Предел познания

Это было мучительно – иметь в голове четкое понимание, но не мочь его выразить.

– Тогда я тебя научу говорить и писать! – заявил Айзек. – А ты взамен будешь рассказывать интересные истории!

К тому же, когда я научился читать, меня поразило само переживание – чтение. Без НЭИ это совершенно другой опыт и чувства. Не понимаю, зачем мы лишили себя этого – ведь это не похоже ни на что в жизни. Книги создавали в мозге невероятное количество образов и картинок, после чего ты погружался в размышления.

– Вы, наверное, и не читали совсем? – с интересом спросил Айзек.

– Нет. НЭИ просто показывал тебе текст, как, например, ты смотришь на красный цвет, и тебе не нужно думать о том, какой это цвет, не нужно его «читать», просто «видишь» в каком-то смысле текст за счет системы. – я очень долго это рассказывал.

– Вау, я тоже так хочу, – улыбнулся Айзек.

– Да, но как оказалось – и запоминает прочитанное тоже НЭИ. Я-то ничего не помню из того, что «читал».

Айзек с грустью ответил:

– Папа говорил, что система многое делает за людей… Но я не думал, что он даже читает и запоминает за вас.

Я хотел что-то сказать, но в голове стало пусто. От этой пустоты затошнило, и я поднялся со стула:

– П-пойду… полежу немного.

Голова болела. От попыток говорить хотелось спрятаться, закрыть глаза, вернуться обратно. Каждое слово приходилось искать, пробовать, ошибаться. Больно, когда не можешь сказать простейшие вещи. И страшно – вдруг я вообще никогда не научусь? Слова застревали где-то внутри, а наружу выходили только обрывки. Как будто я разучился пользоваться собственным ртом.

Хуже всего, что даже попросить о помощи я не мог нормально. Надо было преодолевать себя, подбирать выражения, признавать свою беспомощность. А Айзек всё равно помогал, даже когда я мычал что-то непонятное. Не знаю почему, но от этого становилось легче.

***

Радость от прогресса в изучении языка наполняла меня и отвлекала от тяжести моего состояния. Мне сильно не хватало симуляций, каждый день вспоминал о них. Особенно когда что-то не получалось.

Только через месяц я понял свою беспомощность – я не просто не умел читать, я не умел учиться вообще.

– Тебе нужно практиковаться, – говорил Айзек.

– Практиковаться? – само это слово казалось мне странным. В системе не существовало такого понятия – ты либо умеешь что-то, либо просто загружаешь этот навык. Еще проходишь сюжет и получаешь награду. Сама идея постепенного, монотонного, медленного улучшения навыка была для меня новой и непонятной.

Каждый раз, когда я не мог что-то сделать сразу, внутри поднималась злость – на себя, на мир без НЭИ, на саму необходимость тратить время на обучение.

Три месяца на то, чтобы научиться читать простейшие слова. Сколько же лет уйдет, чтобы понять то, что не смогла понять система? Как я вообще собираюсь понять работу мозга?

Таблетки успокаивали тревогу и желание бежать в город. Айзек словно чувствовал моменты, когда я был готов сорваться – приходил с новой порцией, садился рядом, рассказывал что-нибудь своим спокойным голосом.

Но что-то всё равно удерживало меня здесь, не только таблетки. Страх? В том ужасном состоянии внутри я отчетливо понимал только его. Я не мог найти ответ в чувствах, а мысли приносили лишь новые вопросы – может, это симуляция? Или НЭИ отключился не до конца? И теперь играет со мной, не давая вернуться?

***

После случая с веником Айзек, кажется, нашёл новое развлечение. На следующий день он притащил обычную вешалку и с серьёзным видом начал объяснять:

– Это многофункциональный прибор для приёма радиосигналов. Видишь, она раздвигается? Каждый изгиб настроен на определённую частоту. Нужно подносить к уху и зажимать один глаз и пальцем затыкать ухо – вот так, – он поднёс вешалку к уху, якобы ловя сигнал.

– Попробуй, – протянул он мне вешалку.

Я послушно поднёс её к уху и зажал крючок. За окном послышались смешки – его друзья явно наслаждались представлением.

– Ничего не слышу, – признался я.

– А! – сделал вид Айзек, как будто понял почему. – Это потому, что ты только отключился. Нужно каждый день сидеть минимум пять минут, и ты начнёшь улавливать сигналы.

Я с интересом разглядывал «прибор», пытаясь понять принцип его работы.

– Ты плохо спишь – это синхронизатор биоритмов, – он размахивал маятником настенных часов. – Нужно смотреть на него, не моргая, ровно семь минут, иначе можешь случайно настроиться на ритм кошки и захотеть спать 20 часов в сутки.

Я даже не думал, что что-то не так, ведь всё время я проводил в симуляциях. В жизни без НЭИ возможны разные технологии, которые мне были не нужны с НЭИ.

– А вот это – самое важное! Нейронный перезагрузчик, – он с улыбкой протягивал обычную толкушку для картофеля. – Когда система глючит, нужно постучать ей по лбу три раза, и всё перезагрузится.

Тут дети уже не сдерживали смех. Я стал понимать, что что-то не так, но меня спас какой-то мужчина.

– Айзек! – раздался строгий голос мужчины с улицы.

Айзек мгновенно покраснел до кончиков ушей. Его друзья за окном исчезли.

– Простите, дядюшка Эл, – пробормотал Айзек.

– Не передо мной ты должен извиняться.

– Извини, – буркнул он, глядя в мою сторону, но не поднимая глаз от пола.

– Я просто хотел пошутить…

– В наказание ты теперь действительно будешь учить его пользоваться всеми бытовыми предметами. Начни с тех, что принёс.

В тот момент я даже не понимал, насколько эта простая шутка с вешалкой и толкушкой показывала пропасть между нами. Они жили в мире, где вещи были просто вещами – с простыми, понятными функциями. А я искал в каждом предмете сложную технологию, потому что не мог представить жизнь без неё. Наверное, со стороны я выглядел как ребёнок, впервые увидевший мир. Хотя нет, даже дети знали больше меня о том, как пользоваться обычными предметами.

Это наказание, как ни странно, положило начало нашей настоящей дружбе. Хотя иногда показывая мне очередной предмет, Айзек не мог удержаться от улыбки, вспоминая свой «радиоприёмник».

***

Это были немногие светлые моменты, негативных эмоций всегда было больше. Невозможность заснуть выводила меня из себя, когда дозы медикаментов стали снижать. Мысли о будущем, завтрашнем дне, о прошлом – как люди прошлого засыпали? Не замечать, как ты заснул и проснулся, – вот зачем мне прямо сейчас нужно вернуть НЭИ.

Часто возникали фантомные обращения к себе: сделать тише лай собак, включить симуляцию, отдать тело на управление системе, снизить яркость.

Дома я, в каком-то смысле, был частично подключенным, но без функций наблюдателя. Отец просил, чтобы я не подключался полностью, чтобы была возможность выйти. Мне же было всё равно. Моим телом управляла система – занималась спортом, ела невкусную реальную еду, мылась, справляла нужду. Моё сознание в это время наслаждалось симуляциями.

Потребовалось пять долгих месяцев, чтобы я начал более-менее связно выражать свои мысли. Только после этого, пройдя несложный тест, я получил доступ в это сообщество людей с психическими расстройствами. За это время я полностью осознал, почему происходили войны, убийства и другие всевозможные преступления – все больны человеческим мозгом.

***

Я медленно брёл по поселению, пытаясь освоиться. После пяти месяцев, проведённых в постели, мышцы ослабли, и каждый шаг напоминал об этом. Я заметил Айзека – он возился с какими-то инструментами во дворе.

Я привожу этот и следующие разговоры так, как запомнил их суть. На самом деле каждая моя фраза давалась с трудом, через долгие паузы и множество попыток. Эмоции людей, да и свои я понимал с трудом, пока через много месяцев мне не стало лучше.

– Нью! Поможешь? Нужно перенести эти ящики в сарай.

– Дроны доставят ящики куда нужно, – машинально ответил я, убегая от работы.

– Сейчас здесь нет дронов, – в его голосе послышалась усмешка. – Здесь только ты, я и эти ящики. Поможешь?

– Зачем мне это? – я не понимал, зачем мне тратить энергию на это.

– Ну, я же тебе помогал.

– И что? Ты делал это, потому что хотел, – я тогда подумал, что он странный.

Я не понимал, почему, но эти слова разозлили Айзека.

– Нет! Папа велел мне следить за тобой! Думаешь, я сам этого хотел?!

– Разве нет? Все делают то, что им нравится. Я не хочу нести твои ящики, ты хочешь – ты неси.

Он помедлил с ответом, как будто думал, что мне сказать.

– Помнишь, когда тебе было плохо и ты звал на помощь посреди ночи? Мне тоже не нравилось вставать, знаешь ли.

– Это другое, – попытался возразить я, чувствуя, что я сам начинаю сомневаться в своих словах.

– Почему другое? – Айзек присел на ящик. – Ты правда думаешь, что я хотел каждый день носить тебе еду? Или учить тебя говорить? Или… – он запнулся, явно вспомнив что-то неприятное, – или убирать за тобой, когда ты сам не мог?

Я молчал. В его словах была какая-то неудобная правда, которую я раньше не замечал.

– Знаешь, – продолжил он уже спокойнее, – папа говорит: мы помогаем другим не потому, что нам это нравится. А потому, что иначе нельзя. Вот представь: если все будут делать только то, что им нравится, что тогда будет?

Это заставило меня задуматься. В системе я был волен делать всё, что захочу: дроны, симуляции, НЭИ – всё работало как единый механизм, чтобы я ни в ком и ни в чём не нуждался. И я был один в своём идеальном мире. А теперь передо мной стоял обычный мальчик, который помогал мне не потому, что хотел, а потому, что без этой помощи я бы просто не выжил. Не симуляция, не программа, настроенная на мои желания. Здесь нет дронов, нет НЭИ – желания исполняем мы сами.

– Ладно, – сказал я, берясь за ящик. – Куда нести?

Зачем я это делаю? Мне не хотелось этого делать. Но, может быть, именно поэтому это было важно.

***

Взрослые избегали общения со мной. Зато дети охотно шли на контакт, с интересом расспрашивали о другом мире. Общаться с ними было приятно: их завораживали мои ответы, хоть я и подбирал слова с трудом.

Первым я рассказал им историю о том, как стал капитаном космического корабля в войне с пришельцами. Говорил им, что система во время игры частично подменял память и воспоминания – мне казалось, что на кону стоит судьба человечества.

– И ты правда всё помнил? Все-все команды корабля? – Айзек возбуждённо ёрзал на траве, его глаза сияли.

– И как стрелять из плазменных пушек? – подхватила Лиза.

Я улыбнулся их интересу:

– НЭИ подключал мозг к огромной базе данных. Это как… вы знаете, как вас зовут? Не вспоминаете, а просто знаете? Вот так же я знал всё: языки инопланетян, устройство двигателей, даже как починить любую деталь на корабле.

– Ты никогда ничему не учился? – Айзек наморщил лоб, пытаясь понять.

– В некоторых симуляциях учился. Например, когда я был магом, мой учитель тренировал меня останавливать время.

– Вау! – дети сказали хором, широко раскрыв глаза.

– Но я не то чтобы учился, скорее это было частью увлекательной истории, где по итогу система просто загрузила в меня «навык управления временем» или космическим кораблём.

Дети тут же начали баловаться, «замораживая во времени» друг друга.

Успокоившись, Лиза спросила:

– А ты и сейчас всё помнишь?

– Все умения и навыки, например знание языка пришельцев, мне давал НЭИ, и как симуляция заканчивалась, он всё забирал.

– Совсем всё? – с сочувствием спросила София.

Я задумался:

– Знаете, что странно? Я забыл, как управлять космическим кораблём или разговаривать с пришельцами. Но я помню, как выглядела Земля из космоса – маленькая голубая точка среди звёзд. Помню, как захватывало дух, когда мы пролетали мимо колец Сатурна…

– Расскажи про это! – загорелась София. – Про настоящий космос!

Дети придвинулись ближе, готовые слушать.

И я рассказывал, наблюдая их восторг от историй, как их воображение превращает мои неуклюжие слова в яркие картины далёких миров.

Мне всегда становилось плохо от таких рассказов, руки начинали дрожать, и я очень хотел вернуться назад, в свой идеальный мир.

Я отошел в сторону, пытаясь справиться с нахлынувшими ощущениями. Айзек заметил это и тихо подошел.

– Что-то внутри… давит? – начал я, не дожидаясь вопроса.

– Может быть, ты расстроен?

– Расстроен… – я повторил слово, пытаясь соединить его с ощущениями. – Пройдусь немного, – сказал я, избегая его взгляда. – Прогулка обычно помогает.

***

Я услышал позади быстрые шаги.

– Остановитесь!

Я обернулся. Женщина шла прямо на меня. Мне стало страшно, хотелось убежать, но я почему-то замер.

– Прекратите рассказывать эти истории! – её голос был громким, слишком громким. – Дети теперь только о симуляциях и говорят. Моя дочь… – она замолчала и сжала руки. – Она вчера весь вечер спрашивала про НЭИ. Про подключение.

Я не знал, что ответить. В горле пересохло.

– Они сами просят рассказать…

– Мне всё равно! – теперь она кричала. Дети на площадке перестали играть. – Пусть другие делают что хотят, но не моя дочь. Не позволю!

– Аня, – раздался спокойный голос. Пожилой мужчина медленно подошёл к нам. – Я понимаю твоё беспокойство. Мы все понимаем. Поэтому и собирали совет. Доктор знает, о чём говорит – запреты никогда не помогали…

– К чёрту совет! – она развернулась к нему. – Эл, после того что случилось с мальчиком доктора, ты всё ещё веришь в то что он знает о чём говорит?!

Старик посмотрел на неё с какой-то непонятной мне мягкостью:

– Чем сильнее мы что-то прячем от детей, тем больше они хотят это найти. И находят, только уже без нас. Без нашей помощи, без нашего понимания.

– Значит, и ты против меня, – она повернулась ко мне. – Не приближайтесь к моей дочери. И не смейте рассказывать ей свои истории.

Она ушла. Я стоял, шокированный ситуацией.

– А кто её дочь? – спросил я.

Эл показал на площадку. София. Та самая девочка, которая вчера спрашивала про звёзды и космические корабли. Я почувствовал что-то странное внутри, но не мог понять, что это.

– Пойдёмте, – сказал Эл. – Выпьете чаю. Заодно и поговорим.

Я с облегчением кивнул, радуясь возможности уйти от разгневанной женщины. Он жестом пригласил меня следовать за ним.

***

Эл молча вёл меня по узкой тропинке между домами. Я всё ещё чувствовал напряжение после встречи с той женщиной, но его спокойная походка странно успокаивала.

В доме пахло… деревом. Эл указал на стул у окна:

– Присаживайтесь.

– Присесть? – переспросил я, чувствуя, как напрягаются мышцы. В системе я сам решал, когда и что делать. Даже простая просьба присесть вызывала иррациональное желание остаться стоять.

– Да, присаживайтесь, – сказал он, указывая жестом на стул.

Я решил сесть, не потому что сказал он, просто ноги начали болеть.

– Скоро обед, хотите есть? – И, не дожидаясь ответа, продолжил: – Айзек рассказывал о вас, но мы так и не познакомились. Как вас зовут? Как назвали родители?

– Родители звали меня Нью.

– Хорошо, Нью. Меня зовут Эл. Не многие решаются отключиться – зачем это сделали вы?

Что-то внутри удерживало от слов, не хотел говорить о… личном? Но это первый взрослый, даже старик, который заговорил со мной и спас меня от той женщины. Мне было приятно, и я решил рассказать.

– Вы, наверное, знаете, что наука в тупике, – начал я с вызовом, готовый защищать свой выбор. – Я изучал историю. В том числе научный рассвет и закат. Как оказалось, мощи всех компьютеров мира недостаточно, чтобы создать что-то новое в науке. Простого перебора и экспериментов недостаточно. Перед отключением НЭИ сообщил мне, что не знает, как работает мышление человека – я был поражён тем, что никто этого не исследовал.

Старик просто смотрел на меня, позволяя мне говорить.

– И дело не только в любопытстве. НЭИ предупредил меня, что вероятность вымирания человечества растёт с каждым столетием застоя. Мы обречены, если не преодолеем технологический потолок. Я должен понять, что особенного в человеческом мышлении, что позволит нам прорваться через эту стену. Это… своего рода миссия.

– Ого! Так вы мечтатель? – И, опять не дожидаясь ответа, он продолжал говорить: – Я вижу вашу трудность и неловкость, поэтому должен вам сразу сказать, зачем пригласил – прямо и без увиливания. На моей памяти только пять человек отказывались от НЭИ в нашем поселении.

Эл сделал паузу, поёрзал на стуле и продолжил:

– Была одна молодая девушка вашего возраста, которая искала смысл, как и вы… Она была социальным психологом. Её волновало, как люди отдали свою свободу в обмен на счастливое безвольное рабство. Она решила уйти… насовсем… – голос старика стал медленным и тихим, говоря это. – По собственной воле… как протест, который услышали только мы. Она жила рядом, играла с моими детьми, делила с нами ужин – скажу прямо, я вас позвал, потому что не хочу, чтобы с вами произошло то же самое, я хочу вам помочь.

– Вы знаете, почему тепло от солнца? – внезапно спросил я.

Тогда я совсем не понимал контекста разговора, и даже не понял, что он сказал об уходе девушки. Куда она ушла, что за протест? Это было не важно тогда для меня.

Старик немного рассмеялся от моего вопроса.

– Я тебе не НЭИ, дружок. Сильно его не хватает?

– Сильно, – признался я, опустив глаза. – Но дело не в этом. Понимаете, я хочу научиться сам понимать, как работают вещи вокруг нас. Для этого мне самому нужно пройти путь научного познания. Может быть, так получится найти выход для науки, так я пойму, как работает научное, человеческое мышление.

Он задумчиво сказал:

– Свет от солнца и греет нас.

– Да, но почему? – я подался вперёд. – Почему от лампочки не тепло, хотя это тоже свет?

– Я понял тебя, Нью, – задумчиво произнёс он. – У меня нет ответов на все твои вопросы, но знаю, у кого они есть. У нас есть врач, его зовут Дмитрий. Вам стоит с ним поговорить, он довольно сложный человек, но думаю, он сможет вам помочь. Его сын Айзек помогал вам в переходное время. Я поговорю с ним, чтобы он вас принял.

– Сложный человек, – повторил я, вдруг осознав что-то новое. В НЭИ любой вопрос решался за долю секунды. А здесь… здесь нужно найти человека, который знает ответ. А если он не захочет отвечать? Или не знает? Тогда искать другого?

Сколько времени уходит на поиск одного ответа? Дни? Месяцы? А мне нужно найти ответы на тысячи. Я почувствовал, как внутри поднимается что-то похожее на панику.

Эл говорил о докторе как о том, кто может дать ответы. Но почему именно он? Что он знает такого, чего не знают другие? И главное – согласится ли он отвечать?

***

Прогуливаясь, я часто разговаривал вслух, так как спустя столько времени так и не смог привыкнуть к тишине, которая ничем не заполнялась.

Дом доктора Дмитрия располагался в центре поселения – удобно для тех, кто нуждался в его помощи. Я нервничал перед встречей – ведь этот человек, по словам Эла, мог дать ответы на мои вопросы. Или разрушить мои надежды окончательно.

– Старик Эл рассказал мне, зачем вы здесь, – его голос звучал холодно, он смотрел в какие-то бумаги, не поднимая глаз. – И я совсем не хочу вам помогать. Вы сами видите, до чего довели технологии.

– И до чего же? – возразил я. – Я не вижу ничего плохого. Люди счастливы, ни в чём не нуждаются. Нет войн, болезней. Повсюду равенство и справедливость.

Доктор наконец поднял взгляд. Мне почему-то захотелось уйти.

– Вы наслаждаетесь равенством и справедливостью, находясь в тюрьме, – он медленно откинулся на спинку кресла. – Вы ведь изучали историю? Наверняка слышали о тюрьмах, психбольницах? Вы точно такие же – в клетке, без права выбора и собственных желаний.

– Мы не в клетке! – повысив голос, ответил я. – И то, что я сейчас разговариваю с вами – прямое доказательство. Я сам выбрал этот путь.

Доктор глубоко вздохнул, и тогда я еще не понимал, что это значит.

– А старик Эл говорил вам, сколько людей за его жизнь отключилось от НЭИ? – он покачал головой. – Пять! И это, уже ближайшее к мегаполису поселении. Вы просто погрешность, сбой, дефектный продукт небытия.

– Потому что там рай! – не сдавался я. – Вы вольны быть кем угодно, хоть врачом в таком же поселении без НЭИ.

– И вы будете чувствовать там боль, страх, грусть? – он подался вперед.

– Дозированно, конечно. Это важная часть организации психики, эти эмоции необходимы для полноты эмоционального спектра, – каким-то заученным фрагментом памяти ответил я. С появившимся страхом и тревогой от того, что я без понятия, откуда это знаю.

Он непонятно для меня усмехнулся:

– Да, но сколько длится эта боль? В прошлом, при экономической системе, люди были нужны государству как рабочая сила. Существовали целые теории заговоров о том, как людям «продают» развлечения, как людей специально заманивали в них. Тем более что человек сам хочет убежать от реальности, сам жаждет постоянного веселья – таково его устройство. Но вы пока не способны понять простую истину: быть человеком – значит преодолеть зов природы.

– А разве вы не хотите? – тихо спросил я. – Не хотите быть счастливым?

– Что значит быть счастливым? – голос изменился, словно каждое слово давалось с трудом. – Моя жена умерла два года назад. Знаете, что я чувствовал? Боль. Отчаяние. Гнев. А потом… благодарность. За каждый прожитый с ней день. За каждую улыбку. За каждую слезу. Это и есть жизнь – настоящая, неотфильтрованная.

Я молчал. Что-то в его словах задело меня глубже, чем я ожидал.

– В вашем раю нет места настоящей любви, – продолжил он еще тише и медленнее. – Потому что любовь – это готовность страдать за другого. Принимать его целиком, а не только приятные черты характера. В вашем мире всё – декорация. Вам это знакомо? Конечно же нет, вы даже не понимаете, о чем я говорю. Вы просто неспособны меня понять, вы глупы как интеллектуально, так и эмоционально.

На мгновение повисла тишина, которую не хотелось нарушать – не потому, что она была приятной, а потому, что не хотелось продолжать этот разговор. Затем доктор заговорил снова, но уже иначе, голос был другой.

– Эл, сказал мне что вы отключились, чтобы понять как работает научное мышление. Знаете, что случилось с наукой, когда появился НЭИ? – доктор неожиданно сменил тон, но он не дал мне ответить. – Сначала все ринулись подключаться. Ещё бы – мгновенный доступ к данным, идеальные модели… Мои коллеги, лучшие умы, они верили, что это революция в науке.

Он замолчал, глядя куда-то сквозь меня. Я пытался сосредоточиться на его словах, но мысли путались, ломка накатывала волнами.

– Представьте, – продолжил он тише, – Вы годами работаете с людьми. Вместе ищете ответы, спорите до хрипоты на семинарах. Знаете, как у Джона загораются глаза, когда он нащупал новую идею. Как Мария всегда находит ошибки в ваших выкладках… А потом, один за другим, они уходят в систему.

– Но ведь… связь… – я с трудом подбирал слова.

– Поначалу мы пытались сохранить диалог. Отправляли работы, получали отзывы. НЭИ анализировал их за доли секунды – миллиарды симуляций, безупречный анализ. Всегда находил, почему идея не сработает. А мы продолжали писать, надеясь, что за этими идеальными ответами всё еще наши друзья…

У меня болела голова, я начинал злиться. Какое ему дело до других ученых? Почему он так о них рассказывает? Я совсем не понимал, о чем он и к чему ведет. Я мысленно запросил НЭИ пропустить диалог.

– Но тех кого я знал, больше не было. Научный диалог пропал. Остались лишь ответы от НЭИ. – он горько усмехнулся. – Многие из оставшихся тоже сдались. Не потому что разуверились в науке. Просто… наука – это диалог. Живой, настоящий разговор умов. А когда твои собеседники один за другим растворяются в системе… – он не закончил фразу.

«Растворяются в системе…» – я машинально повторил эти слова, и что-то изменилось. Злость ушла, стоило только вспомнить о системе и той безмятежности, что она дарила. Но внутри всё равно росло какое-то новое, странное чувство, которое я никогда не испытывал.

– Но разве счастье – это плохо? – спросил я, чувствуя, как привычная уверенность начинает таять.