Искупление страстью

– Астрид!

К сожалению. Все друг друга знают – к огромному сожалению.

Я останавливаюсь. Мужской голос разрывает тишину и лишает сил. Я зажмуриваюсь, а когда открываю глаза, три тени уже рядом.

Обычные работяги. Они окончили школу в прошлом году и остались в городе. Застряли, словно неупокоенные души. Не могут вырваться. Каждый их день похож на предыдущий: страшнее всего стать таким же призраком. Я наклоняю голову, пряча лицо за волосами, и пытаюсь прошмыгнуть мимо.

– В одиночестве, по темноте… нехорошо, – с мнимым сочувствием говорит один из них.

– Давай проводим, а? – предлагает второй.

– Не обидим, не бойся, – хохочет третий.

Им ничего не будет. Луксон – не то место, где за плохие поступки наказывают. К моей удаче, парни боятся навредить мне всерьез. Так, пристают от скуки. Вдруг я буду в настроении «потерять свою вишенку», как они говорят, видимо прочитав такое определение девственности в бульварном романе своей мамочки. Но они знают, что есть кое-что страшнее, чем они, пьяные рабочие. Кое-кто.

Но сейчас я одна на улице, поэтому они смелые, как шавки на привязи.

Майлз, сын фермера, кладет ладонь мне на талию, а Патрик, музыкант-бездельник, рассказывает о вечеринке на заброшенном складе.

– Поехали, Астрид, будет весело!

«Покажи зубы, заставь их бояться», – вспоминаю слова Пат. Но я слишком напугана. Пережить. Переждать. Через год я уеду. Я не стану очередной заблудшей душой этого проклятого города.

Парни смеются и неспешно идут со мной в обнимку под предлогом проводить до дома, а я надеюсь на чудо. Например, что соседка выйдет на позднюю прогулку или Пат перед сном решит покататься по району на своем старом пикапе.

Из-за угла выезжает патрульная машина. Проблесковый маячок на крыше освещает темную улицу красно-синими бликами.

Мои знакомые отпрыгивают, громко кричат:

– Шериф! – и бросаются врассыпную.

Машина тормозит у обочины. Когда мотор глохнет, погружая улицу в звенящую тишину, я до боли сжимаю зубы. Челюсть сводит. Надо было согласиться и пойти на вечеринку. Я оглядываюсь, но улица пуста.

– Астрид? – бурчит шериф. – Быстро на заднее сиденье.

– Иду, дядя Томас.

Луксон похож на чистилище.

В городке, которого нет на карте, живут неупокоенные души, а добро и зло давным-давно поменялись местами.

Я проснулась с липкой пленкой на лбу и грохочущим в груди сердцем. Включив настольную лампу, перевернулась на бок и долго рассматривала узор на обоях. Все закончилось. Я уехала. Я в безопасности. Я в Берроузе. Прикрыв веки, прикусила одеяло. Зубы сводило, но я кусала и кусала ткань. Спустя пару минут мне удалось переключить внимание и погасить приступ паники. Лучше бы мне снова приснился Дерек Ричардсон.

В кровати я провалялась до рассвета и заставила себя встать под The Neighbourhood[5] на будильнике телефона. Нельзя унывать. Предстоит новый день, он еще на шаг приблизит меня к высшему образованию и независимости. Воодушевленная, я включила воду в душевой кабине: прохладные капли смыли остатки кошмара. Скоро Луксон станет таким же далеким и неприятным воспоминанием, как первый поход к дантисту.

Я благодарна проклятому городу только за то, что он свел меня с одним человеком: с Патрицией. Вчера мы болтали как в старые добрые времена: вспомнить тот разговор – лучший способ начать день с чего-то приятного.

Накануне вечером

– Пат, я почувствовала магию.

– Вау, подруга!

Патриция, вероятно, ударила по стене – я вздрогнула от резкого стука и едва не свалилась со стула. Вцепившись в письменный стол, я выругалась.

Но Пат не заметила, она тараторила дальше, и только годы близкой дружбы помогли мне распознать в ее нью-йоркском говоре отдельные слова:

– Я говорила! Астрид, я говорила тебе! Надо всего-то подождать! Он хорош, да? В сравнение не идет с… как его звали? Джонни с заправки?

Я поморщилась, вспомнив первые – и пока единственные – отношения. Тогда мой выбор пал на местного раздолбая. Вне всяких сомнений, Дерек Ричардсон – бог с Олимпа на фоне неудачника Джо.

Я сменила тему, и пару минут Пат слушала, как я устроилась в Берроуз, о современных коттеджах вместо типичных общежитий, о программе занятий, о маленьких классах… И снова спросила:

– Итак, в неотразимости зацепившего тебя парня я убеждена. А что насчет характера? Дай мне слово: он не обижает тебя? Иначе приеду и…

– У меня был оргазм, – перебила я, пока ее не унесло в лес оскорблений и нецензурных слов: можно уехать из Луксона, но Луксон не уедет из тебя.

Пару лет хватило, чтобы Патриция приобрела привычку ругаться через слово. Мы старались себя контролировать, но если эмоции захлестывали… А Пат определенно была сейчас не в стабильном состоянии.

Она воскликнула:

– Твою ж мать! Вы переспали?!

Мои уши загорелись, и я спешно добавила:

– Технически нет. Он… мне приснился. Я проснулась от яркой вспышки, словно тело ударило током. Бедра мокрые, а сердце бешено колотилось. Даже представить не могу, каково это в реальности. С ним. – Уточнить стоило, потому что никто не возбуждал меня настолько. Хотя, опять же, сравнивать не с кем: на моем пути профессор Ричардсон первый мужчина в дорогом костюме и с образованием выше среднего. – Это чувство… – я помолчала. Пат терпеливо ждала. – Оно не идет ни в какое сравнение с самоудовлетворением. Я представила его губы на своих губах, его руки на моем теле. Мы были в библиотеке, чувство опасности все обострило. Черт возьми, что было бы, поспи я еще хотя бы минут десять?

– Ох, подруга! – Патриция по-доброму посмеялась надо мной.

Я могла рассказать Пат о чем угодно. Она выслушивала мою разочарованную тираду о том, как Джо с заправки отвратительно целуется. А однажды я нашла у отчима кассету с порнографией: краснея и теряясь, я спросила у Пат, нормально ли, что я возбудилась, когда посмотрела то мерзкое кино? Пат сказала, что для удовольствия не всегда нужен мужчина, а некоторые порнофильмы сняты как настоящее искусство. Также подруга добавила: некоторые отношения стоят того, чтобы их ждать.

Мы познакомились, когда мне было пятнадцать, а Патриции – шестнадцать. Ее семья приехала к родственникам из-за финансовых трудностей. Пат оказалась гораздо просвещеннее девочек из Луксона, у многих из нас даже не было компьютеров. К тому же она придерживалась позиции, что женское удовольствие должно быть на первом месте или хотя бы не ниже мужского. В нашем захолустье царил патриархат, поэтому женщины были либо домохозяйками, либо прачками. А мужчина, будь он отъявленным негодяем или последним пьяницей, все равно считался добытчиком и главой семьи. Осудить «отсталых горожан во времена эпохи феминизма» легко, но большинство женщин боялись остаться без средств к существованию и с детьми на руках. В Луксоне всего один завод, на котором работали, разумеется, мужчины.

И вдруг приехала Пат. Ее отец в прошлом был руководителем новостного канала, мама – бухгалтером, а Патриция мечтала стать актрисой. Думаю, ее родители не меньше остальных – сочувствующих луксонцев – понимали, что город засосет их и никогда не отпустит. Я видела в глазах родителей Пат: работа в местном продуктовом – их новая реальность, с которой они смирились. Но целеустремленная Патриция выросла в мегаполисе и не собиралась провести всю жизнь среди бедняков и пьяниц. Она училась день и ночь, а в перерывах рассказывала мне о жизни в Нью-Йорке. Другие девочки сторонились «городской», считали странной, а я слушала о Большом Яблоке[6] как о волшебном городе, где сбываются мечты. Там живут успешные женщины, там можно стать кем угодно! Пат мечтала покорить Бродвей, а мне открыла глаза на то, что все возможно. Я смогу уехать следом за подругой, получить образование!

Когда Пат окончила школу, то перед отъездом взяла с меня обещание, что я поступлю в университет или колледж, чтобы покинуть Луксон. Потребовалось на год больше, чем мы планировали, для осуществления непростой мечты, но я справилась. Не могу дождаться момента, когда мы, две счастливые выпускницы, будем вместе жить в Нью-Йорке. В мире, по которому Пат безумно скучала, поэтому и поступила в Нью-Йоркскую академию киноискусств, а я, зная город по рассказам, уже любила его.

– Ты на связи? – спросила Пат. – Думаешь о своем красавчике?

– Вспоминаю, как мы мечтали покорить Нью-Йорк.

– Я уже в процессе!

Патриция говорила настолько убедительно, что сомнений в ее правоте никогда и ни у кого не возникало. Она выигрывала любые споры, оказывала огромное влияние на окружающих, умела очаровывать. Если бы Пат захотела, то стала бы королевой школы, но ей хватало и меня. Подруги, по ее словам, только отвлекали от цели, как и парни. Но все же Патриция не могла оставить других в беде и хотя бы немного, но изменила Луксон к лучшему. Благодаря Пат в городе сократился процент подростковых беременностей: лекции о воздержании и контрацепции не имели такого эффекта, как слова Пат, что «этот козел тебя недостоин».

– Пытаешься съехать с темы, Асти?

– Ладно-ладно! Никаких секретов, да?

– Ага, – хихикнула подруга.

– Ты сама напросилась! О профессоре Ричардсоне я могу говорить вечно. Вы бы посоревновались в умении завоевать чужое внимание, ничего при этом не делая. Мне страшно, насколько быстро у него получилось обосноваться в моих мыслях. Постоянно о нем думаю. И… – Я выдержала театральную паузу – Пат ненавидит, когда я так делаю.

– И – что?

– Я рассказала ему о тебе.

– О, я польщена! – рассмеялась Пат. – Подожди, «профессор Ричардсон»? Он… – Теперь эта чертовка выдержала паузу, а я подумала, что убиться головой о письменный стол – неплохая смерть. Все лучше, чем признаться лучшей подруге в безнадежности своего первого серьезного увлечения. Патриция прошептала: – Он твой профессор?

– Ну… да.

– Асти! – Патриция захохотала. – Прости-прости! Точно, ты же сказала, что вы занимались сексом в его кабинете.

– В библиотеке.

– Разве это важно? Скоро и в его кабинете. Настоящий секс! С профессором! Звучит как мечта. Классно, что у вас преподают красавчики. У нас все профессора старше меня вдвое, – загрустила она.

– Зато ты учишься в Нью-Йорке, – напомнила я.

Настоящий секс?! По шее к лицу поднялся жар.

– Ты тоже могла бы поступить в нормальное место, если бы верила в себя. А ты выбрала Берроуз… Университет хотя бы в Америке? Ты не попала в секту? У Берроуза есть аккредитация?

– Есть! – обиженно выпалила я. – Как и отличная стипендия. Ну и после встречи с профессором Ричардсоном я ни за что отсюда не переведусь, – отшутившись, я поспешила оставить тему. – Спасибо, что ты есть, Пат. Мы обязательно будем жить в Нью-Йорке вместе, даю слово!

Мы еще немного посплетничали о сексапильных преподавателях и способах их соблазнения, а потом я легла спать с надеждами вновь оказаться наедине с Дереком Ричардсоном в его кабинете, пусть лишь в своем сне.

Лето. Астрид шестнадцать, Патриции семнадцать

– Я не позволю тебе испортить свое будущее. Ты уедешь из этой дыры следом за мной, поступишь в университет и найдешь хорошего мужчину!

– Все-все, успокойся! – смеюсь и стаскиваю Патрицию с крыши ее пикапа. Она садится ко мне в кузов, но порывается снова начать возмущаться. Тогда я пытаюсь объяснить: – Тебе легко говорить! У тебя уже было! А я… Все девочки в классе уже сделали это! – Я едва не реву, а Пат смотрит снисходительно, с умилительной улыбкой.

Мы ложимся в кузов, чтобы принять солнечные ванны: загораем в коротких шортиках и тонких футболках. Близится июнь, и Луксон кажется симпатичнее, чем обычно. Зеленая листва, голубое небо. Я вытягиваю руку, пытаясь коснуться густых облаков.

– Твои одноклассницы? – Пат хрипло смеется и затягивается сигаретой. Я отодвигаюсь к стене пикапа, чтобы дым не попал на мою одежду или волосы. – Врут они все, – утверждает Патриция. – Если не врут, я им сочувствую. Серьезно! В первый раз заняться сексом после трех банок пива на заднем сиденье отцовского минивэна? Нечему тут завидовать, Асти, поверь!

Я приподнимаюсь на локтях, обиженно дую губы. Легко ей говорить! Пат тоже меняет положение: садится на колени и, щуря кошачьи зеленые глаза, по-доброму хихикает.

От обиды сводит скулы. Я падаю на жесткое дно пикапа и хныкаю. Иногда мне кажется, что Патриция посвящена в некую тайну, потому что она уже спала с парнями. А я не имею представления о том, каково это.

Мягкие полотенца не позволяют травмировать спину, но я случайно касаюсь раскаленного металла – боль пронизывает кожу, из глаз брызжут слезы. Интересно, это больнее, чем спать с парнями?

– Расскажи: как ты потеряла девственность?

Патриция ложится рядом, обнимает меня за плечи, но быстро отпускает: липкие от пота тела неприятно греют друг друга в изнуряющую жару. Пат берет из вязаной сумки бутылку с водой и делает глоток. Капли блестят на ее губах, и она вытирает рот ладонью.

– Явно не так, как твои одноклассницы, Астрид. Ты ведь понимаешь, что девственность нельзя потерять? Наоборот, ты приобретаешь новый опыт. В сексе много приятного. Удовольствие. Оргазм. Магия. – Патриция пытается объяснить как можно понятнее, но запутывает меня еще сильнее. – Но ты станешь уязвима. Каждый половой акт тут, в Луксоне, толкает тебя в бездну. Очень не хочу, чтобы ты провела свою жизнь, воспитывая детей от придурка, который даже школу окончить не смог.

– Я тоже этого не хочу, – киваю. – Но мне исполнилось шестнадцать, а я ничего не знаю… Девочки говорят, я никому не буду нужна.

– Было бы чего знать, милая. Не спеши с этим. Ты всегда можешь сама доставить себе удовольствие. Начни себя изучать, так будет проще получить удовольствие с мужчиной.

– Что? – жар пылает по всему лицу. – Трогать себя?!

– Можешь трогать, – Патриция вновь пьет воду. – Или начни с душа, только напор сделай поменьше. Представь какого-нибудь красавчика из сериала, расслабься и… вперед, на планету удовольствия.

Я поднимаюсь и смотрю на подругу широко распахнутыми глазами. Мне стыдно даже представить такое. А если дядя Томас увидит?! Я была уверена, что только парни занимаются подобной мерзостью.

– Ты тоже это делаешь? – тихо уточняю.

– Ага! – Пат улыбается. – Пока не удалось найти здесь никого достойнее своей правой руки. Для настроя можешь посмотреть порно.

Мое лицо, наверное, одного цвета с лобстерами, а руки дрожат. Зря я начала эту тему. Но Патриция не обращает внимания на мой стыд, а, хлопнув себя по лбу, извиняется:

– Черт, прости. Забыла, что у тебя нет личного компьютера.

– Мама обещала купить мне компьютер на шестнадцатилетие. Думаю, в ближайшие недели он будет у меня. Маме хочется идти в ногу со временем, пусть Томас и против. Но я никогда не буду смотреть порно! – Меня слегка трясет, несмотря на жару. – Те кассеты, что я нашла у Томаса, мне не понравились. Это не похоже на удовольствие…

Пат снова пьет воду. Делает на два глотка больше, чем до этого. Сплевывает воду на руки и умывает веснушчатое лицо.

– Извини, Астрид, мне кажется, твой отчим немного того. Но со стороны и не скажешь – шериф полиции, примерный семьянин…

Патриция всегда мрачнеет, когда речь заходит о Томасе Дэвисе. Один раз он поймал ее за курением травки и рассказал ее родителям. Наверное, Пат затаила обиду. Дядя Томас не извращенец, я это точно знаю. Он любит мою маму. Он хорошо относится ко мне. В Луксоне такие, как Томас Дэвис, будто золотой билет на шоколадную фабрику среди обычных бумажек[7].

– В общем… – резюмирует Пат. – Хрен с ними, с твоими тупыми одноклассницами. Главное, будь осторожна. Встретить достойного мужчину трудно, но ты найдешь его. Обязательно. Скажу банально, но ты… почувствуешь эту магию.

Но единственная магия, которую я чувствовала, – это магия знаний. Мне нравилось учиться. Каждый выбранный предмет был интересен, и я не могла представить, что придется отказаться от каких-то дисциплин на следующих курсах, чтобы взять новые или посвятить больше часов углубленному изучению. Сэм также показала мне клуб журналистики, и, как я ни пыталась ей объяснить, что фотографии в комнате сделаны не мной, Сэм уже все решила. В субботу я пойду на первое собрание как полноценный участник. Что ж… вдруг мне понравится фотографировать? Полароид обещали выдать.

Но больше всего, конечно, я ждала лекций профессора Ричардсона. Ко второму занятию он задал первокурсникам подготовить сочинение по тому произведению, цитату из которого мы выбрали. «Утраченные иллюзии» – одна из моих любимых книг, и я посвятила целый вечер, рассуждая о главном герое, Люсьене, восхищаясь умением Бальзака жонглировать вопросами нравственности: Люсьен был то положительным, то отрицательным героем. Я настолько увлеклась, что отправила сочинение на электронную почту на пятнадцать минут позже крайнего срока. Но я надеялась, мои рассуждения, стиль письма и аргументы настолько захватят Ричардсона, что он простит мне оплошность.

К сожалению, я ошиблась. И, кажется, ошиблась во всем.

– Простите?! «C»?[8]

Весь класс обернулся на мой возглас, а профессор Ричардсон остановился у следующей парты. Он спросил:

– Вас что-то не устраивает, мисс Дэвис?

Конечно, черт возьми, не устраивает! Я могу потерять стипендию!

Возмущение от несправедливой оценки не позволило мне выдавить ни звука. Горло сдавил спазм. Я смотрела на перечеркнутый красным распечатанный лист с моим сочинением, и буквы расплывались от нахлынувших слез. Несправедливо!

– Каждый, кто считает, что я излишне строг, может оспорить оценку после лекции, – добавил Ричардсон и направился дальше по кабинету.

– Ты как? – Тейлор легонько ткнула меня в плечо. – Мне он поставил неуд. Расслабься, старшекурсники предупреждали…

Я не слушала ее. В голове барабанила кровь. Как я могла расслабиться?! Раз в месяц комиссия будет смотреть мой табель, и если средний балл опустится ниже допустимого, прощай грант! А платить за учебу самостоятельно я не смогу, я вернусь в Луксон, я… я…

– Мне надо выйти! – вскочив, я бросилась прочь из кабинета.

Бежала, словно от прошлого, что норовит ударить в спину. Слышала только глухие удары своих подошв о паркет в коридоре. Видела размытое будущее, не понимая, как контролировать то, что от меня не зависит.

Я рывком открыла дверь женского туалета и рухнула на колени. Холодная плитка, оглушающая тишина и запах хлорки встретили мою панику как старую подругу. Слезы не упали на щеки, ни единого всхлипа не сорвалось с губ. Но мне отчетливо казалось, что в легкие перестал поступать кислород. Я задыхалась, цепляясь за ткань блузки на груди.

– Спокойно, – изо рта со словами выходил воздух, – спокойно.

Я могу дышать. Я в порядке. Я все исправлю.

Оперевшись о раковину, я встала на ноги. Из зеркала на меня смотрела та, за кого я в ответе. Ни один мужчина не отнимет у меня будущее!

В кабинет я вернулась с гордо поднятой головой.

Ричардсон что-то писал на доске, а заметив меня, остановился.

– Извините.

– Останьтесь после занятий, – спокойно ответил профессор.

Опять вытирать за вами доску?!

Но вслух я ничего не сказала.

А после звонка попросила Тейлор меня не ждать. Она улыбнулась и подарила объятия, окутав ароматом фруктовой жвачки. Я прикрыла глаза, наслаждаясь ее теплом перед нервной неопределенностью.

– Мисс Дэвис, – окликнул профессор.

– Удачи, – сказала Тейлор одними губами.

Оставаться после лекции один на один станет своеобразной традицией? Но если в первый раз общение с Ричардсоном вызвало у меня трепет, то сейчас… я все равно испытывала гребаный трепет.

Профессор сидел за столом, сцепив ладони в замок. Когда я подошла, он ровно произнес:

– Мы не в старшей школе. Там вы были лучшей в классе, но в университете все сложнее. Если на каждую оценку вы будете реагировать так драматично, я попрошу вас больше не приходить. Возможно, вам и вовсе не стоит тратить силы на Берроуз?

Стыд заставил меня вспыхнуть словно факел. Я быстро заморгала.

Что? Ричардсон хочет прогнать меня с курса? Считает, мне не место в университете? «Вишенка из тех деревенщин, кого берут в Берроуз, чтобы доказать, какие мы все тут прогрессивные», – выпад футболиста отозвался болью, словно свежая царапина. Я поморщилась, вздернула подбородок. Черта с два. Я докажу, что заслужила свое место в Берроузе.

– Извините, профессор. Могу я переписать работу?

Он поднял бровь. Удивился моему внезапному спокойствию?

– Разумеется, мисс Дэвис. Я говорил на первом занятии, что всегда даю второй шанс… – Ричардсон взял у меня из рук сочинение и пробежался глазами по тексту. – Но не третий. Работа неплоха. Лишь банальна. Напишите то, что думаете вы, а не литературные критики из интернета. Не нужно опираться на их мнение. И впредь присылайте работу вовремя.

Всего пятнадцать минут!

– Конечно, профессор. Спасибо.

– Я отправлю вам на электронную почту дополнительные вопросы. Удачи, мисс Дэвис.

– Меня зовут Астрид, – не выдержала я. Хватит повторять фамилию моего отчима! Так часто и… так сексуально. Собравшись, я уточнила: – Во сколько нужно прислать работу?

– Нет, нет. – Ричардсон пару раз ударил ручкой по столу. – Я уже убедился в вашей пунктуальности. Распечатайте и принесите сочинение на следующее занятие.

Я кивнула и развернулась к выходу.

Вдруг в спину прилетел его бархатный голос:

– Удачи… – Профессор помолчал. – Астрид.

Прежде чем выйти из кабинета, я на мгновение прикрыла глаза. «Астрид». Прозвучало почти нежно. Мне искренне казалось, что я чем-то его зацепила. Что у меня есть шанс получить взаимность. Ха. Вышло отличиться, запомниться и найти повод поговорить с ним наедине. Но реальность всегда суровее фантазий и снов. Расколдовать этого злодея будет непросто.

Прошло сорок минут, как я пялилась в ноутбук и не могла выдавить ни строчки. В понедельник меня ждала очередная лекция по зарубежной литературе, а я не дописала сочинение. Вернее, я переписывала его все те дни с момента, когда получила свой второй шанс. «Но не третий», – напомнила себе. «Да послала бы его к черту и перевелась на историю американской литературы, профессор Гибил веселая женщина!» – чертенком на плече воскликнула Моника. Она в свое время не стала страдать и ушла из класса Ричардсона спустя пару занятий. Ее примеру последовали четыре первокурсницы с моего потока, разбив свои иллюзии, прямо-таки как Люсьен из романа Бальзака. Но я не собиралась сдаваться.

Сегодня, в пятницу, соседки устроили в коттедже пижамную вечеринку, поэтому я искала тишину и вдохновение в библиотеке.

– Астрид? Привет!

Тишину найти было не суждено.

Я посмотрела поверх учебников. Толстые фолианты украсили весь стол, и пришлось вытянуть подбородок, чтобы увидеть, кто ко мне шел. О черт… Я прокашлялась, выигрывая время, и придала голосу беспечности:

– Лиам! Как ты меня увидел?

– Узнал по сумке, – он кивнул на спинку стула, на которую я повесила кожаный ремешок сумки. – Чем занимаешься?

Я открыла рот для ответа, но тут же закрыла. Не собираюсь быть милой с человеком, который остался в стороне. Я поправила очки на переносице и вновь погрузилась в анализ произведений Бальзака. Да, профессор сказал опираться на свои знания, но как я могла пренебречь ценной информацией! Он прав в одном: интернет – это несерьезно. В библиотеке я точно найду то, что его впечатлит.

– Астрид?

– Лиам! – Я кинула на стол ручку. Библиотекарь, словно коршун на добычу, посмотрела на меня из-за угла. – Лиам, – сказала я тише, – разве у тебя нет другой компании на вечер пятницы?

Он поджал губы, отодвинул стул и сел рядом. Откинув светлую челку, тихо сказал:

– Мне следует извиниться, Астрид…

– Тебе следует? Или ты хочешь извиниться?

Лиам заморгал. Я вздохнула, рассматривая его дорогую одежду. Отодвинув книги, я подсела к Лиаму поближе.

– Знаешь, почему ты хороший приятель для всего кампуса? – Он отрицательно помотал головой. – Потому что ни для кого ты не друг!

– Я хотел дружить с тобой…

– Нет, – перебив, я ткнула себя в грудь. – Ты надеялся, что я буду дружить с тобой. А на мои чувства тебе глубоко плевать.