Балтийская гроза

Подняв трубку, он позвонил в приемную Лаврентия Павловича, привычно представился и затвердевшим голосом распорядился:

– Соедините меня с товарищем Берией.

Глава 7

17 июля 1944 года «Привезите его в Москву!»

Лаврентий Берия, пребывая в глубокой задумчивости, перечитывал отзыв академика Курчатова на разведматериалы о работах в Германии и США, поступившие из ГРУ Генштаба, из которого следовало, что Игорь Васильевич имеет особый интерес к состоянию ядерных работ в Германии и сетует на то, что информации об их деятельности крайне мало. Проявляет немалое любопытство и к американскому урано-графитовому котлу[59], запущенному в эксплуатацию в конце сорок третьего года, который должен давать один грамм плутония в сутки. Академик хотел бы в ближайшее время получить фотографии этого котла. Вот только как объяснить ученому, что подобного рода информация строго засекречена и разведчики добывают ее с большим трудом и колоссальным риском для собственной жизни. Если получится сфотографировать этот чертов котел через пару месяцев, то можно считать, что разведчики совершили подвиг!

Прошло уже два года, как Председатель Государственного комитета обороны Иосиф Сталин подписал распоряжение о возобновлении работ по урановой тематике. А в марте прошлого года Игорь Васильевич Курчатов[60] был назначен научным руководителем работ по использованию атомной энергии – правительством ему были предоставлены чрезвычайные полномочия и всемерная поддержка руководителя страны. В том же году Курчатов был избран действительным членом Академии наук СССР, что должно было придать разворачивавшемуся проекту большую емкость и значимость.

Первые корпуса лаборатории разместились на окраине бывшего Ходынского поля, в прежние годы они служили стрельбищем. Однако выделенных корпусов оказалось недостаточно: предстоящие исследования требовали возведения новых объектов, современных помещений, а также большого полигона для испытаний. Под поставленные задачи требовались талантливые ученые, способные заниматься комплексно в разных разделах физики, могущие рассчитать развитие взрывного процесса в урановой бомбе; умеющие разделять изотопы, а также осуществлять еще множество важных и второстепенных вещей, которые не разглядеть поначалу, но они обязательно выявляются в процессе кропотливой и сложной исследовательской работы.

Академик Курчатов настаивал на привлечении к работе ученого с мировым именем Петра Капицы[61], долгое время работавшего и проживавшего за границей, а также Льва Ландау[62], успевшего побывать в заключении по политическим причинам. Игорю Васильевичу обещали, что первый вопрос будет решен. Сложнее обстояло со вторым ученым. Лаврентий Берия упрямо предлагал подыскать замену Ландау, но Курчатов твердо стоял на своем, веско аргументировал свои доводы и с помощью карандаша и формул доказывал, что второго такого ученого отыскать невозможно. И вообще, существует ли другой Ландау?!

Особая важность в атомном проекте придавалась созданию ядерного реактора, с помощью которого можно было осуществлять управляемую самоподдерживающуюся цепную реакцию деления урана, сопровождающуюся выделением энергии. Однако создать реактор без получения урана, графита и других материалов очень высокой степени чистоты было невозможно.

Час назад Лаврентий Павлович как председатель Специального комитета при ГКО СССР по урану получил подробнейшую записку, подписанную народным комиссаром химической промышленности СССР товарищем Первухиным[63] и академиком Курчатовым, в которой они настаивали на организации работ по поискам и добыче урана, потому что только на первый этап работы потребуется 100 тонн урана!

Берия отложил справку в сторону. Проблема. Где же взять такое огромное количество уранинита? Такой минерал следует искать, а геологов для таких целей недостаточно. Тысячи геологов сейчас ходят по всей стране в поисках каменноугольного кокса, необходимого для выплавки чугуна, а также используемого в литейном производстве, в химической и ферросплавной отраслях промышленности. Геологи-нефтяники занимаются поисками нефти, а это в первую очередь моторное топливо – бензин, керосин, солярка, столь необходимые для фронта. На Урале и в Сибири геологи ищут и разрабатывают новые месторождения берилла, меди, свинца, молибдена, вольфрама, никеля, магния, без которых немыслимо производство боеприпасов и боевой техники. Теперь под новую задачу, поставленную ГКО, следовало найти геологов, способных в кратчайшие сроки отыскать значительные месторождения уранинита.

Лаврентий Павлович взялся за телефонную трубку, следовало дать поручение Малышеву Илье Ильичу[64], председателю Комитета по делам геологии при СНК СССР, чтобы он произвел подбор специалистов для поисков и разведки месторождений, содержащих радиоактивные элементы, как вдруг телефон залился длинной трелью.

Подняв трубку, он произнес:

– Берия слушает.

– Здравия желаю, товарищ генеральный комиссар государственной безопасности, вас беспокоит начальник управления контрразведки 1-го Прибалтийского фронта генерал-майор Ханников.

– Та-ак, слушаю вас, товарищ генерал-майор.

– Около десяти дней назад ночью на нашу сторону за час до общего наступления перешел перебежчик. Во время допроса выяснилось, что он является немецким профессиональным разведчиком и входит в антигитлеровскую группу военных, которая задалась целью отстранить Гитлера от должности и взять власть в свои руки. Эта группа уже неоднократно предпринимала попытки убить Гитлера, однако всякий раз эти попытки заканчивались неудачей. В этот раз они намерены ликвидировать Гитлера 20 июля в его ставке «Волчье логово» в Пруссии.

Очень неожиданный поворот. Берия прекрасно был осведомлен о том, что внутри военной верхушки Третьего рейха, поддерживаемой абвером, с 1938 года существует группа заговорщиков, планирующая устроить переворот и сместить Гитлера от власти. Разногласия между фюрером и генералитетом усилились, когда со службы были уволены военный министр генерал-фельдмаршал Вернер фон Бломберг (герой Первой мировой войны, награжденный высшим военным орденом «За заслуги») и главнокомандующий сухопутными войсками генерал-полковник Вернер фон Фрич, утверждавшие, что Германия не готова к войне, и активно сопротивлявшиеся подготовке страны к военным действиям.

Воспользовавшись отставкой высокопоставленных генералов, Адольф Гитлер еще более укрепил свою власть. С того времени немного находилось охотников, чтобы перечить фюреру.

На столе у Берии лежали три сообщения от разных источников о том, что в число заговорщиков входят главнокомандующий сухопутными войсками генерал-фельдмаршал Вальтер фон Браухич[65], переведенный в декабре сорок первого года в резерв после провала наступления на Москву, и генерал-полковник Франц Гальдер[66], начальник Генерального штаба сухопутных войск с 1938 по 1942 год, отстраненный от должности в связи с провалом стратегии немецкого командования в битве на Волге и Северном Кавказе.

Гитлер обладал обостренной подозрительностью и без колебания отправлял в отставку всех тех, кто, по его мнению, не внушал доверия. Имелись и другие влиятельные офицеры, входившие в антигитлеровский заговор, но они были куда меньшего калибра, а потому интересны именно эти два высших армейских чина.

Вряд ли генерал-фельдмаршал Вальтер фон Браухич и генерал-полковник Франц Гальдер пойдут на сотрудничество с Советским Союзом, но их можно было использовать втемную. Может, это исторический шанс, которым не следовало пренебрегать?

– Как зовут вашего перебежчика? – спросил Лаврентий Павлович, выдавая свою заинтересованность усиливающимся грузинским акцентом.

– Перебежчик назвал себя майором Кристианом Шварценбергом. Отлично говорит по-русски. Из прибалтийских немцев. Молод.

– А он назвал имя человека, который будет убивать Гитлера?

– Он сказал, что может назвать имя этого офицера человеку, принимающему политические решения.

– И как же они предполагают убить Гитлера?

– Все детали он обещал сообщить только этому человеку.

– Вы уверены, что перебежчик действительно немецкий разведчик и отправлен к нам для переговоров?

– То, что он из внешней военной разведки, не вызывает никаких сомнений, я понял это в первые же минуты допроса. В его поведении, в разговоре, в словах немало деталей, отличающих его от людей других профессий. На мой взгляд, область его интересов не тактическая разведка, а именно стратегическая.

– Возможно, – буркнул Берия. – Может, он пытается подсунуть нам дезинформацию? Дело наиважнейшее, должна быть исключена всякая ошибка!

– Уверен, что это не так, – твердо произнес Ханников. – Мы проводили анализ разведывательной информации, полученной от нашей прифронтовой агентуры, и проведенная аналитика всецело совпадала с тем, что он сообщил. Некоторые вещи он даже дополнил. Если желаете, могу рассказать, какие именно…

– Не нужно, мне достаточно вашего мнения, – прервал Лаврентий Павлович. – Привезите этого перебежчика в Москву, мне нужно его допросить.

– Завтра же он будет у вас!

– Завтра может быть поздно. Мне надо переговорить с ним сегодня.

– Через шесть часов он будет у вас.

– Вот это совсем другой разговор, – ответил Берия и положил трубку.

Глава 8

17 июля 1944 года. Москва. Неожиданная удача

Лежа на спине и заложив ладони под голову, Кристиан Шварценберг размышлял о произошедшем. Через крошечное мутное стекло под самым потолком тускло пробивался сумрачный свет. Наверняка этот глубокий подвал прежде использовался в качестве погреба для вина. Но местная власть приспособила его для своих тюремных нужд, пробив в стене узкое оконце.

Аналитики абвера чего-то не учли, если он оказался здесь. Хотя просчитали верно, что его будет допрашивать главный контрразведчик 1-го Прибалтийского фронта генерал-майор Ханников, которого он узнал по фотографии, показанной полковником Хансеном. Аналитическим отделом даже был составлен психологический портрет генерала, который убедительно доказывал, что начальник контрразведки фронта не оставит без внимания информацию о заговоре в ближайшем окружении Гитлера и сообщит об этом вышестоящему начальству. Не исключалась вероятность того, что в этот же день в виде краткой записки протокол допроса попадет на стол Сталину.

Но часы тикали, а ничего не происходило. Его даже не беспокоили, хотя важна была каждая минута. Как будет разворачиваться война в последующие месяцы, зависело от того, как поступят русские. Вот он, гребень истории, ее становой хребет: шаг вправо – наиболее благоприятный для страны результат, и Германия заживет без Гитлера, заключив мирное соглашение с Советским Союзом; шаг влево – и трудно даже представить, в какую трагедию для всего немецкого народа выльется недальновидность фюрера.

А может, у русской контрразведки такой тактический прием держать в полнейшем неведении своих заключенных: пусть понервничают, понаделают ошибок!

А вдруг аналитический отдел пришел к неправильным выводам, и русских совершенно не интересует ни возникший заговор против Гитлера, ни его дальнейшая судьба? Анализ и прогнозирование ситуации – дело весьма тонкое и зачастую рискованное: кроме сбора важной информации следовало перепроверить ее на достоверность и только после этого можно использовать, с учетом возможных погрешностей. Даже в этом случае нет гарантии, что все пойдет по заготовленному плану.

Полученная информация о генерал-майоре Ханникове получила высший индекс надежности (о нем узнали много любопытного, в том числе о его личных пристрастиях, о его семейной жизни; буквально разложили характер по полочкам), гарантировавший успех операции. Но что-то не заладилось, двигалось с большим скрипом, дело могло и вовсе застопориться. Не исключалось, что на одном из этапов исследования личности Ханникова (впрочем, как и других офицеров военной контрразведки 1-го Прибалтийского фронта) произошло ее некорректное интегрирование, приведшее к искажениям психологического портрета, и он вовсе не тот человек, каким видело его руководство абвера. Не исключено, что Ханников проявил излишнюю осторожность и не доложил о важном перебежчике Лаврентию Берии. Если это действительно так, то все остальное пойдет вкривь и вкось!

В коридоре послышался чей-то приближающийся тяжелый шаг, остановившийся прямо перед металлической дверью. В замочной скважине с грубоватой наглостью заскрежетал ключ, и в дверном проеме предстал надзиратель:

– На выход! Руки за спину!

Кристиан поднялся, заложил руки за спину. Конвойный защелкнул на запястьях наручники и столь же властно скомандовал: «Вперед!»

«Дождался, – зашагал по коридору Кристиан. – Очередной допрос. Видно, решили уточнить какие-то данные. Уже хорошо. Значит, дело понемногу двигается». Прошли до конца коридора, где он раздваивался и расходился в противоположные стороны. Но вместо того чтобы повернуть направо, где располагалась допросная, свернули налево, прямиком к выходу.

«Что бы бы это могло означать?» Стараясь не думать о худшем, майор Шварценберг спустился по ступенькам на побитый осколками асфальт, к ГАЗ М-1, стоявшему у самого входа.

– Вперед! К машине! – скомандовал конвоир.

Из «эмки» расторопно выскочил гибкий, как луговая тростинка, лейтенант и широко распахнул перед арестованным заднюю дверцу салона.

– В машину давай! И чтобы не дергался! – строго предупредил он и, дождавшись, когда арестованный займет свое место в задней части салона, юркнул на пассажирское кресло рядом с водителем и громко приказал: – Трогай!

Стиснутый с двух сторон охранниками (слева сидел грузный старшина с равнодушным мясистым лицом и широко поставленными глазами; справа – возрастной сержант с вытянутым лицом и маленькими колючими глазками), Кристиан Шварценберг смотрел прямо перед собой на узкую расчищенную дорогу, пытаясь понять, куда именно его везут. «Если хотят расстрелять, то уж как-то больно хлопотно, такое плевое дело можно было бы осуществить во дворе комендатуры или в первой подвернувшейся подворотне. Значит, нечто другое. Придется подождать, ситуация должна проясниться в ближайшие минуты».

Легковой автомобиль, дребезжа на стыках рессорами, живо прокатился по понтонному мосту на другой берег реки и помчался по проселочной дороге в сторону аэропорта. «А вот это уже новость!»

На краю взлетного поля стоял пассажирский линейный самолет Ли-2. Здесь же группа военных, очевидно, пассажиры, среди которых Шварценберг узнал генерал-майора Ханникова. «Эмка» аккуратно, очертив овальный круг, выехала к краю поля и остановилась. Лейтенант выскочил из салона и едва ли не бегом заторопился к генерал-майору. Приложив руку к козырьку и основательно вытянувшись, отчего стал еще гибче и тоньше, доложил о прибытии. Начальник управления контрразведки фронта легким кивком головы принял доклад, что-то произнес в ответ, и лейтенант быстрым шагом заторопился к машине. Распахнув дверцу автомобиля, он сказал:

– Выходи! И чтобы без всех этих абверовских фокусов, я этого не потерплю! – И для пущей убедительности положил ладонь на кобуру.

– Я понял, – произнес Шварценберг, выбираясь из машины. – Это не в моих интересах.

Под присмотром строгого лейтенанта он подошел к генерал-майору, и Ханников произнес:

– Вашей информацией заинтересовались в Москве. Человек, с которым вы встретитесь, обладает большим влиянием. Я даже не думал, что он захочет с вами поговорить, так что считайте эту встречу большой удачей, для вас все могло бы обернуться иначе. Расскажите ему все, что знаете, и он решит, что делать с вашей информацией и как с вами поступить в дальнейшем… Советую вам ему понравиться. Считайте мои слова напутствием.

– Как его зовут?

– Вы его и так узнаете… – усмехнувшись, ответил Ханников. – Мы летим вместе, но вас к нему доставят уже без меня. За вами приедет специальная машина.

Заглушая разговор, заработали лопасти самолета.

Механик, стоявший у трапа, замахал рукой – пора загружаться.

Кристиан Шварценберг в сопровождении лейтенанта и грузного старшины направился к трапу.

Глава 9

18 июля 1944 года. Москва. Разговор с народным комиссаром

На военный аэродром прилетели в непроглядную темень. Освещена была только взлетная полоса, по которой самолет, попав в легкую болтанку на бетонном покрытии, сбавляя скорость, вырулил к зданию аэродрома. Ночное небо было неровным: между густыми скоплениями звезд просматривались глубокие черные провалы. В сторонке, спрятавшись за вуалью перистых облаков, тускло пробивалась луна.

Сошли с трапа, где их встретила женщина лет сорока в строгом темно-синем костюме в сопровождении двух крупных мужчин в штатском. Лицо у нее жестковатое, хотя и не лишенное привлекательности. Такую даму невозможно заподозрить в проявлении нежных чувств, и тем более трудно представить, что она может получать их. Наверное, она даже не догадывается, что на свете есть любовь.

Женщина уверенно подошла к генерал-майору Ханникову, показала взглядом на двух дюжих молодцов в гражданской одежде, стоявших от нее по правую руку, и что-то произнесла. Николай Георгиевич внимательно и с подчеркнутым почтением выслушал женщину, после чего одобрительно кивнул. Под присмотром двух дюжих караульных майора Шварценберга посадили в легковой автомобиль М-1 и без промедления вывезли с аэродрома. Кто была эта женщина, для майора Шварценберга так и осталось загадкой. Но факт сам по себе весьма примечательный.

До города с полчаса ехали в безликой темноте. Оставалось только удивляться зоркости водителя и тому, как ему удавалось в тягучем мраке рассмотреть дорогу и не споткнуться колесами о какую-нибудь глубокую яму. А далее как-то внезапно выросли массивные пятиэтажки. Кое-где, словно маяки в кромешном море, в их окнах мигал свет.

О том, что это была Москва, Кристиан понял, когда за типовыми домами и частными строениями, стоящими на улицах, похожих на замысловатые лабиринты, показались помпезные высокие здания, одетые в гранит, словно в крепкую кольчугу (результат генеральной реконструкции русской столицы, о которой много писали в Германии в середине тридцатых годов). Роскошно. Величаво. В то время Берлин и Москву связывал период романтических взаимоотношений.

Русские склонны к созданию грандиозных проектов, порой создается впечатление, что они рассчитывают удивить своими глобальными замыслами весь мир: отсюда строительство огромных гидроэлектростанций, перекрывающих самые большие реки Европы; широкие транспортные магистрали; разводные да подвесные мосты. Даже стены залов Московского метрополитена выложены дорогим красивым гранитом и скальными декоративными породами. Видно, рассчитанные на то, чтобы до скончания века удивлять всякого, кто спустится в прохладное глубокое подземелье. Никто тогда и подумать не мог, что через каких-то пять лет русским и немцам придется воевать.

Город понемногу выползал из темноты и закутывался в легкий плащ сумрака. «Эмка» остановилась у аккуратного трехэтажного здания с балконами и двумя роскошными скульптурами, нависающими у самого входа. Атланты внимательно и подозрительно созерцали гостей. Фасад был окрашен в неброский темно-желтый цвет. На фоне соседних домов он выглядел сиротливо.

– Выходи, – грубовато поторопил брюнет. – И не балуй, – напомнил он строго. – Мы этого не любим.

– Понимаю, – ответил Кристиан Шварценберг и вошел через распахнутую дверь в ярко освещенный подъезд следом за рослым охранником. За ним, держась на расстоянии шага, последовали еще двое сопровождающих.

По гранитным высоким ступеням поднялись на лестничную площадку второго этажа, на которой было четыре двери, выкрашенные в одинаковый темно-коричневый цвет. Охранник уверенно подошел к той двери, что слева, и надавил на кнопку звонка, отозвавшуюся птичьей третью. Дверь тотчас приоткрылась. В дверном проеме стоял коренастый, мускулистый полковник, будто бы сплетенный из корабельных канатов. В ответ ни благодарственного слова, ни приветственного кивка, ничего такого, что обычно происходит при встрече, – конвоир просто перешагнул порог квартиры, увлекая за собой и остальных. Прошли в просторную прихожую с массивными черными дверями по обе стороны. У дальней двери стоял еще один полковник – долговязый, с костистым неулыбчивым лицом. Распахнув ее, он бесцветно произнес:

– Проходит немец и полковник, остальные ждут.

Майор Шварценберг прошел в просторную комнату, залитую ярким светом, за ним шагнул мускулистый полковник. В помещении не имелось ничего такого, что могло бы указывать на длительное проживание. От нее так и тянуло казенщиной. Одна из конспиративных квартир, где проходят неофициальные встречи, о которых никто, кроме самого узкого круга людей, не должен знать. На голых стенах ни одной фотографии или портрета, что могли бы внести в нее хотя бы какой-то уют. Некоторое негативное впечатление слегка сглаживал громоздкий старинный шкаф с закрытыми стеклянными дверцами, через которые были видны толстые книги в красных и черных обложках. У окна за столом сидел полноватый мужчина в светло-сером костюме и внимательно взирал на вошедших.

– Присаживайтесь.

Полковник, стоявший позади, слегка подтолкнул Шварценберга вперед и занял место у самых дверей.

– Вы фельдфебель?

– Нет, я майор военной разведки.

– Но на вас форма фельдфебеля.

– Именно в этой форме я переходил линию фронта. Другой у меня нет.

– Понятно… Мне сказали, что вы владеете русским языком, – произнес мужчина с заметным грузинским акцентом, когда Шварценберг устроился на краешке стула.

– Это так, – ответил Шварценберг, во все глаза разглядывая сидящего человека, чей портрет он не однажды видел в газетах. О подобной удаче можно было только мечтать.

– Вы знаете, кто я такой?

– Знаю. Вы народный комиссар внутренних дел Лаврентий Берия.

– Верно. Мою фотографию вам показывали в абвере или в Главном управлении имперской безопасности?

– И там, и там… Операцию «Гренадер» задумал и спланировал абвер, но после его роспуска разработкой в стенах РСХА занимались бывшие офицеры абвера, включенные в Главное управление имперской безопасности. Аналитики предвидели, что мне предстоит встретиться с народным комиссаром внутренних дел Берией, и показали вашу фотографию. Но кто вы такой, я, конечно же, знал еще с середины тридцатых годов.

– Фотографию Ханникова вам тоже показали? – хмуро поинтересовался Лаврентий Павлович.

– Да. Ханников не назвал себя, но мне было известно, что он генерал-майор и является начальником управления контрразведки 1-го Прибалтийского фронта.

– Несмотря на все промахи абвера, эта служба была весьма активна. На мой взгляд, Гитлер допустил большую ошибку, когда снял адмирала Канариса с должности.

– Мы тоже так считаем.

– Кто сейчас вместо Канариса?

– Полковник Хансен. После ликвидации абвера двенадцатого февраля сорок четвертого года он назначен начальником Военного управления РСХА.

– Он также участник заговора против Гитлера?

– Да. Именно он проводил со мной последние инструкции перед переходом на вашу сторону.

В какой-то момент майор Шварценберг почувствовал, что ему на плечи навалилась тяжесть. Не хватало даже сил, чтобы пошевелить рукой. Мысли спутались. Прошла долгая минута, прежде чем он снова пришел в себя.

– Давайте без прелюдий… Вы проделали долгий путь, так о чем вы хотели со мной поговорить?

– Я хотел поговорить о будущем Германии. Война не может продолжаться вечно. Гитлер ведет Германию и весь немецкий народ к катастрофе. Наша цель – спасти Германию, а для этого мы должны уничтожить Гитлера и заключить мировое соглашение с Советским Союзом. К сожалению, дипломатические каналы между нашими странами не работают. Прежние контакты между разведками также прерваны. Нам оставалось пойти на такую маленькую хитрость, чтобы связаться с руководством Советского Союза.

– Вы многим рисковали, этой встречи могло и не быть, – сдержанно заметил Берия.

– Мы осознавали риск и были готовы к нему. Абвером были отправлены три группы за линию фронта, но ни одна из них не добилась цели. Скорее всего, они уничтожены… Внутри генералитета Германии, в высших чинах разведки, а также в министерстве иностранных дел против Гитлера созрел серьезный заговор. Фюрера планировали сместить еще в тридцать восьмом году, неоднократно организовывали на него покушения и позже, но всякий раз ему удавалось каким-то непостижимым образом избежать смерти. Однако в этот раз все определено: Гитлера не станет 20 июля, он будет убит в своей ставке «Волчье логово». И с этого часа мир станет другим.

– У вас есть какие-то полномочия говорить от имени всех заговорщиков?

– Каких-то письменных заверений у меня нет – было бы слишком опасно носить их с собой. Но я отправлен по распоряжению тайной организации «Движение Сопротивления»[67], теневого кабинета Германии, чтобы донести позицию будущей власти Германии на готовность идти к мировому соглашению с Советским Союзом или к каким-то иным переговорам.