Календарь мести, или От бывшей к той самой

Дмитрий Аверков

Календарь мести, или От бывшей к той самой

Глава 1 Дефекты любви

Я против своей бывшей – ничего не имею. Если и имел, то всё в прошлом. К чему вспоминать? Но когда она неожиданно позвонила и сказала, что есть серьезный разговор, не на шутку переполошился. Тут-то я и припомнил всё, что к ней имел. Да как такое вообще можно забыть?!

Представляете, вроде ладно у нас всё было, складно. Только стал я замечать в ее глазах некую затаенность. Да и пусть, думаю, должна же быть в женщине хоть какая-то загадка. Мне какое дело до бабских секретов. Так и ходила она себе туда-сюда, всё таила в себе что-то, таила. И однажды ни с того ни с сего ужин праздничный мне накрыла.

– По какому поводу? – поинтересовался я с очевидной подозрительностью.

– Да так, супружеский долг обязывает, – ответила она замысловато, а сама мне рюмочку наливает, ближе подвигает.

Сроду такого не бывало. Я в тот момент громаднейшими душевными чувствами к ней переполнился, аж в горле запершило. Решил, желает она повторный медовый месяц устроить. Точно. Жена губы кривит с легким смущением, прямо как девица, зубками сверкает, в рюмку подливает.

Но, гляжу, как-то уж настойчиво она мне грибы подсовывает. Тут и одолели меня смутные сомнения. Ну, какой из нее грибник? Она и в лесу ни разу не была. Вилкой поковырял, присмотрелся, спросил настороженно:

– Отчего же грибы такие странные? С юбочками.

Бывшая взглянула на меня с таким видом, будто я на днях с Луны свалился, а потом мило так улыбнулась и ответила ласково:

– Ты совсем тупой или на лицо только? Дурачок, с юбочками – значит, девочки. Чего же тут неясного? Закусывай ими скорее, а то мне уж невтерпеж.

И всё подкладывает мне грибочки, а ручка у нее такая махонькая, нежная. Я ладонью размахиваю, мол, не требуется мне, у меня ее угощения уже поперек горла. А она так и разбрасывается своей добротой: то на меня с улыбочкой премиленькой такой, то – мне в тарелку. Ну, думаю, достаточно мне и грибочков, и ручек ее нежных. Накушался досыта, благодарствуйте.

И сбежал от нее во всю прыть, в чем был без оглядки.

Позже узнал, хахаль у нее в ту пору завелся. На баяне играет, тумбочку купюрами дополна забивает. Куда мне с ним тягаться? Слуха музыкального бог мне не дал, а медведи здесь совсем не при чем, да и не встречал я их в детстве.

Разумеется, после такого ее финта, я решил держаться подальше – ни ногой к ней на порог.

Любой бы так поступил.

Но зачесалось что-то у меня в груди от ее звонка. Видать, после двухмесячной разлуки с ней размяк, расслабился духом. Да и любопытство – не последнее дело, так и распирает: чего это там у нее серьезного ко мне имеется?

Ведь из памяти напрочь вычеркнуть ее пока не сумел. Причина, видимо, в привычке, черт ее побери. Да и как тут вычеркнешь? У меня же фотоальбом с эротическими фотографиями бывшей остался. Ну не смог я избавиться от такой красотищи.

Правда, рана сердечная растревоживалась, зудела при упоминании ее имени. Фотографические женские прелести обезличить в своем восприятии я так и не сумел, знаю же, кто разнагишался, потому и дал ей, как мне показалось, насмешливое прозвище «тетя Мотя».

Но подумал хорошенько и для статусности сократил до более приличного – «тетя Мо». А что, звучит. Так и любоваться прелестными частями женского тела на фотоснимках стало куда приятнее. А что может быть лучше сладострастного наслаждения? Пусть даже не тактильного, а всего лишь визуального. К тому же бывшая, когда находилась в самом соку, выглядела на огурец.

Даже на три подряд…

Ну и ладно. Ну и пошел. Кто старое помянет, как говорится… Я простодушный и отходчивый, согласился ее выслушать, всё же несколько лет моей жизни она украшала своим присутствием, иногда даже весьма впечатляющим: то грудью поманит, то борщом накормит и еще эта влекущая крутизна ее бедер.

Встретила она приветливо и как давай кренделя очаровательные вокруг меня выписывать. Вроде же была истеричкой озлобленной, а тут на тебе – мягкая и липкая, как праздничный кулеш. И за стол усадила, и рюмку наполнила, тарелки с закусками выставила. Сама напротив присела, голову ручкой своей махонькой подперла и смотрит на меня безотрывно. А глазки бегают, искрятся, явно замыслила что-то этакое.

Я, конечно, парень не промах, закуску, перед тем как в рот совать, тщательно изучил на наличие грибочков. Хотя, если поразмыслить, зачем теперь ей такой трюк? Жилплощадь ее я от себя очистил, цепи Гименея расковал, гуляй – не хочу. Какие ко мне претензии?

Хорошо так сидим. И она вдруг наливает мне натурально полный граненый. Не шутит, не издевается. Чистосердечно. Видно же по ней. Говорит, бонус это тебе за то, что пришел, не побоялся.

Да если бы она так раньше хоть изредка делала, я бы от нее точно не уходил. Подумаешь, грибочками хотела накормить. Да что эти грибы, наверняка я бы оклемался, врачи бы откачали. Она же не со зла так со мной, просто от женского безрассудства и коварства неуправляемого.

Видит, похорошело мне, и явно к разговору своему серьезному намеревается приступить. Ага, началось.

– Ты же в курсе, что баянист мой испарился и тумбочку перед уходом опустошил? – завела она издалека. – Так что я на бобах, но по сути всё та же принцесса, что и была, и сердце мое, как и прежде, ранимое до ужаса. А он, сволота такая, обесчестил меня и обчистил! И теперь через это у меня болезнь нестерпимая разыгралась. – Тут она прервалась минуты на три горьких завываний и всхлипываний, я расчувствовался даже и к рюмке потянулся, стакан-то бывшая уже убрала подальше. – Так вот, – продолжила она, – колдунья одна подсказала: как только отомщу ему, так сразу мне полегчает, и всё само собой в гору у меня покатится. Правильная такая колдунья, свое дело знает. К тому же и лицензия у нее имеется. Всё честь по чести. Кстати, у нее минус двухсотый уровень, а минусовая магия всегда достоверна и эффективна. Таких, как она, днем с огнем не сыщешь.

– От меня-то что тебе надобно? Помочь, что ли, грибочков насобирать? – спросил ее с издевкой.

– Есть только один верный способ, – убежденно заявила она, не обращая внимания на мои выпады, выходит, дело – точно серьезное. – Нужно порвать ему баян, чтобы он больше никакой бабе не смог попиликать. Но я ведь женщина слабая, так что ты отомстишь за меня. Ты же мне обязан за потраченные на тебя, ирода, годы золотые. И вообще мужик ты или как?

– Спасибо за доверие, – ответил ей сурово. – Но ты изрядно уже на моем горбу покаталась, у него до сих пор фантомные боли. Поищи-ка себе другие горбы и шеи, на них и запрыгивай. – И тут же напрягся, осмыслив: – Что-то не совсем я смекнул насчет баяна? Какая-то тревожная двусмысленность меня преследует.

– Ерунда, – успокоила бывшая. – Потом подробную инструкцию выдам, чтобы ничего не перепутал, а я тебя отблагодарю с лихвой.

– И каким макаром отблагодарить меня собираешься? – спросил с фальшивым любопытством, а сам-то знаю каким, уже в паху волнения наблюдаются.

– Тем самым, – подтвердила она. – Пыл я к тебе еще не развеяла, любовный жар не задула. Муж ты мой законный – единственный, правда, бывший.

Оно, конечно, замечательно было бы получить от нее благодарности, она прекрасно с этим раньше справлялась, к тому же у меня с утехами как-то перестало складываться в последнее время. Но я ведь человек добропорядочный и законопослушный. Да как это так, взять и порвать чужой баян, хоть в прямом, хоть в переносном смысле?!

Видя мое замешательство, тетя Мо снова хлоп мне граненый до краев, и поплыло у меня перед глазами. Уж после этого бонуса повлекло меня к ней со страшной силушкой, и к груди ее особливо. Тут промелькнули в памяти слова одного древнего мудреца, что, мол, нельзя в одну реку войти дважды. Но когда он такое сочинил? Жизнь давно изменилась, так что я бы не прочь и войти. Всецело, без остатка. В такие моменты я на всё согласен, да вот только баяны рвать – наотрез отказался.

А бывшая подмигнула мне озорно и опять налила. Потом вдруг хрясть меня по мордасам и говорит: «Всё будет, что хочешь, но только после того как дело провернешь».

Я помычал недовольно, поблеял обиженно и вырубился с горя от недополученной радости. А когда очухался, гляжу, она у меня перед носом бумажкой какой-то вертит. Оказалось, вынудила меня прохиндейка контракт с ней заключить. Я же в беспамятстве был! Можно и оспорить, но с бывшей лучше не связываться, она на многое горазда, себе дороже выйдет.

Испытал уже на собственной шкуре.

Почитал я, похлопал хмельными глазами. Вроде верно всё. Лишнего не написала, хоть и запросто могла. По тексту выходит так, как она и обещала: с меня – баян, с нее – всё остальное. Ну и ладно. Договор есть договор.

Все-таки обвела она меня вокруг пальца, одурачила. Нет, от благодарностей она не отказывается, однозначно их выразит и даже в полном объеме, но не безусловно.

Определенное условие она, вероломная стервь, приписала в конце договора мелким шрифтом. И условие это какое-то запредельное получается, чувствую, обещания ее махом перескочат в разряд моих несбыточных фантазий.

А она опять на полном серьезе уверенно так заявила, что шрифт тот мелкий – вовсе не обман, мотивация это для меня, поскольку решить только ее проблему – недостаточно для благодарностей. Пока я в отключке пребывал, бывшая проконсультировалась у колдуньи своей, и та ей строго-настрого запретила идти со мной на телесный контакт до тех пор, покуда я сам не очищусь от обид своих, глубоко в душе спрятанных.

Быть может, и забыл я уже их все, но они-то наличествуют. Им никуда не деться, их непременно надо выпустить и обезвредить. А если бывшая уступит мне раньше, то к ней снова возвернется ее «баянная болезнь». А очиститься от обид затаенных я смогу, лишь отомстив тем, кто стал их причиной.

– Колдунья сказала, что ты должен вспомнить всех поименно, причем за всю свою жалкую жизнь, – внушала мне бывшая. – И список составить подробный.

– Да как их всех упомнить? – удивился я. – Может, у меня в детском саду конфету кто-то отобрал или с горшка спихнул? И это же совершенно негуманно припоминать кому-то за незрелый ум.

– Ладно, детсад отменяется, – разрешила тетя Мо. – Давай со школы, только досконально: кто затрещину влепил, кто канцелярскую кнопку на стул подложил, кто гадкий комментарий про тебя на стене написал.

– А про незрелый ум снова не прокатит? – уточнил я с надеждой. – Разве так важно вспоминать чьи-то глупые шалости? А может, я уже и простил их давно.

– Мы твою энергетику чистить будем, а в этом деле важно всё, – впечатала она мне взглядом прокурора. – Пакостей они тебе наделали когда-то давно, а ты же до сих пор под этим гнетом ходишь, хоть и не понимаешь. Так что судилище твое можно считать правым, если твой ответ будет равнозначен полученному ущербу.

– А если кого упущу из виду? – поинтересовался я.

– Ты-то?! – скривилась она. – Как напивался, каждую мелочь мне припоминал! Даже чего не было вовсе. А обида – продукт, конечно, нескоропортящийся, запахом себя не выдаст, но ты чуть-чуть поковыряйся в памяти, оно и повыскакивает всё – да так, что не удержишь. Сразу записывай, а потом каждого нужно будет расчихвостить, пожалеешь хоть одного – весь труд насмарку.

Для убедительности она мне еще долго поясняла, что первопричина моих бед и неудач в том, что всё в себе держу, мол, не позволяю выплеска негативной энергии из своего тщедушного сознания. Вот и настал поворотный момент, пора расплескать ее из себя во все стороны, разбрызгать неуемным фонтаном.

Но я как рыцарь и джентльмен поперёд всего за ее честь постоять должен. И если она избавится от баянной болезни, подлатается-подштопается у нее на любовном фронте и на всех остальных, то и мне что-нибудь обязательно перепадет. Так что всё – в одну корзину. У нас ведь с ней и поныне всё общее. Нет, не то, что в карманах, а то, что в душах…

А под конец накрутила, нагнала тучи тоски и отчаяния:

– А что тебе осталось? Без меня какая у тебя жизнь-то? Не жизнь, а плевок размазанный! Станешь депресняком маяться до своего исхода. А тут и делом занят будешь, и при себе лишний раз околачиваться позволю. Так что вперед! Покуролесишь, развлечешься напоследок. Совершишь что-нибудь внятное, а то всю жизнь промямлил, нечего тебе будет и вспомнить на смертном ложе. Разве только счастливые годы, проведенные со мной. А ежели справишься, всё по уму сделаешь, так, глядишь, и у тебя наладится, новая жизнь нарисуется да красками расчудесными.

– Что ж мне прикажешь – штабелями их складывать? – разнервничался я.

– Не драматизируй, – напирала бывшая. – Ты же грохать никого не собираешься. Тебя же никто не замочил. Но ведь лишили же тебя определенных жизненных статусов, плюс твоя упущенная выгода. Вот и повреди каждому из них статус с репутацией. Основательно, чтобы, гады, свое получили сполна. А грохать зачем? Ну, если только некоторых и самую малость, тех, кто особо гадливый. В общем, разберешься по ходу дела.

Вот прямо так и сказала зараза! И хватает же ей наглости?! Всегда поражался этому ее умению «наставить на путь истинный» махом и в любой ситуации. Чуть было не купился. Хорошо, что компотом поперхнулся и долго откашливался, так что она в точности не поняла: даю я свое согласие или нет.

***

Чертыхаясь, домой вернулся, швырнул лист бумаги на стол и авторучку следом, думаю, ну и всё на этом – финиш. Походил взад-вперед, затем еще кругами, а и впрямь мыслишка, что бывшая мне в голову вложила, покоя не дает.

Выходит, всё же одолела меня тетя Мо этой своей суггестией. Но не тут-то было! Меня так просто не возьмешь! Не облапошишь! Спать завалился – утро вечера, говорят, мудренее. Сказки ведь не врут?

И вот надо же, права она оказалась! Приснилось мне, что помираю, пробил мой смертный час. И принялся я, как заведено, в голове жизнь свою перематывать. И что же вы думали?! Стоят у меня перед глазами молочные железы бывшей и больше ничего. Конечно, знатные у нее эти железы. Но что же получается, мне из всей своей жизни и вспомнить больше нечего?!

Да как же так?! Разве иных приятностей в моем существовании не случалось?!

Явно у меня мозг неправильно устроен: женщины заполняют его доверху, вытесняя все радости и отправляя их в такие глубины извилин, что и не извлечь, не отрыть. Выходит, бабы всецело завладели моей жизнью. Вернее, одна. Здорово, что я от нее вовремя сбежал. Но, получается, и не сбежал вовсе, снова с ней спутался. Судьба, что ли, такая? Вот же пути-дорожки…

Очухался среди ночи, вскочил с постели в горести и тоске кромешной. Да пусть морали эти прописные катятся ко всем чертям! Ориентиры жизненные и приоритеты – не надо кому-то за меня расставлять, я и сам мастак. Я же без царя в голове и без рубля в кармане. Так что мне терять? А сотрудничество с бывшей мне чего-то да сулит, она хотя бы борщом задарма лишний раз накормит. Да и что мне еще остается?

Покумекал я, а и вправду – почему бы и нет? Жизнь моя, и как ей распорядиться – это моя прихоть и моя забота. Пока следов своих позади себя никаких не наблюдаю, так что же мне, ясному соколу, вот так и исчезать бесследно? Нужно хотя бы наперчить кому-нибудь, на кого накопилось, да набежало.

Решил, что имею моральное право на возмездие в любой форме и в отношении любого индивидуума, да даже целой группы этих индивидуумов, напакостивших мне в свое время.

Если разобраться по совести, то месть моя направится не против невинных, а тех, кто виноват по самое некуда. А супротив таких я уже готов выступить без пощады. Ну, что ж, трепещите! Прощения не ждите! Я иду за вами, канальи! Пришел час расплаты!

Оказалось, что обидчиков-то своих помню! Принялся счеты сводить, но пока еще на бумаге, причем на туалетной. Нет, не из экономии. Просто понял, что там им и место – подлецам этим. До утра глаз не сомкнул. Решил назвать список свой – календарем. Надо же даты обозначить, а то, как обычно, затяну песню надолго. Бывшая, конечно, спуску мне не даст, но и сам себя подстегивать должен. У меня же тип мышления воинствующего лодыря.

Глава 2 Порвать баян и…

Ни свет ни заря я к тете Мо в двери тихонько поскребся. Она жутко дурной становится, когда не выспится. Часа два скребся – ничего, отворила. Гордо свой список на стол ей – бряк. А она, не разобравшись, хихикнула:

– Спасибо за заботу, но у меня этого добрища – запас на Третью мировую. К тому же в упаковке как положено. А ты мне уже вскрытую подсовываешь, привык абсолютно всем со мной делиться?

– Да погляди-ка, – важно пояснил я. – Список это мой. А что в таком виде, так удобно же в использовании: надо тебе – раскрутил, не надо – скрутил, а захочешь – сложи вдвое или вчетверо. Всё в одном рулоне. Правда, не докончил я список, обещаю клятвенно, буду пополнять его по ходу действия. Мне самому затея стала по нраву. Во вкус вошел!

Она тут вдруг набычилась по-женски, гневный взгляд метнула:

– Смотри, не переусердствуй, а то жизни на всё про всё не хватит. И неужели ты меня совсем перехотел? Больше не желаешь моих прелестей отведать?

– С чего это ты? – спросил, а сам знаю, поди, на вшивость меня проверяет: крепко я еще к ней привязан или уже увлекся новой игрушкой, а ее, бывшую, с первого плана на второй задвинул или еще куда поглубже.

– Да с того! – зло отозвалась тетя Мо. – С рулона теперь глаз не сводишь, будто он для тебя ценнее меня.

– Теперь ни за что не отступлюсь! – торжественно заявил я. – Ты же наградой для меня станешь. А рулон этот – всего лишь средство, и цель, тобой мне навязанную, оно оправдывает вполне.

– Ладно тогда, – утихомирилась она. – Значит, можно на тебя всё еще положиться. Подумала, заиграешься, потонешь с головой в своих игрищах и проблему мою ликвидировать позабудешь. Хотя, что я разволновалась, у нас же с тобой контракт! Готов баян рвать? Я понимаю, тебе сложно сразу решиться. Давай, я тебя накручу-наверчу! Подумай только, он же меня у тебя позаимствовал! А ну-ка, соберись с гневом!

– Вот так потеря, бабу увели! – загоготал я. – Сама поскакала к нему, пятками сверкая, и меня чуть в гроб не вогнала! И ты же не вещь моя, была бы собственностью моею, материальной или интеллектуальной, да я бы ему без твоих уговоров враз все баяны разодрал! – И резюмировал: – Наливай, иначе никак.

Согласилась бывшая. Бутылку на стол поставила. Она же не знает, сколько мне потребуется. Сам определю. Шутка ли – баяны рвать? Вот определял я, определял, и наконец-то затуманилось в глазах, и боевой дух окреп до нужной кондиции. Посмотрел на нее, поразмыслил слегка и резонно предложил:

– Пока баян еще целехонек, давай хоть разок. Болезнь эта при тебе же еще, так что хуже не станет.

– Нет уж! – взъерепенилась она. – А если ты на попятную пойдешь, как только свое получишь?

– Так горло ты мне стиснула контрактом плутовским, куда ж я денусь? – возмутился я и деловито уточнил: – Кстати, конкретизируй: мне рвать меха у баяна или баяниста мехом наружу вывернуть? Где инструкция твоя обещанная?

Она пошарила в малахитовой шкатулке, что на комоде красуется, отыскала нужную бумажку, поглядела в нее и, чуть конфузясь, сообщила:

– Извини, инструкция слишком простая оказалась: порвать баян в клочья. И больше ничего в ней не сказано. Но не переживай, если справишься, то мы быстро узнаем, у меня же сразу дела в гору пойдут.

– Ну, ты даешь! – разозлился я. – Мне самому выкручиваться! Выдай тогда чекушку на дорожку для храбрости, ну и чтобы остатки сомнений в себе утопить. И грудь напоследок оголи для моего, так сказать, душевного подъема!

Я же знаю, мотайте на ус, если хочешь добиться чего-нибудь от женщины, то ставь ей двойное условие. Она будет считать, что ей обязательно нужно сделать выбор и непременно на что-то одно поведется.

***

И вот я, вполне довольный, поскольку по причине неординарности ситуации, да даже отпетой ее исключительности – бывшая выполнила все мои условия, побрел вершить экзекуцию. Добрел кое-как, но почувствовал географический сбой: та ли эта улица, тот ли это дом? Выяснил у бабулек на лавочке, но сразу к баянисту не пошел – зачем светиться. За угол шасть, чекушку из горла опорожнил – всё, понимаю, готов!

– Кто там? – раздался бодрый голос из-за дверей.

– Сантехник это, – с достоинством прокричал я в замочную скважину. – Телеграмму принес.

– Не надо мне от вас ничего, идите к такой-то матери, – ответил баянист, будто заподозрил что-то неладное.

– Да оттуда уже, – нашелся я сходу. – Там меня и назначили настройщиком баянов. Ежеквартальную профилактику провожу вместе с диагностикой. Указ такой вышел, так что попробуй только меня не впустить.

– Не верю! – крикнул он, но двери все-таки открыл.

Вот же дурость человеческая.

Ввалился я и к нему нахрапом:

– Показывай свой баян!

– У тебя-то какой к нему интерес? – вытаращился он. – Я только бабам на нем пиликаю.

– А я намерен твои пиликания прекратить! В корне!

– А как же мужское товарищество? – скуксился он. – Брат же ты мой по роду-племени.

– Товарищество товариществом, а пиликает каждый по-своему, – сурово заявил я. – И как ты пиликаешь, мне абсолютно не нравится. Да и заказ на тебя поступил, честно говоря, так что не серчай. Не я обвинитель твой, уж не обессудь. Я всего лишь – длань мстящая.

Как только распознал он безвыходность свою, так и бросился на меня, сцепились мы с ним в жестокой схватке. Тут меня вмиг и накрыло: то ли содержимое чекушки второй волной подоспело, то ли боевые инстинкты возобладали.

Короче, дальше ничего не помню. Фрагменты лишь отрывочные выскакивают в памяти, как в страшном сне: мехом внутрь, мехом наружу и меха в клочья. Быть может, всё в пьяном бреду привиделось. Однако единственная неистребимая уверенность в голове образовалась – пиликать бабам он больше точно не сможет.

***

Через пару дней я в себя пришел и сразу к бывшей – на разведку. А она рада до смерти, на шею мне бросается, как кошка ластится, мои ноздри запахом борща дразнит, а я же два дня беспробудно… не евши.

– Заживем теперь припеваючи! – развеселилась бывшая, пританцовывая. – Отпустила меня болезнь баянная, и все распрекрасно стало.

– А мне с чего припевать? – буркнул я угрюмо. – От тебя и лобзаний теперь вряд ли дождешься. Устроила, недотрога, етить твою, баянный карантин.

– Укокошил его?! – завизжала вдруг она то ли от восторга, то ли в истерике. Этих баб же не поймешь. – Нет, не говори! Не рассказывай ничего, знать мне не надобно. Не дура, сама всё понимаю.

– С ума сошла?! – вскинулся я. – Мокруху мне шьешь? Да это и не эстетично! Живой он! Я лишь пиликалку ему повредил. Напрочь. Всё точно по инструкции. Хотя, может, слегка и увлекся. Да что теперь. Ты же рада, у тебя всё в гору?

– Еще как в гору! – приплясывала она. Я даже засомневался в ее излечении. – Кстати, заслуженный бонус тебе – сто пятьдесят грамм!

– А больше нельзя?

– Норма! Утвержденный размер.

– Кем это утвержденный? – спросил я, насупившись. – Кто-то еще про наши дела знает? А почему раньше наливала без ограничений?

– Наливала, чтобы заманить тебя, простофилю, – хихикнула тетя Мо. – Отныне всё строго будет. Шаг влево, шаг вправо – и пьешь только молоко. А заведует всем колдунья та самая. Имеет она к этому свой интерес. Да неважно. Главное, что она меня и трудоустроила. Теперь я начальница склада, но не простого, а волшебного. Удивляться не стоит, понятно же на кого работаю.

Подумал я: «Совсем крыша у бывшей скособочилась. Да пусть потешит себя сказками. В женской голове лишь иллюзии и уживаются».

Она вдруг хвать меня за руку и в кладовку тащит к антресолям. А там на табурет – прыг, дверцы – нараспашку и рукой туда тычет:

– Видишь, нет ничего.

– Ну, – согласился я с очевидным.

Бывшая дверцы прикрыла, руками в воздухе круги почертила, пальцами встряхнула и зловеще так прошептала:

– Было пусто, стало густо!

Снова дверцы открыла, а там коробочка возникла невесть откуда. Обычная коробочка с белыми боками, и крышка на ней такая же картонная.

– Шалишь, фокусница! – меня на мякине не проведешь. – Где ж тут волшебство? За какую-нибудь веревочку незаметно дернула. Давай сначала, и чтобы в шкафчике бутылка появилась, тогда поверю.

Тетя Мо губы презрительно поджала, щеки втянула, но снова всю процедуру повторила точь-в-точь как и прежде. И вот те раз! Гляжу, стоит родная, даже запотевшая, охлажденная! Я стиснул ее крепко в объятьях, бутылку, разумеется, чтобы не испарилась. А у самого в сердце как екнет – аж до самой ширинки пробрало.

– Я догадывался, что ты – сущая ведьма, но не мог и предположить, что до таких масштабов, – еле выдавил из себя, пытаясь закатить глаза обратно в орбиты. – Можно, я трусы свои постираю прямо сейчас?