Семь ключей к тьме

Андрей шагнул вперёд, пол скрипнул под ботинками. Он никогда не бывал в таких местах и даже не подозревал, что в его городе, среди серых улиц, прячется этот осколок иного мира. Он потёр шею, пытаясь скрыть свое раздражение. Оккультизм не его территория. Ему нужны чертовы улики, а не пыльное барахло для любителей оккультизма. Но раз он здесь, придется копать.

В центре полутемной комнаты, за массивным столом заваленным пергаментами, сидел пожилой мужчина. Его худое лицо, изрезанное морщинами, освещала тусклая лампа с потрёпанным абажуром. Жилистые пальцы сжимали крышку резной шкатулки. Видимо антиквар изучал ее до прихода Андрея. Но сейчас глаза старика были направлены на детектива. Он внимательно и с любопытством изучал гостя.

– Вы Андрей? – голос антиквара оказался приятным и мягким. – Мне звонили. Сказали, вам нужны ответы про символы.

– Да, – Андрей опустился на стул, скрипнувший под весом, и достал телефон. Пальцы нарисовали на экране ломанную линию. И экран разблокировался. – Что это за знак? Откуда он?

Антиквар подтянул телефон, наклонившись ближе. Лампа высветила его руки – сухие, с выступающими венами. Он вглядывался в изображение, что-то бубня себе под нос. После долгих минут изучения фотографии, морщины на лбу старика углубились. Его пальцы начали нервно постукивать по столу.

– Это ерунда, молодой человек, – он отмахнулся, голос стал резким, взгляд на мгновение опустился вниз. – Старый знак, ничего особенного.

Он замолчал. Пауза затянулась и в тишине Андрей слышал, как скрипит стул под его весом. Он сжал челюсть, наклонился вперёд, стул скрипнул громче.

– Хватит темнить, старик, – голос звякнул сталью. – Я расследую странное убийство и мне нужен убийца, а не сказки. Говорите прямо – что это?

Старик начал заметно нервничать, но пытался скрыть это.

– Это… связь с иным, – голос упал до шёпота, глаза сузились. – Не просто символ. Это часть древнего ритуала.

– Какого ритуала? – Андрей ударил ладонью по столу, шкатулка подпрыгнула.

Антиквар сгорбился, выдохнул с хрипом.

– Его знали избранные, – продолжил он, отводя взгляд. – Маленькая группа…

Андрей выжидательно посмотрел на него ожидая продолжения. Антиквар молчал.

– Вы знаете больше, – Андрей подался ближе. Впился взглядом в старика.

– Этот символ был на убитом. Кто его использовал? Зачем? – Он продолжал давить, не позволяя старику уйти от ответа.

Старик поднял глаза, встретив решительный взгляд Андрея. Губы дрогнули, но слова застряли. Он выдохнул – тяжело, с хрипом – и поднялся, опираясь на стол. Движения были медленными, но уверенными.

Андрей следил, как он пересёк комнату и подошел к дальней полке, где свет лампы выхватывал ряды книг. Там было очень много пыли. Видимо старик не заморачивался с уборкой. Пальцы антиквара скользнули по корешкам, остановились на массивном фолианте в темном переплёте. «Зачем ты только приперся?» – уловил Андрей шепот старика. Антиквар притащил книгу к столу. Она заскрипела, раскрываясь, страницы зашуршали. Он перелистал их, бормоча под нос: «Не то, это тоже не то».

– Вот, – пальцы остановились на нужной.

Перед Андреем возник символ – семилучевая звезда с буквами, которые прочитать было невозможно простому смертному. Чернила выцвели, но линии оставались чёткими, будто выжженными.

– Это знак ритуала семи врат, – голос антиквара стал глухим, дрожь пробивалась в каждом слове. – Его носили избранные.

Слово "избранные" он выдохнул с опаской, будто боялся, что кто-то услышит. Пальцы замерли над страницей, не касаясь её.

– Те, кто его носил, связывались с иными мирами, – продолжил он, голос на грани шёпота. – Для одних это был дар – сила, знание. Для других – проклятие, от которого не сбежать.

Андрей поморщился, не веря ни слову. «Иные миры? Чушь собачья!» – он сжал кулаки под столом. Это бред. Он хотел что-то рявкнуть антиквару, но лавка исчезла – полки, стол, старик. Словно исчезли за одно мгновение.

Ему восемь. Дом бабушки – запах угля и дров из печи, скрип половиц, тепло одеяла, пахнущего морозной свежестью. В углу стоит шкаф, накрытый простынёй. На стене висит медальон – старый, с семилучевой звездой, выгравированной в металле. Он всегда там висел, левее шкафа, над комодом с кружевной салфеткой и старыми фотографиями. Мальчишкой Андрей смотрел на него, чувствуя странное тепло от узора. Бабушка всегда протирала его тряпкой, молча, с задумчивостью в глазах. Иногда он ловил её взгляд – тяжёлый, будто она видела в медальоне больше, чем говорила. "Старинная вещь," – отвечала она, но голос дрожал, и Андрей чувствовал, что это не вся правда.

Мурашки побежали по коже, холодные и быстрые. Он не вспоминал этого раньше – память молчала, похоронив те дни под слоем лет. Почему сейчас? Почему этот символ? Андрей моргнул, отгоняя воспоминания. Это ерунда. Усталость. Лавка вернулась – запах трав, скрип стула. Антиквар молча смотрел на него, прищурившись, будто заметил его замешательство.

– А ключ? – голос Андрея вышел хриплым, горло пересохло. Он достал фото ключа, найденного у жертвы, и положил его на стол.

Старик наклонился, изучая снимок. Его пальцы скользнули по бумаге, дрожа. Он прищурился, морщины вокруг глаз углубились.

– Вне времени… живая сила, – он отшатнулся, сбивая статуэтку на пол, та упала с глухим стуком, но не разбилась.

– Славу богу цела! – вырвалось у антиквара. Он уже потянулся чтоб подобрать статуэтку, но голос детектива оборвал его.

– Хватит загадок! – рявкнул Андрей. Его раздражение достигло пика.

– Ты не поймёшь, уходи! – старик вскинул голову, но тут же сгорбился. – Больше не знаю… уйди, прошу!

Оборонительная поза, дрожь в руках. Он знал больше, но говорить точно не станет. Андрей это понял. Он поднялся, не отводя взгляда.

– Если что-то вспомните, звоните – бросил он, голос твёрдый. Он развернулся к двери, половицы скрипели под ногами, запах лавки цеплялся за одежду.

Старик промолчал, но его взгляд тяжёлый и настороженный провожал Андрея до порога. Дверь захлопнулась с тихим стуком, колокольчик звякнул напоследок.

На улице холодный воздух прогнал пряный невыносимый запах лавки. Андрей остановился, засунув руки в карманы, и уставился на мутное небо, где облака сливались в единое серое месиво. Вопросы рождались в голове один за другим: что за "семь врат"? Кто эти "избранные"? Что за ритуал? Почему сейчас? Как жертва связана с этим? Чего боится антиквар? Почему ключ "вне времени"?

Но один вопрос выбивался из общей массы: почему этот символ знаком ему? Это не воспоминания – это обман. Усталость, нервы, всё что угодно, но не правда. Он не верит в это. Не хочет верить. Но шаги замедлились, а в груди росло что-то тяжёлое. Предчувствие, впрочем, Андрей в него тоже не верил. Он должен найти убийцу – это всё, что важно. Остальное – чушь. И всё же… он уже не был так уверен, как раньше.

Он не заметил, как в глубине лавки антиквар замер у стола, глядя на закрывшуюся дверь. Его пальцы, дрожащие, потянулись к телефону, который все это время валялся под грудой пергаментов. Старик набрал номер и поднёс телефон к уху. Гудок. Еще один гудок. Тишина. Затем хриплый голос прошептал:

– Оно возвращается.

Связь оборвалась. Антиквар опустил трубку, сгорбившись, будто тяжесть слов придавила его к земле и пробормотал: «Прости, парень».

Глава 5. Воспоминания

Андрей сидел в полутёмной квартире, уставившись на чашку с остывшим кофе, пить холодный уже не хотелось, но и выливать рука не подымалась. На столе рядом валялась скомканная салфетка, которую он так и не донёс до мусорки. Тишина в комнате была абсолютной. Или это Андрей так глубоко погрузился в свои мысли, что звуки из вне почти не доходили до его ушей. Иногда что-то скреблось и гудело за пределами окна. Машина. Зверь или просто его нервы. Окно, слегка приоткрытое, впускало холодный сквозняк, шевелящий занавески.

В голове крутились вопросы, острые и беспощадные, на которые ответов пока не было. Символ. Ключ. Антиквар. Воспоминание. Тот проблеск прошлого, что вспыхнул в лавке, выдернул из глубин памяти нечто, о чём он не думал годами. Или, может, нечто, что он заставил себя забыть? Мысли путались, цеплялись друг за друга, не давая покоя. Ему нужен убийца, а не сказки. Андрей мысленно повторял себе: только логика, только факты, только чёртовы улики – всё, что не даёт поверить в эту муть, о которой шепчутся бабки на лавочках у подъезда. Сны и смутные догадки он отметал как мусор. Но сейчас всё внутри твердило: это не случайность. Неизвестность выводила из себя – хуже, чем страх, хуже, чем всё то, с чем он сталкивался на этой работе. Оставался только один выход – искать ответы. Но что, если эти ответы окажутся хуже вопросов? Ум Андрея до сих пор сопротивлялся посмотреть в глаза потустороннему. Он сжал виски ладонями, прикрыл глаза.

Тёмный коридор.

Он знал его слишком хорошо – длинный, бесконечный, уходящий во мрак. Стены, неестественно гладкие, без трещин, без окон, блестели, как отполированный камень, отражая слабый свет, что струился откуда-то сверху – холодный, голубоватый. В конце коридора, в полумраке, парил ключ. На нем была грубая руна земли, что дрожала в воздухе, будто живая. Ключ светился мягким, призрачным сиянием, манил его, гипнотизировал как удав кролика. Андрей шагнул вперёд. Его ноги дрожали, тело вспотело, каждый последующий шаг давался сложнее предыдущего. Он тянулся к ключу, пальцы дрожали, воздух густел, становился вязким, сковывая движения. Дверь – массивная, деревянная, с ржавыми петлями и трещинами возникла перед ним из ниоткуда. Она захлопнулась с глухим стуком, отрезая путь.

Он рванулся к ней, не понимая, что происходит, ударил кулаком по дереву – раз, другой, третий. Содрал кожу на костяшках. Выступила кровь. Андрей молотил по двери из всех сил, не обращая внимания на раны. Но дверь не поддавалась. Звук шагов за ней – тяжёлых, медленных – заставил его перестать молотить по двери. Кто-то был там за дверью. Или что-то. Андрей не из пугливых, многое повидал за годы работы детективом, но сейчас замер от ужаса. Ключ за дверью вспыхнул ярче, сияние пробилось сквозь щели, ослепляя его, и шёпот – низкий, невнятный, заполнил коридор. Андрей вслушивался, но ни черта не мог понять. Ни одного знакомого слова, ничего.

Андрей открыл глаза, рывком выпрямившись на стуле. Пот заливал лоб, рубашка прилипла к спине, сердце колотилось так, что он слышал его в ушах. Он шумно выдохнул, сбрасывая наваждение, потёр лицо ладонями, ощущая холодный пот на коже. «Неужели я так быстро отключился? Это же был сон. Просто сон… да?» – попытался успокоить себя Андрей. Но ключ был настоящим – он видел его в переулке, держал в руках, чувствовал его тяжесть. Это не просто кошмар. Это что-то большее. Он сжал кулаки и зачем-то посмотрел на них. Наверно хотел убедиться, что крови нет. Он не верит в мистику. Не хочет верить.

Но воспоминания не отпускали – они цеплялись за него, тянули назад, в прошлое. Андрей встал, прошёлся по комнате, деревянный пол скрипел под ногами. Подошёл к окну, распахнул его шире – холодный ветер ударил в лицо, прогоняя остатки сна. Но вопросы остались.

Его родители. Их смерть.

Сколько себя помнил, он жил с бабушкой. Её мягкий голос, чуть дрожащий от возраста, рассказывал одну и ту же историю: мать и отец погибли в автокатастрофе, когда он был совсем маленьким – года три, а может четыре пять, она никогда не уточняла. И Андрей верил ей. Никогда не сомневался. Никогда не проверял – ни свидетельств, ни газетных вырезок, ни вопросов соседям. Просто принимал её слова как должное, как ребёнок принимает сказку перед сном и верит в происходящее. Но теперь он задумался: почему? Почему он не копнул глубже? Почему эта история, такая простая и удобная, теперь казалась ему чужой?

Он попытался вспомнить их лица – мать с тёмными волосами, отец с усталой улыбкой, – но образы ускользали, расплывались, как отражения в мутной воде. Он знал их только по фотографиям, что стояли на комоде в доме бабушки, где они улыбались, глядя в объектив. Но теперь он всматривался в память и видел тень в их глазах – или это было его воображение? Почему он не замечал этого раньше? Почему не спрашивал? Тогда это было не важно.

И ещё одна деталь, что раньше казалась мелочью, а теперь резала глаза: в его жизни не было никого, кроме бабушки. Ни тётей, ни дядей, ни двоюродных братьев или сестёр – ни единой ветви семьи, что уходила бы за пределы их маленького дома на окраине города. Только он и она, в окружении старых стен, запаха выпечки и тишины, что скрывала больше, чем говорила. Будто его семья родилась из ничего, будто у неё не было корней, прошлого, истории. Это ненормально. Он должен был заметить это раньше.

Бабушка…

Добрая, мудрая, с мягкими морщинами вокруг глаз и руками, пахнущими детским мылом. Она всегда была рядом – варила суп, лепила вареники, штопала его носки, учила завязывать шнурки. Её голос, тихий и тёплый, рассказывал ему про звёзды, про травы в саду, про птиц, что пели за окном. Но стоило ему спросить о родителях, о том, кем они были, где жили до него, её лицо каменело. Глаза, тёплые и серые, тускнели, и она отвечала одно и то же: "Некоторые вещи лучше не ворошить, внучек." Голос её был мягким, но в нём звенела сталь – не угроза, а предупреждение.

Он не настаивал. Тогда для мальчишки его возраста это было не главное знание. Гораздо интереснее было бегать по двору с соседскими детьми, мастерить рогатки из веток, мечтать о велосипеде, дергать девчонок за волосы и плеваться косточками от кислых вишен. Тайны и мистика казались ему далёкими и не интересными. Поэтому бабушка легко и умело уводила его от вопросов – то рассказывала про воробьёв, что клевали крошки у крыльца, то ставила перед ним тарелку горячих оладий, то спрашивала про уроки и успехи в школе, пока он жевал. Он и не замечал, как ловко она гасила его любопытство, как мягко закрывала двери, что он пытался приоткрыть.

Но одна деталь из прошлого теперь выжгла в нём дыру.

Медальон.

В его детской комнате, на стене рядом с высоким шкафом, накрытым белой простынёй, что колыхалась от сквозняка, всегда висел медальон. Не над шкафом, а чуть левее, на гвозде, вбитом в потрескавшуюся штукатурку. Он не был украшением – не блестел, как дешёвые побрякушки, не радовал глаз. Этот кусок чёрного металла казался чужеродным в их доме, где пахло пирогами, сушёными травами и тёплым деревом старой мебели. В детстве он не придавал этому значения – просто ещё одна вещь, часть привычного мира, как облупившаяся краска на подоконнике или скрипучая ступенька на крыльце.

Почему бабушка держала его на виду? Почему не спрятала в сундук, не убрала в ящик комода, если это была "просто реликвия"? Он спрашивал её об этом – не раз и не два, в те моменты, когда любопытство пересиливало её отвлекающие манёвры. "Это просто старая вещь, Андрюша. Не придавай ей значения," – отвечала она, гладя его по голове с мягкой улыбкой. Но в её глазах мелькала тень – тревога, которую он тогда не понимал, а теперь видел ясно. Она что-то скрывала. И это "что-то" теперь смотрело на него с запястья мёртвого человека.

Он закрыл глаза, и медальон встал перед ним, как живой. Круглый, тяжёлый – тяжелее, чем должен быть для своих размеров, словно в нём пряталась невидимая масса. Металл, потемневший от времени, но не тронутый ржавчиной. По краям вились узоры – тонкие, извивающиеся. С обратной стороны – гладкая поверхность с едва заметной надписью, стёртой до невнятных царапин, будто кто-то пытался скрыть её смысл. А в центре – семилучевая звезда, заключённая в двойной круг. Лучи пересекались тонкими линиями, образуя сеть, похожую на трещины в стекле, а между ними – письмена, на не понятном языке.

И ещё одна деталь, что резанула его: в центре звезды – маленький круг с крошечным отверстием. Как будто центр чего-то важного. И это тот же символ, что выжгли на жертве. Тот же, что он видел в книге антиквара. Тот же, что висел в его комнате. Андрей вспомнил, как в детстве смотрел на этот символ, заворожённый его линиями. Они казались живыми – пульсировали, дрожали в отблесках света из окна. Конечно, это могло быть игрой теней, воображением мальчишки, что видел лица в облаках и монстров под кроватью. Но однажды он сделал большее, чем просто смотреть.

Ему было семь или восемь. Летний день, жара, запах скошенной травы за окном, гудение шмеля, бьющегося о стекло и далёкий лай соседской собаки, которую кто-то опять забыл привязать. Он встал на цыпочки, протянул руку к медальону – просто из любопытства, из желания прикоснуться, понять, – но носок зацепился за край потёртого коврика, и он чуть не упал, схватившись за край комода. На комоде звякнула старая жестяная банка, где бабушка хранила пуговицы. Пальцы коснулись металла, и в тот же миг он нагрелся – не обжигающе, а странно, как живое существо, отзывающееся на тепло кожи. А затем – разряд. Резкий, как удар током, прошёл через ладонь, отдаваясь в запястье, в локте, заставляя его отдёрнуть руку с коротким вскриком. Ладонь покраснела. Рука дрожала, но боли не было – только сильный испуг. «Бабушка меня сейчас отругает» – скользнула мысль.

Он обернулся – бабушка стояла в дверях, её лицо побелело. Она бросилась к нему, быстрым движением сорвала медальон со стены и прижала к груди, обхватив его обеими руками. Не его, Андрея, а медальон – словно защищала его от мальчика, а не мальчика от него. Глаза её были широко раскрыты. Она прошептала что-то невнятное – "Не твоё время" или "Не сейчас" – Андрей точно не помнил. И тут же замолчала, сжав губы, будто проглотила слова, что рвались наружу.

Медальон исчез на несколько дней. Комната казалась пустой без него – гвоздь торчал в стене, одинокий и голый, штукатурка вокруг осыпалась мелкой пылью. Андрей боялся спрашивать, куда он делся, боялся её взгляда – того, что он увидел в тот момент. Но потом, без объяснений, медальон вернулся на место – висел, как прежде, будто ничего не случилось.

– Что это было? – спросил он тогда.

Бабушка не рассердилась, не отругала. Она опустилась на колени перед ним, погладила по голове – мягко, но с лёгкой дрожью в пальцах – и сказала: "Просто будь осторожен, Андрюша. Некоторые вещи не любят, когда их трогают." Голос её был тихим, почти шёпотом, а в глазах мелькнул страх. Он кивнул, не понимая, но чувствуя, что спорить сейчас себе дороже.

Теперь, спустя годы, это воспоминание не было детской выдумкой. Оно жило в нём, острое и реальное, как та боль в ладони от того разряда. Медальон что-то значил. Он был не просто "старой вещью" – он был ключом, дверью, частью чего-то большего. Но где его искать?

Дом бабушки давно продан. После её смерти – пять лет назад, от старости, тихо, во сне – он не мог там оставаться. Слишком много тишины, слишком много пустоты. Он продал его через агентство, не вникая в детали, кто купил, лишь бы избавиться от груза. Теперь там живут чужие люди наверняка новые обои, новая мебель, новые запахи. Вряд ли они оставили медальон на стене, скорее всего выбросили. Но что, если он не покинул тот дом? Что, если он всё ещё там – спрятанный в щели пола, за шкафом или в коробке на чердаке в самом дальнем углу? Или бабушка унесла его с собой – в могилу, в тайник, в место, о котором он никогда не узнает?

Андрей резко встал, опрокинув чашку с остатком кофе. Оно выплеснулось на стол, оставив тёмное пятно. «Зато не жалко выливать»– приободрил себя Андрей- «Потом вытру». Он схватил куртку, накинул её на плечи, не глядя в зеркало, и шагнул к двери. За спиной что-то шевельнулось. Тень скользнула по стене. Занавески дрогнули. И шёпот – тот же, что во сне – коснулся ушей. Он замер, но не обернулся. Это нервы. Просто нервы. Верить или не верить уже не имело значения. Важна была правда. Только правда, какой бы она ни была. Он толкнул дверь и шагнул в темноту. Но он не знал, что она давно уже ждала его с улыбкой.

Глава 6. Новое убийство

Андрей сидел в офисе, рассеянно постукивая пальцами по заваленному бумагами столу. Тишина гудела в ушах, прерываемая лишь скрипом стула, когда он менял позу. Мысли путались, упрямо возвращаясь к прошлому – к бабушке, к медальону на стене, к родителям, к детским воспоминаниям, что теперь обретали зловещий оттенок.

Он провёл рукой по лицу, щетина хрустнула под ладонью. Висок ныл. Мозг гудел. Кем была жертва? Почему именно этот символ? Что за ключ? И почему его собственное прошлое всё чаще проступает в этом деле? Он потер шею. Ни кофе, ни сна, ни ответов. Потянулся к клавиатуре. Если родители действительно погибли в автокатастрофе, как говорила бабушка, в архивах должны быть записи – даты, протоколы, что-то, что подтвердит или опровергнет её слова. Простая проверка. Хотя бы один факт, чёрт побери, чтобы не шевелился, не плыл, не лгал. Почему она никогда не показывала их могилы? – мелькнула мысль. Андрей вдруг осознал, что ни разу не был на их могилах, более того он даже не знал где они расположены. А может их и нет вовсе.

Телефон на столе зазвонил, выдернув Андрея из его размышлений.

– Савельев, ко мне! – голос Тарасова, командира отдела, был коротким, жёстким, с ноткой напряжения, которой раньше не было.

Андрей нахмурился, нехотя встал, чувствуя, как стул протестующе скрипит, и направился в кабинет начальника. Дверь, обитая потёртым дерматином, открылась с тихим стоном. Тарасов сидел за столом, заваленным папками и всякими бумагами, пальцы сплетены в замок, лицо – хмурое, словно вырезанное из камня. Взгляд из-под очков в тонкой оправе изучал Андрея – цепкий, оценивающий, будто пытался понять, выдержит ли он то, что сейчас услышит.

– Садись, – он кивнул на стул напротив, потёртый и шаткий, как всё в этом кабинете.

Андрей сел, спина напряглась, ожидая. Тарасов молчал, перебирая листы в папке, шуршание бумаги было единственным звуком в комнате. Наконец, не поднимая глаз, он спросил:

– Как продвигается расследование убийства?

– Медленно, – Андрей сжал губы, решив говорить прямо. – Символ на запястье жертвы связан с ритуальными знаками, но его точное значение пока неясно. Ключ – тоже загадка. Сохранность металла необъяснима, возраст – столетия. Это не похоже на обычное преступление. Пока вопросов больше, чем ответов.

– Это на тебя не похоже, Савельев. – Тарасов кивнул, взгляд скользнул по бумагам, словно он искал в них подтверждение. Затем, после тяжёлой паузы, медленно произнёс:

– Есть новости, которые возможно тебя продвинут в расследовании.

Он потянулся к другой папке, потёртой и толстой, открыл её, и его пальцы замерли на верхнем листе.

– В Тенеграде найдено ещё одно тело. Почерк убийства – тот же.

Андрей почувствовал, как внутри что-то оборвалось. Он не ошибался. Это не единичный случай. Это цепь. Кто-то следовал плану, выверенному и зловещему.

– Ритуальное? – голос вышел тише, чем он хотел.

– Именно, – Тарасов кивнул, сдвинув очки на переносицу. – Если бы это было просто совпадение, я бы не позвал тебя. Но, Савельев… символ тот же. А значит, у нас цепочка. Но есть деталь.

Он перевернул лист, его взгляд поверх очков цепко смотрел на Андрея.

– Ключ другой. Форма та же, но знак на нём отличается. Смотри, – он ткнул пальцем в фото, – изгибы, как струи воды.

Пальцы Андрея похолодели. Несколько ключей. Разные знаки. Это не просто улики – это система, часть механизма, что медленно раскрывалась перед ним. Что они открывают? И сколько их всего?

– Значит, у нас уже не одно дело, – голос Андрея стал твёрдым, как сталь. – Если разберёмся в символах и ключах, сможем найти убийцу до следующего тела.

Тарасов кивнул, его взгляд был тяжёлым, как свинец.

– Вот почему ты едешь туда. Возможно, там убийца оставил какие-то улики.

Андрей резко поднял глаза, сердце дёрнулось.

– Кто ведёт дело?

– Баранов из криминального отдела. Они тоже ранее не сталкивались ни с чем похожим. Я говорил с ним – готовы сотрудничать.

Второй случай. Цепочка длиннее, чем он думал.