Сопереживая. Две повести о музыкантах

Пытаюсь восстановить в памяти те дни…

Так… Я испытывал на себе тройной удар: к уходу Джона добавились безответные чувства к Алисе и, самое печальное, распад группы. А стал ли для меня четвёртым ударом распад Советского Союза?.. Кстати, совсем даже напротив, мне это помогло. Катаклизм общественный стал средством освобождения от катаклизма личного. Короче, очень своевременно Ельцин и другие совок разломали…

Но прежде было моё падение на дно. С высоты сегодняшнего дня мне не верится в это. Но, увы, в ту пору слабый человек во мне приобрёл власть над сильным. Я раздвоился сильнее, а затем потерял вторую половинку… Детально, даже фрагментарно не хочется вспоминать то падение. Пусть эта мрачная информация и дальше стирается из моей памяти. Достаточно того, что я буду помнить ещё долго о том, что пытался найти спасение и даже счастье в… наркоте.

Наркотой я называю не только марихуану, которую один раз «принял на грудь» по неосмотрительности в компании Кирюхиных корешей, но и алкоголь с добавлением какой-то дряни. До других пакостей, слава Богу, не дошло. Но и этого хватило, чтобы вкусить последствия ненатурального «облегчения»…

Ненатуральность эта обнаруживается только после «сеанса». Ломка, как самый настоящий критический реализм, незамедлительно и дерзко бьёт по голове и другим частям тела, констатируя факт: полёт к облегчению был липовым. И если ты не теряешь контроль над своим здравым смыслом, то соглашаешься с этим выводом, ибо не могут пару мгновений истинного счастья вскоре обернуться несчастьем – страданием от насилия над собой… Был всего лишь кайф. А кайф и счастье не тождественны, как… кукла и живой человек.

В общем, от всякой наркоты я быстро отстранился. Просто понял, что мне это ни к чему. Да и пример отрицательный имеется: мои отец и старший брат умерли от алкоголизма. Встряхнул я себя, как следует. Да так сильно, что философов древних стал перечитывать. А Диогена, жившего в бочке, ещё больше зауважал. И вот что интересное получилось: с этим обновлённым взглядом на себя самого и на окружающий мир совпали изменения самого мира, произошедшие в начале 1990-х в постсоветских республиках. Вот уж, действительно, перестройка.

Разрушались старые нормы, устои, связи. Полностью прекратили своё существование худсоветы и другая цензура. Стали называться группами бывшие ВИА (звучало бы смешноватенько: ВИА «Драйверы», поэтому мы себя называли только группой). А если говорить не о музыке… Я помню, как недоверчиво вертел талоны на продукты питания в своих руках, как простаивал без заказов наш Дом печати, как расформировали больницу, где работала моя мама… А вскоре и Джон вернулся из Ленинграда, оказавшись безработным музыкантом. Да, Элвисов уже не было.

Словно вслед за Джоном, появилась в Минске и осела тут ненадолго Алиса Форте, вынужденная приостановить свои наладившиеся гастроли по стране Советов, которой уже не стало.

Так и приблизился к концу тот непредсказуемый 1991-й год.

Что же у нас там дальше по дневнику? Читаю…

Первый час первой ночи 1992-го. С Новым годом!

Надо же! Встречаю Новый год в новой компании Джона! Он, блин, взял и представил меня как очень перспективного музыканта. Даже неловко как-то…

Как здорово, что наши пути не разошлись. А Джон до сих пор сожалеет, что Драйверы распались. Но расслабляться мне не даёт. Советует скоренько – в этом году – поступать в Институт культуры на народное отделение по классу гитары или на эстрадное, или хотя бы на режиссуру массовых праздников.

Главное, говорит, вышку иметь, тогда больше возможностей вращаться в сфере культуры. Он даже со своим высшим техническим вращаться научился.

– Теперь, Алекс, когда железный занавес отвис, все дороги закрытые откроются. Шоу-бизнес и всякое такое…

– И что же шоу-бизнес и всякое такое пропагандировать будут? – задал я ему вопрос, неожиданный даже для меня самого. – До коммунизма не дотянули, а капитализмом брезговали…

– Ну, наверное, спробанём воспевать… гибрид какой-нибудь. Или маму-анархию, о которой Цой пел, – ответил он неожиданно для себя самого.

А я хотел бы вот что: простого человеческого счастья, независимого от всяких там политических систем.

Ладненько, ставлю точку. А то зовут меня к столу. Иду уже…

* * *

Я отвожу глаза в сторону и вспоминаю тех, кто был в той новогодней компании…

Одни из них неплохо поднялись и нашли свою нишу в музыке, другие стали ещё круче, чем были. А третьи, наоборот, исчезли куда-то со сцены жизни. Но главное, что Джон познакомил меня с Мартином – настоящим иностранцем, немцем, который по-русски лучше пел, чем говорил.

Оказалось, что Мартин был лично знаком с Алисой Форте. И даже с Алой Пугачёвой. А ещё он сообщил мне, что в августе-сентябре наступившего года в Москве будет кастинг для одного крутого проекта. Нужны хорошо поющие, молодые, красивые парни, а именно – двое. В женском кастинге выберут двоих девушек. Получится, вокальный квартет – своего рода АББА на новый манер, да ещё и русская.

Из уст этого продвинутого европейца я впервые услышал слово «кастинг», а слово «проект» – тоже впервые применительно к музыке. Пока переваривал услышанное, Джон, уже знавший об этом кастинге, кивнул мне многозначительно: мол, готовься, это твой шанс.

– Да, вряд ли мне что-то светит. Я даже никогда и не пел всерьёз, – высказывал я Джону свои сомнения, когда мы шли всей компанией к главной ёлке новорожденной страны.

– Ты не пел всерьёз? А кто вместо Кэт, когда та резко заболела, улётно спел три наших песни на концерте в моей альма-матер?! Забыл?

– Ну, ладно, альма-фатер. Было дело, было. Словно в каком-то другом измерении.

– В общем, так, философ: надо попробовать. Воображаемой короны на твоей голове нет, но реальная на ней появиться сможет. Встряхни себя как следует!.. Я когда тебя увидел после нашей разлуки, еле узнал: похудел, осунулся, подумываешь музон бросать. Это чё за сопли на тарелке?

– А когда ваш Элвис распался, ты сопли не пускал?

– О, нет. Я сопли и всякую другую мокроту не разводил, потому что до этого распался Савок. Это как в английском языке: есть там Present Perfect – настоящее совершённое время, обозначающее нечто свершившееся до текущего момента. Вот и у меня тот же случай…

Джон хотел договорить, но его отвлекли от нашей беседы всякие праздничные фишки.

Только утром в продолжение той темы он дал мне такие наставления:

– Насчёт соплей, Алекс, ещё пару моментов. Правило номер один для всех – жить без соплей. Правило номер два персонально для тебя – не водиться больше с Кирюхой и его дебилами. Мы их с тобой уже давно переросли. Правило номер три опять же для тебя – работать над вокалом и над поступлением в кулёк денно и срочно. С педагогом по вокалу подсоблю.

– А ты сам-то разве не хочешь попасть в этот проект, о котором говорил Мартин?

– Представь себе, не хочу… Что щуришься? Я не шучу. Просто решил с головой погрузиться в сферу профессиональной звукозаписи. Я всё-таки по специальности инженер по радиоэлектронике. Поэтому мне тоже предстоит работать «от» и «до» – денно и ночно. Теперь иначе нельзя. Новое время, братишка, стимулирует мыслить по-новому.

– Вот я и мыслю вывод: технарь в тебе победил.

– Во мне победила дальновидность: в первые годы после распада Союза студии звукозаписи в каждой бывшей республике будут востребованы не меньше, чем профессиональные музыканты. Хочу успеть быть среди первых.

– Ну, да. Действительно дальновидно. А меня чё так всесторонне опекать стал? Клиента готовишь?

– И клиента тоже, – рассмеялся Джон.

И вдруг он продолжил с совершенно серьёзным тоном:

– А если честно, Лёха, это меня Алисочка Форточка попросила: «Милый Джон, умоляю! Выведите Алекса в люди. Он этого достоин. Правда!».

От неожиданности меня словно током ударило. И тут без преувеличений: при упоминании имени этой женщины, да ещё в таком контексте, по всему моему телу пробежала дрожь. Я, помню, почувствовал, что краснею. Немая сцена затянулась. А дальше…

А дальше об этом должно быть записано в дневнике. Сейчас найду…

Первый вечер первого дня Нового года.

В конце дня Джон снова вызвал меня на откровение. Конечно же, он пошутил в новогоднюю ночь, говоря о том, что Алиса попросила его «вывести меня в люди».

– Я просто увидел, как ты в лице изменился, когда Мартин упомянул про Форточку. Ну, думаю, неровно дышит наш бременский музыкант в сторону этой королевы. Но твоя реакция на мою шутку была для меня очень даже неожиданной.

Глядя на меня, словно старший брат, Джон спросил напрямую:

– Ну, что братишка, втрескался в неё?

Я лишь молча опустил голову.

– Да, ладно. Не отвечай. И так видно…

Затем он, остановившись на своей мысли, продолжил бодро, оптимистично… Как он это сказал?.. Вроде так:

– Так ведь твои чувства к этой восходящей звезде должны для тебя стать сильнейшим стимулом к развитию. Докажи, что ты не Лёха из Савка, а Алекс из минского бомонда! Слабо? А? Слабо?

– Ты чё, меня на понт берёшь?

– Слушай, Лёха-Алекс, заканчивай ты с этими словечками пацанскими типа «чё», «понты», «блин» и т.д., и т. п. Это уже не твой размерчик. Согласен?

– Согласен, Ванюха-Джон. Сам хотел уже взяться за чистоту своих измышлений и изречений.

– Считай, что я тебе помог…

Джон мне ещё пару советов дал. А я ему – клятву стать настоящим Алексом из бомонда. Затем Джона снова кто-то отвлёк, и я так и не успел сказать ему, что приятно удивлён переменам, которые так ощутимы в нём. Заботится обо мне, как отец родной.

На этом – пока финиш.

Прощаемся.

Полночь миновала. 4 января уже. Перевариваю…

Перевариваю и смиряюсь…

Дело в том, что звонил Джон и пригласил меня в Рифы (какое счастье, что наше кафе не стёрлось с лица города в этой перестройке-переломке вокруг!!!) – сыграли с ним в дуэте в качестве безвозмездной поддержки престижа сего храма молодёжной культуры.

Надо же! Не играли вместе чуть ли не целый год, а жгли, как по маслу. Пел, разумеется, я – по приказу комбата Джона. Думали, что публики будет мало, а оказались в аншлаге… Эх, жаль, что он в звукачи подаётся, и нам не светит дальше играть вместе…

После выступления сели за столик в дальнем уголке, Джон и говорит:

– Я ведь с тобой в последний раз не успел на одну темку договорить. Интимную.

– Ух, ты… Ну, давай. Я слушаю.

– Да это ты давай. Слушаю я.

Тут я подвисаю немножко. А Джон конкретизирует:

– Про свою проблему говори любовную и не красней. Передо мною смущаться, братишка, – это не та тональность…

В общем, чувствовал, что держать в себе всю эту мелодраму больше, действительно, не могу. Но и начать откровенничать тоже не могу. Молчал как олух…

Тогда Джон многозначительно посмотрел на меня и начал, вернее, продолжил сам:

– Я свою первую любовь, увы, толком и не помню… Было это в десятом классе. Она была уже первокурсницей иняза и пришла в нашу школу на дискотеку к своей подруге. Потанцевали. Поговорили мило. А потом, бац, – наш школьный ВИА на сцене, а я у микрофона с гитарой. Она от меня в восторге… Летом встретились пару раз. В кино сходили и на концерт Песняров. А потом я поступал в РТИ, а после экзаменов резко на море рванул. Помнишь, тебя ещё звал с собой?.. А потом и учёба началась – закрутился денно и прочно, не позвонил ей ни разу. А потом у меня какая-то шиза в башке клеманула, и я за каждой юбкой бегать стал – денно и срочно. Только ни с кем у меня из этих Тань, Марин и Ань даже близко не было тех… Как бы это сказать?.. Тех ярких, сердечных, даже, наверное, чистых чувств, которые дышали в моей груди по отношению к той первокурснице. Секс был со многими, а вот таких чувств – не было. Но я только сейчас въехал, что секс и любовь – это, как земля и небо, – ни одно и то же. Я, болванчик, ведь даже имя её забыл, и черты лица – тем более. И, разумеется, номер телефона где-то посеял. Где ж мне теперь её искать?..

Он глубоко вздохнул, а я молча подумал о том, что среди всех перемен за последние годы меня больше всего потрясла всё-таки эта перестройка в Джоне. Внешние перемены даже в масштабах всей страны как-то отходят на второй план, когда в твоём друге рождается новый, более сильный. умудрённый житейским опытом человек.

– Так что, братишка, у тебя такой оплошности, надеюсь, не будет. Ты свои чувства не распыляешь на всяких встречных-поперечных. Мне порой кажется, что встреть я ту бывшую первокурсницу, тех светлых, чистых порывов к ней уже не испытаю.

После этих слов он опустил голову, будто осуждённый на скамье подсудимых, а я на несколько мгновений ощутил эту его душевную тяжесть, как собственную.

И тогда меня, наконец-то, пробило на откровение. Я говорил ему о том, что предпочёл пережить свою боль в одиночестве. Даже не пережить, а адаптироваться к ней, ведь между мною и Алисой – непреодолимое пространство. Она даже не знает о существовании какого-то там драйвера, оставшегося без группы. Драйвера, который вдруг настолько пленился её образом, её силой, красотой и талантом, что написал целую тетрадь стихов, принимал наркоту от безответности чувств и даже был готов навсегда бросить музыку, дабы стать одиноким поэтом – пусть даже отшельником.

– Она мне одно время снилась несколько раз подряд. И в один из этих снов я будто бы её обнял. Она ко мне прижалась. Я ощутил что-то наподобие кайфа. Чувство облегчения. И, оп, просыпаюсь мокрый. Но не от пота, а от… другого.

– Ясно, Лёха. Сработал основной инстинкт, который между ног. И он порой мудрее нас с тобой…

Мне стало легче оттого, что я вынес этот ссор из сокровенных углов своей души. Стыда при этом, как могло показаться прежде, не чувствовал.

– Знаешь, – задумчиво продолжил он, – ты уже превзошёл меня. Ты остался верен своей Прекрасной Даме. Да и найти её, будь она хоть королевой английской, раз в десять проще, чем мою первокурсницу. Так что, братишка, я тебе дважды завидую… Ох, столько красавиц отменных, даже лучше твоей Алисочки, вокруг меня вертелось, когда я был одним из Элвисов! Но такая пустота от всех их красот стала бить мне в грудь… Странно, уже второй месяц у меня нет женщин для постели, а я и не нуждаюсь в их ласках и глазках. Раньше ни за что на свете не поверил бы, что такое возможно…

Затем он заказал стакан водки и со словами «Знаю ведь, что не поможет эта дрянь, но пью, блин» выпил залпом. Сморщился, покраснел и, встряхнув головой, сказал:

– Вот так, братишка, как я сейчас, никогда не делай. Никогда… Ты никогда ещё вот такого вот Джона-слабака не видел.

– Так и ты, братишка, тоже так больше никогда не делай. Обещаешь?.. Тебе это не должно быть слабо. Обещаешь?

Он пообещал. Даже не один раз. Даже рукой по столу ударил…

На этом, пожалуй, всё. Воспоминаний получилось сегодня выше крыши..

Спать давно пора, Алекс.

Гудбай…

* * *

Я откладываю дневник, вспоминая о том, что концовку той беседы с Джоном я всё-таки не записал. Почему?..

Да потому, что после обещаний больше не пить «ни с горя, ни даже с радости» Джон спросил, была ли у меня когда-нибудь близость с женщиной, и тогда мне стало действительно стыдно. Стыдно, словно меня поймали с поличным. Стыд от ничтожного чувства страха быть не таким, как все.

В ответ я лишь мотнул голой: мол, не было.

А Джон сказал ту фразу, которая мне очень помогала все эти годы:

– Ну, и молодец! Держись ты подальше от всей этой заразы – поспешных и случайных связей. Храни себя для своей единственной. И не стыдись этого, братан. И обязательно найди путь к её сердцу. Обязательно!..

Он пообещал мне помочь познакомиться с Алисой. Но я понимал, что пока не стану вращаться в музыкальном обществе солидного уровня, пока не пристроюсь в какой-нибудь приличный проект, познакомиться с ней не будет повода.

Я тогда не мог знать, что путь к сердцу Алисы Форте откроется для меня по-настоящему только сейчас, через двадцать с лишним лет. И за эти годы мне пришлось не один раз задуматься о смысле слов Джона насчёт любви и преждевременных связей. Ибо так уж сложилось, что мне было трудно выработать однозначное отношение к интимной стороне жизни. Если бы я был мужем любимой женщины или, напротив, монахом с духовным стажем, то жил бы, наверное, припеваючи. Но, увы…

Увы, в школе детей хоть и учат основам безопасности жизнедеятельности, но всё это касается тела, а не души. Словно у души и нет этой самой жизнедеятельности. Или у человека нет души, нет духа, а только лишь одно Тело. Everybody… Но ведь и относительно тела не учат же, черти, как держать этот сосуд в чистоте кристальной. Вот какой парадокс… Однако я отвлёкся.

Что у нас там дальше по дневнику?.. Так… Так и есть – пробел. Следующая запись только через полгода. Да и в дальнейшем до года 1995-го я записывал крайне редко.

Итак, читаю…

Утро, 16 июля. Завтра первый экзамен…

Волнуюсь, как перед первым в своей жизни концертом. Просто ситуация непривычная?.. Не сказал бы. У меня последнее время чуть ли не каждый день – непривычный, непохожий…

Событий за эти месяцы было много, словно в новую жизнь окунулся. Даже до дневника руки не дотягивались. А самыми концептуальными были, наверное, уроки по вокалу и, в целом, вся эта подготовка к поступлению в кулёк. Ближе к маю я даже прекратил репетиции в составе начинающей рок-группы без названия. А вот свою подработку в кафе «Виктория» в качестве музыканта не прерывал. Неделю назад исполнил там несколько медлячков, которые сочинил в порывах своей безответной любви к Алисе. Прошло на УРА. Даже не ожидал такого эффекта. Просили исполнить на БИС раза три.

Один из медлячков – конкретно блюз. Вот и сейчас в голове что-то блюзовое вертится… Эх, заблюзую скоро вплотную…

Джону – браво! Помог, как и обещал, с педагогом по вокалу. Да к тому ж из самого кулька преподаватель…

Где ж ты сейчас, Джони?.. После московских курсов по звукозаписи ещё куда-то укатил.

Но обещал вскоре вернуться в Минск, ведь тут он уже закрутил процесс создания первой своей студии… Неужели через каких-то полгодика мы опробуем это его детище?..

Ладно, ставлю точку. Отдаюсь стихии экзаменационной.

Ни пуха, ни пера мне завтра!!!

Полдень, 15 августа. Еду в поезде…

Сегодня очередная годовщина смерти Цоя – 2 года. Встретил этот день на колёсах («Электричка везёт меня туда, куда я не хочу»). Возвращаюсь из Крыма.

Решил туда рвануть дикарём-одиночкой на недельку сразу после экзаменов. Даже не знаю, поступил в кулёк или нет. Приеду в Минск – узнаю. А пока… Пока еду домой, грех не черкануть десяток строк об этих крымских денёчках. Самое-самое яркое из массы впечатлений.

Итак…

Море, солнце и еда!

Не для этого сюда

Я приехал дикарём.

А уехал королём!

Я насытился нирваной

В одиночестве чудесном.

Не резиновый – хрустальный

Разум был. Сплошная Песня!..

Именно так и было. Полная гармония с самим собой и окружающим миром!.. То ли я под мир подстроился, то ли он под меня… Шутка!.. Вместо недели провёл в своём раю десять дней. На первые три дня обосновался на веранде у хозяев-знакомых, а потом нашёл классное место у подножия Ай-Петри – панорама бесподобная, вид на море – блаженство. Так и сделал это местечко своим пристанищем.

Читал запрещённую в Советское время книгу – сборник бесед Бхагавана Шри Сатья Саи Бабы «Ум и его тайны. Как стать Богом» – и созерцал. Созерцал и свой ум, и свою душу, и этот земной рай вокруг. И становился Богом. По крайней мере, богом собственной судьбы. Впервые за все эти годы, если не считать, наверное, детства, я пребывал в безмятежности, в полном согласии между душой и телом. Улыбался чуть ли не каждому щебету птиц и порыву ветра, прикосновению к морю. А встреча рассвета и заката, как и купание в море, были для меня своего рода священнодействиями.

О, как я благодарен Свету

За эти чудные мгновенья!

Во мне открылся взор поэта

На полноту круговращенья

Обычных дней и непохожих…

Себя моложе ощущаю,

Хотя так молод по годам.

А по утрам! Я по утрам

Улыбкой двери открываю…

Могу их даже и теперь

Открыть, от Крыма удаляясь.

Сквозь расстоянья вдохновляюсь!..

В воспоминаниях купаясь,

Я каждый миг благодарю

За то, что побывал в Раю!

Но этот Рай не обозначен

На карте мира ни одной,

Он просто вечен, чист, прозрачен,

Я увожу его с собой…

* * *

На этом запись заканчивается. Поэт высказался. А может, и отвлёкся на что-то… Но читая эти строки, я ожидал, что будет ещё что-нибудь. Что-нибудь из того, что помогло мне ощутить Рай… Во мне ведь в те дни Человек проснулся и развернулся во всю ширь да глубь. Единение с природой было катализатором моего духовного взлёта. Я… Я даже сейчас ощущаю импульсы тех возвышенных чувств. Закрываю глаза и…

…и возвращаюсь к подножию Ай-Петри. Лёгкое дуновение ветра. Тонкий аромат незнакомых мне цветов. Безоблачное небо, освящённое солнцем. Небо, сливающееся за горизонтом с полосой бесконечности – с морем…

…с морем бесконечности… Царство Голубого и Зелёного – тоже бесконечность. Я частичка этих морей. Но я расту. Я расту, и – растёт Бесконечность! Растёт всё вокруг…

…вокруг меня волны радости. Я не птица, но взлетаю. Мои крылья – и есть эта радость, эта лёгкость. С лёгкостью я наблюдаю за течением Времени. Лёгкость Времени и Волны Бесконечности увлекают меня ввысь. Я парю – а может быть, уже и не только я (?) – над бескрайними горами, лесами, морями. Взлетаю…

…влетаю-погружаюсь в неописуемое Блаженство.!.. Ещё, ещё мгновенье! Ещё одно! Ещё! И…

…и вдруг… просыпаюсь.

Так это был сон?.. Или что-то вроде медитации?

Медитация-сон… Что-то похожее я ощущал там, у подножия Ай-Петри… Не ожидал, что смогу обновить такое состояние. Обычно зарядку-медитацию делаю утром, когда просыпаюсь, и вечером, перед сном. А тут такое… Наверное, так настроился на тот мой крымский рай, что усилил эффект максимально.

Закрываю глаза, устраиваюсь поудобней на диване… Нет, сон-рай не возвращается. Значит, большего я пока не достоин… Спасибо, Господи, и за это! Благодарю!

Да и какой может быть повторный сон, когда уже вечереет. Пару часиков – и спать пора. Успею ли за середину 90-х заглянуть?.. Должен успеть, коль я в ту пору стал реже с дневником общаться.

Итак, что у нас там?

День в разгаре, 17 августа. Поступил!

Поступи-и-и-и-ил!!!

О, Кулёк! О, Музы! О, Джон! О, мама дорогая! О, я молодец!

Я студент-заочник 1 курса!.. Ну, звёзды эстрады, ну, Алисочка Форточка, до скорой встречи на сцене и за кулисами!

Всё, больше слов нет. Просто шквал эмоций! Ещё один рай в душе за текущий месяц! Мой волшебный август!..

Десять вечера, 1 октября. Мысли сквозь усталость.

Позади первая сессия – установочная. Говорят, она запомнится больше других. Самым ярким моментом пока было посвящение в студенты… А Джон так и не смог вырваться в Минск. Только звонил пару раз. Напутствие давал…

Снова вспоминаю Крым. Мисхор… Ай-Петри! Ай-я-яй!!! Я ведь в последние дни даже уезжать не хотел. Наивно мечтал вот так всю жизнь, или хотя бы до конца лета, среди природы, почти отшельником… Книгу даже написать задумал о философе-путешественнике. Да где уж теперь… Если бы под вершинами гор остался, точно бы писать начал.

Ладно, Паустовский, тебе не о природе писать надо, а сольфеджио заниматься и музлитературу штудировать.

Кстати, о книгах. Я тут всерьёз увлекся философией – немецкой и французской особенно – сверх учебной программы. Перед сном прочту хотя бы пару страничек.

Короче, гудбай.

Прощаемся…

Вечер, 7 ноября. Джон приехал!

И прям-таки на годовщину Великой Октябрьской революции. Надо же такому случиться!

Хотя, это даже прикольно оттого, что символично получается: планы у Джонни революционные. Он своим оптимизмом заряжает с первого слова. Даже не верится, что тогда, в начале года, в Рифах он был таким потерянным…

Скоро вечер, 26 декабря. Рождество продолжается!

Вчера выступил в Рифах на рождественском сейшне. Джон специально так вся организовал, чтобы для моего сольного выступления было минут 15.

– Нет, братишка, не буду я тебе подыгрывать, – «обрадовал» он меня за пять минут до выхода. – Считай, что экзамен сдаёшь. Выжми из своего голоса многоголосие, а из гитары – мини-бэнд. Только так мы сможем тебя достойно представить на кастинге у Мартина.

Эх, ма… В новых ритмах жизни я совсем забыл про этот кастинг. Значит, его с лета перенесли на зиму?

– Да, – подтвердил Джон. —Труба зовёт! Послезавтра едем в Москву. Кастинг будет 29-го. А в новогоднюю ночь шоу будет – споют все те, кто прошёл кастинг: в одной программе со звездами.