Менеджер

Изредка Костя в общении осуждал отца за его поступок, употребляя всё то же слово – «предатель». Отец злился, убеждал Константина в сложности жизни и отношений и советовал уйти, наконец, от матери в свободное плавание.

Прошло ещё несколько лет. У отца в другой семье родилась дочь, которую Константин не хотел видеть и признавать сестрой. Он продолжал жить вдвоём с матерью тихой размеренной жизнью.

А Георгий всё чаще и чаще злился, что сын не может оторваться от «мамкиной юбки», что не заводит себе семью, ну или, как минимум, не уходит жить самостоятельной жизнью. Волны его аргументов разбивались о скалистый берег мировоззрения Людмилы. Мать вцепилась в сына мёртвой хваткой, будто без него она сразу прекратит существование на этом свете.

Людмила не представляла свою жизнь в одиночестве. После ухода Георгия всех мужиков она стала считать подонками и устраивать личную жизнь не собиралась. Её «личной жизнью» стал сын. Людмила находила в нём сразу и мужа, и ребёнка, реализуя свою женскую миссию сполна. Полная опека и забота переплеталось с тотальным контролем.

Какое-то время Костю это устраивало. Он просыпался под запах сырников или блинчиков, с работы приходил в уютную квартиру и садился за стол, на котором снова стояло что-то по-домашнему вкусное. Вещи его всегда были выстираны, выглажены и сложены аккуратной стопкой в комод. Его жилое пространство сияло чистотой и благоухало свежими амбре.

Константин, совсем как отец в далёком детстве, ковыряя вилкой в тарелке, рассказывал матери последние новости с работы. Кого-то поругивал, кого-то одобрял. Мать сидела напротив и, классически подперев кулачком голову, внимательно слушала, морщась, когда ей что-то не нравилось и улыбаясь, если ей это импонировало.

Когда Константину стукнуло тридцать, он всё больше и больше стал задумываться о семье. Своей семье. Представлял юную жену, суетящуюся у плиты. Но когда в его воображении его юная жена оборачивалась – у неё, странным образом, почему-то оказывалось лицо матери. Дети вообще не представлялись. Возможно потому, что Костик рядом с матерью ещё сам чувствовал себя ребёнком.

Иногда он, украдкой, по долгу службы, общаясь с какой-нибудь весьма привлекательной особой, представлял её в роли своей второй половины. Выходило не очень: Костя сразу начинал смущаться, заикаться и злиться на себя за своё стеснение.

В молодости, Константин, идеализируя свои отношения, мечтал о чистой непорочной девушке. «Не шастающей по клубам», некурящей и непьющей. Как он сам.

После тридцати он уже думал о любой девушке, только бы она была ещё не обременена детьми.

К сорока годам Константин стал мечтать «хоть бы о ком-нибудь» и ненавидеть свою мать.

Размышляя, он пришёл к выводу, что именно она не дала ему возможности завести семью. «Все они шалавы!», – говорила Людмила, перехватывая взгляд сына в сторону какой-нибудь дамы. «Проститутки!», «Шлюхи!», «Гулящие!», – это всё, что слышал от матери Костик.

После сорока лет, он стал понимать, что мать просто находится во власти своей эгоистичной ревности. Она не хочет отдавать сына в руки другой женщины…

А Георгий однажды позвонил начальнику Константина. Они были немного знакомы, но последние годы нигде не пересекались.

– Алё, Петрович, здаров, это Георгий! Помнишь меня?

– А, Георгий, приветствую, рад тебя слышать, дружище! Какими судьбами?!..

– Слушай, Петрович, дело у меня к тебе… ты как, вообще, тебе говорить удобно?

– Ну говори, говори, – Петровичу было совсем некогда, но он был заинтригован, зная, что Георгий просто так не позвонит.

– У тебя ж там мой Костян работает, айтишником вроде, если не врёт, конечно.

– Ну да, не врёт, работает! Нормально работает, добросовестный, исполнительный, нареканий нет. Нелюдимый, правда, весь в себе какой-то. От корпоративов и всяких вояжей на природу отказывается. А что случилось-то? Если ты о повышении, то я ему не раз предлагал – отказывается, говорит – меня всё устраивает!

– Да нет, это его проблема… я про другое… – Георгий сделал паузу, обозначая важность вопроса, – тут вот какое дело: жениться ему пора, понимаешь, Петрович? Причём давно уже.

– Ну? А я тут с какого боку? – засмеялся в трубку Петрович.

– Внуков хочу, – серьёзно вздохнул Георгий, – седьмой десяток уже, скорее уже от дочи дождусь, чем от этого балбеса… Странный он у меня, особенный, вроде не дурак, а будто как поленом пришибленный. Не хотел вмешиваться, только вот на выходных его случайно увидел, знаешь где? Ни за что не поверишь…

– Ну? – нетерпеливо запереживал начальник.

– Я мимо ехал, на авторынок, думаю, пораньше смотаюсь и день свободен… вдруг вижу – мой! Думаю, куда он в такую рань, да в воскресенье?!.. В церковь он шёл, Петрович.

– Да-а-а, – после паузы вздохнули в трубке.

– Во-о-от! Конечно, я понимаю, это всё лучше, чем бухать или наркотики, но всё равно как-то это не нормально, что ли. Ему же лет скока, Петрович?! Вот я и это… что хотел спросить-то – нет ли у тебя там, на производстве женщины, молодой, конечно, свободной, положительной во всех отношениях? А? Пока Костик вообще котелком не тронулся…

– Вона чего, – осенило Петровича, – ну, есть, конечно, выбор хороший, и в техотделе, и в бухгалтерии, и в отделе продаж… девчонки у нас на любой вкус!

– Ну, вот я и говорю, тебе-то как начальнику виднее со стороны… может, какая подходит моему Косте? По темпераменту, по характеру, ну и вообще…