сдержаться оказалось сложнее, чем обычно, но брата все же не выпустил, утащив вслед за собой в арку портала, а затем во дворец, где сдал гвардейцам. Ему требовалось прийти в себя и поговорить с… Смешно! Как поговорить с Той, которой больше нет? Вовремя сбежала! Как будто предчувствовала!.. И кто сказал, что Она не сделала ничего негласно запретного? Чего-то похуже того, в чем обвинила Своего пленника?

А где-то фоном почти неслышно шептал голос разума, что все возмущение Михаэля – лишь попытка скрыть страх, ведь и первый меч, сдерживающий цепь, мог потухнуть точно так же, как и тот, что Люцифер держал в руках. И кто тогда помешает незнакомцу выбраться из своей тюрьмы? Что он сделает, когда выберется?

*Надо возделывать свой сад – Змей цитирует Вольтера, «Кандид, или Оптимизм»

**Маргарита фон Вальдек – дочь гессенского графа Маргарита фон Вальдек (1533-1554) считается прототипом Белоснежки из сказки братьев Гримм.

***Алан Тьюринг – английский математик, логик, криптограф, оказавший существенное влияние на развитие информатики. В 1952 году Алан Тьюринг был признан виновным по обвинениям в гомосексуализме и поставлен перед выбором между гормональной терапией и тюремным заключением. Учёный выбрал первое. Алан Тьюринг умер в 1954 году от отравления цианидом. На прикроватной тумбочке обнаружили откусанное яблоко (а Тьюринг был известным любителем яблок), и сразу же поползли слухи, что яд был именно в нем.

Глава 6. Сейчас. Шмакодявка

Сложнее всего было привыкнуть к имени.

С телом тоже поначалу пришлось непросто. Не то чтобы оно казалось чужим, скорее, роскошной вещью, купленной за бесценок. Вроде твое – бери и пользуйся, но все равно ждешь, что вернется запыхавшийся продавец, и начнет доказывать, мол, произошла ошибка и все дела, а ты, как назло, воспитанный и жалостливый. Только в ее случае никто так и не явился, даже тот голос, который слышала в день своей смерти. Стоило прийти в себя, как вспомнила: когда ей рассказали об автокатастрофе, это он ревел в голове: «Не нужна! Никому больше не нужна!», пока она в университетском туалете кромсала руки канцелярским ножом, отчетливо понимая, что так сбежать не получится. Жаль, не задумалась, как должно получиться. Тогда ее застукал кто-то противно визжащий, настучал в деканат, располагавшийся на том же этаже, затем скорая, дурка и далее по тексту. Голос потом возвращался, но ни к чему не призывал, скорее комментировал, пока ему не надоело, и он не пропал до дня смерти. В общем, этот выселять бы не стал, как не стал никто другой, и чувство постепенно стихло и исчезло насовсем.

Дальше был период, когда она пыталась просить у андроидов, заменявших здесь медперсонал и прислугу, инсулин и тонометр, но получала подробное объяснение, что теперь здорова, и ей не требуются ни лекарства, ни контроль артериального давления. Однако к хорошему привыкаешь быстро, и раз плохо не становилось, то таблетки с уколами вскоре перестали волновать.

Еще какое-то время она пристально рассматривала тело. Теперь уже ее тело. Гладкие руки без единого шрама и с аккуратными ноготками идеальной формы. Ровные стройные ноги, в которых больше всего радовало не наличие того самого промежутка между ними, которого у нее отродясь не имелось, а здоровые коленки – хоть убегайся по лестнице! Она, кстати, бегала, и ничего не хрустнуло. Только плоский живот без единой растяжки внушал опасение, что снова вырастет, дай только время! Но прежний аппетит не вернулся, и переживания по поводу недолговечности внезапно обретенной стройности поутихли, пусть и не пропали совсем.

В общем, к телу она привыкла, и то ей скорее нравилось, а вот имя… С именем были проблемы. Имя к ней не клеилось. Да, именно к ней. Отражающаяся в зеркале пигалица с красивым чуть ли не до зловещей долины лицом вполне могла оказаться Евой. Или Маргаритой. И даже Фридой. Тело могло, она – нет. Ей «Ева» подошла бы разве что в качестве детского прозвища. Но ведь инициация случилась, и потому требовалось иное. Настоящее. Взрослое. Ее.

Так что сейчас у нее шел период, когда она подолгу стояла у зеркала, примеряя к себе разные имена, и пыталась понять: подходит или нет? Лариса? Екатерина? Может, Настя? Но ей, как киту в модном магазине, ничего не лезло – прикладывай к себе сколько угодно, в примерочной все равно пойдет по швам. Но она находилась в самом начале поиска, потому заранее известный ответ, что не найдет, пока не огорчал. Хм, Лиза?

До плеча дотронулись, привлекая внимание. Рядом стоял Змей. По крайней мере, седовласый мужчина, которому принадлежали особняк и лаборатория, назвался именно так. Наверное, у него имелось иное имя, настоящее, но такое всем и каждому не называлось. Ну, что ж тогда, Змей так Змей. Может, и ей не заморачиваться, а стать какой-нибудь… Пантерой?

И тут же скривилась, настолько ужасно вышло.

– Надеюсь, это не на меня такая реакция, – сказал Змей, не торопясь, впрочем, обижаться.

– Простите. Конечно же, не на вас. Это… Так… Увидела кое-что…

– И на что это такое ты смотрела?

– На пижаму, – ответ пришел быстрее, чем она поняла, что собирается соврать.

Мужчина, окинув ее с головы до ног, задумчиво покивал.

– Про одежду я совсем забыл. Попрошу подобрать что-нибудь для выхода в город – сходите с Адамом по магазинам. И не надо делать такое лицо, он будет паинькой. Я позабочусь.

– Ладно, – вздох подавить не удалось.

Змей улыбнулся. Хорошо так улыбнулся, по-доброму. Но она почувствовала, как много в нем нерасплескавшегося яда, просто бездонная чаша не переполнилась пока еще, так что лучше не злоупотреблять его расположением. А поступила все равно иначе, ведь вопрос давно вертелся на языке:

– Там во дворе – это же сад? Ну, деревья. Они же фруктовые?

До того самого окна она успела добраться и едва не продавила в нем дыру, рассматривая запорошенный снегом двор, утыканный низенькими инистыми деревьями. Да, именно деревьями, кустарники были бы ниже и ветвистее. Кустистее.

– Сад, – он кивнул.

– Яблочный?

– А чем плох гранат?

Она пожала плечами:

– Снег.

– Точно, – Змей снова улыбнулся. – Для граната, инжира и банана слишком холодно. Хотя для винограда тоже не подходящий климат.

– Банана?

– Была и такая версия.

Она заморгала, осознавая, как мало знает. Змей приобнял ее за плечи.

– У меня есть отличная книга по этому вопросу, – сказал он. – И не одна. Хочешь, одолжу почитать?

Мотнула головой, осознавая, что запретный плод здесь вообще ни при чем, как бы не хотелось натянуть сову на глобус, благо все так удачно складывалось: Адам, Ева, Змей. Оставалось лишь добавить яблоко!.. А там, оказывается, и не факт, что оно самое было.

– А сад?

– Вишневый.

– Почему?

– Люблю, когда цветет по весне. Отсюда, собственно, и выбор места – без зимы ничего бы не случилось. Ева, милая, ты воспринимаешь метафору слишком буквально. Надо пытаться понять, разобраться, вычленить суть.

Ну да, ну да – совы не то, чем кажутся, а Адам – белый и пушистый мальчик-зайчик, ведь это не он ее убил, а оторвавшийся тромб, который она сама заботливо вырастила на холестериновой бляшке, потому что жрала как не в себя и сидела на попе ровно. Знаем. Проходили. Но это не умоляло желания пнуть мелкого говнюка по яйцам, а потом стоять и смотреть, как он корчится от боли. Будет плохо корчиться – ударить еще раз. Жалко только он выше и сильнее ее, к тому же каким-то странным кунг-фу владеет.

Внезапно накрыло пониманием, что первую фразу она никогда не слышала, а про кунг-фу смотрела только мультик с пандой, само же слово ни разу не использовав в повседневной жизни. И уж точно никогда не была такой жестокой, как сейчас в мыслях. Ну, или почти никогда.

– А можно еще один вопрос?

– Конечно, – то ли у Змея было превосходное настроение, то ли она его так веселила, что он не переставал улыбаться.

«Скольких Адам убил, чтобы вы смогли слепить меня?»

– Почему «Ева»?

– Ты сама выбрала это имя.

– Сама?

Он задумался, выдержав почти мхатовскую паузу, потом кивнул, больше собственным воспоминаниям, чем ей.

– Сказала, где-то услышала, и оно тебе понравилось.

Прелесть какая! Получается, либо у нее снова провалы в памяти, либо… что?

– То есть было другое? Настоящее?

Серые глаза засияли чем-то непонятным, чему у нее не находилось названия, даже с предполагаемыми «подселенцами». И от этого сияния стало не по себе. Захотелось скинуть руку Змея с плеча и… Сбежать? Да, наверное, сбежать. Знать бы еще, как это правильно делается.

– Было, – заметив ее замешательство, коротко ответил Змей, и Ева поняла, что он ничего больше не скажет. – Сегодня, пожалуй, отдохни. Адама я пришлю завтра днем.

Весь остаток дня она провела, пытаясь выяснить, что же еще в ней изменилось помимо внешности. Проблема с именем подождет – не критично. Побудет пока Евой. В конце концов, не самое плохое имя из возможных. Правда, неплохое, несмотря на Адама, Змея и недостающие яблони. Ерунда. А вот подселенцы… Так ведь и до шизофрении недалеко! Нет, голос не в счет – это свое родное. Но сколько бы ни пыталась, ничего не смогла отыскать. То ли фраза про сов и кунг-фу была единственной, то ли для проявления левых сущностей требовалось говорить с кем-то другим, например, со Змеем.

Новая беседа откладывалась на неопределенный срок, потому что с утра Еву одолели андроиды, пытавшиеся подогнать под ее размер футболку и брюки, выделенные для вылазки в город. Было забавно наблюдать, как ушивают одежду. Она увлеклась, и времени проверить подселенцев при разговоре с роботами не осталось.

Подозрительно пунктуальный Адам постучался в дверь, стоило ей отставить опустевшую кружку. Он там за ней по камерам наблюдал, что ли?

– Входите, – разрешила она и поднялась.

Дверь открылась. Адам в неизменном костюме-тройке, застегнутый на все пуговицы, с туго завязанным галстуком остался стоять в коридоре.

– Идем, – он приглашающе кивнул.

Ну вот! Ни здрасьте, ни до свидания. Чему только современных детей учат? Так ужасно одеваться? Ладно, не ужасно – просто не по возрасту. И надо заметить, старше он благодаря костюму не выглядел.

– Мне не выдали верхнюю одежду.

– Она не понадобится.

– Там снег, – Ева обернулась к стене, но в палате окна не имелось.

– Только в саду. Так мы идем?

«Только в саду… Снег только в саду… Как, блин, такое вообще может быть?»

– Да, идем.

Второй взгляд на стену был явно лишним, но Адам проявил чудеса стойкости и бровью не повел. Змей, кажется, и впрямь провел с ним воспитательную беседу, значит, мальчишка останется паинькой, если начать задавать ему глупые вопросы. Например, что не так с вишневым садом, да и со всем особняком? Ева скосила на него взгляд, в очередной раз поразившись, каким дылдой он кажется рядом с ее новыми ста пятьюдесятью сантиметрами роста. А Адам ведь еще вытянется в итоге, судя по всему.

«Гаденыш мелкий!»

Спохватилась, пытаясь поймать подселенца за хвост, но злость оказалась ее собственной. Да и как было не злиться, когда по его милости она умерла? Змей, конечно, уверял, мол, Адам не специально, что не хотел… Много кто чего не хотел, однако ж, результат куда девать тогда? Она, например, не хотела обжираться до поросячьего состояния, только ведь обжиралась, тварь безвольная. А он просто тварь…

«Так бы и пнула!»

Стоит такой невинный аки ангелочек застенчивый в этом своем костюме, словно в скафандре, отделяющем его от остальных. Еще и на дверь лифта пялится так пристально, будто мысленно торопит тот. Это чего у них, получается, смена караула, что ли? Он теперь ее боится?