Крокодило Бомбардиро в Башкортостане. Резня в Венеции

Виталий Страхов

Крокодило Бомбардиро в Башкортостане. Резня в Венеции

Глава 1. Добро пожаловать в Венецию, Башкортостан

Олег трясся в стареньком такси, которое везло его с автовокзала в Уфе в деревню Венеция – крохотное местечко в Башкортостане, названное так, видимо, в приступе пьяной романтики каким-то местным чиновником. За окном мелькали поля, поросшие бурьяном, да редкие коровы, лениво жующие траву. Водитель, мужик с прокуренным голосом, что-то бубнил про погоду, но Олег не слушал. Его мысли унеслись в детство, в те жаркие летние дни, когда он, пацан с ободранными коленками, носился по этой самой деревне, гостя у бабушки Тани и деда Вячеслава.

Он вспомнил, как бабуля, тогда ещё крепкая, с руками, будто выточенными из дуба, таскала вёдра с водой из колодца и орала на деда, если тот засиживался с самогоном. Татьяна была мотором семьи: вечно в делах, вечно всех накормит, обогреет, а если надо – и по шее даст. Дед Вячеслав, наоборот, был добряком с хитрым прищуром. Работяга, всю жизнь гнувший спину на Севере, он любил травить байки про свои подвиги и подмигивать Олегу, пока бабушка не видит, суя ему конфету. «Не говори Таньке, а то мне влетит», – шептал он, и Олег, хихикая, прятал леденец в карман.

Воспоминания перетекли к другим родственникам. Тётя Нина, мамина сестра, часто приезжала с дочкой Олей – той самой, что теперь строит из себя модную москвичку. В детстве Оля была тощей девчонкой с косичками, вечно таскавшей за Олегом своего плюшевого зайца. Они вместе лазили по сеновалу, воровали яблоки у соседки Нади и удирали от её криков. Надя, подруга бабушки, была в деревне легендой: её огород сиял, как с обложки журнала, а банки с соленьями могли пережить ядерную зиму. Она всегда угощала Олега огурцами, но если заставала за воровством, гналась с веником, будто ведьма на шабаше.

Ещё был дядя Лаврентий, брат бабушки, – старик с вечно красным носом и историями о том, как он в молодости «одной левой укладывал пятерых». Лаврентий жил в соседней деревне, но на все семейные сборища притаскивался с бутылкой самогона и анекдотами, от которых краснела даже тётя Нина. А вот Машу, двоюродную сестру бабушки, Олег помнил смутно. Она была моложе всех стариков, лет сорок, и всегда хлопотала на кухне, будто её жизнь зависела от того, чтобы на столе стояла лишняя тарелка пирогов.

Такси подпрыгнуло на кочке, и Олег очнулся. Водитель, повернувшись, пробасил:

– Приехали, парень. Венеция твоя.

Олег кивнул, расплатился и выбрался из машины, таща за собой рюкзак. Дом бабушки стоял на краю деревни – старый, но крепкий, с облупившейся краской и цветами в палисаднике. На крыльце уже суетилась бабушка Таня, седая, сгорбленная, но с той же искрой в глазах, что Олег помнил с детства.

– Олежка! – Она раскинула руки, и Олег, не удержавшись, обнял её, чувствуя, как хрупко стало её тело. – Приехал, родной! А я уж думала, не доберёшься.

– Да как я пропущу твой юбилей, ба? – Олег улыбнулся, но заметил, как бабушка чуть покачнулась, опираясь на перила. Восемьдесят лет – не шутка.

В доме уже гудела толпа. На кухне Маша, в цветастом фартуке, резала салаты, бросая команды, будто генерал на плацу. Оля, в обтягивающих джинсах и с телефоном в руке, лениво листала ленту, изредка хихикая над каким-то видео. Надя, сидя у окна, перебирала фасоль и ворчала, что молодёжь нынче лентяи. Лаврентий, уже поддатый, вещал что-то про свои молодые годы, размахивая руками.

– Олег, племяш! – Лаврентий хлопнул его по плечу так, что тот чуть не упал. – Садись, выпей за здоровье сеструхи!

– Да я только приехал, дядь Лавр, – засмеялся Олег, но бокал с компотом всё же взял.

Бабушка, усевшись во главе стола, сияла. Олег заметил, как она то и дело поглядывает на дверь, будто ждёт кого-то.

– Ба, а где Никита? – спросил он, вспомнив про младшего дядю.

– А, Никитка? – Бабушка махнула рукой. – В своей комнате, играет. Молодец мальчик, не мешает.

Олег кивнул, но что-то в её тоне кольнуло. Он решил, что потом заглянет к пацану. Восьмидесятилетняя бабушка и её десятилетний сын – это само по себе звучало как сюжет для трешового шоу.

Праздник набирал обороты. Маша таскала блюда, Оля фоткала еду для социальных сетей, Лаврентий орал тосты, а Надя подливала всем чай. Олег, сидя между ними, чувствовал себя дома, но где-то на краю сознания маячила мысль: что-то тут не так. Может, дело в бабушкиной улыбке, которая иногда становилась слишком пустой? Или в том, что Никита так и не появился?

Праздник гудел, как старый улей. На столе громоздились миски с салатами, жареная картошка дымилась, а домашняя наливка в графине подозрительно быстро убывала. Олег пытался влиться в разговор, но мысли всё время возвращались к Никите. Где этот пацан? Неужели весь день торчит в комнате?

Вдруг наступила пауза, когда Маша, вытирая руки о фартук, вдруг сказала:

– Тань, а всё-таки, как ты решилась? Ну, в таком возрасте… Никитку-то родить.

Бабушка, потягивая чай, улыбнулась, но в её глазах мелькнула тень. Она откинулась на стуле, будто собираясь рассказать длинную историю.

– Да что, Машенька, решилась и всё. Вячеслав, царство ему небесное, был ещё ого-го. А я… – Она хихикнула, но тут же кашлянула, прикрыв рот платком. – Ты же сама поздняя была. Так что, видать, у нас в роду это дело семейное.

Надя, сидя напротив, подхватила, тыча ложкой в воздух:

– Ой, Тань, не говори! Я ж помню, мама, Прасковья, таскала на руках, а сама уже седая. Все в деревне шептались: «Чудо, мол, Божье». А я думаю, это просто упрямство наше, семейное. Раз захотели – и всё, родили!

– Ну, чудо или не чудо, а Никитка наш – золото, – Таня погладила стол, будто там лежала рука сына. – Тяжело, конечно, в мои годы. Но он молодец, не балуется. Всё в своей комнате играет.

Маша кивнула, подливая себе компота.

– Да уж, Тань, ты героиня. Я б в сорок-то не решилась, а ты вон – в семьдесят с лишним!

Олег слушал, но краем глаза заметил, как Оля, сидя рядом, уткнулась в телефон. Её пальцы мелькали по экрану, а из наушников доносился тихий ритм какого-то трека. Она хихикнула, видимо, наткнувшись на очередной мем, и даже не заметила, что Надя бросила на неё косой взгляд.

– Ольга, может, телефон уберёшь? – Надя не выдержала. – Праздник же, бабушку уважь.

– А? – Оля подняла глаза, выдернув один наушник. – Да я слушаю, тёть Надь! Просто… ну, пост надо выложить. Хэштег «деревенская жизнь», понимаете?

Надя закатила глаза, а Маша только хмыкнула, возвращаясь к разговору с Таней.

Тем временем Лаврентий, сидящий в углу, уже клевал носом. Его лицо, красное от самогона, медленно клонилось к столу, а рука всё ещё сжимала стакан. Олег толкнул его локтем.

– Дядь Лавр, ты там живой?

– А? Чё? – Лаврентий встрепенулся, пролив немного наливки на скатерть. – Живой! За Таньку пьём, да? – Он поднял стакан, но тут же уронил голову обратно, пробормотав что-то про «молодость» и «девок».

Олег покачал головой и вдруг поймал себя на мысли: Никита. Всё-таки странно, что пацан весь день не показывался. Он повернулся к Оле, которая снова залипла в телефон.

– Оль, пойдём позовём мелкого. А то, что он там, один сидит.

Оля нехотя оторвалась от экрана.

– Ну, пойдём. Только если он там в игрушки режется, я пас. Дети – это не моё.

Они встали из-за стола, пробираясь через гул голосов и звон посуды. Комната Никиты была в конце коридора, за скрипучей деревянной дверью. Олег постучал, но ответа не последовало. Он толкнул дверь, и та с лёгким скрипом открылась.

Внутри было темно, только ядовитая подсветка телефона освещала лицо мальчика. Никита сидел на кровати, скрестив ноги, и смотрел в экран. Под глазами – чёрные круги, будто он не спал неделю. Из смартфона гремел бразильский фанк, ритмичный и навязчивый, с какими-то воплями на итальянском.

– Никит, ты чё, весь день тут сидишь? – Олег шагнул вперёд, стараясь говорить весело. – Пойдём к столу, там торт, мама ждёт.

Никита медленно поднял голову. Его глаза, мутные и усталые, уставились на Олега и Олю. Лицо было неподвижным, как у манекена. А потом он заговорил – голосом, который звучал, будто кто-то прогнал детский писк через синтезатор:

– Un fottuto alligatore volante che vola e bombarda i bambini.

Олег замер. Оля, стоявшая за его спиной, поперхнулась смешком.

– Чё он сказал? – прошептала она.

– Да прикалывается, – Олег пожал плечами, но внутри что-то ёкнуло. – Никит, хватит тикток смотреть, глаза посадишь. Дай-ка телефон.

Он потянулся к устройству, но мальчик, как зверёк, вцепился в смартфон мёртвой хваткой. Его пальцы побелели, а лицо исказилось в гримасе, напоминающей бешеную собаку.

– Toglimi le mani di dosso, stupido mostro! – заорал он, и его глаза на миг вспыхнули, будто в них зажглась искра.

Олег отшатнулся, сердце заколотилось. Оля пискнула и спряталась за его плечом.

– Блин, он ненормальный! – прошипела она.

– Да ладно, успокойся, – Олег постарался взять себя в руки. – Просто… переиграл, видать.

Он выдохнул, глядя на Никиту, который всё ещё сверлил его взглядом. Ладно, силой телефон не отберёшь – ещё истерику закатит. Олег решил сменить тактику.

– Никит, пойдём, а? Там торт вкусный, Маша пекла. – Он шагнул ближе и, не давая мальчику опомниться, подхватил его на руки.

К его удивлению, Никита не сопротивлялся. Он просто молчал, сжимая телефон, пока Олег нёс его к гостиной. Оля плелась следом, бормоча что-то про «жутких детей» и «пора валить в Москву».

Когда они вернулись к столу, гости оживились.

– О, Никитка! – Таня засияла, хлопнув в ладоши. – Садись, сынок, сейчас торт разрежем!

Никита молча плюхнулся на стул, не выпуская телефон. Из динамиков всё ещё доносился приглушённый ритм «Крокодило Бомбардиро». Олег переглянулся с Олей, но промолчал.

Праздник догорел, как свеча, оставив за собой гору грязной посуды и лёгкий гул в ушах от тостов и смеха. Гости, разомлевшие от еды и наливки, начали расходиться по комнатам. Бабушка Таня, придерживая Никиту за худенькое плечо, повела его умываться и укладываться спать. Мальчик шёл молча, всё ещё сжимая телефон, из которого доносился едва слышный ритм «Крокодило Бомбардиро». Олег проводил их взглядом, но отвлёкся, когда Маша хлопнула его по плечу.

– Олежка, не стой столбом, помогай! – Она сунула ему стопку тарелок. – Праздник праздником, а посуду мыть надо.

Олег вздохнул, но послушно потащился к раковине. Оля, конечно, тут же слиняла, бормоча что-то про «высокоранговую самку», и уткнулась в телефон, сидя на диване. Надя, ворча про ленивую молодёжь, вытирала стол, а Лаврентий, еле держась на ногах, плюхнулся на стул в углу кухни, заявив, что «тут и заночует».

– Дядь Лавр, может, на диван? – предложил Олег, но старик только махнул рукой.

– Отстань, племяш. Я в молодости на сеновале спал, и ничего! – Он зевнул, и через минуту уже храпел, уронив голову на грудь.

Когда посуда была перемыта, а стол накрыт чистой скатертью, гости разбрелись по комнатам. Бабушка выделила Олегу старенький матрас в гостиной, Оля оккупировала диван, Маша и Надя устроились в спальне, а Никита, судя по всему, уже спал в своей комнате. Дом затих, только где-то скрипели половицы да потрескивали брёвна. Олег лёг, глядя в потолок, и подумал, что день был странный. Особенно его дядя. Но усталость взяла своё, и он провалился в сон.

Глава 2. Отошедший

Посреди ночи Олега вырвало из сна. Громкая музыка, ритмичная и навязчивая, била по ушам. Бразильский фанк, тот самый, что играл из телефона Никиты. Олег заворочался, надеясь, что звук стихнет, но мелодия только набирала громкость, будто кто-то прикрутил колонки к старому магнитофону.

– Да что за… – пробормотал он, садясь на матрасе. В комнате было темно, только лунный свет сочился через занавески коварно подсвечивал пол. Олег натянул футболку и, чертыхаясь, поплёлся на звук.

Музыка доносилась с кухни. Олег, спотыкаясь о разбросанные тапки, дошёл до двери и замер. В полумраке, освещённом подсветкой телефона, стояла маленькая фигура в пижаме. Никита. Он неподвижно смотрел на Лаврентия, который всё ещё храпел, уронив голову на стол. На лице старика, экраном вниз, лежал телефон. Из него гремел музыка, и свет от экрана делал лицо Лаврентия похожим на восковую маску.

Олег моргнул, пытаясь осознать, что видит. Никита повернул голову, и его глаза, чёрные, как колодцы, уставились на Олега.

– Никит, ты чего? – Голос Олега дрогнул. – Это что, шутка такая?

Прежде чем он успел шагнуть, на кухню влетела Маша, за ней – Надя и Оля, разбуженные шумом. Бабушка Таня, опираясь на стену, появилась последней.

– Никита, что ты творишь?! – Маша решительно шагнула к столу. – Издеваться над дедушкой нельзя! Сейчас уберу этот чёртов телефон!

Она потянулась к устройству, но Никита, как молния, выхватил телефон из-под её руки. Его пальцы сжали гаджет, а голос, детский, но с какой-то механической хрипотцой, прошипел:

– Крокодил здесь. Его миссия выполнена. Тунг тунг тунг сахур на подходе.

Гости замерли. Оля пискнула, уронив свой телефон. Таня, прижав руку к груди, прошептала:

– Никитка… что ты говоришь?

Но мальчик, не отвечая, развернулся и ушёл в свою комнату, хлопнув дверью. Музыка стихла.

– Это что сейчас было? – Оля, наконец, подобрала свой телефон. – Он реально псих?

– Да ладно, – Олег попытался говорить спокойно, хотя сердце колотилось. – Пересидел в телефоне, вот и всё. Пойдём спать, завтра разберёмся.

Гости, перешёптываясь, разбрелись по комнатам.

Утро началось с крика. Олег подскочил, едва не врезавшись в тумбочку. На пороге гостиной стояла Надя, её лицо было белее простыни.

– Олежка, вставай! Лаврентий… он… он умер!

Олег, ещё не проснувшись, рванул на кухню. Там уже толпились все. Лаврентий сидел на том же стуле, где храпел ночью, но теперь его голова безвольно свисала, а руки лежали, как у марионетки с перерезанными нитями. Таня, сидя рядом, рыдала, уткнувшись в платок.

– Ба, что случилось? – Олег присел рядом, пытаясь поймать её взгляд.

– Не дышит, Олежка… – Таня всхлипнула. – Утром зашла, а он… холодный уже.

Маша, стоя у плиты, шептала что-то про сердце, а Оля, бледная, как привидение, листала телефон, будто там был ответ на всё. Надя крестилась, бормоча молитвы.

Через час приехала скорая. Врач, пожилой мужик с усталыми глазами, осмотрел Лаврентия и покачал головой.

– Инфаркт. Бывает в его возрасте, особенно после пьянки. Соболезную.

Гости молчали. Олег смотрел на тело Лавра, и в голове крутился голос Никиты: «Крокодил здесь. Его миссия выполнена».

К полудню родственники решили остаться. Похороны надо было организовать, да и Таню одну оставлять никто не хотел. Никита, как ни странно, не показывался – Таня сказала, что он спит в своей комнате. Олег хотел пойти проверить, но что-то внутри подсказывало: не лезь. Пока не лезь.

Дом бабушки Тани погрузился в тягостную тишину. Скорая уехала, забрав тело Лаврентия, а родственники, всё ещё ошеломлённые, сидели на кухне, потягивая чай. Таня, вытирая слёзы платком, вдруг подняла взгляд на Олега.

– Олежка, – её голос дрожал, но в нём чувствовалась привычная решительность. – Надо бы до Дюртюлей съездить. Батюшку Серафима оповестить. Он Лавру друг детства, я хочу, чтоб он его отпел.

Олег, потирая затёкшую шею, нахмурился.

– А позвонить нельзя?

Таня покачала головой, её пальцы нервно теребили край скатерти.

– У Серафима телефона нет. Он, говорят, после смерти жены совсем отшельником стал. На службу редко ходит, но Лавра уважал. Ради него придёт, я знаю.

Олег переглянулся с Олей, которая сидела, уткнувшись в телефон, но явно прислушивалась. Маша, хлопотавшая у плиты, кивнула, будто подтверждая слова Тани. Надя, сидевшая рядом, пробормотала что-то про «грехи» и «упокой души».

– Ладно, ба, съездим, – Олег вздохнул. – Оль, ты со мной?

Оля нехотя оторвалась от экрана, поправив выбившуюся прядь.

– Ну, окей. Только такси ждать в этой глуши – часа два. Может, пешком? Как в детстве?

Олег невольно улыбнулся. Идея была дурацкая, но в ней было что-то тёплое, ностальгическое. Дюртюли были в паре часов ходьбы, а погода стояла ясная.

– Погнали, – кивнул он.

Таня слабо улыбнулась, шепнув:

– Спасибо, родненькие.

Олег и Оля шагали по пыльной тропинке, что вилась через поля и редкие перелески. Солнце припекало, но ветерок спасал от жары. Вокруг гудели шмели, а вдалеке лаяла чья-то собака. Оля, в своих модных кроссовках, то и дело спотыкалась, но упрямо тащилась вперёд, иногда тыкая в телефон.

– Помнишь, как мы тут носились? – Оля вдруг хихикнула, убирая телефон в карман. – Ты ещё в крапиву свалился, а я ржала, пока бабуля тебя мазью не намазала.

Олег усмехнулся, пнув камешек.

– Ага, а ты потом у Нади яблоки спёрла, и она нас веником гоняла. Думал, сердце выпрыгнет.

Они засмеялись, и на миг показалось, что они снова дети, а впереди – целое лето без забот. Но смех быстро стих, и Оля, помявшись, сказала:

– Слушай, а Никита… он реально странный.

Олег нахмурился, глядя на тропинку.

– В смысле?

– Ну, – Оля понизила голос, будто кто-то мог подслушать. – Эта его хрень с телефоном. И как он ночью над Лавром стоял. Я, конечно, не Шерлок, но… вдруг это он? Ну, с Лаврентием что-то сделал?

Олег остановился, посмотрев на неё как на сумасшедшую.

– Оль, ты серьёзно? Пацану десять лет. Лавр старый был, пил, как не в себя, да и инфаркт у него уже был пару лет назад. Врач же сказал – сердце не выдержало.

Оля пожала плечами, но в её глазах мелькнуло сомнение.

– Может, и так. Но Никита… он не просто странный. Он жуткий. Эти его глаза, как у зомби. И тикток этот дурацкий.

Олег вздохнул, возобновляя шаг. Он не хотел признавать, но Оля была права: Никита вёл себя ненормально. Он вспомнил, как десять лет назад, когда стало известно, что бабушка Таня беременна, вся семья гудела, как растревоженный улей. Родственники шептались, что в таком возрасте рожать – безумие, что это опасно, что ребёнок будет нездоровым. Но Таня, с её железным характером, будто не слышала. Она выносила Никиту, родила без осложнений и растила его, как будто ей не семьдесят с лишним, а тридцать.

Родители Олега приезжали помогать, но Таня справлялась так, будто помощь ей только мешала. Олег видел Никиту, когда тому было семь, – тихий, послушный мальчик, который читал книжки и таскался за бабушкой, как хвостик. Ничего общего с тем, что они увидели вчера.

– Когда я его в семь лет видел, он нормальный был, – сказал Олег, больше для себя, чем для Оли. – Слушался Таню, даже стихи какие-то декламировал. А сейчас… не знаю. Может, тикток этот мозги ему промыл.

Оля хмыкнула.

– Тикток? Да там мемы про крокодилов, а не зомби-курсы. Хотя… этот его «Крокодило Бомбардиро» уже в печёнках сидит.

Они замолчали, шагая дальше. Тропинка вывела к окраине Дюртюлей, где уже виднелись первые дома и шпиль церкви.

Олег и Оля, миновав пыльные улицы Дюртюлей, добрались до церкви – старенькой, с облупившейся штукатуркой и покосившимся крестом на куполе. Дверь скрипнула, впуская их в полумрак. Внутри было тихо, только где-то потрескивала свеча. У алтаря, склонившись над книгой, стоял батюшка Серафим – худой, с длинной седой бородой и глазами, будто выцветшими от времени.

Олег кашлянул, чтобы привлечь внимание. Серафим медленно поднял голову, оглядев их с ног до головы.

– Мир вам, чада, – голос его был низким, с хрипотцой, но твёрдым. – По какому делу пришли?

Олег шагнул вперёд, чувствуя себя неловко под взглядом священника.

– Отец Серафим, это мы… от Татьяны, из Венеции. Лаврентий, брат её, умер сегодня ночью. Инфаркт. Она просила вас… ну, отпеть его.

Оля, стоя за спиной Олега, кивнула, но её взгляд нервно бегал по тёмным углам церкви. Серафим нахмурился, его пальцы, сжимавшие книгу, дрогнули. Он медленно перекрестился, пробормотав:

– Упокой, Господи, душу раба Твоего Лаврентия… – Затем, помолчав, добавил: – Странное дело, чада. Ныне ночью сердце моё неспокойно было. Чуяло, что зло окаянное, древнее, пробудилось в мире. Тьма, что в тенях таится, силу набирает.

Олег переглянулся с Олей. Её глаза расширились, но она промолчала, лишь крепче сжала телефон в кармане. Олег, пытаясь скрыть неловкость, спросил:

– Это вы о чём, батюшка?

Серафим шагнул ближе, его взгляд стал острым, будто он смотрел не на них, а сквозь.

– О том, что диавол не дремлет, сын мой. Искушает, в сердца слабые проникает, чрез вещи суетные, чрез соблазны мира сего. Блюдите себя, чада. Остерегайтесь лукавого, что в личинах невинных приходит. Молитесь и не поддавайтесь страхам, ибо вера – щит ваш.

Оля кашлянула, явно чувствуя себя не в своей тарелке.

– Эм… то есть, вы Лаврентия отпеть сможете?

Серафим кивнул, его лицо смягчилось.

– Отпою, дочь моя. Лаврентий, хоть и грешник, другом мне был. Завтра к вечеру приду в Венецию, с Божьей помощью. А вы… – он снова перекрестил их, – идите с миром, но бдите.

Олег поблагодарил, чувствуя, как по спине пробежал холодок. Слова батюшки звучали, как из старого фильма, но в них было что-то пугающее, особенно после ночного эпизода с Никитой. Оля, не говоря ни слова, потянула его к выходу.

Когда они вышли на улицу, Оля, наконец, выдохнула:

– Ну и жуть. Этот Серафим как из Средневековья.

Олег пожал плечами, но в голове крутились слова священника.

– Пойдём обратно, – сказал он. – Надо вернуться до темноты.

Оля кивнула, и они зашагали по тропинке, но оба чувствовали, что разговор с Серафимом оставил в душе тяжёлый осадок.

Солнце ещё не торопилось садиться, и молодые люди решили не спешить с возвращением в Венецию. Дюртюли, хоть и небольшой городок, манили своей сонной атмосферой. Они зашли в местный магазинчик, где полки ломились от консервов, чая и подозрительно дешёвых конфет. Оля, придираясь к каждой этикетке, всё же выбрала пару банок тушёнки, хлеб и пакет молока для дома, а Олег прихватил бутылку кваса и немного печенья.

– Для бабушки, – пояснил он, заметив насмешливый взгляд Оли.

– Ага, а квас для Лаврентия, чтоб на том свете не скучал? – хихикнула она, но тут же осеклась, вспомнив, что Лаврентий мёртв.

Заплатив, они вышли на улицу и побрели по тротуару, закинув покупки в пакет. Разговор завязался сам собой, как в старые добрые времена, когда они могли часами болтать о всякой ерунде.

– Ну, рассказывай, – Олег пнул камешек, глядя на Олю. – Чем в своей Москве занимаешься?

Оля оживилась, поправив модную сумочку на плече.

– Ой, я в магазине косметики устроилась, в ТЦ большом. Там знаешь, такие девчонки стильные, все в тренде. Я на кассе пока, но уже учусь макияж делать, клиенткам советую. А ещё… – она понизила голос, будто раскрывала секрет, – хочу блогершей стать. Ну, в инсте или тиктоке. Снимать, как наряды выбираю, косметику показываю. Мне нравится, когда всё красиво, понимаешь?

Олег хмыкнул, но беззлобно.

– Красиво – это ты любишь. Помню, как ты в детстве у бабушки занавески на платье перешила. Таня потом неделю орала.

– Ха, зато платье огонь было! – Оля толкнула его локтем. – А ты? Курьером всё таскаешься?

Олег пожал плечами, глядя на горизонт, где поля сливались с небом.

– Ага, курьером. После универа пока ничего толкового не нашёл. Я ж в Уфимском нефтяном учился, на геолога. Диплом есть, но работы нормальной нет. Может, в будущем по специальности попробую, на разведку нефти или газ там. А пока – доставка. Коробки, пакеты, злые тётки в подъездах. Романтика.

Оля засмеялась, но в её смехе не было насмешки.

– Геолог, значит? Будешь в тайге с молотком камни колотить? Круто, кстати. Лучше, чем в офисе гнить.

– Ну, посмотрим, – Олег улыбнулся. – А ты, блогерша, когда первый миллион подписчиков наберёшь?

– Скоро, – Оля подмигнула. – Главное, камеру нормальную купить. А то мой телефон уже не тянет.

Они шли, перебрасываясь шутками, вспоминая, как в детстве устраивали гонки на велосипедах или строили шалаши в лесу. Разговор лился легко, но где-то на краю сознания Олега маячила тревога. Никита. Лаврентий. Слова Серафима про «зло окаянное». Он гнал эти мысли, но они возвращались, как назойливые мухи.

Когда они вышли на тропинку, ведущую к Венеции, солнце наконец начало клониться к горизонту, окрашивая небо в багровые тона. Лес, что раскинулся напротив дома бабушки, темнел, превращаясь в сплошную стену теней. Оля вдруг остановилась, её пальцы вцепились в рукав Олега.

– Олег, смотри, – прошептала она, указывая на деревья.

Сквозь ветки, в сумраке, мелькнул силуэт. Маленький, как ребёнок, но одетый в какие-то лохмотья, будто кто-то нацепил на него рваную мешковину. Лица не было видно – только тёмный контур, неподвижный, словно вырезанный из бумаги.