Аннигиляция

v_gus v_gus

Аннигиляция

Внимание!

Данное произведение – результат буйного воображения автора, оно наполнено абсурдом и создано исключительно для развлечения. Не призывает к каким-либо действиям и не имеет цели кого-либо оскорбить. Все события и персонажи вымышлены, любые совпадения с реальностью случайны! Автор не берёт на себя ответственность за вашу трактовку произведения. Смысловое наполнение этой ереси полностью лежит на читателе.

Не рекомендуется лицам моложе 18 лет. Содержит ненормативную лексику и сцены насилия.

Со стороны поля с борщевиком выходили люди – без единого ожога, без единой царапины. Набралось их почти на целое селение.

Как вышли из зарослей выше их самих, начали гудеть, раскачиваться, прыгать. Прыгают выше голов своих. Замрут на минуту, пока главный, почти напевая, что-то говорит, потом снова всё по кругу. Когда главный замолкает, все валятся вповалку на землю и засыпают крепким сном. 

Раз отвернёшься на минуту, а там уже и нет никого, все расползлись по городу. Только и смотришь, как парочка из них ковыряется в помойке. Пожрать ищут, только съедено всё до них давно. На другой день уже наши старухи с ними прыгают и раскачиваются. Гудят да смотрят, куда они все жрать пойдут. Старухи по помойке рядом с ними рыщут, жрать ищут. Смотрят на них, а они жуют. Отрывают кусок пакета-майки – и в рот. Смотрят старухи – плюнут пакет обратно или проглотят. 

Окликнет их главный, они опять сползаются в кучу, да как начнут гудеть, раскачиваться, прыгать выше наших голов. Выбегают в середину круга девки, одна падает замертво в центре, остальные пытаются её оживить, но понарошку. Одна вырывает ей сердце из груди и сажает в землю – вырастают из земли помидоры. Другая выковыривает печень, закапывает в землю – распускаются цветы. Но никто не трогает, не срывает, не ест. Только черви ползут из помидоров. 

На следующий день и след их простыл, будто не было ни трупа, ни чужаков, да наших старух. Да никто и не вспомнит, что были тут.

Из неизданного

Свобода есть моя независимость и определяемость моей личности изнутри, и свобода есть моя творческая сила, не выбор между поставленным передо мной добром и злом, а моё созидание добра и зла.

Николай Александрович Бердяев

Главная ценность этой повести в том, что читатель рассматривает жизнь человека с психическими отклонениями через призму самого этого человека. Эта жизнь другая: наполненная хаотичными событиями, внезапно меняющимися декорациями и даже ролями.

Анонимный отзыв

Пролог

Упряжь плотно прилегала к брюшку, фиксируя аппарат для съёмки.

Внезапно для всех он вылупился, оперился и стал белоснежным среди многочисленных серых братьев и сестёр. Но даже это не спасло от его участи. Розовые лапки напряжённо скользили по металлическому подоконнику, пытаясь сохранить равновесие. Из соседнего окна в него прицелились из пистолета и почти попали. Он упорхнул за секунду до того, как пуля вгрызлась бы прямо в маленький чёрный глаз, из-за чего снимки пробуждения детектива смазались и не представляли оперативной ценности.

С него в конце концов сняли ранец и отправили в клетку, где можно было спокойно «почистить пёрышки», перевести дух и поклевать пайковое зерно.

В соседних помещениях держали хищных птиц. Белоснежка видел только раз, как их тренируют нападать на летящие в небе объекты, похожие больше на детские игрушки, вроде радиоуправляемого вертолётика, чем на угрозу общественной безопасности. Гордякам полагались средства защиты от ранений, вроде чехлов для лапок, и подкормка мясом.

Теперь он слушал, как оттуда доносятся глухие выстрелы вперемешку с незнакомыми мужскими голосами, как заорала запоздало орёт сигнализация, видел, как мечутся в тесных клетках его соседи, как бежит к ним старший офицер, выкрикивая с истерично высокой интонацией смешное слово «диверсия». Все они были полны надежд, что офицер нажмёт на нужную кнопку и разом откроет все клетки, выпустит их хотя бы в коридор, а может, вовсе сжалится, и они все улетят в распахнутое окно, подальше от разгорающегося в соседнем помещении огня.

Клетки погрузили в «каблук», и пернатый груз отправился по адресу, указанному на бланке с закорючками на месте, где должны были стоять подписи отправителя. Офицерам было не до них – они выносили из сгоревшего кабинета мебель и обрывки бумаг. Все их добытые невероятным трудом секреты, накапливаемая годами по крупицам информация о начальниках и предателях, о тружениках и вредителях, всевозможных шпионах – ничего не осталось. Убитый горем генерал сидел на лавочке, курил и смотрел, как грузят в фургон клетки с голубями, остатки мебели, которую ещё можно восстановить и продать, оплавленный сейф, не похожий ни на один, что был ему знаком. Он глядел вслед уезжающему фургону и, казалось, даже не моргал, только автоматически подносил сигарету к губам, вдыхал и выдыхал дым. И так по кругу, пока тление не добралось до фильтра и сигарета не погасла.

Их привезли в приятное место: просторная комната, культурные белые халаты. Больше никаких тесных тёмных каморок, откуда их доставали только в случае надобности. В новом помещении никогда не выключался свет, мимо клеток ходили туда-сюда работники самых разных специализаций, о которых можно было только догадываться. Вот, например, этот в синем комбинезоне постоянно возил туда-сюда ведро по полу. Двое щербатых в белых халатах то и дело крутили гайки в массивной железяке – откручивали и закручивали, и так каждый день по двенадцать часов подряд. Больше всего ему запомнилась красивая девушка. Она не носила халата или рабочей униформы, в отличие от остальных, и озаряла каждый день всех в комнате своим тонким чувством стиля. Её появление каждый раз оказывалось почти мистическим: она входила в дверь – и всё на пару секунд замирало. Он научился определять звук её маленьких каблучков из всего потока жизни, что была вне этой комнаты.

Она изо дня в день открывала клетки его соседей, кормила их то печеньем, то орехами: в благодарность те сидели спокойно в её руках, пока она несла их к интерактивным экранам. Он ждал своей очереди поклевать экран и получить в награду печенье, поглаживание по пёрышкам или даже поцелуй в макушку.

Сегодня она была не в настроении и даже не подошла к клеткам. Щербатые в халатах в очередной раз всё открутили и разложили железяку на столе. Внутри оказалось три отсека, изолированных друг от друга, – три глубоких круглых отверстия. Она нажала какую-то кнопку на теле конструкции и внутри всё начало гудеть и светиться. Щербатые внимательно наблюдали за каждым её действиям, готовые прямо сейчас дать дёру подальше от этой стервы. Из клеток было видно, как, наконец, спало напряжение у всех, кто стоял около железяки: плечи опали, осанка стала расслабленной, разжались желваки, разгладились морщины на лбах.

Экраны внутри загорелись не сразу. Один из щербатых полез что-то в очередной раз закрутить, пока она вынимала сородичей Белоснежки из клеток. Те спокойно ждали в её руках. В конце каждого тесного отверстия был тот самый экран, и поначалу никто не хотел лезть туда по своей воле. Она поменяла претендентов несколько раз, вытаскивая их из клеток по очереди, пока не додумалась просто силком засунуть одного из них. Она чувствовала, как в тёплой тушке всё клокочет внутри, будто сердце не выдержит и остановится раньше времени. Помёт лился ей на туфли маленьким ручейком. Она запихнула последнего серого, и все замерли, но ничего из задуманного не происходило – не было наведения на цель, не было даже попыток управления ракетой. В тёмном круглом отверстии лежала мёртвая птица.

Яркий шар идеальной формы вспыхнул над краем острова, постепенно расползаясь над горизонтом вширь, изменил цвет, как вода, в которую обмакнули кисточку с гуашью. Так из неоново-жёлтого он перецвёл в оттенки серой высохшей земли жарким летом. Будто бы стараясь вобрать в себя всю линию горизонта, шар превратился в купол. И только тогда прогремел взрыв. В ответ зазвучал собачий лай и мат со стороны посёлка по другую сторону реки. Маленькие фигурки побежали с улицы к зданиям.

До конца не установлена причина, по которой загрязнение распространилось за пределы предполагаемой зоны испытаний. Предположительно, в одном из бетонных сооружений была неправильно установлена заглушка, что и привело к дальнейшему заражению всей территории острова.

Часть 1. Хищник

1

В этом городе все посходили с ума!

Две подружки смотрели вниз. Тело третьей девочки с высоты казалось знакомым и одновременно чужим. Без души тело внизу превратилось в сломанную куклу: хрипело, произвольно двигалось и тряслось.

– Смотри, она реально как зомби!

– Тсс! Спалят же.

Полиция приехала невовремя. Они всё ещё ждали результата, свисая через балкон и всматриваясь в тело бывшей новой подружки. Одна дёрнула за руку вторую и потянула, прячась за ограждение. Из-за дома по направлению к телу вывернули несколько фигур в форме. Тело внизу больше не хрипело. Никто же не видел, что она пришла с ними? Земля уже напиталась кровью вокруг трупа. Время от времени сутулящиеся и рыскающие там бугаи в куртках с блестящими полосками водили глазами по дому. Не было никаких сил удержаться и не смотреть вниз через щель между балконных плит. Наконец любопытная пара глазищ встретилась взглядом с одним из них.

Микроволновка гоняла тарелку по кругу, накаляя стекло до предела. Заплаканная женщина средних лет сидела напротив следователя. Перекрикивая шум, пострадавшая пыталась объяснить, что дед их с дочкой ненавидел. Она сама только после его смерти случайно от родственницы узнала, чем он занимался на острове. Не смог простить сыну, что тот взял такую, как она, в жёны. Так что он с внучкой не то, что не общался, а и не видел её ни разу вживую. Откуда она всё это взяла, мать понятия не имела. «Я на работе постоянно! – мать держала голову руками и безумным взглядом смотрела сквозь стол. – Не могла она взять и сама прыгнуть! Это всё стервы эти малолетние! Откуда они вообще взялись? Они старше неё на несколько классов, кобылы эти. Подговорить ребёнка спрыгнуть с балкона? Это кем вообще нужно быть?»

Отчаявшаяся мать принесла мне уже домой, ближе к полуночи, потрёпанную тетрадку листов на двенадцать. На что только не было способно воображение пятиклашки, я вам хочу сказать. Внезапно после коротких историй про любовь между ней и какими-то парнишками, историй, как все хотят с ней дружить, историй про её популярность, резко начиналось странное. Скажем так, ребёнок такое придумать не мог. Почерк взрослый. Мать клялась, что не покупала таких тетрадей ни в этом, ни в прошлом году. Может, девочка нашла дома или дал кто-то из родственников? Но та всё мотала головой. Даже не дослушала меня. Резко сорвалась и побежала вниз по лестнице. Пролистал страницы до самого конца. Было ясно только одно: кто-то хотел напугать девочку.

Я уставился в темноту и закурил. Даже сам себе не мог объяснить, зачем пришёл сюда. Всматривался в противоположный берег реки, в отражение пятна луны на неспокойной поверхности вод, прислушивался к глухой тишине острова. Должна была быть хоть какая-то подсказка с чёртовой тетрадкой! Тогда мне казалось, что, раскрой я это дело как надо им, по всем этим правилам, всё бы, наконец, изменилось. Умники из соседнего отдела уже неделю пытались скинуть всплывших на нас. Завалят опять говном по самое горлышко.

Среди тёмных пятен, похожих на деревья, виднелось здание санатория закрытого типа. Точнее, два его окна, в которых ярко горел свет. Наверняка такой же бедолага. Навешали лапши на уши про карьеру, а ты батрачишь потом днём и ночью за спасибо. А дома тебе все мозги скушали чайной ложечкой. Какая-нибудь замызганная, обрюзгшая стерва в халате, которую не научили как себя вести, когда ты живёшь с мужиком. Она тебя ещё и позорит перед этими ослами, бегает со своими жалобами в твой же отдел. А ты ведь эту стерву любил когда-то.

В спину дохнуло. Кто-то стоял за мной. Пришлось включить фонарик на телефоне, перед тем как обернуться. Нарушитель неуклюже бежал от меня в сторону дороги, прихрамывая на левую ногу, будто она короче на десяток сантиметров. Только через несколько минут до меня дошло, что он в пижаме, напоминающей робу. Я попытался догнать психа, но после него даже примятой травы не осталось. Всплывёт где-нибудь пузом кверху, не сегодня так завтра. Точно, всплывёт. Причём в самый неподходящий момент.

На следующий день отдел превратился в балаган. Каждый норовил у меня что-то спросить, уточнить или сдать анкету. Родственники пытались опознать тела с размытого кладбища. Смотреть там было особо уже не на что – одни кости. Поэтому я обрадовался, когда меня взяли с собой на остров. Мы пересекли реку на старенькой лодке. Вода от наводнения наконец ушла, и река усохла раза в два. Из болота выловили ещё один труп, но на этот раз почти свеженький. На нём было обычное стариковское тряпьё: какой-то свитер, спортивные треники, майка, застиранные грязные семейники, тёплые носки хендмейд и галоши. Больничную одежду им не выдавали. В чём привезли родственники, в том и ходят, пока, видимо, не окочурятся, как этот вот. Я смотрел на ноги трупа. Одинаковые, зараза. Из-за спины слышно было, как санитарка натужно вспоминала, что это за персонаж и когда конкретно он пропал. Две недели прошло, а они даже не заметили. Может, вернулся бы? Они все же возвращались? Особенно этот! Не ходячий, судя по документам.

2

Девочка сидела на сложенных горкой матах. «Говорят, что на этом острове есть самые настоящие зомби!» Напротив неё на скамейке примостились ещё две девочки со справками для освобождения от физры. «Мне дедушка рассказывал!» Она перешла на шёпот. «Он сам там был, на этом острове… И я, совсем маленькая, тоже там была». Одна из них издевательски громко спросила: «Ну и где же сейчас этот твой де-ду-шка? Умер на острове? Ой, как удобно! Не увидит уже, как ты зажигаешь на том видео. Ты разве не понимаешь, если они выберутся с острова, что будет?» Прозвенел звонок. «Ага, выздоравливай!»

Остров стонал. Мы смотрели на него с другого берега, и я видела груды лежащих тел. Они были мёртвые, но ещё не до конца. Они чуть-чуть шевелились и издавали звуки. Кто-то приволок их сюда, на берег, и свалил в кучи: они расползались в разные стороны, даже сваливались в реку и плыли на нас. Дед поднимал ружьё и стрелял их по очереди, как только они подплывали поближе к нашей стороне. Однажды мы не заметили одного из плывущих. Она выбралась на берег и подползла к нам сзади. Из неё еле слышно выходили хрипы. «Дайте хлеба!» Обезумевший взгляд погас моментально, когда дед зарядил ей пулю прям промеж впавших глазниц. Она так и осталась лежать там. Когда я была там потом, видела единственный след её – сгнившее тряпьё в траве. Дед говорил, что это не настоящие люди. Они только притворяются ими, а так мозгов у них нет. Если сейчас хоть одного упустить, то завтра их станет уже целая колонна. Такие камня на камне от нашей деревни не оставят. Внешне они, вроде, и люди, но внутри – одно гнильё! Предатели! Род человеческий обезобразить хотят, порядки свои установить везде.

– Дедуля, они, получается… Зомби?

«Я был на острове том один раз. На всю жизнь запомнил, больше не хочу. Высадили нас на их берег, пока вода ещё не ушла до конца. Салаги принялись пересчитывать лежащих неподвижно и стаскивать их на погрузку в морг на материк. Мы, не спавшие двое суток, сбивались то и дело со счёта, к тому же натыкались по ошибке на тех, кто, видать, не до конца сдался и ещё пытался цепляться за свою бестолковую жизнь. Они кое-как расползались от кучи в направлении леса. Я услышал несколько выстрелов за спиной: кто-то из салаг додумался тратить патроны на полутрупы. Я приказал остановиться, но через минуту повторилось всё то же самое. Ползущие прямо на салаг даже не планировали останавливаться после выпущенной по ним обоймы. Ни одной пули не попало в цель. Когда я отобрал автомат и снёс парочке по полбашки, они уже хватали одного из новобранцев за щиколотки и голени и что-то ему говорили. Кажется, он нехило обоссал штаны. Отчего померли остальные доходяги, понять можно было по отсутствующим «мясным» кускам на телах, валяющихся по всему берегу. Ни у одной бабы на острове не осталось ни грудей, ни малых детей. Но самый деликатес у них был – мясо с бёдер. То, что не доели люди, теперь с аппетитом доедали черви.

Я сам лично наблюдал процесс захвата тела. Видел вот этими глазами, как исторгается воля и остатки разума в качестве жертвоприношения на алтарь этой твари. Как холодеют взгляды тех, кого она коснулась, как озлобляются они друг на друга, готовые рвать всё вокруг на части, топтать до полной аннигиляции своё же, построенное по крупицам. Они все несли ей последнее, что у них осталось: варёные яйца, пуховый платок, шапку меховую, почти не ношенную, цепочки из-под оберегов животов их. На нашей стороне было слышно, как умоляют помочь им вернуться домой. Эти жалкие раболепные блеяния сливались в какофонию и становились всё громче и громче по мере наступления заморозков.

Она поджидала их всех, лежащих вповалку без сил, вшивых, гниющих заживо от сифилиса. Чувствовали ли они, что эта тварь искала подходящее тело? Зачем она выворачивала их изнутри и выходила вместе с рвотой? Им было всё равно. Она стирала с них тонкий слой кожицы, оголяла нервы, чтобы привести в постоянную готовность их рефлексы. Они все делались похожими на неё цветом и движением, не отличимые от почвы, по которой передвигались, как настоящие охотники из джунглей. Давали ей свои конечности и мясо для укрепления характера. Смотрели друг на друга теперь её глазами: все они ощутили привкус и запах жертвы, которая могла бы избавить от этого мучения. Много раз мне снилось после острова, что меня разделали на куски, выставили на всеобщее обозрение без органов и частей плоти, сделали похожим на недоеденного зажаренного гуся на праздничном столе.»

3

Беспомощный дед с надеждой в глазах смотрел на полицейских. Он сползал с коляски и на коленях обливался слезами, хватался за подолы курток и пальто, умоляя накормить его, забрать обратно на материк, разрешить жить в городе среди людей, умолял простить его за что-то. Вслед уходящим он кричал, что больше так не будет, сделает всё как они хотят, как положено по правилам. Его никто не слышал. Даже те, кто катал его в коляске каждый день, поднимал с кровати и одевал, пытался накормить помоями. Дед сопротивлялся этому как мог. У него кружилась голова и всё путалось в одинаковых под копирку днях. Мучительно скучный день, который никогда не закончится. Куда-то подевались все его силы. Он пытался заставить нижние конечности шевелиться, хотел встать с чёртова кресла и убежать отсюда. Пару раз ему удавалось уронить кресло и отползти на пару сотен метров вглубь леса с чёртовой прогулочной тропинки. На следующий день там уже стоял красивый заборчик, обрамляющий по обе стороны весь путь до берега и обратно. Дед чувствовал себя крысой в красивой клетке.

Они хотели его убить! Сыпали отраву в эти помои, воровали его вещи и записи, потом говорили ему, что такого у него никогда не было тут, что он всё напутал. Он стал прятать в карманах записки самому себе. Позже находил их разбухшими и расплывшимися после стирки или подменённые ими, с красивым женским почерком, полным бредней о том, что он якобы забыл. Почерк не совпадал, как бы они ни старались его подделать. Для всех прочих в Санатории он был невидимкой. Все лишь отворачивались, когда у него случалась истерика. Когда наступила зима он, наконец, каким-то чудом встал на ноги и выбежал из процедурного кабинета босиком в одной больничной ночнушке и пальто медсестры, которая вышла куда-то. Он бежал что есть силы, пока, наконец, не подействовал укол. Ноги подкосились, ватное тело подвело его, покатившись по склону и соскользнув в ледяную воду. Он знал, что завтра откроет глаза в своей постели и его опять посадят в кресло и накормят помоями.

Вода звала его всё время, он бежал к ней, словно маленький мальчик. Хотел снова почувствовать блаженство побыть в воде или просто плыть, ощущая себя на седьмом небе от счастья, как в детстве. В памяти всплывали воспоминания о его первой попытке плыть самому, когда он прыгнул в воду и пучина волны поглотила его, но сильные руки отца подхватили его и вознесли к солнцу.

Теперь же он словно обезжиренная птица, которая не может держаться на воде, барахтался пару минут, пытаясь остаться на поверхности. Он быстро начал погружаться на дно, слыша, как птицы передразнивают своим пением кваканье встревоженных, разбегающихся в разные стороны жаб.

4

Шеф махнул рукой – и все затихли. Нам в помощь должна приехать команда профессионалов из главного управления. Мол, потерпите, сейчас спецы явятся. Всю работу сделают, тебе только бумажки заполнить и в архив сдать. Это мы умеем, конечно! Ждать и потом сдавать в архив. Потом из главного управления звонили, сказали, что специалисты эти у нас должны уже два дня как на местах работать. На связь никто из них не выходил пока что? Взгляд начальника сверлил мою черепушку. Я имел неосторожность тихонько засмеяться, но так получилось, что в этот самый момент никто ничего не говорил и мой смех услышали все в зале, включая шефа. Повисла неловкая тишина.

Мы их пробили: эти двое бедолаг несколько раз меняли билеты на самолёт, потому что не могли улететь по-человечески, без происшествий, так сказать. В первый раз у самолёта отказал двигатель прям над их городом, сразу после взлёта. Парни там не робкого десятка: поменяли билеты на другой рейс. Во второй раз уже даже не взлетели: пилот умудрился выкатить самолёт за посадочную полосу. Несмотря на переполненный аэропорт и череду неудач, они взяли-таки билеты в ближайший к нам город и полетели чуть ли не на «кукурузнике». После вроде как успешного приземления они даже купили посадочные на поезд. Но вот сели ли они на него?

Я выкрикнул: «Да что тут гадать! Две крысы рыскают у нас сейчас под носом прям. Так они тебе и сказали, кто они. Ага! Они, наверно, уже отчёт состряпали, какой им нужен был, и домой улетели. А ты держи карман шире! Помогут они, ага».

Шеф лишь подметил в ответ, что, мол, ему из главка передали, что мы не пропустим гостей в любом случае. Оказалось, один из этих конторских крысёнышей хромал на одну ногу.

Как мы не старались, количество всё равно не сходилось. Ну один, два – ещё я понимаю. Кто-то тайком прикопал после бытовухи супругу или соседа. Ну ладно, десять даже будь их лишних. Времена тяжёлые были, всех не упомнишь. Но полсотни разносортных частей от тел, которых тут и быть не должно. Пропади они тут все разом, в этой дыре, кто-то отчёт да составил бы. А по нашему профессиональному мнению хоронили их, скорее всего, в одну и ту же весну или позднюю осень, ну то бишь разница у них небольшая в состоянии останков. Будто вода откупорила место, где они все вместе лежали, и распотрошила братскую могилу, растащив всё содержимое вдоль берега. Пришлось звонить в городской краеведческий музей. Сошлись на том, что это исторический памятник или курган, захоронение неизвестных героев труда. Для отчёта сойдёт.

С самого начала было понятно, что он не в себе. Он налетел на меня у вокзала и требовал идти с ним, даже не требовал, а, можно сказать, насильно тащил в сторону машины, из которой я только успел выйти и нажать на брелок сигнализации. Он заставил нас сидеть в машине больше часа, не давая даже сходить пописать. Хотя я вряд ли согласился б оставить его одного в своей тачке. Я пожалел о своём решении помочь почти сразу же как мы вошли в гостиницу, изображая тупых туристов. Никто не должен узнать, что он тут один. Будто такого крысёныша сложно вычислить. Мне понадобился на это всего день наблюдения за вокзалом.

После того как мы бросили почти пустые чемоданы в номере, приятель буквально слетел с катушек, будто уже знал, что нас похитят буквально с минуты на минуту. Я достал пистолет из-за пояса и показал ему, чтобы тот хотя бы на секунду отошёл от окна и перестал выглядывать туда, словно он главный герой боевика на задании. Я демонстративно убрал оружие обратно, но тот уже полностью погрузился в свои фантазии. Не выдержав, я спустился вниз. В баре и фойе всё было спокойно. Несколько семейных пар с детьми ужинали в ресторане, одинокий бармен флиртовал с официанткой, облокотившейся о стойку.

Я сел за столик, убедившись, что пистолет не торчит из-под пиджака. В меню на глаза попалась строчка со знакомым названием, из-за чего на задворках сознания мелькнули приятные воспоминания из юности. Я разливал эту самую водочку по пластиковым стаканчикам у кого-то на кухне, а на моих коленках сидела она с тонкой сигареткой с яблочным вкусом в одной руке, коготки второй она запускала мне в тогда ещё густые волосы. Поглощённая беседой, не замечала, как я специально подливал ей чуть больше, чем себе. Морщилась, выпивая залпом, и запивала соком с ананасом. До сих пор помню запах ее волос – шампуня с розой, сигарет и перегара. Потом я навис над ней. Смотрел как трясутся её огромные сиськи. Придерживал и целовал её ноги на моих плечах. Пытался не смотреть на её безмятежное спящее лицо.