Котэбог

Задумался витязь, закручинился, чуял он правоту в словах рыжей спутницы. Всеволод погладил старого разбойника Пушка, сидящего у его ног, двумя руками почесал тому за ушками.

– Эх, Пушок, Пушок, что же нам делать? Идти против ворога с голыми руками, да и ещё только вдвоём? Это же действительно сумасбродство, истину глаголит Мария… – задал Всеволод риторический вопрос кошаку.

Пушок почесал задней лапой голову, скинул пару блох и ответил:

– Мне вот интересно, ты серьёзно спрашиваешь или действительно тупой? Это же должно быть очевидно даже недоумку: по пути встретятся станицы, и не одна, это же донская вольница. Там у них крепости, оружейницы – у них можно стырить меч и арбалет, можно даже ручную пищаль. Конечно, не думаю, что это особо поможет при вашей рукожопости, но это уже что-то. Тем более, с вами иду Я – а это ваш главный козырь в борьбе с Марко Склавулом. Можно сказать, всё у вас получится с божьей помощью, то есть с моей.

Всеволод был слишком поражён небывалым событием, что даже не обиделся на «недоумка».

– Агрх… Гм… Мария, ты это тоже слышала?! Он разговаривает?

Манюня за спиной Всеволода только и смогла кивнуть, неотрывно тараща глаза на говорящего кота.

– Пушок, ты что, разговариваешь?

– Мурр. В смысле: как бы да, если ты не заметил. Тем более, если прислушаться к смыслу сказанного, то и так можно было понять, что гениальные мысли в нашей троице могли прийти в голову только мне.

– А чего же ты раньше молчал?

– А ты у меня ничего серьёзного и не спрашивал! Да и надоело мне знаками общаться, ты всё равно толком жестикуляцию не понимаешь.

Рыжая плутовка с изучающим прищуренным взором медленно приблизилась к котэ и протянула свои кривульки. Котька неприязненно отпрянул.

– Чего тебе надо, человеческая самка?

– Откуда звук? Коты не разговаривают, так не бывает, – недоумевала Машка.

– Это кто так сказал?

– Наука.

– Ишь ты, грамотная выискалась! И читать-то она умеет, и про науку знает. Волька, помяни моё слово, Манька – либо шпиён, либо ведьма. Таких надо сжигать! Твоя наука, Маша, не стоит ломаного яйца…

– Ломаного грофа, – машинально поправила шибко эрудированная воровка.

– И его не стоит тоже, – продолжил Пушок. – Если брать только меня – я уже исключение из правил, которое перечёркивает многие постулаты твоей хвалёной науки. А сколько в мире чудес, которые наука не охватила своим узким подслеповатым взглядом? Но нет, вместо признания собственной ограниченности, учёные мужи предпочитают просто игнорировать всё, что не вписывается в прокрустово ложе их объёма знаний. Тьфу на них! – сплюнул кошак.

– Всё равно коты не разговаривают! – упёрлась рыжая бестия. Цвет её волос и выпирающее упрямство наводили мысль, что она Овен.

– Смирись уже. Тем более, я не простой кот, а божественный! – засветился от гордости котька.

– Пушок, – подал голос крестьянский сын, – а почто ты Пушок У., а не просто Пушок? Вот вопрос в думу втемяшился, никакоже не выметается.

Кошак смерил Вольку презрительным взглядом.

– Не дорос ты още, отрок, до столь сокровенных знаний! Однажды я поведаю тебе сию тайну. Но не сегодня.

– Ааа, знаю, разумляю… – раздался смачный зевок богатыря. – Притомился я, братья… и сёстры. Пора бы на боковую.

Маша достала шерстяное одеяло и начала укладываться на еловые пушистые лапы возле костра, куда подкинули ещё топлива, чтобы на подольше хватило.

– Смотри, Волька, – сказала девка, – одеяло одно, а спать будем под ним вдвоём, поэтому чур уговор: не приставать!

Детина с удивлением воззрился на Маньку:

– Я не сдюжу тебе докучать вопросами, ибо отойду в кемар.

– Она другое имела в виду, – противным смешливым голосом прокомментировал кот.

– Что же?

– Она боится, что ты её ночью проткнёшь, и ей будет больно.

– Ну не так фто бы больно, – смутилась рыжая, – скорее неприятно, когда без спросу…

– Почто мне пронзать тебя, Мария, коли я тебе живот сберёг?

– Ну не полностью проткнуть, а так, наполовину – наполовину шишки, – заржал котэ. – От этого она не погибнет. Может, даже на пользу пойдёт – желчи меньше станет.

– Ой, Пуфок, заткнись увве! – вспылила Машка. – Давайте спать.

Люди улеглись под одеяло, а котька свернулся калачиком в ногах богатыря. А потом открыл один глаз, плотоядно и хищно уставившись на вожделенное шерстяное одеяло, и облизнулся.

***

Солнце только-только собралось подняться в этой долготе мира и начать день, на полях густо распластался низкий туман, оставляя щедрый след в виде росы на траве. Ночные птицы отчаливали на покой, а дневные вполглаза чистили пёрышки, готовясь заголосить и поприветствовать новый день. Песня их ежедневно с древнейших времён и до скончания веков льётся весёлыми трелями, услаждает слух и дарует радость, внося гармонию красоты в это Мироздание; в щебетании и переливах небесных птах так и слышится, как они славят Господа-Создателя. Так кажется вечно блаженным оптимистам. Реалисты однозначно знают и отчётливо слышат, как птицы посредством прекрасных рулад кричат: «Жрать! Трахаться! Убивать! Спасайся, кто может!»

Бывалый котяра серо-грязного цвета сидел на булыжнике чуть впереди от спящих спутников и умывался. Его цвет не был настоящей грязью («Чистоплотность – моё второе имя!» – заявлял про себя котейка), просто в его чистые аристократические гены шотландской вислоухой породы методом суперфекундации вторгся какой-то дворовый Васька, поэтому и получился такой цвет. По этой же причине у Пушка одно ухо висело, как и положено представителю благородного рода, а второе стояло торчком, выдавая статус бастарда. На шее у него красовался узкий ошейник из чёрной кожи тончайшей выделки, на котором узорным готическим шрифтом было выгравировано «Пушок У.» Когда-то буквы были покрыты позолоченной краской, но от времени и от регулярного попадания владельца ошейника в передряги она почти стёрлась.

Всеволод проснулся от громкого и недовольного бормотания. Еле разлепил глаза: предрассветные сумерки давали достаточно света, чтобы увидеть источник беспокойства. Поперёд почти остывших углей на крупном валуне сидел Пушок, умывался и, сплёвывая шерсть, ругался:

– Я ненавижу этот мир, этот зоопарк, тюрьму, эту реальность – назови, как хочешь! И каждый день, хоть это и глупо, я опасаюсь подхватить от людей заразу и превратиться самому в человека… Мне нужно отсюда выйти, мне нужно освободиться!

Несколько секунд тишины и звуки вылизывания. Снова возглас:

– Я буду искренен с вами: я люблю этот мир. Просто я не люблю этих, как их там… мирян!

Всеволод со вздохом сел, обречённо понимая, что поспать дальше не удастся. Да и вставать уже пора, впереди путь неблизкий.

– Пушок! Что с тобой приключилось? Чего ты взыскался? Почудилось мне, будто тебе мирской люд зело не люб?

Кошак свысока поглядел на убогого.

– Мрмяу. Видимо, настал твой звёздный час, и ты, наконец, узнаешь, что означает буква «У» на моём ошейнике. Приготовься и трепещи, смертный и ничтожный!

Выражение заспанного лица Всеволода находилось на расстоянии пары световых миль от готовности и трепета.

– Ну и ладно! В общем, «У» – это сокращение от Уберменш, такова фамилия моего древнейшего благородного рода.

Кошак принял горделивую осанку и посмотрел на кожаный мешок ещё более свысока.

– Иии?..

– Мне показалось или в твоём голосе сквозит недоумение? Ты не понял? – сплюнул Пушок.

– А что мне надобно разуметь?

– Тьфу на вас, неграмотное поколение сайентофобов, не могущее прочитать ничего больше пары строчек, а запоминающее ещё меньше! Слушай сюда и учись! Чую, что со мной ты повысишь уровень своих знаний до высот, которые тебе и не снились. Уберменш – это «сверхчеловек» с одного древнего языка. В моём роду под этой фамилией рождалось множество достойнейших представителей голубой крови, лично в моём случае это прямое отображение сущности, – здесь Пушок взял эпическую паузу для усиления благоговения, которую ни Всеволод, ни уже проснувшаяся Машка не оценили. – Я – бог! Бог во плоти, спустившийся на бренную Землю для осуществления великой миссии.

– Ах, вон оно фто, – присоединилась к диалогу Манюня. – То-то я этакое необычное чувствовала и подозревала: в твоих позах, когда ты отрыгиваефь ферсть или справляефь нуввду под кустом, было фто-то боввественное. Это вертелось на языке и не давало мне покоя, но сейчас ты сам всё объяснил, теперь всё стало ясно.

– Я смотрю, кожаная, ты мне не веришь?

– А есть основания поверить, фто ты и есть тот самый Бог, который создал всю Вселенную и людей? С виду ты больфе поховв на кота, – рыжая плутовка намеренно внимательно во все глаза пялилась на кошака, высматривая просвечивающую божественность.

– Стоп! – громко отрезал сверхчеловек. – Во-первых, я не тот самый Бог, который по вашей главной религиозной книге создал Вселенную и людей, я бог помельче, и родом из другой Галактики, мы с Ним даже не земляки. Кстати, его словам про творение всего и вся я бы шибко не доверял: маркетологи любят преувеличивать, работа у них такая. Понапишут всякого… Вон на заборе тоже много чего намалёвано.

– А какой вве ты бог? Умеефь бросаться файерболами? Смоввефь сдвинуть гору? – издевательским тоном, прищурив один глаз, вопрошала Машка.

– Нет, конечно. Я же в теле кота, а коты такое не умеют. Ну, ты понимаешь: нисхождение Божественного Духа в материю, в тело местного существа предполагает наложение омрачений и ограничений физики данного мира.

– Как я поняла, кроме твоего признания, других свидетельств твоей боввественности у тебя нет?

– Пфф! – фыркнул кошак.

Дева громко и заливисто захохотала. К ней тихонько присоединился Волька, не желая обидеть Пушка.

– Смейся-смейся, презренная! Настанет день, и ты узришь всю силу и мощь божественной сущности Пушка Уберменша! Вот тогда смеяться уже буду я.

– Буду ввдать! – не могла остановить свой смех Манька.

Наскоро умывшись в реке (заметили, что во многих произведениях жанра фэнтези под рукой оказывается озеро, река или пещера, которая всегда кстати? Это очень удобно), троица двинулась дальше. Первоочередной задачей стояло найти поесть, потому что вести диалог на ходу было невозможно из-за слишком громкого голодного урчания Машкиного и Волькиного живота и сытого урчания из утробы Пушка.

Благо, что через пару часов ходу показалась какая-то маленькая деревенька с непримечательным названием Верхние Гузны; в любой стране множество таких селений с похожими «гузновыми» названиями, где иногда бывает кузница с кузнецом по фамилии Кузнецов и своей знахаркой, универсалом-двурушницей, с именем Бабка Темрюковна или даже Бабка Яговна (так её называли только за глаза, дабы не поминать и не тревожить ту самую Ягу из богов Древних).

В селе оголодавшие витязь с воровкой смогли, наконец, заморить пару сотен червяков, разжившись харчами у местных жителей. На поздний завтрак у спасателей мира была гречневая каша, крынка молока, овсяная каша, ещё крынка молока, сом варёный, пареная репа. С собой в дорогу Волька прикупил сухарей и тараньку. Оплачивал всё он, потому что у Машки, во-первых, не было денег (с её слов), а во-вторых, вчера питались за её счёт, сегодня черёд богатыря. И вообще: раз уж Всеволод вынудил Маньку идти с ним на Кудыкину гору, то и банкет за его счёт, а с неё взятки гладки – она только для компании, чтобы было с кем живым словом обмолвиться.

Обожравшиеся путники с полными сумами провизии медленно выползли на тракт и не торопясь двинулись к исполнению своей великой миссии. Следующим пунктом их назначения стоял довольно крупный хутор Алитуб, там нонче проходит ярмарка, а где ярмарка и веселье, там и люд многочисленный, и деньжатами разжиться можно, потому что до Мачинских гор путь неблизкий, а мошна богатыря потихоньку пустела.

Через полчаса пешего хода Волька с Манькой чутка растрясли животы и пошли пободрее. И дошли бы они, куда планировали, гораздо быстрее, да вдоль излучины Дона наткнулись на слегка заболоченное место, где обильно росли рогоз, камыш и, главное, ежевика. Накинулись путники на ароматную ягоду. Сначала наелись до синего языка и губ, а потом рыжая дева достала ситцевую тряпицу из своих закромов, в неё и насобирали ягод про запас – долго они не протянут, но перед сном того же дня посмаковать хватит.

Сумки свои перемётные Волька с Машкой заблаговременно оставили на сухой земле, дабы ненароком не намочить в болотистой почве. Пушок сначала шёл с ними, его было видно и даже слышно – он гонялся за бабочками и жрал каких-то жуков. А потом пропал. Охотники за ягодой не сразу заметили исчезновение котэ, поглощённые собирательством. Но потом Волька вспомнил о котьке и начал волноваться.

– Маня, ты Пушка зрила?

– Ага, видела. Серый, облезлый и наглый кот, припоминаю такого – раз в голову влезет, и век не забудефь.

– Я разумею: зрила нынче? В коло озарись – нетути котьки.

Маша посмотрела вокруг: котэ действительно нигде не было.

– Да и пёс с ним, никуда твой любимый не денется, это вв кот.

– Это не просто котька, это друг, товарищ и брат! Тем более, он разумный! – многозначительно поднял палец витязь.

– Умение говорить ещё не показатель разумности, – насмешливо заметила воришка.

Волька поднёс ко рту ладони лодочкой и гаркнул во всю Ивановскую:

– Пуууушооок!

В ответ тишина.

Маша поковыряла в ухе от временно наступившей глухоты.

– Ты бы хоть предупредил, что орать собираефься! А то так и оглохнуть моввно.

– Предваряю!

Манька заткнула уши, и над всей округой разлетелся громогласный басистый ор:

– Коооотькааа! Тыы гдеее?!

Волька всерьёз начал переживать. Он дёрнул спутницу и махнул рукой в сторону оставленных вещей.

– Я пойду до скарба, взыщу котьку. Если волишь, айда со мной, – сказал богатырь и широким шагом двинулся к сумам.

Воровка вздохнула, аккуратно закрыла тряпицей собранные ягоды и направилась следом. Когда оставленные путниками вещи оказались в пределах видимости – там же ярко виднелся и Пушок – Манька заорала благим матом:

– Ах ты, скотина ферстяная! Валенок ты помойный блохастый! Ты глянь, чего он делает?!

Богатырь тоже увидел котэ.

– А что он делает? – искренне спросил Волька.

А Пушок, покуда его сотоварищи увлеклись собирательством, своими шелудивыми лапками достал Машкино шерстяное одеяло и в настоящий момент активно его дрючил. Дрючил по всем правилам: он вцепился зубами в загривок одеялка, передними лапами перебирал, топча «самку», и похотливо-злобно мурчал. Процесс приближался к кульминации.

Машка ускорилась прямо на ходу. Подбежав, она шлепнула Пушка по его бочку и громко закричала:

– А ну брысь с моего одеяла, рукоблуд волосатый!!!

Пушок отстегнулся, но своё грязное дело он таки успел завершить: на одеяле блестели свежие объёмные капли потенциального кошачьего потомства.

– Твою мать, Пуфок! – справедливо разгневалась Маня. – Всё покрывало испачкал! Ууу, я тебя! – погрозила она кулаком удовлетворённому котейке.

Гордый котэ встал вертикально, подбоченился одной лапкой, а второй ткнул в сторону плутовки.

– Ты, рыжая курва, посмела поднять руку на мою божественность! Берегись, я тебе припомню! Теперь спи в полдрёмы и отрасти себе глаза на затылке, потому что я отомщу, и месть моя будет страшна. Ты разбудила во мне зверя!

– Не боюсь я твоего хомячка. Тьфу на тебя, Пуфок!

Подошедший витязь постарался успокоить враждующих:

– Ребята, давайте жить дружно!

– Волька, ты как хочефь, моввефь забирать свой ферстяной клубок и катиться дальфе срочно спасать мир, а я с места не сдвинусь, пока не отмою и не высуфу одеяло.

Волька лишь растерянно развёл руками:

– Пушок, друже, ну почто ты одеяти запачкал?

Котяра ехидно засмеялся:

– Вырастешь – поймёшь, а сейчас объяснять долго, придётся начинать с азов анатомии.

Машка с тяжким вздохом нарвала лопухов и вытерла кошачье бесчинство. Потом отнесла покрывало к реке и тщательно промыла пятна, использовав сорванный со стволов деревьев гриб-трутовик вместо мыла, после чего пришлось одеялу повиснуть на берёзовой ветке, пока не просохнет.

А пока в продвижении случился непредвиденный затык из-за кошачьих коварных преступлений, путники сели на свалившееся дерево в тени и принялись ждать. Разморённый после вручения дани Природе кошак вяло умылся и растянулся на траве пузиком к дневному светилу.

Волька недвижимо посидел минут пять, потом вышел на солнце и скинул рубаху, раскинув руки в сторону навстречу горячим лучам. Это было необыкновенно приятно! Он никогда такого не испытывал. В голове его всплыло слово «загорать».

– Неплохо словвён, – тихим голосом оценила Машка оголённый богатырский торс, – ефё бы мозгов в этот сосуд…

– Волька! – окликнул богатыря котэ.

– Аюшки, котька?

– Вот, кстати, про твои «аюшки». Ты разговариваешь вроде по-русски, а в то же время как-то по-старому, будто в прошлом застрял.

Потемнел ликом богатырь, вернулся, сел на землю, прислонившись спиной к стволу, глаза его заблестели, скулы сжались, а во взоре появилась неизбывная печаль. Помолчал он с минуту, глотая предательский комок в горле.

– Воистину застрял в минувшем, добрый котейка. На тридцать лет и три года застрял, покуда волхвы разум не возвертали. Оттого и глаголю я по-древнему.

– Так ты ускоряйся, что ли… А то от нас отстанешь: я вот вообще божественного происхождения, Машка, хоть и курва, тоже больно грамотная, и читать умеет, и про науку знает. Надо, кстати, подвесить её и допросить с пристрастием, откель такие знания у девки-простолюдинки.

Вздохнул витязь тяжко и поведал спутникам свою грустную историю: про то, как малым дитятем в теле взрослого пребывал, про калик перехожих, что на самом деле чудодеями оказались, про силушку богатырскую подаренную, про миссию спасти мир от злодея Марко Склавула.

Послушала Мария непростой сюжет жизненной коллизии богатыря и прониклась, ей даже стало его жалко: осознала она, что Волька не дурак, а просто малоопытный, считай, месяца не прошло, как заново родился.

– Даа, грусть-печаль, Всеволод свет Иванович, – промолвил котэ. – Нелёгкая тебе досталась судьбинушка. Горевать по этому поводу мы, конечно, не будем, потому что благословенны препятствия, ибо ими мы растём, всё развитие зачастую происходит не благодаря, а вопреки. Я некоторые опорные точки твоего раскрытия видел смутно через тонкий план, силушку и удаль твою молодецкую наблюдал воочию, они нам ещё не раз пригодятся. С безмозглостью в течение тридцати трёх лет сочувствую, но всякое бывает в жизни лысых обезьян, особенно если помнить, что жизнь в целом – боль.

Ладно, Волька, не дрейфь: я с тобой, поэтому успех неизбежен, как дембель.

– Что такое «дембель»? – спросил крестьянский сын.

– А, забудь, не забивай голову избытком информации.

Пушок и Всеволод замолчали и выразительно посмотрели на Машу.

– Теперь твоя очередь раскрывать карты: спой, светик, не стыдись! – с нажимом произнёс котька. – Ждём мелкие подробности твоей грязной и тёмной биографии.

– Ой, кто бы говорил! – отмахнулась рыжая. – Тебя ковырнуть поглубвве, там, поди, не скелет в фкафу, а целое кладбище!

– Мне много чего дозволено, потому что, во-первых, я кот, а во-вторых, божество во плоти.

– Мария, – мягко попросил Всеволод с чистой обезоруживающей улыбкой, – будь добра, расскажи о себе.

Растаяло суровое девичье сердце от искренней доброты, и рассказала рыжая плутовка про свой жизненный путь.

– С самого детства я помню себя при Волоцком монастыре, что в Ламском Волоке, в сиропитательнице. Видать, родители меня бросили, а моввет, и с голоду померли – теперь и не узнать. Так и росла сиротой среди мне подобных.

Недолго я там задерввалась, угнетала меня несвобода монастырская, мы с несколькими другими детьми убёгли на вольные хлеба. В тюрьме сейчас макароны по распорядку, а когда ты сам по себе, никто и не накормит. Так и научились и побираться, и воровское ремесло потихоньку освоили. Прибились к файке в Переяславле, там и работали.

Машка замолчала на минуту, собираясь с мыслями, инвентаризируя свои воспоминания.

– А потом то да сё, по разным городам мотались, кого в острог посадили, кого повесили или батогами до смерти забили. Я в одиночное плавание отправилась. Так привела меня нелёгкая в Успенский монастырь под Вороневвом…

– Етить твоих нижних вшей, Машута! – не выдержал Пушок. – Вот только не брехай, что в послушницы ударилась!

Манюся махнула рукой на котэ.

– Да куда мне в монафки, тем более в муввском ските? Рада бы в рай, да грехи не пускают. В Успенском монастыре грамоте обучали, не только фколяров, но и студентов. А студенты там многие не бедные: кто из дворян, кто из купцов, а были давве из боярских семей дети. Всегда было, чем у них поввивиться, если аккуратно работать и не отсвечивать.

Я там с одним пареньком сдруввилась, Васютой, сыном полкового воеводы. По военной линии представитель благородных кровей рефил не идти, вот и отправили его грызть гранит науки. Да только учиться Васюта не горел, тут-то я ему и пригодилась: мы с Васютой и статью, и ликом поховви были, только у него усы росли, а у меня нет. И я, приклеив усы и надев рясу, вместо Васюты ходила на занятия, а он по кабакам да по флёндрам прохлаввдался. Ему хорофо, да и мне он деневвку за такую слуввбу приплачивал, благо не свои и не последние. Так я несколько лет и проввила в муввском монастыре, заодно и грамоту выучила, и про науку узнала, – тут Маня показала язык котейке. – А когда Васюта учёбу закончил, подалась я снова на гастроли по городам и весям, попала под розыск и рванула от греха подальфе на Дон, откуда выдачи нет. Вас встретила, остальное сами знаете.

– Неисповедимы пути кармы… – задумчиво промолвил Пушок. – Мир и человечество идут спасать богатырь, воровка и божественное создание, – тут он ткнул себе в грудь лапкой. – Хотя, если вспомнить христианскую мифологию, то Иисус Яхвович тоже спасал мир, зависая между двумя разбойниками. Как интересно разворачивается мистерия!

Тут кошак залился диким хохотом, хотя кожаные рядом так и не поняли, над чем он смеялся.

– А вообще… Машку всегда можно вычеркнуть из уравнения как слабое звено, – добавил серый разбойник.

– Ой-ой! Больно мне надо переться за тридевять земель ради какого-то мифического спасения мира! Напомню для особо забывчивых блохастых валенков, фто я топаю за компанию не по доброй воле, а из обета.

– Ребята, давайте жить дружно! – встрял со своим побратимством Леопольд Всеволод.

Маня проверила своё покрывало и крикнула спутникам.

– Отбой привалу! Одеяло высохло, моввно выдвигаться. Если поторопимся, то к ночи успеем в Алитуб. Если повезёт, то заночуем увве под крыфей.

***

Леди Баффет, герцог Розуэлл и Бутч Баскер подъехали к военной базе Воздушного Флота Саксонии. Бутч уже издалека увидел прикреплённый к причальной мачте цеппелин, и с тех пор не затыкался, расточая комплименты гению человеческой мысли и издавая восхищённые возгласы.

Они только прибыли, Френсис галантно открывал дверь паромобиля для Элеонор, а Бутч уже стоял далеко впереди, присвистывал и причмокивал.

– Френсис, Элеонор! Вы только посмотрите на этого красавца! Это же чудо! Всего за семь дней мы пролетим порядка семи тысяч километров – это просто уму непостижимо!

Бутч развернулся, подбежал к своим товарищам, активно жестикулируя, указал на дирижабль, будто девушка с кавалером сами его не видели.

– Мы будем сидеть, лежать, стоять, а в то же самое время будем парить в небесах, как птицы! – колумбиец разгонялся до своей привычной экзальтации, он уже пританцовывал ногами, не в силах устоять на месте. – Вы только представьте себе каких-то сто лет назад: не было паровых двигателей, не было воздушных шаров, не было железных дорог. Люди на гужевых повозках отправились бы в дорогу и те же самые семь тысяч километров пересекли за несколько лет!

– Здесь ты явно преувеличиваешь, Баскер: лошадь с телегой движется не настолько медленно, – возразил саксонец. – Думаю, с известной долей допущения, с учётом непредвиденных задержек, можно сказать, что такое путешествие заняло бы полгода.

– Чёрта с два! – воскликнул Бутч. – Чем дольше поездка, тем больше её продолжительность. Посуди сам: в дальней дороге приходится тратить время на добычу пропитания, на готовку, останавливаться с ночевой, нужно дать время отдохнуть лошадям, кто-то заболеет, кто-то умрёт, кто-то забеременеет, потом непременно нападут бандиты! – брызгал рассудительными фантазиями заморский гость.

Френсис благоразумно не стал продолжать спор, переведя разговор в другое русло.

– Баскер, а ты ранее не летал на дирижаблях?

– Нет, только на аэростате.

Герцог снисходительно улыбнулся, как умудрённый сединами старец. Он уже не раз бывал на дирижаблях различных конструкций.