Аннигиляция

Мне принесли пару шотов. Уже после официантка оставила всю бутылку. Вокруг было по-прежнему: безлюдно и спокойно. Когда я практически допил бутылку, официантка, улыбаясь мне, шепнула что-то бармену, и тот ушёл в подсобку. На танцполе замигал диско-шар и заорала музыка. А потом – чёрная дыра. Надеюсь, я им там всё разнёс вдребезги, в том ресторане. Под этими самыми камерами меня в бессознательном состоянии увезли в непонятном направлении. Теперь этот дурачок утверждает, будто бы я вернулся в наш номер под утро, разобрал комнату по частям, буквально до «котлована», и ещё умудрился стрелять по нему.

5

Сегодня снилось, как я пытаюсь перебраться за забор санатория, но каждый раз меня ловят каким-то глупым способом: вот я раздобыл где-то медвежью шкуру и ползу на четвереньках по лесу уже за санаторием, но в меня стреляют из охотничьего ружья, или вот он я, привязанный к брюху лошади, которая несётся галопом, отстреливаюсь от погони сразу из двух пистолетов, но потом пристреливают мою лошадь, а следом в упор стреляют в меня самого. Но самая страшная часть была про то, как я вторые сутки стоял в болоте почти по шею, вымазанный в грязи для маскировки, не мог пошевелиться, чтобы не выдать себя, терпел запах тухлой воды, и только ещё одна присосавшаяся из облепивших меня всего пиявок могла заставить почувствовать онемевшее от холода и неподвижности тело. А на берегу сидел санитар, смотрел на меня в упор и ничего не делал, будто ждал, когда мне наконец надоест и я сам вылезу и сдамся.

Не дадут же они мне просто так взять и уйти домой после всего этого? Пришлось сидеть в кабинете и ждать, пока медсестра напишет под диктовку врача диагноз, назначения и список лекарств. В кабинете бетонные стены обиты матами и старыми матрасами. Я в шутку спросил медсестру: это чтобы не слышно, как вы меня пытать будете? Врачиха мне, не улыбаясь: а это чтобы рикошета не было.

Территория санатория была напичкана соснами-великанами. Выложенные плиткой узкие пешеходные дорожки, давали понять посетителям, что кучковаться по двое или трое тут строго запрещено. Кислород кружил голову городским пациентам. Они пошатываясь ползли струйкой по дорожкам от главных ворот до главного входа, громыхая колесами чемоданов по плитам.

А через пару дней я увидел Нину. Она озарила своей напористостью и бодростью пространство вокруг: цоканье маленьких каблучков эхом пронеслось по всей территории санатория. Под развевающимся на ветру белым халатом почти прозрачная блузка еле сдерживала в рамках приличия грудь и амбиции новой временной заведующей. Мои глаза наблюдали, как чёрные туфли на каблучке детского размера, почти не касаясь земли, двигаются по направлению к врачебному корпусу. Отметил ещё про себя, что капроновые носки по щиколотку вновь вошли в моду у молоденьких женщин. Это не сулило мне ничего хорошего.

Нина всегда делала укол сама. Протыкала кожу истерзанной руки, рассматривала узор из вен и синяков, наслаждалась этим изменением в сознании пациента, в его взгляде и действиях. Смотрела, как из каждого из нас уходит желание проявлять свой норов, характер, особые предпочтения. Ей, наконец, становилось спокойнее. Обезвредив пациента от него же, она принималась за разговоры обо всём на свете, поглядывая, как он постепенно засыпал. Вместо него просыпался её безвольный раб, который знал только одно: без неё он моментально погибнет, сгинет среди этих стен или прогулочных дорожек вокруг санатория.

«Вы должны радоваться жизни! – тихим голосом сказала она, когда загоняла иглу мне в вену. – Не давайте им себя одолеть, – она пыталась поймать мой взгляд, оторвать его от пола. – Посмотрите на меня! Обещаете?»

Мой взгляд не отрывался от растянутых резинок капроновых изделий в 20 ден. «Снаружи» от меня явно хотели добиться ответа. Я же погружался во внутреннюю пучину блаженства. Она взаправду гладила меня по всему телу, пыталась целовать прямо в губы, пыталась раздеть? В кабинет сквозь тишину начали проникать звуки из коридора и соседних кабинетов. Послышались приближающиеся шаги медсестры. Нина продолжила говорить, будто ничего этого не было, тараторила, словно зачитывала с листа:

«Если вы находите в себе нотки так называемой меланхолии, то знайте – это значит, что враги ваши победили и подавили вас. Они наблюдают за вами с экранов телевизоров. Видите, как они внимательно смотрят прямо на вас, на вашу домашнюю обстановку, на тех, кто рядом с вами. Смотрят, как вы опустились и сидите перед ними всклоченные, грязные, напрочь забывшие о гигиене и о стирке одежды. Видите, как они всеми силами пытаются разглядеть, что там у вас в темноте комнат и коридоров, каких монстров вы прячете в потаённых уголках души. Всеми силами пытаются достать их из вас, спровоцировать, воспользоваться вашей доверчивостью и добротой.

Запомните, не отправляйте сигналы о помощи через экраны своих устройств, особенно через телевизоры. Змий не устоит воспользоваться наивностью овец! Те, кто так улыбается по ту сторону экрана и произносит пылкие речи, – не заинтересованы в вас. Поверьте нам, вы никому не нужны, ни там, ни здесь».

А вот сосед по номеру отеля совсем расклеился. Он старался ничего не есть из выдаваемых в столовой еды и питья, отказался от всех процедур и таблеток. Теперь ему казалось, что они пускают газ ночью в его комнату по вентиляции, пока он спит. Он перестал спать по ночам.

Через пару дней в очереди на обед он незаметно подошёл ко мне сбоку и, еле шевеля губами, сказал, что всё готово. На этот раз всё получится. Теперь я должен быть начеку и смотреть в оба, быть наготове в любой момент вернуться на ту сторону жизни. По голосу было слышно, что он не шутит. Но я сделал вид, что не понимаю его. Он орал мне на ухо: Ты мне не веришь? Мы вернёмся! Слышишь? Точно вернёмся!

Он встал посреди столовой и заорал: «Свобода! Свобода! Сво-бо-да!» В истерике залез на стол и продолжал скандировать слова, которые потеряли смысл и остроту после десятого его вопля. Все старались не смотреть на него, в том числе и я. В углу я заметил санитара, который наблюдал за представлением неподвижно, будто боясь себя раскрыть перед мятежником. Прошло минут десять, прежде чем тому наконец надоело орать, и он разочарованно сел смотреть на еду, которую предусмотрительно отставил на безопасное место. Я всё ждал, когда он сдастся и начнёт хотя бы есть по-человечески.

6

Я бежал босой по улице опустевшего дачного посёлка. С момента подкопа забора санатория до этой самой улицы я не встретил почему-то ни единого свидетеля своего побега.

Наступили, наконец, приятные деньки. Санаторий будто бы вышел из спячки. Жара спала, но ещё не до конца выветрилась из зданий и земли. Меж тем появился холодный ветер, который насквозь пронизывал гуляющих по территории санатория. Он пытался сдуть с лица земли и персонал, которому теперь только и оставалось бегать трусцой от одного корпуса к другому. Санитарам приходилось придерживать – всем до единого – белые чепчики на головах и развевающиеся в разные стороны подолы халатов.

Но было там и нечто стабильное. Несмотря на все обстоятельства, на моей любимой скамейке с недавних пор стал загорал старик. Каждый погожий и непогожий день он занимал свой пост в девять утра: расстилая на лавке покрывало, этот пожилой джентльмен учтиво снимал с себя всё, кроме коротких шорт, клал на лицо панаму и притворялся спящим. Голым и надувающимся как шар пузом он стремился то ли достать до солнца, то ли заслонить его от всех вокруг.

За мной и правда никто не гонится? Я свернул на тропинку между сухостоем. Мой силуэт растворился в жухлой траве, которая вымахала выше меня почти на голову. Упёрся я в берег достаточно быстро. Сначала была надежда найти брод. Пришлось идти вдоль берега, кое-где продираясь сквозь заросли, и заходить в воду, проверяя глубину и скорость течения, испытывая терпение речных тварей и духов. Окончательно замёрзнув, я поймал себя на мысли, чтобы меня поскорее нашли и забрали в кровать. Они уже раздербанили мои вещи. Кто-то наверняка уже ходил в моих пожитках как в своих. Забыли! Не нужен! Вычеркнули из списков и памяти, будто меня и не было.

Я стоял у распахнутых ворот санатория и мог думать лишь о том, примут ли меня обратно или прогонят прочь. Чувствовал себя чужаком, который незаконно пробрался в дом, чтобы почувствовать, каково это – лежать под тёплым одеялом в пододеяльнике, на мягком пружинистом матрасе, на котором есть простынь. Сон тут же прибрал меня к себе: стоило только привычно свернуться калачиком и натянуть одеяло до самой макушки, чтобы ни солнце, ни тень не смогли помешать бродить по воле во сне. Санитарка нашла меня грязного, воняющего болотом в чужой постели этажом ниже и поправила в своём списке количество порций на завтрак.

Тогда я, видимо, и отыскал соседа. Он следил за мной из своего укрытия. Его лицо и тело почти слились в один большой ушиб. Я про себя подумал, что, может, его и не нашли, и не поймали до сих пор только потому, что его было не узнать. Из гниющих прорезей глаз он, наверное, разглядел меня, только когда я подошёл почти в упор к нему. Он оставил на себе из одежды только портки, которые меня всегда бесили. Похожие на женские трусики, они были, вдобавок ко всему, белые. Я представлял такие на Нине. Но сейчас, к моему удовольствию, я наконец застал этот момент: разглядел и хорошенько запомнил каждое пятно жёлтых и кровавых оттенков. Вероятно, он выбрал укрытие у забора в густых зарослях кустарника, чтобы не попадаться никому на глаза. К моему очередному удовольствию, он впервые в своей жизни молчал. Не тарахтел сутками напролёт про свои теории, не агитировал на очередную затею и не жаловался. Рот его был, наконец, недееспособен. Хотя бы потому, что челюсть его почти отделилась от черепа и дала крен вправо. Рот его больше не извергал обидные обзывательства в мой адрес. Никто больше не хотел разлучить меня с Ниной.

7

Все вокруг искали моего соседа. Я же ждал, когда все разойдутся и можно будет прокрасться к окну Нины. Чтобы смотреть, какая она красивая, когда заполняет карточки. Она закидывала ногу на ногу, так что подол неизбежно полз выше открывающихся шрамов на ногах.

Эти впадинки, означающие недостающие кусочки мясца на бёдрах и заднице, сводили воображение с ума. Это же самое воображение рисовало сцену, как она стоит в нижнем белье, снимает бюстгальтер, и её дородные груди, пружиня от упругости, выскальзывают на свободу. Каждый раз я представлял, какая она там, под обёрткой. Представлял, как закатываются её глаза от удовольствия, как я продираюсь сквозь все эти женские препятствия, чтобы взять её за душу и поиграть на струнах этой самой души. Пробудить бы в ней природную покорность. Заставить стонать. Громко. Очень громко. Хотя бы просто разбудить её от всеобщего сна учреждения.

Что окажется под её раковиной? Какое чудное млекопитающее выберется мне навстречу? Руки у неё всегда холодные. Из-за них мураши основания головы и предательски разбегаются по телу, топорщат соски, когда она обхватывает ладонями мою голову и крутит её в разные стороны. Хочет убедиться в том, что я всё проглотил, зараза! Заглядывает внутрь меня, совсем не боясь того, что может выпрыгнуть на неё оттуда, из глубины моего пищевода, желудка или кишок.

Завтра придёт новое распоряжение или новая инструкция, сможет ли она стать другой? Я смотрел на окружающих её санитарок: старые дородные тела с одышкой несмотря ни на что сохраняли гибкость. Могли запросто выдавить из себя улыбочку, раскорячиться и пластом на полу, и ползать на четвереньках. И всё это – с огоньком в глазах. С задором, который положен по нормам учреждения. А потом все они разойдутся по своим делам с тем самым лицом, какое есть у них от природы. Будто бы и не было ничего. Они и издевались над нами с таким же безразличием. Просто потому, что кто-то так ради шутки дописал это правило корявым почерком в инструкцию.

Хоть бы улыбнулась мне разок, а?

Попалась, сучка! Загнал её в угол: перекрыл ей дорогу между выходом из корпуса и улицей и аккуратно припёр к стенке. Что она подумала в своей голове? Смотрела на меня, перепачканного в снегу и до сих пор дрожащего от пронизывающего ветра. Сверлила насквозь своим фирменным надменным взглядом. Будто бы я такой же, как они все. Пришлось сбить с неё эту спесь. Пуговицы врачебного халатика посыпались и покатились по всему коридору. Она заметалась из стороны в сторону. Я молча улыбался. Потом всё же пихнула меня и вырвалась на свободу.

Она шла впереди как ни в чём не бывало. Может, я даже отпустил какую-то шуточку про её породу, такую же двуличную, как у всех баб её типа. Она даже не обернулась, только прибавила шаг. Я не собирался сдаваться. Мы по очереди зашли в общий холл. Все собрались на просмотр вечернего кино по телевизору. Она водила глазами по собравшимся, а я стоял сбоку и продолжал улыбаться и пялиться на её рваный халат. Я ждал, когда очередь подсчёта пациентов дойдёт до меня и мы встретимся взглядами. Но меня теперь будто бы не существовало, как бы я ни старался попасться ей на глаза.

8

В единственном потаённом углу корпуса, не доступном даже уборщицам с их швабрами в хлорке, лежала та самая вторая кроссовка моего приятеля. На лестничной клетке этажом чуть выше жилых я смотрел в окно, как из предрассветной темноты с фонарём и в куртке нараспашку мелкими перебежками передвигался силуэт санитара. Судя по всему, кроссовка валяется тут давно. Кто-то выкинул или намерено потерял? Теперь эта инопланетная вещь стала частью местной фауны: поверх вытертого бока паук не первую неделю плёл в разных направлениях паутину, в слоях которой уже имелось несколько неподвижных жертв. Изнутри обувки буйствовала плесень – результат симбиоза постоянной влаги из открытого окна и такой горячей батареи, что о неё легко обжечь руку или лицо, если увлечься содержимым угла. Я потянул за кроссовку, стараясь не раскрыть тайну своего пребывания перед паучками и жучками. Наверняка кто-то из них следит за мной прямо сейчас. Ждёт, когда меня тут наконец-то не станет. Я освободил находку от лохмотьев паутины, побил об стену, чтобы вытрясти остатки комков пыли, и отправился на завтрак. Весь день я носил улику за пазухой. В итоге сам пропах сыростью угла.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.