Крокодило Бомбардиро в Башкортостане. Резня в Венеции

– Это… Никита? – Оля придвинулась ближе, её голос дрожал.

Олег прищурился, но силуэт не двигался. На волне ностальгии, что всё ещё грела его после разговора, он отмахнулся.

– Да брось, Оль. Это кто-то из соседских пацанов. Помнишь, как мы в казаки-разбойники играли? Они, небось, в лесу носятся, шалаши строят.

Оля не отводила взгляд от деревьев, её рука всё сильнее сжимала локоть Олега.

– Но почему он в лохмотьях? Это ж… жутко.

Олег хмыкнул, стараясь говорить бодро, хоть и сам чувствовал, как по спине пробежал холодок.

– Не все в деревне такие московские чиксы, как ты. Родители дали старую одежду, которую не жалко. Чтоб пацаны в грязи возились и не боялись порвать. Обычное дело.

Оля, всё ещё хмурясь, неохотно кивнула.

– Мне всё равно страшно. Пошли быстрее.

Она обняла его руку, прижавшись ближе, и они ускорили шаг. Лес остался позади, но Олег, сам того не желая, пару раз оглянулся. Силуэт исчез, но ощущение, что за ними следят, не отпускало.

Дом бабушки Тани уже виднелся впереди, его окна тускло светились в сгущающихся сумерках.

Олег и Оля переступили порог и дверь за ними захлопнулась с глухим стуком, от которого Оля вздрогнула. В прихожей было сумрачно, свет от единственной лампочки под потолком едва пробивался сквозь пыльное стекло. Они скинули обувь, и Олег, стряхивая с себя дорожную усталость, крикнул:

– Ба, мы вернулись!

Тишина. Только скрип половиц под ногами и далёкий гул ветра за окном, где небо стремительно наливалось чернотой. Мрак, будто живое существо, просачивался в дом, обволакивая углы и превращая знакомые очертания мебели в зловещие тени.

Оля, и без того напуганная силуэтом в лесу, выглядела так, будто готова была закричать. Её пальцы нервно теребили ремешок сумки, а глаза метались по коридору.

– Олег, тут… жутко, – прошептала она, придвигаясь ближе. – Почему никого нет?

– Да ладно, не нервничай, – Олег старался говорить уверенно, но его собственный голос звучал глухо, как в вате. – Пойдём, проверим.

Они двинулись по коридору, где тени плясали на стенах, словно насмехаясь. Олег толкнул дверь в гостиную – пусто, только смятый плед на диване. Комната Маши и Нади тоже оказалась безлюдной: кровати аккуратно застелены, будто никто и не ложился. Даже Никитина комната, куда Олег заглянул с опаской, встретила их тишиной.

– Это так странно, – Оля почти сорвалась на шёпот. – Где все?

Олег не ответил, но в груди нарастала тревога. Они дошли до кухни, и там, в тусклом свете луны, льющемся через окно, увидели Надю. Она сидела на том самом стуле, где утром умер Лаврентий, уронив голову на сложенные руки. Её дыхание было тяжёлым, почти хриплым.

Олег осторожно тронул её за плечо.

– Тёть Надь, просыпайся.

Старуха вздрогнула, подняла голову, её глаза, мутные от сна, расширились.

– Слава Богу, вы вернулись! – Она схватилась за край стола, будто боялась упасть. – Почему так долго?

– Да мы… в Дюртюлях задержались, – Олег нахмурился, чувствуя, как холодок бежит по спине. – А где все? Таня, Маша?

Надя вздохнула, её пальцы задрожали.

– Никита пропал. Часа через два, как вы ушли, Таня заметила, что его нет. Маша с ней побежала искать. Я хотела с ними, но ноги мои… – Она махнула рукой на свои колени, скривившись. – Осталась тут, ждала вас.

Оля ахнула, прикрыв рот ладонью. Олег почувствовал, как кровь отхлынула от лица.

– Они что, в лес пошли? – Его голос дрогнул.

Надя пожала плечами, но в её глазах плескался страх.

– Не знаю, Олежка. Таня только сказала, что Никитку найдёт, хоть из-под земли достанет.

Олег щёлкнул выключателем, и кухня залилась холодным светом лампы, но это не прогнало мрак, а лишь сделало его резче, будто тени стали острее. Оля, бледная, как мел, схватила его за руку.

– Олег, надо их найти. Это… это ненормально всё. Никита, Лаврентий, тот ребёнок в лесу…

– Какой ребёнок? – Надя нахмурилась, но Олег уже повернулся к двери.

– Я иду за ними, – сказал он, стараясь держать голос твёрдо. – Тёть Надь, сиди тут, если что – звони в скорую или ментов.

Оля, всё ещё сжимая его руку, шагнула следом.

– Я с тобой. Одна я тут не останусь.

Олег хотел возразить, но её взгляд – смесь страха и решимости – заставил его промолчать. Он кивнул, и они, схватив фонарик с полки, шагнули в ночь.

Лес, такой знакомый в детстве, теперь казался чужим, почти враждебным. Ветер шуршал листвой, и каждый шорох заставлял молодых напрячься. Оля плелась сзади, её кроссовки чавкали по влажной земле, а лицо было бледнее лунного света.

– Блин, Никита этот совсем оборзел, – бурчал Олег, больше для себя, чем для Оли. – Мало того, что бабулю довёл, так ещё и в лесу где-то шляется. Вот найду его, покажу школу «нулевых». Будет знать, как всех заставлять волноваться.

Оля ничего не ответила, лишь плотнее запахнула куртку. Её взгляд то и дело цеплялся за тени между деревьями, будто она ждала, что силуэт в лохмотьях появится снова. Олег заметил её страх, но промолчал – самому было не по себе.

Они бродили минут двадцать, пробираясь через заросли и обходя поваленные брёвна. Лес молчал, лишь изредка ухала сова, да где-то хрустела ветка. Олег уже начал думать, что они зря сунулись сюда, когда вдруг услышали крики.

– Никита! Никита, сынок, где ты?!

Голос Тани, хриплый и надрывный, разрезал тишину. За ним следовал усталый, но резкий окрик Маши:

– Никита, хватит прятаться! Выходи!

Олег ускорил шаг, чуть не споткнувшись о корень.

– Ба! Маша! – крикнул он, направляя фонарик в сторону голосов.

Через минуту они увидели их. Таня, сгорбленная, с платком, сбившимся на плечи, брела, опираясь на Машу. Её лицо, мокрое от слёз, казалось ещё старше, чем утром. Маша выглядела измотанной: волосы растрепались, куртка была перепачкана грязью. В руках она сжимала второй фонарик, луч которого дрожал, освещая кусты.