Энн из Эйвонли

Через пять минут Джим Ширер уже вел корову по дороге, а взволнованная Энн, получив двадцать долларов, подъезжала к Зеленым Крышам.

– А что скажет Марилла? – поинтересовалась Диана.

– Да ничего. Долли – моя корова, и сомнительно, чтобы на аукционе за нее дали больше двадцати долларов. А вот когда мистер Харрисон увидит следы ее пребывания на поле овса, он поймет, что с коровой я не справилась и свое слово не сдержала. Вот что ужасно! Это мне урок – никогда не давать честного слова, если дело касается коров. Если корова одним махом перепрыгивает через забор и может его даже сломать, такой корове нельзя доверять.

Мариллы дома не было, она ушла к миссис Линд, а вернувшись, сообщила, что уже знает о совершенной сделке. Миссис Линд видела из окна основные манипуляции с коровой, а остальное додумала.

– Полагаю, хорошо, что мы с ней расстались, хотя ты, Энн, иногда поступаешь опрометчиво. Одного я понять не могу, как эта негодяйка выбралась из загона. Наверно, выломала доски.

– Я об этом как-то не подумала, – сказала Энн. – Но теперь пойду посмотрю. Мартин так и не вернулся. Возможно, скончались и другие его тетки. Это напоминает мне историю про мистера Питера Слоуна и октогенариев[2]. Однажды вечером миссис Слоун отложила газету и обратилась к мистеру Слоуну с вопросом: «Здесь написано, что умер еще один октогенарий. А кто такой октогенарий, Питер?» Я не знаю, что ответил мистер Слоун, но, думаю, что октогенарии – очень болезненные создания, потому что о них пишут только тогда, когда они умирают. Так и тети Мартина.

– Мартин ничем не отличается от всех прочих французов, – проговорила с негодованием Марилла. – На них ни в чем нельзя положиться.

Марилла разбирала покупки, сделанные Энн в Кармоди, когда со двора донесся пронзительный крик. Через минуту в кухню влетела Энн, заламывая руки.

– Энн Ширли, что еще стряслось?

– О, Марилла, что мне делать? Это кошмар! И я в этом виновата. Когда только я научусь сначала думать, прежде чем сотворить очередную глупость? Миссис Линд всегда говорит, что когда-нибудь я сделаю нечто ужасное. И вот этот момент настал.

– Ты всегда найдешь, чем удивить, Энн. Что ты натворила на этот раз?

– Продала корову мистера Харрисона… он купил ее у мистера Белла… продала мистеру Ширеру. А наша Долли так и стоит в загоне.

– Энн Ширли, ты бредишь?

– Если бы! Хотя все это очень похоже на кошмар. В эту минуту корова мистера Харрисона находится в Шарлоттауне. О, Марилла, мне казалось, что с моими досадными ошибками покончено, и вот, пожалуйста… ничего хуже этого я не совершала. Что мне теперь делать?

– Что делать? Остается только одно – пойти к мистеру Харрисону и рассказать ему все как есть. Мы можем отдать ему нашу джерсейскую корову, если он не захочет взять деньги. Наша корова не хуже его.

– Представляю, в какую он придет ярость, и, конечно, ни на что не согласится, – простонала Энн.

– Может и такое быть. Он производит впечатление сварливого человека. Если хочешь, я сама пойду к нему и все объясню.

– Вот еще! Я не полная трусиха. Сама кашу заварила – сама и буду расхлебывать. Прямо сейчас отправлюсь к нему. Чем скорее покончим с этим – тем лучше.

Бедная Энн взяла свою шляпку и двадцать долларов и уже пошла к выходу, когда ее взгляд через открытую дверь кладовой упал на стол, на котором стоял ореховый пирог, который она испекла утром. Вкусное лакомство было покрыто розовой глазурью и украшено орехами. Энн приготовила его для пятничного вечера, когда молодежь Эйвонли соберется в Зеленых Крышах, чтобы обсудить планы «Общества по улучшению жизни в Эйвонли». Однако несправедливо обиженный мистер Харрисон был все-таки важнее. Энн подумала, что вкусный пирог может растопить сердце любого мужчины, особенно если тому приходится стряпать самому. Энн быстро положила пирог в коробку. Она отдаст его мистеру Харрисону в знак примирения.

«Если только он предоставит мне эту возможность», – грустно подумала Энн, перелезая через ограду. Чтобы срезать путь, она пошла полями – золотистыми в волшебном свете августовского вечера.

Глава 3

Мистер Харрисон у себя дома

Стоящий у густого ельника дом мистера Харрисона был старой постройки, побеленный и с нависшей крышей. Сам мистер Харрисон в рубашке с коротким рукавом сидел на увитой виноградом веранде и наслаждался вечерней трубкой. Когда он разглядел, кто именно приближается по тропе к дому, то быстро вскочил на ноги и юркнул внутрь жилища, плотно закрыв за собой дверь. Этот поступок объяснялся не только неожиданностью визита, но и стыдом за вспышку гнева днем раньше. И так с трудом набравшаяся смелости Энн тут же пала духом.

«Если мистер Харрисон уже сейчас так разгневан, что же будет, когда он услышит, что я натворила?» – горько подумала она, стучась в дверь.

Застенчиво улыбаясь, мистер Харрисон открыл дверь и мирным, дружелюбным тоном, за которым скрывалась легкая нервозность, пригласил Энн войти. За это время он успел отложить трубку и надеть пиджак. Потом вежливо предложил Энн сесть на основательно пыльный стул, и такой прием можно было бы счесть приятным и обнадеживающим, если б не болтовня попугая, следившего за гостьей из-за прутьев клетки лукавыми, золотистыми глазками. Энн еще не успела сесть, как Рыжий выкрикнул:

– Вот те раз! Что здесь забыла эта рыженькая малявка?

Трудно сказать, кто больше покраснел – мистер Харрисон или Энн.

– Не обращайте внимания на попугая, – сказал мистер Харрисон, бросая негодующий взгляд на Рыжего. – Он… он всегда несет разную чепуху. Он мне достался от брата-моряка. У них речь далеко не изысканная, а попугаи – талантливые имитаторы.

– Я так и подумала, – проговорила бедная Энн, которая, помня о цели своего визита, подавила в себе возмущение.

При нынешних обстоятельствах не могло быть и речи о каких-либо упреках хозяину гадкой птицы. Когда ты только что продала джерсейскую корову сидящего перед тобой человека без его ведома и согласия, нельзя требовать, чтобы его попугай осыпал тебя комплиментами. В другой раз «рыженькая малявка» не оставила бы безобразное поведение попугая без внимания.

– Я пришла признаться вам кое в чем, мистер Харрисон, – решительно произнесла Энн. – Это касается… касается джерсейской коровы.

– Боже мой! – нервно воскликнул мистер Харрисон. – Неужели она снова забралась в мой овес? Но даже если так, не волнуйтесь, прошу. Это неважно… совсем неважно. Вчера я слишком погорячился, чего уж скрывать. Так что не берите в голову, если это случилось вновь.

– Ох, если б только это, – вздохнула Энн. – Все гораздо хуже. Я не знаю…

– О боже, неужели негодяйка забралась в пшеницу?

– Нет-нет… не в пшеницу. Но…

– Значит, в капусту. Влезла в капусту, которую я ращу для выставки, так?

– Нет. С капустой все в порядке. Я должна сказать вам кое-что, мистер Харрисон… за этим я и пришла. Только, пожалуйста, не перебивайте меня, я и так волнуюсь. Дослушайте мой рассказ до конца, а после, думаю, вы много чего мне выскажете, – закончила Энн.

– Больше – ни слова, – сказал мистер Харрисон и обещание свое сдержал. А вот Рыжий, не дававший никаких обещаний, вовсю распоясался, дразня Энн время от времени «рыженькой малявкой», пока та не разозлилась.

– Вчера я заперла свою корову в загоне, а утром поехала в Кармоди. Возвращаясь, я увидела в вашем овсе джерсейскую корову. Вы представить себе не можете, с каким трудом нам с Дианой удалось ее поймать и выпроводить оттуда. На мне ни одной сухой нитки не осталось, я так устала и была зла как не знаю кто. В это время мимо проезжал мистер Ширер, и он предложил купить корову. Я продала негодяйку за двадцать долларов, даже не задумываясь. Необдуманный поступок – ничего не скажешь. Нужно было переждать и посоветоваться с Мариллой. Но мне свойственно сначала делать, а уж потом думать. Вам это скажет любой, кто меня знает. Мистер Ширер забрал корову и в тот же день отправил ее в Шарлоттаун поездом.

– Рыженькая малявка, – подытожил Рыжий с глубоким презрением.

Мистер Харрисон поднялся с места с таким выражением лица, которое наполнило бы ужасом сердце любой птицы, кроме попугая, отнес клетку с Рыжим в соседнюю комнату и закрыл дверь. Рыжий визжал, ругался и вытворял прочие недостойные вещи в соответствии со своей репутацией, но, оставшись в полном одиночестве, погрузился в угрюмое молчание.

– Прошу меня извинить, продолжайте, пожалуйста, – сказал мистер Харрисон, снова садясь на свое место. – Мой брат, моряк, не приучил эту птицу к хорошим манерам.

– Я направилась домой и после чая пошла в загон для коров. И что я вижу, мистер Харрисон… – Энн подалась вперед, сжав, как в детстве, руки, ее огромные серые глаза умоляюще всматривались в смущенное лицо мистера Харрисона, – моя Долли по-прежнему находилась в загоне. Я продала мистеру Ширеру вашу корову!

– Боже правый! – воскликнул мистер Харрисон в полном изумлении от такого неожиданного поворота. – Ничего подобного в жизни не слышал!

– Я еще и не в такие передряги попадала и других туда втягивала, – печально произнесла Энн. – В этом я мастер. Со стороны можно подумать, что я уже взрослая и должна бы перерасти детские ошибки… в марте мне будет семнадцать… но увы! Скажите, мистер Харрисон, могу я надеяться на прощение? Боюсь, вашу корову уже не вернуть, но я принесла деньги, вырученные за нее… А может, возьмете взамен мою? Она очень хорошая корова. Не могу вам передать, как я сожалею о случившемся.

– Ну, будет… будет, – торопливо проговорил мистер Харрисон. – Ни слова больше об этом, мисс. Ничего страшного не произошло… А так – всякое бывает. Я тоже иногда такое отчебучу… Страшно вспомнить. Я всегда режу правду в глаза, и людям приходится принимать меня таким, какой я есть. Если бы корова топталась в моей капусте… неважно, она ведь там не была, так что все путем. Я предпочту забрать вашу корову, раз вы решили от нее отделаться.

– О, я так благодарна вам, мистер Харрисон. И рада, что вы не сердитесь. Я так этого страшилась.

– Думаю, вы тряслись от страха, идя сюда с повинной после скандала, который я вчера учинил. Ведь так? Не обращайте на меня внимания. Просто я вредный старый правдолюбец, вот и все. Распирает сказать правду, хотя и так все ясно.

– Прямо как миссис Линд, – вырвалось у Энн против ее воли.

– Как вы сказали? Миссис Линд? Прошу, не сравнивайте меня с этой старой сплетницей, – произнес мистер Харрисон с раздражением. – Между нами нет ничего общего. А что там у вас в коробке?

– Пирог, – не без лукавства ответила Энн. Почувствовав облегчение от неожиданной любезности мистера Харрисона, она прямо воспарила, и ее настроение взмыло вверх легкой пушинкой. – Это вам. Я подумала, что вы нечасто балуете себя выпечкой.

– Это правда, но сладкое обожаю. Очень любезно с вашей стороны принести пирог. На вид он хорош, уверен, что и внутри не хуже.

– Так и есть, – радостно согласилась Энн. – Раньше я пекла ужасные пироги – миссис Аллен может подтвердить. Но теперь с этим все в порядке. Я испекла его для членов «Общества по улучшению жизни в Эйвонли», но можно ведь испечь такой еще раз.

– Тогда я предлагаю съесть его вместе. Сейчас я поставлю чайник, и мы выпьем по чашечке чая. Вы согласны?

– Только при условии, что чай приготовлю я, – сказала Энн неуверенно.

Мистер Харрисон усмехнулся.

– Вижу, вы сомневаетесь в моей способности приготовить хороший чай. Но вы заблуждаетесь… Я могу заварить отличный чай – такого вы и не пробовали. Впрочем, не возражаю – принимайтесь за дело. К счастью, в воскресенье шел дождь и почти вся посуда чистая.

Энн проворно вскочила с места и принялась за работу. Прежде чем заварить чай, она вымыла чайник в нескольких водах. Протерла плиту и накрыла стол, взяв из кладовой посуду. Вид кладовой привел Энн в ужас, но у нее хватило такта промолчать. Мистер Харрисон сказал, где взять хлеб, масло и банку консервированных персиков. Энн украсила стол цветами из сада и постаралась не замечать пятна на скатерти. Скоро чай был готов. Энн сидела за столом напротив мистера Харрисона, разливала чай и непринужденно болтала с хозяином о школе, друзьях и своих планах. Энн казалось, что это был сон.

Мистер Харрисон вернул Рыжего из ссылки, объяснив это тем, что бедная птица страдает от одиночества, и Энн, чувствуя, что теперь готова простить всех и вся, предложила попугаю кусочек грецкого ореха из пирога. Но чувства Рыжего были настолько глубоко ранены, что он с презрением отверг предложение дружбы. С мрачным видом он сидел на жердочке и из-за взъерошенных перышек стал похож на золотисто-зеленый шар.

– Почему вы назвали его Рыжим? – спросила Энн, которая, испытывая интерес к именам собственным, считала, что попугай с таким роскошным оперением заслуживает лучшего имени.

– Так назвал его мой брат-матрос. Может, это как-то связано с его нравом? Я высокого мнения об этом попугае… возможно, вас это удивит, но это так. Конечно, у Рыжего есть свои недостатки. Из-за него я не раз попадал впросак. Некоторых смущает его склонность к смачным выражениям, но тут уж его не исправишь. Я пытался, пытались и до меня, но тщетно. А у некоторых есть предубеждение против попугаев. Ну не глупость ли? Лично мне они нравятся. Рыжий скрашивает мое одиночество. Ничто не заставит меня расстаться с этой птицей… ничто на свете.

Последнее предложение мистер Харрисон произнес с такой экспрессией, будто заподозрил Энн в том, что она собирается убедить его расстаться с Рыжим. Девушке тем временем все больше нравился этот странный, нервный, суетливый человек, а к концу трапезы они были уже добрыми друзьями. Энн рассказала мистеру Харрисону об «Обществе по улучшению жизни в Эйвонли», и он горячо одобрил эту идею.

– Все правильно. В добрый путь! В поселке много чего стоит улучшить… и жителей тоже.

– Ну, не знаю, – вспыхнула Энн. И она, и ее близкие друзья считали, что Эйвонли и его обитателей можно чуточку улучшить, но слышать такое от чужака – совсем другое дело. – Мне кажется, Эйвонли – прелестное место, и люди здесь приятные.

– Вижу, я вас расстроил, – сказал мистер Харрисон при виде пылающих щек Энн и ее укоризненного взгляда. – Люди с вашим цветом волос очень впечатлительные. Эйвонли действительно приличное место, иначе я не поселился бы здесь. Но нельзя не признать – кое-какие недостатки у него все же имеются.

– Тем больше он мне нравится, – сказала преданная родному месту Энн. – Места или люди без недостатков неинтересны. Идеальный человек скучен. Миссис Мильтон Уайт говорит, что сама никогда не встречала идеального человека, но достаточно об одном наслушалась… это первая жена ее мужа. Наверно, не очень приятно жить с человеком, у которого первая жена была совершенством, правда?

– Но быть женатым на совершенстве еще хуже, – произнес мистер Харрисон с неожиданной теплотой в голосе.

После чая Энн настояла на том, чтобы вымыть посуду, хотя мистер Харрисон уверял ее, что в этом нет необходимости, – посуды у него много, ее хватит не на одну неделю. Энн с удовольствием подмела бы пол, но щетки в пределах видимости не было, а спрашивать, где она, девушка не решилась – вдруг щетки вообще в доме нет.

– Иногда приходите ко мне поболтать, – предложил мистер Харрисон, когда Энн собралась уходить. – Мы живем по соседству, а соседям надо дружить. Меня заинтересовало ваше «Общество». Думаю, из этого может выйти толк. И кем вы займетесь в первую очередь?

– У нас нет цели перевоспитывать людей… Мы собираемся улучшить наш поселок – место, где мы живем, – произнесла Энн с достоинством. У нее зародилось подозрение, что для мистера Харрисона их инициатива – просто веселая затея.

Мистер Харрисон, глядя из окна, проводил взглядом стройную девичью фигурку, которая легкой походкой шла по полю в мягком закатном свете солнца.

– Ах ты, старый одинокий ворчливый хрыч, – произнес он вслух, – однако в этой девочке есть нечто такое, что заставляет чувствовать себя вновь молодым – очень приятное ощущение. Хотелось бы иногда переживать такое состояние.

– Рыженькая малявка, – презрительно проскрипел попугай.

Мистер Харрисон погрозил Рыжему кулаком.

– Ах ты, гадкая птица, – пробормотал он. – Лучше б я свернул тебе шею, когда брат-матрос прислал тебя. Вечно приносишь неприятности.

Энн радостно влетела в дом и чуть ли не с порога начала делиться новостями с Мариллой, которая изрядно переволновалась и была готова идти на ее поиски.

– Все-таки мир прекрасен, правда, Марилла? – закончила свой рассказ Энн, сияя от радости. – Миссис Линд на днях жаловалась, что мир уже не тот. Если ждешь чего-то хорошего, говорит она, то в результате получишь разочарование… Что ж, может, и так. Но бывает и по-другому. Ты ожидаешь плохого, даже скверного, а твои опасения оказываются надуманными, и все оборачивается наилучшим образом. Сегодня я шла к мистеру Харрисону как на казнь, а он встретил меня по-доброму, и я прекрасно провела у него время. Думаю, мы подружимся при условии, что будем снисходительны к недостаткам друг друга. Так что все хорошо, что хорошо кончается. И все же, Марилла, теперь я никогда не продам корову, не удостоверившись прежде, кому она принадлежит. И я точно знаю, что не люблю попугаев.

Глава 4

Разные мнения

Однажды вечером на закате Джейн Эндрюс, Гилберт Блайт и Энн Ширли стояли у ограды в тени легко покачивающихся ветвей ели в том месте, где узкая тропа, называемая ими Березовой, вливалась в главную дорогу. Джейн собиралась провести вечер с Энн, и они уже прошли часть пути, когда встретили Гилберта. И как-то само собой заговорили о завтрашнем сложном дне – первом дне сентября, когда дети возвращаются после каникул в школу. Джейн отправится в Ньюбридж, а Гилберт – в Уайт-Сэндз.

– У вас обоих есть преимущество передо мной, – вздохнула Энн. – Вы будете учить детей, которые вас не знают. А мне придется учить тех, с кем я сидела на соседних партах. Миссис Линд говорит, что они не смогут испытывать ко мне то же уважение, какое проявили бы к учителю, пришедшему со стороны. Единственное, что тут может помочь, считает она, это сразу установить дистанцию. Но я не думаю, что учитель должен быть очень строгим. И все же, какая это ответственность!

– Да все у нас будет хорошо, – уверенно произнесла Джейн. У нее не было стремления научить детей добру. Она собиралась честно отрабатывать свое жалование, удовлетворять все пожелания попечителей и видеть свое имя на памятной доске у входа в школу. – Главное – сохранять порядок, а для этого учитель должен проявлять строгость. Если ученики не будут меня слушать, я прибегну к наказанию.

– Какому?

– Ты забыла про порку.

– Джейн, ты шутишь! – воскликнула Энн в ужасе. – Ты этого не сделаешь!

– Это еще почему? Могу и сделаю, если будет нужно, – решительно объявила Джейн.

– Я никогда не смогла бы ударить ребенка, – столь же решительно заявила Энн. – Я считаю такие методы вредными и не верю в них. У мисс Стейси всегда был на уроках порядок, хотя она никогда не поднимала на нас руку. Мистер Филипс практиковал телесные наказания, но какой гомон стоял у него в классе! Нет, если учителю нельзя обойтись без порки, я лучше уйду из школы. Но уверена, что есть и другие методы. Я постараюсь завоевать любовь учеников, и тогда они захотят следовать моим указаниям.

– А если не захотят? – спросила прагматичная Джейн.

– Все равно не стану никого пороть. Ничего хорошего это не принесет. О, Джейн, прошу тебя, не наказывай жестоко учеников. Не бей их ни за какие провинности.

– А ты, Гилберт, что об этом думаешь? – потребовала ответа Джейн. – Ведь некоторым детям порка пойдет на пользу – только так до них можно хоть что-то донести.

– Разве ты не считаешь, что пороть детей – сущее варварство? Любого ребенка! Любого! – воскликнула Энн с пылающим от волнения лицом.

– Ну, – медленно начал Гилберт. Ему хотелось соответствовать идеалу Энн, однако он понимал, что в жизни бывают разные обстоятельства. – Вы обе, по существу, правы. Не думаю, что стоит часто прибегать к физическому наказанию. Я согласен с Энн, что есть лучшие способы уладить сложные ситуации, и порка – крайнее средство. Но, с другой стороны, как говорит Джейн, встречаются, пусть редко, дети, которые не понимают другого обращения. Такие заслуживают порку, и она приносит результаты. Мое правило: телесное наказание – это последнее средство.

Стараясь угодить обеим, Гилберт, как обычно бывает, не удовлетворил ни одну сторону.

Джейн встряхнула головой.

– Если ученик выведет меня из себя, я его выпорю. Это самый короткий и простой путь поставить его на место.

Энн бросила на Гилберта разочарованный взгляд.

– Я никогда не буду сечь детей, – решительно повторила она.

– А что ты сделаешь, если в ответ на твою просьбу, школьник просто огрызнется? – спросила Джейн.

– Оставлю его после уроков, поговорю с ним твердо, но по-доброму, – сказала Энн. – В каждом человеке есть что-то хорошее, если поискать. В этом и заключается долг учителя – найти эту крупицу добра и развить ее. Так нас учил профессор в Королевской Академии, вы помните? А что можно развить с помощью плетки? Профессор говорил, что привить ребенку тягу к добру важнее, чем научить его письму, чтению и арифметике.

– Однако инспекторы ждут от учащихся именно знаний, и если подготовка учеников не соответствует определенным требованиям, повинен в этом будет учитель, – возразила Джейн.

– Мне важнее, чтобы ученики любили меня и спустя годы вспоминали как человека, который помог им на первых порах в жизни, чем оказаться в почетном инспекторском списке, – не сдавала позиции Энн.

– Выходит, ты вообще не собираешься наказывать учеников за плохое поведение? – спросил Гилберт.

– Придется, конечно, хотя я буду делать это с большой неохотой. Однако можно просто не выпускать ребенка на перемену, или поставить его у доски на уроке, или заставить написать лишние предложения.

– И девочек ты не будешь в наказание сажать к мальчикам? – спросила Джейн не без лукавства.

Гилберт и Энн переглянулись и смущенно улыбнулись. В прошлом провинившуюся Энн посадили к Гилберту, и последствия такого наказания были печальными.

– Что ж, время покажет, кто из нас прав, – философски произнесла Джейн при расставании.

Энн пошла к Зеленым Крышам тенистой, шелестящей листвой, источающей аромат папоротников Березовой тропой, миновала Фиалковую долину и Ивняк, где перемежались свет и тень, и ступила на Тропу Влюбленных – так много лет назад они с Дианой окрестили это место. Она шла неторопливо, наслаждаясь красотой леса и полей, мерцанием звезд на сумеречном небосклоне, и в то же время трезво размышляла о новых обязанностях, к которым приступит с завтрашнего утра. Когда она подошла к Зеленым Крышам, из открытого окна кухни до нее донесся зычный, властный голос миссис Линд.

«Выходит, пришла миссис Линд, чтобы дать мне очередные советы и наставления, как вести себя завтра, – подумала Энн с гримасой на лице. – Не доставлю я ей этого удовольствия и не войду сейчас в дом. Ее советы сродни перцу: в небольшом количестве – то, что надо, но от больших доз начинается изжога. Пойду-ка лучше к мистеру Харрисону».

После незабываемой истории с продажей джерсейской коровы Энн не раз забегала к мистеру Харрисону поболтать. За несколько вечеров они крепко сдружились, хотя временами Энн коробило от его прямолинейности, которой сам он гордился. Рыжий встречал Энн по-прежнему подозрительно и никогда не упускал возможности назвать ее «рыженькой малявкой». Мистер Харрисон тщетно пытался отучить его от этой отвратительной привычки и каждый раз, завидев в окно Энн, вскакивал и радостно восклицал: «Только посмотри! Эта милая девушка опять к нам идет!» – или еще что-нибудь столь же лестное. Но Рыжий чувствовал подвох и не поддавался этой уловке. Энн и представить не могла, сколько комплиментов в ее адрес произносятся у нее за спиной. В лицо ей мистер Харрисон ничего подобного не говорил.

– Полагаю, вы ходили в лес за очередной порцией прутьев для завтрашнего дня? – Этими словами мистер Харрисон приветствовал Энн, когда она поднялась на веранду.

– Что вы такое говорите?! – возмутилась Энн, которая была идеальной мишенью для шуток, ибо относилась ко всему серьезно. – Розги – не мой метод, мистер Харрисон. Конечно, указка у меня будет, но использовать ее я буду только по прямому назначению.

– Ах, так вы предпочитаете ремень? Может, это и правильно. Розги бьют больнее, но ремень долго не забывается. Поверьте мне.

– Ни розги, ни ремень. Я не собираюсь пороть своих учеников.

– Вот те на! – воскликнул искренне удивленный мистер Харрисон. – А как собираетесь поддерживать порядок?

– Взаимным уважением и любовью, мистер Харрисон.

– Это не сработает, – уверенно произнес мистер Харрисон. – «Розги пожалеешь – ребенка испортишь». В школе учитель порол меня каждый день, приговаривая: «Если плохих дел не натворил, значит, надумал».