Одинокая или ничья?

Наступил ее черед лить слезы. На это ушло всё воскресенье. В понедельник Светлана зашла в отдел кадров и положила на стол начальника заявление об уходе. Начальник с пониманием посмотрел на нее, как смотрел на десятки таких же как она молодых и никому не нужных «выпускников престижных ВУЗов», понявших бесперспективность своих жизней и желавших только одного – будущего. «Положенные две недели будешь отрабатывать или с сегодняшнего дня приказ писать?» – только и спросил он. Ответ был краток:

– Пишите с сегодняшнего.

С тех пор прошло уже почти тридцать лет, все изменилось. Она стала москвичкой, окончила курсы литературных редакторов в только-только созданной академии при Центральном телевидении. Научилась водить машину, купила свой первый, сильно подержанный Жигуль «копейку» и, вообще, началась совсем другая жизнь, но…

… Иногда накатывает, и Светлана сама себя спрашивает: «Если бы я впустила того котика, может быть он и остался?» Кто «он»? Она сама себе не может ответить. Кот или Шурик? Да теперь уже и без разницы. И коты те уже давно померли, слухи дошли, что и жена Александра Андреевича ушла в мир иной. Сам же он уже давно не Шурик, а совсем лысый, хромой (что-то с ногами – не то варикоз, не то артрит) пенсионер по инвалидности.

*

Чай допит. Светлана подводит итог:

– Ну, что ж, начало положено. Девочки, – она кивает в сторону «Гостиной», – я уединюсь. Меня ИБМ попросил срочно прочитать нового автора. Откуда такая срочность – не знаю. Блатная или еще что, но с начальством не спорят. Я запрусь на пару часиков. Никого не впускать, меня не звать. Чем быстрее я расчухаюсь с новоявленной любительницей эпистолярного жанра, тем скорее мы возьмемся за настоящую работу.

– А нам что делать?

– Зира, фэнтези никто не отменял. Что там у тебя в работе – то и продолжай. А ты, Лада, пошерсти-ка интернет на предмет кошечек-собачек. Там этого добра должно быть полно. Главное, чтоб оригинально и под сценарий подкладывалось.

Светлана поставила на стол пустую кружку, взяла из ящика своего стола лэптоп, бутылку купленной утром воды, флэшку, письмо г-жи Мидлтон О. С. и ушла за загородку.

«Посмотрим, что вы за птица, госпожа Мидлтон. Чья вы родственница? Уж не самой ли королевы английской? Фамилия у вас, прямо скажем, королевская, а может – псевдоним?»

ЕЛЕНА СЕРГЕЕВНА

Моей сестре посвящаю

Часть 1

Елена Сергеевна заканчивала консультацию по курсовым у студентов четвертого курса, когда в окно, как будто распахнув его, ворвался предвечерний луч солнца, так давно не показывавшего себя усталым за зиму москвичам. «Все. Сегодня точно поедем!» – сказала она себе, а вслух обратилась к молодому человеку, сидевшему напротив нее, и, слегка приподнявшись, перегнулась через стол, показывая ему место в реферате, которое вызвало у нее замечание.

– Василий, Вы же умница и подающий надежды будущий ученый, но даже Вам нельзя так безосновательно выдвигать тезисы. Вот, здесь и здесь, – она показала на отчеркнутые карандашом параграфы, – пожалуйста, поройтесь еще в литературе. У Мелетинского есть свое видение, а Неклюдов, хоть и разделяет его точку зрения, но трактует по-другому. Мне льстит, что Вы в основном пользуетесь моими работами, но в российской школе фольклористики есть еще с полдюжины ученых, мнение которых Вам бы следовало изучить. Идите. Увидимся в следующий четверг на семинаре.

Оба с облегчением выдохнули. Он быстро сложил бумаги в рюкзачок, скупо попрощался и почти бегом выскочил из аудитории. Она еще какое-то время посидела, отпуская напряжение. Ей и в молодости-то публичность была в тягость, а уж теперь, когда перевалило за семьдесят пять, и подавно стала быстро уставать. Не спеша собрала со стола книги с разноцветной бахромой закладок, подровняла стопку записей и отправила все в легкую холщовую сумку на длинном ремне. Достала из нее пачку сигарет и телефон, привычным жестом перекинула ремень через плечо поперек груди и направилась к выходу.

Конец занятий. Пятачок перед входом в университет гудел. Курильщики жались к урнам, а те, кто не курил, с бумажными стаканчиками с кофе в одной руке и мобильниками в другой, теснились на тротуаре, подставляя лица весеннему солнцу. Елена Сергеевна щелкнула зажигалкой, с удовольствием затянулась. Она была заядлой курильщицей с более чем пятидесятилетним стажем и бросать не собиралась. «Еще чего?! Как же я думать буду?» – дежурно отвечала она врачу. А тот только рукой махал: «Ну, может, поменьше, пореже». Кстати, опрокинуть пару рюмочек беленькой, да под хорошую закуску, да на даче – еще одно любимое удовольствие. Несмотря на свой серьезный статус – как-никак доктор наук, заведующая кафедрой и председатель ученого совета – Елена Сергеевна любила простоту. Дача – обычная деревенская изба на пятнадцати сотках – была куплена еще в 90-е, когда муж вдруг из совкового инженера превратился в руководителя строительной компании и начал зарабатывать нормальные деньги. Деревенька из десятка домов в шестидесяти километрах от Москвы, недалеко от Нового Иерусалима. Ни речки рядом, ни леса, но для Елены Сергеевны не было места любимее.

Собирались поехать еще в прошлые выходные, но холодный не по-весеннему дождь испортил все планы. Сейчас, кажется, погода налаживается. Она побрела к отведенной для персонала стоянке машин. Докурила. Села за руль, пристроив сумку на пассажирском сиденье, нажала кнопку быстрого соединения. Муж ответил на второй же гудок.

– Саш, я закончила. Выезжаю. Ты в магазин сходил?

– Не волнуйся, Ленок, водочка у меня еще с прошлой недели в морозилочке припасена – не успеет согреться, а остальное возьму, как всегда. Овощи брать?» – засуетился муж.

– Посмотри, если свежие помидорки черри будут, то возьми.

С октября по май Елена Сергеевна была книжным червем, ученым, оппонентом или, наоборот, руководителем докторских и кандидатских диссертаций, и потому… никудышной хозяйкой. Новогодняя елочка у нее, как правило, стояла до марта и, если была натуральная, иногда даже свежие бледно-зеленые иголочки выбрасывала, а если искусственная – становилась белесой от пыли. Елена Сергеевна ни пыли, ни елочки не замечала до того момента, пока – за восемь недель до посадки в грунт – не наступала пора выгонять семена. Тогда узкий подоконник на кухне превращался в оранжерею, а маленький обеденный столик оказывался заставлен обрезанными коробками из-под молока и соков. В «обрезках» вызревали будущие кабачки и цветная капуста, но узнать о том who is who можно было только по надписям, сделанным черным фломастером на коробке. С этой поры и до самого выезда на дачу обедали в комнате с журнального столика.

Двадцать лет назад, когда остеопороз еще не дал о себе знать в полную силу и спина вполне так себе держалась, в хозяйстве были четыре грядки огорода со своей редиской, чесноком/луком, огурчиками и кабачками/патиссонами. Даже тыквы были, но они почему-то предпочитали расти на краю участка на куче, куда сваливалась скошенная трава и выплескивались помои. Тогда у Насти – соседки через дорогу – еще были корова и кролики, и Настин сын Витька раз в месяц, а то и чаще приходил со своей косой, выкашивал весь участок и забирал траву. Потом Настя слегла, корову не то забили, не то продали, а кроликам и своей травы хватало. Витька перестал приходить. Правда, к этому времени уже стала появляться в магазинах садовая техника, и Елена Сергеевна купила свою первую, еще бензиновую, газонокосилку. До ящика по изготовлению компоста руки так и не дошли. Вот тыквы и росли на куче.

За двадцать лет спина сдала, свежие овощи перестали быть дефицитом, и Елена Сергеевна стала сажать цветы вдоль дорожки от калитки к крыльцу и дальше – от дома до «удобств» на дальнем конце участка. Грядки заровняли, огород стал детской площадкой. У мужа от первого брака была дочь, которая ко времени покупки дачи выросла во взрослую девицу, перестала ненавидеть мачеху, вышла замуж и родила двоих детей. «Молодые», как их называли, любили приехать на денек в выходные – на шашлык – «подышать». Место огорода сначала заняли песочница и старая детская оцинкованная ванночка. Потом песочницу убрали, поставили полутораметровый надувной бассейн, а в детской ванночке внучок пытался разводить лягушек. Когда он вышел из возраста лягушек, на этом пятачке встал диван-качалка под зелено-белым полосатым навесом. После отъезда «молодых» с детьми и собакой в Израиль диван простоял еще пару сезонов и благополучно развалился.

Стол, смастеренный зятем из старой двери, и две лавки вдоль него все еще стояли под яблоней, но то ли яблоня разрослась, то ли стол перекосило, а сидеть за ним стало как-то криво и неудобно. Елена Сергеевна, подсмотрев в передаче «Мой сад» идею устройства каскадного сада-огорода, расставила на столе и лавках ящики и горшки с геранью, листовым салатом, зеленым луком и укропом. Получилось очень живописно.

Это чудо доморощенной садово-парковой архитектуры хорошо просматривалось с крыльца дома, на котором она и сидела первым после приезда утром с кружкой кофе и первой же утренней сигаретой. Муж еще спал.

Елена Сергеевна обладала замечательной способностью «смотреть в оба», вернее, в обе стороны своего существования. Вот и сейчас ее глаза скользили по привычному окружению, отмечая мелкие изменения, случившиеся за зиму. Нижняя ветка самой большой яблони, подпертая в прошлом году в двух местах, еще больше провисла, по всему видно, этим летом окончательно отломится. Надо бы ее спилить, пока не зацвела. Правый кронштейн навеса над крыльцом сарайки держится на честном слове, того гляди, вся конструкция обвалится. Эх, что ни говори, а зять, хоть и зануда редкостный, но рукастый, вмиг прибил бы, а теперь… Но она не жалела об отъезде родственников: шуму‑гаму от них больше, чем пользы и помощи. На даче ей никто не нужен.

«Сегодня проведу ревизию, а завтра пройдусь вдоль деревни. Поздороваюсь, посмотрю, у кого таджиков можно на пару часов переманить». Она поставила пустую кружку на ступеньку крыльца, тяжело поднялась, закурила вторую сигарету, запахнула поглубже полу старого, когда-то страшно модного стеганого пальто и пошла вглубь участка инспектировать хозяйство. Так, осматривая «владенья свои», она не переставала внутренним взором перелистывать последние страницы рукописи.

Первая половина ее нового сборника выстроилась в довольно стройный логический ряд, а вторая никак не поддавалась. Что-то витает, витает вокруг, а память – когда-то такая быстрая и цепкая – теперь, как упрямая собака, уперлась, ни поводком, ни пинками ее не сдвинуть. Мысль крутится, крутится, перескакивает с одного на другое, а в ряд на свое место не встает. Господи, неужели это старость? Надо бы этого мальчика Васю с семинара к себе поближе взять. По всему видно, что толковый, только разболтанный еще, без своей темы: то за истолкование поэтики, то за жанровую классификацию архаического фольклора хватается, то за семантику, то за структуру обряда.

– Лен, ну, твою ж мать, ну какого хера ты оставила кружку на крыльце, я чуть ногу не сломал!

Муж проснулся. Приезжая на дачу, он любил напустить на себя простоты. Начинал ходить вразвалочку, говорить с матерком. Приезжал отдыхать. От чего, правда, непонятно. С тех пор как его выпроводили на пенсию, только и делал, что «отдыхал». Не все умеют отдыхать. Вот он – ее муж – оказался худшим подвидом совка: ничего, кроме работы, не знал и не хотел знать. По утрам вставал – ехал на работу – с работы возвращался – вешал костюм на спинку стула – ел – смотрел телевизор – ложился спать. Теперь, когда работу отобрали, как привычную игрушку у ребенка, он мается, не зная, чем заняться. Что еще хуже, как-то сразу стал стариком. Брюзжащим, всем недовольным. В политике, экономике, футболе – первый эксперт. Смотрит эти чертовы теледебаты, орет громче Соловьева и…

Она повернула назад к дому, но перед глазами все еще стоял текст. О, кажется вот здесь, если параграфы переставить местами, мысль становится более внятной. Не забыть бы, пока опять за работу сяду – страница тридцать пять.

– Ну, не сломал же. И тебе «с добрым утром», – недовольно ответила она. Муж уже сидел за столом на кухне с телевизионным пультом в руке.

– Саш, ну ты хотя бы бойлер настроил, а потом уж телевизор. Мало тебе его в Москве что ли? Опять посуду в тазике мыть?

– Да ладно тебе, Лен, не выноси мозги. Все сделаем.

«Ага, сделаем – будущее время, множественное число…». Так, тихо разговаривая сама с собой, она поставила уже остывший чайник на одну конфорку электрической плитки, большую тяжелую сковороду – на вторую. Положила в сковороду кусок масла, потянулась за коробкой яиц.

– Тебе яичницу с колбасой? У меня есть остатки вареной картошки. Могу сделать испанский омлет.

– Омлет. С картошкой и с луком.

– У нас, кажется, нет лука.

– Лен, ну в чем дело? Я ж тебя вчера русским языком спрашивал: что из овощей купить. Ты сказала только про помидоры. О чем ты вообще думаешь?

– О чем? – «А действительно, о чем я все время думаю?» Перед глазами опять запрыгали строчки текста, и вдруг какая-то непонятная бабская обида накрыла, как говорится, с головой. Обида на то, что дурак. На то, что примитивный. На то, что не дал ей родить своего ребенка. На то, что дочь его – жлобиха и эгоистка – уехала в Израиловку и сдала, между прочим, его, отцовскую, квартиру. И вот он теперь бездомный, безработный, безмозглый сидит здесь, у Елены Сергеевны за спиной, на угловом диванчике малюсенькой дачной кухни и гундосит, гундосит, гундосит. А у нее спина болит, голова не варит, и вторая часть сборника не складывается. И ведь никому не скажешь, не пожалуешься.

Вот только… если бы… он не включил в этот момент телевизор и звук на полную катушку не ворвался бы в маленькое, еще холодное с зимы пространство кухни, не обрушился бы на нее, не прошил бы голову, как железный прут, от макушки до основания черепа, заполняя ее нестерпимой горячей болью.

Если бы…

Она сорвала с плитки еще холодную сковородку, кусок масла с нее отлетел куда-то в угол за диванчик, а сама сковородка смачно чавкнула о голову мужа. Очки упали на стол, а сам он – рот открыт, как от удивления, – завалился набок.

Елена Сергеевна вынула пульт у него из руки. Нажала кнопку off. Вышла на крыльцо. Подобрала черепки чашки. Закурила и с удовольствием затянулась.

«Надо рассаду из багажника вынуть – задохнется».

Часть 2

Замок на двери сарая за зиму заржавел, ключ, хоть и вошел в гнездо, но поворачиваться отказывался. Пришлось вернуться в дом. Долго искала на веранде, потом в шкафчике под раковиной и наконец нашла то, что искала, – флакон спрей-смазки – в ящике с летней обувью. Вернулась к сараю. Через специальную трубочку-насадку впрыснула в лоно замка «живую воду» – чудо химической промышленности начала XXI века. Потрясла, подула, снова вставила в щель ключ, и… он послушно повернулся, высвобождая дужку из объятий гнезда. В сарае был полный порядок: все на своих местах, как прибрала прошлой осенью, только вот не доглядела – рулон резинового шланга оставила на полу, а не подвесила на крюк на стене – мыши полакомились. По специальному пандусу, который сделали, когда купили газонокосилку и мини-трактор, выкатила тачку. По-хозяйски осмотрела – надо бы колесо подкачать, но рассада – тяжесть невеликая – хватит довезти от машины к столу под яблоней.

Она открывала багажник, когда рядом раздался приветственный возглас:

– О, Сергеевна, с приездом!

Обернулась. Над сеткой забора торчала голова соседа Коли. Сквозь еще не загустевшие кусты малины, которые тянулись вдоль всего забора, чередуясь выше со смородиной и орешником, была видна его приземистая фигура в сапогах и клетчатой фуфайке. «Как быстро заматерел», – подумала она. В тот год, когда купили дом, Коля этот только-только демобилизовался. В город не подался, а вернулся в родную деревню на радость родителям. Женился. Сначала пошел участковым, а теперь дослужился до майора – начальником местной милиции стал. Елена Сергеевна радовалась такому соседству. Дом был круглогодично под бесплатной вневедомственной охраной. Кто ж полезет в бесхозный по зиме дом под боком у милиционера?

– Спасибо, Коля. Как вы тут перезимовали?

– Да уж, вашими молитвами. А вы как? Вы чё, одна приехали? Петровича чё-то не видать или спит еще?

– Нет, Коля, я одна приехала. Петрович у дочери в Израиле гостит, а я вот – рассаду привезла, да и вообще – сезон пора открывать.

– Открывать – это хорошо. И нам повеселее, когда рядом жизнь кипит.

– Скажешь тоже. Какое у нас кипенье. Так, возня мышиная.

– Ну, прям, Сергеевна, «мышиная», – хохотнул Коля, – вы люди солидные. Если помощь какая нужна – обращайтесь. У меня сейчас сын Генка гостит, помогает с картошкой. Посевная у нас началась. Он парень рукастый, если что – зовите.

Вот и Генка уже картошку сажает. А ведь она его помнит еще малышом, как ковылял, держа одной ручкой свой пол-литровый бидончик, а другой – руку бабки, Колиной матери. «Господи, вот голова дырявая, ничего не держит – как же ее звали? Люся? Люда?.. Людой ее звали, умерла несколько лет назад», – память, как тот Гена, побегала по саду и вернулась в дом… С Людой он свои первые шаги делал к Настиной корове за персональной порцией парного молока. Та корова всю их улицу молоком поила, а Люда учила Елену Сергеевну тонкостям крестьянского быта. Как сажать, чем подкармливать. И всего-то двадцать с небольшим лет назад, а как вчера…

– Спасибо, Коля. Я сейчас разберусь, что к чему, и воспользуюсь предложением. Кстати, видела у вас там, на конце участка маленький желтенький трактор стоит. Это случайно не мини-экскаватор?

– Он самый. Мы ж «самозахват» оформили: еще шесть соток от того поля, что за нашими участками – все равно бесхозное. Скажу тебе как должностное лицо: в управе планируют ту землю продавать под дачи. А чего? Ничейная в пятидесяти километрах от Москвы бурьяном зарастает. Не по-хозяйски. А сельсовету не на что полтора километра дороги к нашей деревне в порядок привести. Половину денег дает птицеферма, что на повороте к нам – там ребята серьезные окопались, а вторую половину где взять? С жителей не соберешь. Из состоятельных у нас только вы, да и то – он мотнул головой в сторону ее старенького «Пассата» – вам бы машинку обновить, а не дорогу. Председательша-то наша новая – не дура, с головой. Про свой карман, конечно же, не забывает, но как правильный администратор, не все под себя гребет. Кое чем и с народом делится. Вот мы и подсуетились, чтоб не прямо бок к боку с новыми соседями быть. Генка напрокат землекопку взял. Ща столбы поставим, сетку натянем и грядки сделаем. Картошкой с капустой засадим. Кстати, – он широко улыбнулся и заговорщически подмигнул – сейчас амнистия идет, и, если хотите, я помогу «довесок» оформить.

Коля, явно соскучившийся по общению, вывалил одной фразой все новости за полгода. «Как у них все быстро и просто, – думала она, вполуха слушая его рассказ, – поставим, натянем, засадим… А я вот мучусь, два параграфа в голове собрать не могу…»

– Ой, Коля, куда нам еще с «довесками» затеваться! Эти бы пятнадцать осилить, – она достала из кармана сигареты и подошла ближе к забору, предлагая ему закурить. Щелкая зажигалкой, завела разговор:

– Кстати, знаешь, у меня там, – она мотнула головой вдоль их общего забора, – в дальнем углу участка эта вечная компостная куча. Сколько лет хочу облагородить и из кучи сделать яму, а все руки не доходят, вернее, ноги, – взяла она тот простоватый тон деревенского каламбура. – Может, Гена твой зарулит ко мне, тем более что гнать технику недалеко. В-о-о-н тот угол, – она показывала сигаретой, как указкой, – прямо рядом с вашим забором.

– Да без проблем, Сергеевна. Ща я его подошлю.

– Спасибо. Скажи потом, сколько с меня.

– Да сказал же: без проблем. Сочтемся по-соседски.

*

Хоть тачка и была колченогой на полуспущенном колесе, но коробки с рассадой перевезла к столу под яблоней без особого труда. Елена Сергеевна снова пошла в сарай за пустыми горшками и мешком земли. В несколько ходок принесла все для пересадки. Пока возилась – проголодалась. Зашла на кухню. Вымыла руки. «Черт, надо бы Гену попросить еще и бойлер подключить, но, пока Сашка здесь лежит, чужих звать нельзя». Она потрогала тело мужа, проверила пульс, хоть и знала, что его нет, но так – на всякий случай. Уложила бывшего мужа на диванчик, привычным жестом укрыла пледом. Посмотрела еще раз и натянула плед на голову, сверху небрежно бросила подушку-думку. Если смотреть из двери кухни и через стол, выглядело так, будто груда неразобранных одеял и подушек с зимы на диванчике оставлена. Заварила чай. Сделала бутерброд с той самой колбасой, что не стала утренним омлетом, положила на тарелку рядом с ним три помидорки. Поставила все на маленький жестяной поднос с видами Хайфы – израильский сувенир от падчерицы – и снова вышла на крыльцо.

Высокое послеполуденное солнце светило сквозь еще голые ветви липы, выкладывая на земле корявые полосы теней. А наверху, в этих же ветвях, воробей – не воробей, может, синичка, а может, еще какая-то мелочь пернатая пыталась распеть свой тоненький голосок. «Хорошо бы в этом году соловей опять вернулся, – размышляла она, прихлебывая чай, – ведь несколько лет не прилетал, а в прошлом году вернулся и такие трели заливал – что там Алябьев!..»

– Елена Сергеевна, здрасьте! Папа сказал вам копнуть надо. Где?

– Ой, здравствуй, Гена. Не слышала, как ты подошел. А в-о-о-н там, видишь – у заднего забора компостная куча. Ты слева от нее копни, а я потом потихонечку слоями пересыплю старое с новым – будет розам пир на весь мир.

– Глубоко копать?

– Не знаю. Метра два на метр и метр-полтора в глубину.

– Угу, не маленькая ямка, – проснулась в Генке крестьянская страсть к торгу.

– Да ладно, Ген, с такой игрушкой тебе два раза черпаком махнуть, а у меня знаешь сколько мусора на участке накопилось? Вот заодно все туда и уберу.

Генка согласно кивнул, вынул из кармана клещи и пошел отгибать заборную сетку для проезда своей повзрослевшей игрушки.

Елена Сергеевна доела бутерброд, допила чай, выкурила сигарету и снова пошла к машине за насосом. Подкачала тачке колесо, прыснула смазку, по-хозяйски осмотрела работу, покатала тачку пару раз туда-сюда – вроде не скрипит.

*

Еще только конец мая, а сумерки уже поздние, долгие. На кухню, пока ОН там лежит, заходить не хотелось. Затопила еще раз печку-буржуйку в комнате. Комната за зиму промерзла: вчера протопили – вроде бы подсохло, даже тепло ночью было, а сегодня зашла – зябко. Бойлер надо подключать. Но там возни много. Сначала насосом воду прокачать, потом уже генератор. Сашка как-никак инженер-строитель, с этим делом легко справлялся, она и не вникала – других дел полно, а теперь все самой делать приходится. «Вот она – вдовья доля», – с иронией подумала, подкидывая полено в топку и прижимая ладони к наливающимся теплом бокам печи…

…Вспомнилось, как приехали с экспедицией к ненцам-оленеводам. Народ кочевой. Про то, что чум – традиционное жилье – ставят исключительно женщины, она знала, и про то, что мужчинам не положено прикасаться к очажным шестам в чуме, тоже знала, а было интересно наблюдать, как хозяйка разговаривает с шестами гладит их, нашептывает им что-то, а потом, обращается к пламени и тоже так душевно рассказывает ему что‑то. Переводчица потом разговор с духом огня перевела, и Елена Сергеевна его подробно записала, а вот в какой монографии опубликовала – дырявая башка уже не помнит. Да и неважно теперь.

– Елена Сергеевна, принимайте работу, – на крыльце веранды стоял Генка.

– Геночка, мальчик мой, ну ты и шустрик. Сейчас здесь приберу и схожу посмотрю. Уверена: ты все как надо сделал. Спасибо тебе, сынок. Сколько я тебе должна? – потянулась к сумке на вешалке за кошельком.

– О, нет-нет. Это с папой – он у нас «начальник-бригадир». Я только исполнитель.

– Ну, спасибо еще раз. Ты, пожалуйста, как свою игрушку выкатишь, сетку не забудь снова зацепить.

– Обижаете, Елена Сергеевна, мы работу недоделанной не оставляем. – Он поднял кулак с оттопыренным вверх большим пальцем. Она улыбнулась и ответила ему тем же жестом. – Спасибо, сынок.

Она еще какое-то время с крыльца наблюдала за ним, за тем, как он деловито дергает рычагами, а машинка послушно поднимает стрелу ковша, разворачивается и плавно уползает на своих послушных гусеничках в сторону соседского участка. Вспомнилось, что у внука тоже была такая желтенькая Тоnka Toy. Он с ней часами играл, пересыпая песок из одного угла песочницы в другой.

Хотелось поскорее прибрать кухню и лечь спать: спина начинала болеть. Аналитический ум ученого подсказал, что вечером еще кто-то может не спать, ходить, гулять – могут увидеть. С чего бы старухе ночью в еще полуголом – все просматривается – саду копаться. Решила подождать до рассвета. Утренняя бессонница у городской сумасшедшей дачницы никого не удивит. Съела помидор, доела вчерашний салатик. Проверила на телефоне – ага, рассвет в 5:36. Завела будильник на пять утра. Спала – не спала, так в дреме проплавала всю ночь, прислушиваясь. Тишина здесь, конечно же, уши закладывает. Не дожидаясь будильника, проснулась. Вставила ноги в толстых носках в резиновые не то короткие сапоги, не то высокие калоши и запахнула поглубже свое любимое пальто. Дошла до скворечника-туалета. Удивилась: с прошлого года рулон туалетной бумаги на гвоздике провисел, а даже не отсырел.