Сотня золотых ос

– Что такое?

– Сны плохие снятся, – с вызовом ответил он. – А тебе – нет?

– С чего бы мне снились плохие сны, – фыркнула Марш. – И тебе должны сниться хорошие.

– Я в тебе не сомневался, – ухмыльнулся Освальд и продолжил тереть нос.

Только взгляд у него был. Нехороший. Марш видела такие взгляды у людей, которые собирались делать глупости. Поэтому она перегнулась через стол и заглянула Освальду в глаза.

– Ты помнишь, о чем мы говорили?

Даффи принес глушилку, но они все равно старались не говорить прямо. Аби их не слышит – его микрофоны глушит музыка, которая здесь затем и играет, а синие искорки под елочным шаром рассеивают слова, что могли бы пробиться. Но Марш не хотелось снова начинать воодушевляющую тираду.

Но, если подумать, какой у нее был выбор?

Неопрятные пятна разноцветного стекла застыли на белоснежном полу. Марш так радовалась этим окнам – старинным, в деревянных рамах, с настоящим витражом. Только в гостиной на первом этаже.

Как же, Гершелл разрешил.

Такая глупость.

Гершелл.

«Довольна, Арто?! Хватит смеяться, сука!»

Это правда было смешно.

– Тебе что, мало? – настойчиво повторила Марш. – Ты говорил, что не знаешь, где брать рейтинг после выпуска. Вы все говорили. Вы не умильные сиротки, вроде этой, – она кивнула на Бесси, – которым присылают подарочные боксы и делают инфоповод из каждого их достижения. У вас другой промоушен. И что, когда чуть-чуть осталось – вы стали бояться?

Три дома, заброшенных, слепых и черных, из старых построек. Тогда в каждой квартире были окна. Иви ворчала, что это отвратительно и у нее от этих дырок в стенах приступы трипофобии, а Марш испытывала сентиментальные чувства к этому милому архитектурному атавизму. К тому же из окон красиво вырывалось пламя при взрыве – огню тоже хотелось дышать.

Три дома, три комплекта взрывчатки и три симпатичных подрывных механизма в виде синих паучков. Три возможности для троих дурачков попробовать свои силы, и три возможности для Марш поверить, что теперь-то у нее все получится.

– Можно вести эфиры, – мрачно сказал Даффи.

– Ага, – удовлетворенно кивнула Марш. – Можно. Знаешь, сколько таких, как ты, ведут эфиры? Аве Аби! Покажи осу… ах да.

Она подняла руку с браслетом, стараясь держать ее подальше от края стола, и вручную зашла в галерею достижений. Быстро пролистала все формальные ачивки и выбрала ту единственную, что чего-то стоила.

Синяя с серебром оса, «Лучшая акция недели». Три миллиона зрителей со всего мира. Со всего мира – всего три миллиона, целых три миллиона. Шесть миллионов жадных глаз и искривленных губ.

Ну. Может, глаз было чуть меньше.

Оса забилась над ее ладонью, пытаясь вонзить жало в перчатку.

Бесси завороженно подалась вперед, и Марш позволила ей погладить злую ачивку кончиком пальца, а потом сжала ладонь, рассыпав осу голубыми искрами.

– Видели? Лучший эфир недели. Знаете, почему у меня только одна такая ачивка?

Даффи молчал. Освальд перестал тереть нос и мрачно смотрел на жидкую пену в кувшине с пивом.

– Вы разъедетесь по жилым кварталам, жить на пособие и ругаться с соседями, – веско сказала Марш, – нихера никому не доказав. Будете собирать по тухлым конвентам очки симпатий по три-четыре позиции. Всю жизнь. Увлекательную и полную впечатлений.

– Что ты делала на эфире? – спросил Освальд.

Она улыбнулась.

Марш много заплатила за то, чтобы узнать о том, чего на самом деле хочет общество. Чего ждут три миллиона случайных зрителей в сети, что хотят жадные глаза и перекошенные рты.

Освальд тоже скоро узнает.

– Ты так не сможешь, – хмыкнула она.

– Почему нельзя просто показать записи? – оскалился Даффи. – У нас хороший материал. Как только снимут блок с Аби, можно будет выложить в сеть, и не придется больше ничего поджигать!

– Когда в следующий раз подтираться соберешься – возьми бумажку, сложи вчетверо, пронеси мимо жопы и смой в сортир, – посоветовала Марш. – Горящий дом – это еще не акция. И даже не инсталляция. За это рейтинг не дают. Аби понизит вас на двести… а кого-то из вас на двести семьдесят позиций, и через десять минут про вас забудут. Но можно, конечно можно, выложить записи подготовки без финальной акции. А потом создавать прочий беспроигрышный контент и верить, что проснетесь знаменитыми. Все уже попробовали вести канал-дневник и собирать конвенты с обзорами игрушек для наладонников? Только не говорите, что еще кто-нибудь пробовал на гитаре играть – это для вас слишком.

Она всю жизнь вела дела только вот так. Подставляя людям худшее в себе, словно под свет софитов, позволяя назначать себя виноватой, с готовностью принимая ответственность за чужие грехи. Ей не жалко – пускай. У нее много своих, и чужим места хватит.

Лишь бы люди, свалив на нее всю вину, делали, что она хочет.

И они делали.

Освальд заткнулся и перестал тереть нос. Иви появилась из ниоткуда с картонной тарелкой, на которой лежало хрустящее слоеное пирожное. В присыпанных пудрой лепестках скрывалась взбитая с загустителем консервированная фруктовая кожура. В «Тихушке» такого не подавали, видимо, Иви пришлось сбегать в одну из палаток. Марш представила, как Иви мнется, решая, купить ли самое дешевое пирожное. И как она не решается его купить.

Эта фантазия не принесла Марш никакой радости. Хоть пиво было хорошим – водянистым, почти без ржавого привкуса синтезированного хмеля, зато с хорошо ощутимой спиртовой горечью.

Марш бросила быстрый взгляд на Бесси. Она сидела, зажав одно ухо ладонью, а второй отщипывала по кусочку от пирожного, которое поставила на колени. Наверняка Аби пытался перекрыть шум. Ей стало жаль Бесси – социальному помощнику в дохлом наушнике местную систему не переорать, как бы ни старался.

– Ты так осу получила, да? За взрыв? – спросила Иви, которой пересказал разговор Освальд.

Странно, что она вообще поняла, что он говорил, – Марш казалось, что она просто слушает голос.

Она молча кивнула. Смогла улыбнуться. Ей нравилось, когда люди сами придумывали истории и отговорки.

Оса. Эфир. Серебряная и синяя ачивка сгущается, сгущается на экране и над ее ладонью, а она смотрит и вдруг понимает, что смотрит не так.

Манжета снова сжалась, и Марш незаметно погладила себя по запястью, отдавая команду. Острый клювик иглы безошибочно вошел в вену и тут же скрылся, впрыснув треть положенной дозы.

И оса растворилась в пронизанной зеленью темноте зала «Тихушки», а Марш вспомнила, какие слова нужно говорить.

Она не стала просить у манжеты полную дозу. Нужно сосредоточиться, как Леопольд учил. На чем-то настоящем, близком.

От ворота пальто пахло дымом. Ненастоящим.

А были звуки, настоящие – хруст пластика, вой пламени, визг сигнализаций. И запах – гарь, раскаленный бетон над холодным синим пустырем. Запах горючего, пропитавшего ветошь, – Марш всегда полагалась на то, что нельзя отследить и опознать, что легко достать и можно изготовить дома.

Сейчас так почти никто не делал. Все рассчитывали на технологии. Цифровой терроризм давно был проблемой куда серьезнее, чем редкие подрывники, сумевшие изготовить, пронести через десятки охранных систем и заложить самодельную бомбу. А те объекты, где не было охранных систем, казалось, вообще никого не интересуют. Люди словно забыли, что есть проверенные способы.

Те, что пахнут дымом.

Хакерские атаки, захват аватаров и аккаунтов, взлом голосовых помощников – вот как сейчас пытались писать историю. Короткий инфоповод, льдинка в кружке кипятка. Обнуленные рейтинги, и фотографии побелевших фарфоровых трупов, обличающие посты, сенсационные подробности – такие протесты и их последствия жили в сети не дольше двух минут. Потом их заваливало рекламой, обзорами, голографическими котами и глупыми шутками. Люди, может, помнили хакерские атаки чуть дольше – пару часов.

Марш подняла лицо от воротника и попыталась сосредоточиться на сидящих за столом.

Даффи загремел в «Сад-за-оградой» за манипуляции с чужим аватаром – кажется, пытался проверить свою девушку, задавая вопросы от имени ее отца. Аватар был дорогим, а его взлом – сложным, поэтому Даффи мог попасть на очень крупный штраф, но он вовремя обратился в «Сад», заявив, что хочет исправиться. Его рейтинг заморозили на период реабилитации, но Даффи исправляться не захотел.

Освальд был единственным, кто попал в «Сад» за драку. Не в сети, не в чужом конвенте, и даже сносного повода для драки не нашлось – просто случилась попойка, пьяный кураж, и под утро приятель Освальда свисал с общественного балкона и истерически слал репорты и сигналы о помощи, а Освальд держал его за ноги и грустно рассказывал про одиночество в толпе.

Иви жила с мальчишкой, который вел конвент почти на десять тысяч посетителей. Мальчик с удовольствием показывал всем красивую подругу, рассказывал трогательные истории о семейной жизни, и красивая подруга накопила неплохой рейтинг на очках симпатий. Марш посмотрела старые записи с того конвента – розовые диванчики, Иви со смазливым мальчишкой в одинаковых пижамах пьют какао из одного бокала, Иви испекла кривой корж, залитый блестящим синим сиропом, мальчик подарил ей подвеску-сердечко. Парные голографические татуировки, фотографии «моя прелесть уснула» до того, как «прелесть» начнет пускать слюни в подушку. Это все не могло кончиться иначе – мальчишка нашел еще одну прелесть, а Иви, на что была заторможенной, все-таки родилась в Дабрине, и вместо того, чтобы сделать из измены инфоповод и лишить мальчишку симпатий аудитории, выпила полбутылки «коктейля спиртового ароматизированного виски», поплакала и сломала сожителю руку.

Такие преступления Марш не устраивали.

Ей нравились настоящие вещи. Огонь нравился. И витражи.

«Хватит смеяться, сука!»

– И что превратит поджог… в акцию? – На лице Даффи появилась ухмылочка, и Марш вдруг поняла, что он глупо проулыбался прошлое собрание, потому что боялся. И все равно пришел.

– Ты хочешь кого-то… убить? – Последнее слово Иви прошептала, будто боялась, что ее услышат. Что слово «убийство» просочится через рассеивающие волны, звуконепроницаемое поле и оглушающую музыку.

– Нет, – честно ответила Марш. – Просто взорвать здание.

– Какое? – спросил Освальд.

– Потом, – поморщилась она. – У меня есть несколько вариантов, надо все проверить. Обещаю только, что оно будет нежилым, и по соседству жилых не будет.

На самом деле она точно знала, какое здание она собирается взорвать. Знала каждую трещинку в его стенах, каждую складку малиновой драпировки, каждый изгиб черной решетки. И только об этом здании она не могла сказать до того, как будет заложена взрывчатка.

Даффи хмыкнул.

– А чего? Мне казалось, тебе жилой квартал взорвать – как почесаться.

– Горючки не хватит, – равнодушно сказала Марш.

– Я разработал план… чтобы мы смогли общаться… теперь. Нас ищут, думаю, нужна конспирация посерьезнее, – сменил тему Освальд. Вцепился в край стола, чтобы перестать чесать нос, тут же дотронулся до лица второй рукой – с браслетом. Раздраженно уронил ее и мрачно посмотрел на Марш.

– Ну? – поторопила она, потянувшись к кувшину с пивом.

– В общем так, – вздохнул Освальд. – Сначала мы создаем приватный конвент…

Он долго и очень нудно рассказывал про один, хорошо защищенный и провокационный конвент, который должен отвлекать внимание от второго, созданного якобы с целью бытового общения. О системе зеркал, программах для защиты информации, которые пишет знакомый. Лицо у Освальда было серьезное, Иви слушала его с немым обожанием, Даффи – с вежливым интересом, а Марш, скучая, наблюдала, как Бесси, хихикая, что-то бормочет в рюши воротника.

Ей было тоскливо и завидно.

– Твой план – говно, – сказала она, когда Освальд закончил. – Во-о-от… – Марш развела ладони так, чтобы большие пальцы упирались в петлицы пальто. – Нет, вот такой, – она развела руки чуть шире, – вот такой толщины хрен засунут в задницу каждому из нас за выходку с анонимным защищенным конвентом, созданным для обсуждения поджога. Смотри, как умные люди делают.

Она достала из кармана толстую записную книжку и чернильный карандаш. Нежно улыбнулась им, погладила истертую обложку.

– Это что? – брезгливо спросила Иви.

– Записная книжка, – с каменным лицом сказала Марш. – Вы все усложняете. Я купила эту прелесть на барахолке в другом конце города, там распродавали имущество какой-то бабки, у которой дом был забит антиквариатом. Там даже был телевизор, представляете?

Да что они представляли. Вряд ли они знали, что такое «телевизор». А Марш было обидно. Только на барахолках она жалела, что не скопила достаточно денег, чтобы купить что-то кроме очередной салфетки, записной книжки или подсвечника. Не только опасные вещи были настоящими.

– И зачем она? – Даффи был единственным, кто смотрел на книжку с интересом.

Марш открыла ее на середине – первая половина пожелтевших страниц была исписана мелкими крючками и стершимися цифрами. Потом собрала чистые страницы и осторожно оторвала от корешка.

– Надеюсь, вы помните, как писать руками, кажется, всех учили в детстве. Типа моторику развивает, помните?

– Нахрена нам писать руками? – поморщилась Иви.

Марш вздохнула. Иви была без памяти влюблена в Освальда, и это было хорошо – ею было легко манипулировать, а в случае чего легко можно было пожертвовать. Да Иви сама бы собой пожертвовала не раздумывая, поэтому она была полезна.

Но какая же она была идиотка, хуже Бесси!

– Вот это шифр. – Марш, не ответив Иви, вырвала несколько листов, которые исписала сама, а потом стала раздавать чистые – по одному, словно в старой карточной игре. – Ключи к шифру будут динамичными, искать будем в первом за день обзоре на канале «Розочки и канапе».

– На каком канале? – улыбнулся Освальд.

Он из этих идиотов был, пожалуй, самый умный идиот.

– «Розочки и канапе», – невозмутимо повторила Марш. – Это очень популярный конвент Молли Рой, больше пятнадцати миллионов подписчиков. Обзоры тряпок, палаток и доставок жратвы, очень много котят, трепа о сохранении природы и пользе синтетического кофе. Аудитории почти поровну мужской и женской, подписчиков нашего уровня – четверть. Людям нравится чувствовать себя причастными. Бонусом за активное голосование и комментарии можно повысить немного рейтинг. Из первого за день обзора выписываем цифры, первая и четвертая пятерка – ключ.

– И ты думаешь нас не найдут? – спросил Освальд.

– А как? – поинтересовалась Марш. – В сети – никаких переговоров и назначений встреч. Мы просто будем посещать конвент. Таких, как мы, там много – за рейтингом охотятся, а может, правда думают, что синтетический кофе мир спасет.

Иви мечтательно прикрыла глаза. Марш видела все ее мысли, и мысли были солнечными и ясными.

Людям с низким рейтингом запрещено было покидать страну даже в туристических целях – все предпочитали держать грязь при себе, не показывая ее другим. Марш пока хватало рейтинга на брейсовские поездки по Эльбейну. Из всех мест, где ей не рады, она предпочитала свой жилой квартал и свою комнату.

Иви представляла море, такое, каким видела в погружениях, с запахом распылителя из парфюмерного магазинчика с пятнадцатого этажа.

– Тебе не хватит, – без издевки сказала Марш. – Там крошечные надбавки. Можешь всю жизнь шляться по таким конвентам и накопить на право ходить в магазины третьего класса. Вот тебе будет раздолье. Купишь рубашечку, где будет целых пять процентов шерсти.

Иви покраснела так, что казалось корни выбеленных волос подсветило розовым. Марш закрыла глаза, пытаясь вспомнить, как быть милой.

Ее же учили. У нее же получалось.

– А как передавать письма? – спросил Даффи, неловко гладя Иви по плечу.

Хороший мальчик. Сострадательный, добрый, жалко, что без мозгов.

– Она будет носить. – Марш кивнула на Бесси. – Она дружелюбная, миленькая, всем нравится. Если бы не стеснялась собирать конвенты или вести сообщества – давно бы выбралась из нашей дыры на общественных симпатиях, но она стесняется. И старается не высовываться.

– Почему нельзя просто собираться у центра? – спросила Иви.

На Бесси она смотрела с жалостью, словно ей не хотелось гонять девочку по городу.

– Потому что я в рот… я не стану бегать к вам через весь город. А еще потому что везде камеры и микрофоны. Ляпнешь что-нибудь – сработает триггер у ближайшего помощника, начнется запись. Тебе оно надо? Вы и так последний раз чуть не попались, когда глушилка сдохла. Всем все понятно?

Освальд и Иви одновременно кивнули. Даффи пожал плечами.

– И еще, – мрачно сказала Марш. – Если хоть один из вас додумается использовать для дешифровки Аби – лучше сразу покупайте лубриканты на все сбережения. Все, нужно расходиться, пока в ваши личные дела не полетели приписки, что вы бухаете в сомнительных местах и бедняжка Аби вас не слышит.

Марш прикрыла глаза и откинулась на спинку дивана, словно бросилась в холодную воду. Музыка ударила по ушам так резко, так больно, что навернулись слезы. Она потянула Бесси за рукав и стала торопливо пробираться к выходу.

…

– Марш, Марш, ну стой!

– Да чего тебе?!

Она полчаса объясняла Бесси про письма. Что она должна ее слушаться, что нужно заходить к ней и носить записки, куда она скажет. Говорила, что она сделает хорошее дело.

Бесси до того хотела быть хорошей, что на такое обещание ее можно было купить вернее, чем на десяток пирожных.

– Слон, – с отчаянием выдохнула Бесси. – Опоздаем… Пошли, пошли посмотрим?

– Ты что, каждый день ходишь смотреть это чучело?

Бесси кивнула.

Марш пожала плечами.

По вечерам вокруг кварталов пускали бродить голографических зверей. Вокруг их дома таскался огромный слон, вокруг соседнего, кажется, плавал косяк рыб. Это входило в благотворительную программу, что-то про культуру и эстетику, Марш не помнила, только радовалась, что в ее комнате нет окон, которые пришлось бы завешивать, чтобы эта дрянь не светила по вечерам.

– Снизу ничего видно не будет, – сказала она в надежде отвязаться.

Ей ничего не мешало просто послать Бесси и пойти домой. Вряд ли она бы обиделась, а если бы и обиделась – уже завтра забыла. Но Марш хотела быть уверена в расположении Бесси. Мало ли что ей в голову взбредет.

Бесси смотрела на нее так, будто вообще не понимала, что Марш сказала.

– Хрен с тобой, пошли. Да не туда, к боковому лифту.

Боковым пожарным лифтом Марш пользоваться не любила. Никто не любил, особенно зимой – в открытом лифте было зверски холодно, а еще он скрипел и шатался.

Она втащила Бесси в проволочную клетку и провела пальцем по чешуйчатым ячейкам. Нахмурилась, а потом, ухмыльнувшись, дернула рычаг.

Опасно общаться с идиотами – тупеешь.

Лифт поднимался медленно, но по крайней мере не дергался вбок. Марш заметила нескольких любителей прекрасного в соседних клетках и удивилась, сколько же людей ходит смотреть на это убожество. Сама она не помнила, когда видела голографического зверя в последний раз. Может, когда поздно возвращалась домой, хмурясь и отворачиваясь от навязчивой синевы?

Она не представляла, какой высоты слон. В пятнадцать этажей? В пятьдесят?

Она заметила отметку «65», выведенную черной краской на белой стене, и дернула за рычаг. Лифт, взвизгнув, остановился.

– Мы тут за-зачем? – от холода Бесси заикаться начала. – Я сюда не хожу, уп-пасть боюсь…

Марш молча пожала плечами и достала из внутреннего кармана длинную трубочку, серебристый тюбик с узким носиком и стала выдавливать табачный концентрат в резервуар.

Сначала за поворотом разлился голубой свет. Потом вперед, словно снежинки, подхваченные ветром, посыпались серебристые искры летающих трансляторов.

Марш с наслаждением затянулась, представляя, как дым ее медленно убивает.

Вос-хи-ти-тель-но.

Бесси страдальчески поморщилась, но ничего не сказала.

– Аве Аби. Включи увертюру «Ливады» Бессена. Через динамик, – равнодушно скомандовала Марш.

Она вдруг подумала, что пирожное – полная чушь, она даже не знала, любит ли Бесси сладкое. Но если уж ей так нравился слон – почему бы не обставить все как надо.

Динамик выплюнул первую скрипичную партию, а потом зашелся барабанным боем.

Слон выходил из-за поворота медленно, словно ему действительно приходилось тащить грузное синее тело на этих несуразно длинных и тонких ногах. Марш посмотрела вниз – свет палаток терялся в вихре снежинок и зимней темноте.

Бесси замерла, забыв, что недавно морщилась от дыма.

Слон был в самом деле огромным. Марш угадала правильно – когда он подошел, его серебряные глаза и короткий хобот оказались на одном уровне с их лифтом.

Бесси потянулась через сетку, чтобы дотронуться, и Марш пришлось ударить ее по руке – иначе она сбила бы один из трансляторов и влетела бы на штраф. Скрипки заглушила торжественная партия духового оркестра, в которой нарастала барабанная партия, красивая, ритмичная – предчувствие перемен.

Слон шел медленно, так медленно, что Марш успела околеть и пресытиться торжественной музыкой, а Бесси – рассмотреть его уши, похожие на крылья бабочки, золотую попону, которую не было видно с ее этажа, и неестественный излом ног.

Марш слон был противен – особенно проклятые ноги, похожие на заточенные колья. Книзу они темнели и светились тусклее. Казалось, что этот монстр в крови до самых вывернутых назад коленей.

Она закрыла глаза и сосредоточилась на трубке.

Синее свечение под веками погасло.

– Все? – спросила она, открывая глаза.

Бесси только кивнула. А в глазах столько восторга – будто правда хорошее увидела.

Марш молча дернула рычаг.

Хотела бы и она радоваться такому дерьму, до чего проще была бы ее жизнь.

– Выключи, – скомандовала она Аби.

Динамик продолжал плеваться обрывками скрипичной партии. Проклятый помощник постоянно барахлил, барахлил, сука, не реагировал на подходящие слова.

Было у него любимое слово, на которое он всегда реагировал. Такое, что могло завестись только у Аби Марш.

– Погаси, – процедила она.

И музыка оборвалась.

Глава 4. Ничего не знает

Едва за ней закрылась дверь комнаты, Марш медленно опустилась на пол и несколько минут сидела, глубоко вдыхая знакомую домашнюю темноту. Она закрыла глаза – опустила настоящее веко и невербальным сигналом погасила повязку, позволив второму глазу наполниться вечной чернотой.

Манжету она уже не гладила – судорожно терла, умоляя помочь. И манжета – клювик иглы, быстрый укол и растекающийся по руке жар – помогла ей.

Ей было сложно признаться, но она любила свое неуютное социальное жилье. Все его шесть квадратов, черные стены, застеленную черным покрывалом тахту. Желтые светильники, белый стеллаж с мелочами с барахолки. Марш даже купила контрабандные ароматизаторы из Среднего Эддаберга. Это был единственный глупый, неоправданный риск – на нее могли пожаловаться, стоило кому-то сунуть любопытный нос в ее комнату и унюхать незнакомую композицию, но Марш не смогла себе отказать. В комнате пахло горящим деревом и нагретым камнем. Смесь называлась «камин», а Марш знала, что такое камин и зачем он был нужен. И как пахнет горящее дерево тоже знала. Купила бы в легальном магазине, но для жителей Младшего Эддаберга ароматизаторы производили из дешевого сырья, с навязчивой мыльной нотой.

Она позволила себе прополоскать легкие темнотой комнаты, вымыв из себя все, что вдыхала за день, а потом стянула пальто и начала медленно растирать лицо кончиками пальцев. Иначе она не могла расслабиться. Губы оставались плотно сжатыми, под кожей словно натянули проволоку. Между бровей залегла морщина, а в глазу подрагивал зарождающийся тик. Самое мерзкое, что в пустой глазнице под повязкой тик тоже ощущался.

– Я устала, – равнодушно сообщила она темноте.

Раздался сочувственный вздох распылителя. Проволочки медленно таяли под пальцами.

– Они пишут на стенах «теперь у нас есть голос» и ничего не говорят, пока я не скажу, что говорить, – нервно хихикнула она. – Представляешь? А тебе бы не понравилось.

Она встала и постучала пальцем по стене, командуя зажечь свет. Подняла с пола пальто, отодвинула панель у входа и не глядя повесила на крючок.

– Я им сказала написать «слава сенатору Кьеру», – продолжила отчитываться пустой комнате Марш. – А Иви спрашивает «кто это», как тебе? А Даффи как шикнет на нее – «дура, это тот, из порнухи, с двумя херами!».

Несколько секунд она молчала, словно предлагая вместе с ней посмеяться над Даффи, а потом подошла к стеллажу и уперлась лбом в одну из полок.

В стеллаже стояли несколько книг – старых, с порыжевшими рыхлыми страницами. Марш не знала языка, на котором они были написаны, и никогда не просила Аби переводить. Не хотела узнать, что там написана какая-нибудь чушь. И не хотела, чтобы личный помощник касался дорогих ей вещей. Она просто любила переворачивать страницы. Они почти не шуршали, буквы стирались, и иногда Марш специально размазывала их кончиком пальца. Наверное, это было нехорошо, но ее успокаивало растирание краски по шершавой бумаге. Словно она давила жучка, поселившегося под листом.