Хватит! Я не твоя игрушка

– Не знаю, что у вас там произошло, Дмитрий Аркадьевич, – чеканит она, переходя на сухой, почти официальный тон, – но у вас встреча через полчаса. Вы сами просили напомнить.

Я крепче стискиваю челюсти, сдерживая порыв раздражения.

– Чёрт… – тихо выдыхаю, прикрывая глаза. – Как я вообще мог забыть?

Катя слышит это и тут же подхватывает, в голосе сквозит ехидство:

– Неудивительно.

В другой ситуации меня бы это даже позабавило. Но не сейчас.

– Позвони и перенеси встречу на завтра.

– Как на завтра, Дим?! То есть, Дмитрий Аркадьевич! – в её голосе уже не просто раздражение, а явное негодование. – Ты знаешь, как долго мы организовывали эту встречу?! Просто взять и отменить?

Каждое её слово отзывается болезненным уколом. В груди растёт усталость, смешанная с злостью на себя, на болезнь, на чёртову реальность, которая рушится, не спрашивая разрешения.

Но Катя права.

Я глубоко вдыхаю, приказывая себе взять себя в руки.

– Ты права, – голос звучит глухо, чуждо. – Я буду. Я уже недалеко от офиса. Скоро буду в ресторане. Ты забронировала столик?

– Конечно, – раздражённо бросает она, и я даже представляю, как закатывает глаза. – Будем вас ждать.

Катя отключается, не дав мне даже договорить.

Я роняю телефон на пассажирское сиденье – с глухим стуком он отскакивает от кожи и застывает у самого края. Закрываю глаза, откидываясь на подголовник.

Катя…

С последнего корпоратива, когда мы напились и провели ночь вместе, она стала невыносимой. Напряжённые взгляды, глухая обида в голосе, постоянные попытки задеть или, наоборот, напомнить о той ночи намёками, которые я старательно игнорирую. Мы договорились забыть об этом, поставить точку, никогда больше не возвращаться к той ошибке. Но я вижу – ей с каждым днём всё сложнее разграничивать личное и рабочее.

Но мне сейчас плевать.

Грудь сжимается от нового, более тяжёлого комка эмоций. Мысли снова возвращаются к маме, и от этой реальности не сбежать.

Шесть месяцев… Я не могу поверить, что могу её потерять.

Когда отец погиб, страх вернулся с новой силой. Мы боялись, что горе спровоцирует рецидив. Тогда всё обошлось. Но, как оказалось, ремиссия не может длиться вечно. И слава богу, что тогда всё обошлось… Я намеренно скрыл правду о смерти отца. Всем сказал, что это была авария. Только Савин знает, что его машину расстреляли. Только он знал, и именно он потом долгие месяцы шантажировал меня, вынуждая подпускать его всё ближе к маме. У неё до сих пор нет понятия, в какие грязные дела был впутан отец, и уж тем более – в какие втянут я. Как бы мне ни хотелось держаться подальше, приходится закрывать глаза на многое. Приходится лгать, скрывать правду, делать вид, что всё в порядке. Но выбора у меня нет. Как не было выбора после смерти отца.

К ресторану подъезжаю быстро, но дорога всё равно кажется бесконечной. Я словно плыву в густом тумане, в котором всё – звуки, обрывки мыслей, звуки проезжающих машин – сливается в одно сплошное гудение.

Садясь за руль, я попытался выбросить из головы все эмоции. Безуспешно.

Выключаю двигатель, выдыхаю, стискивая челюсти так сильно, что ноют зубы. Выхожу из машины.

Катя ждёт у входа – руки скрещены на груди, брови сведены. Недовольство в каждом изгибе её фигуры, в сжатых губах, в лёгком постукивании каблука о тротуарную плитку.

– Ты опоздал, – встречает она меня обвиняющим взглядом.

Я медленно поднимаю бровь.

– Серьёзно? Опоздал на три минуты?

Она закатывает глаза, тяжело вздыхая, словно я ребёнок, который упрямится.

– Ты собирался отменить встречу! – с досадой бросает Катя. – Ты хоть понимаешь, сколько я потратила времени на организацию?

Раздражение нарастает.

– Да, знаю, – выдыхаю, подавляя желание закатить глаза в ответ. – Именно поэтому я здесь.

Она прищуривается, взгляд колкий, оценивающий.

– С тобой последнее время невозможно работать, – выплёвывает она. – Ты… ты ведёшь себя так, словно тебе на всё плевать!

Я резко останавливаюсь перед ней, заставляя её отступить на шаг. Черт! После той ночи, той гребаной ошибки, которую я по трезвяни никогда бы не совершил, она почти постоянно меня бесит. Не знаю, сколько ещё выдержу. И как это всё объяснить Шелесту? Он вряд ли поймёт. Это ещё больше раздражает.

– Не говори мне сейчас про работу, Катя. Просто не надо.

Она дёргает подбородком вверх, и во взгляде мелькает непонимание, замешанное на едва заметной тревоге.

– Что с тобой?

В груди поднимается злость – тяжёлая, глухая, как набат. Ну почему нельзя меня сейчас оставить в покое? Почему она просто не может промолчать?

– Ничего, – сухо отрезаю, сжимая кулаки.

Я не хочу сейчас обсуждать это с ней. Не хочу видеть её упрямый, детский взгляд, не хочу слышать её недовольный голос, когда внутри меня разрастается паника.

– Ты ведёшь себя, как ребёнок, – бросаю через плечо, заходя в ресторан.

Катя остаётся стоять на месте, но я чувствую, как её взгляд сверлит мне спину.

Я прохожу внутрь, где меня уже ждут. За столом веду себя собранно. Или, по крайней мере, стараюсь.

Деловые встречи в ресторанах меня бесят. Ненавижу показушность, ненавижу это дежурное гостеприимство официантов, ненавижу, когда обсуждение серьёзных вопросов происходит под звон бокалов и фоновую музыку. Для этого существуют офисы.

Но иногда приходится выходить за свои рамки.

Заказан обед. Официант бесшумно ставит перед нами тарелки, но я почти не замечаю этого. Пока ждём, обсуждаются цифры, подписываются бумаги – всё идёт по привычному сценарию. Улыбки, уверенные реплики, деловые рукопожатия. Я киваю в нужных местах, делаю пометки в документах, но в голове гудит, мысли разбегаются, и я едва сдерживаюсь, чтобы не сорваться и не сказать клиенту что-то резкое. Напряжение давит, как тиски, и с каждым мгновением становится только хуже.

Катя сидит напротив, периодически бросая на меня укоризненные взгляды. Её тёмные глаза сверкают раздражением, губы поджаты. Она пытается поймать мой взгляд, но я намеренно смотрю мимо. Игнорирую её, игнорирую всё.

Когда встреча наконец заканчивается, мне становится легче. Короткие прощания, вежливые кивки, и вот клиенты уже выходят, растворяясь в полумраке ресторана. Остались только я и Жека Шелест.

Он не торопится уходить. Откидывается на спинку стула, лениво покачивая стакан с виски в руке, изучающе смотрит на меня. Его взгляд цепкий, проницательный. Он слишком хорошо меня знает, чтобы не заметить, что что-то не так.

– Ну, выкладывай, – наконец говорит он, пробежав пальцем по краю стакана. – Чего у тебя с лицом, будто мир рухнул?

Я провожу ладонью по лицу, с усилием разминая напряжённые мышцы, и устало откидываюсь на спинку стула. Горло пересохло, а внутри всё будто сжалось в тугой узел.

– Сегодня был у врача, – голос звучит глухо, как будто это говорит кто-то другой. – Ты же знаешь, мы каждые полгода проходим полное обследование. У мамы рецидив. Дали ей шесть месяцев.

Жека замирает. На его лице застывает выражение, которого я у него почти никогда не видел – растерянность, беспомощность. Он медленно ставит стакан на стол.

– Чёрт… – он выдыхает и проводит рукой по волосам, глядя куда-то в сторону. – Мы же вчера виделись, и мама твоя отлично выглядела… Дим, я даже не знаю, что сказать…

Я усмехаюсь, но в этом звуке нет ни капли веселья.

– Да тут и говорить нечего. Врач сказал, что ей нужен полный покой, никаких стрессов, только позитивные эмоции. Я хрипло усмехаюсь. – А как, скажи мне, этого добиться, если у нас в семье постоянно какой-то цирк? То младший брат умудряется вляпаться в неприятности, то сестра со своими истериками, то отчим, который уже даже не скрывает своих измен… Жека хмурится, кивает. Он знает всю нашу семейную кухню.

– Надо как-то оградить её от этого всего, но я пока даже не представляю как. – Может, увезти её куда-то? – предлагает он. – В другой город, на море, в санаторий какой-нибудь? Я качаю головой. – Она не согласится. Она всё чувствует, Жек, и если начнёт понимать, что её изолируют, это будет ещё хуже. Он молчит, потом берет стакан и залпом допивает виски. – Ну и дерьмо. Я тяжело выдыхаю. – Да, брат, именно так.

Жека что-то говорит, но я его уже не слушаю. Взгляд цепляет Савина за столиком неподалеку . В груди растёт тяжёлое, давящее чувство – смесь ярости и отвращения, настолько сильное, что перехватывает дыхание. Сердце бьётся резко, будто кто-то сжал его в кулаке.

Бля! Вот только этого мне сейчас не хватает!

Глава 4

Дмитрий

Мой взгляд цепляет знакомый силуэт за соседним столиком, и внутри словно вспыхивает пламя. Савин. Он сидит, раскинувшись вальяжно, как король в собственных владениях. Гладко выбритый, ухоженный, со своей фирменной ухмылкой, лениво проведя пальцем по краю бокала. В его движениях – самоуверенность, притворная расслабленность, которая доводит меня до бешенства.

Его внимание приковано к брюнетке напротив. Он смотрит на неё так, будто в мире нет ничего важнее. А она… она улыбается, опуская длинные ресницы, стреляя глазками, будто не замечает, что этот мужик годится ей в отцы. Или, что более вероятно, её это не волнует. Он что-то говорит ей, и он широко улыбается ему в ответ, а я сжимаю кулаки так сильно, что ногти врезаются в ладони.

Желваки ходят, в висках глухо пульсирует злость. Горячая волна поднимается откуда-то изнутри, растекается по телу. Ещё секунда – и я взорвусь.

Резко встаю, стул отодвигается с глухим скрежетом, и медленно, словно через вязкую воду, иду к их столику. Каждое движение наполнено напряжением, пальцы до боли сжаты. Кровь шумит в ушах, заглушая все звуки вокруг.

– Ты что, вообще охренел? – выплёвываю сквозь зубы, останавливаясь у их столика. Савин резко поворачивается, его ухмылка тут же сползает. Девушка удивлённо поднимает брови. – Дима, – говорит Савин, приподнимаясь со стула. – Ты всё неправильно понял. – Да ну? – я ухмыляюсь. – Уже осталось только в дом своих шлюх приводить! Девушка резко поднимает голову. – Что вы себе позволяете?! – возмущается она, сверкая глазами.

Я поворачиваюсь к ней, и гнев вспыхивает ещё сильнее, словно искра в сухом лесу. В висках гулко отдаётся пульс, в груди сжимается что-то горячее, душное, как будто в клетку загнали зверя, рвущегося наружу. Злость пульсирует в венах, кипит под кожей, подталкивая к резким движениям. Воздуха не хватает, он густой, удушающий, как перед грозой.

– Заткнись! – рычу, и она вздрагивает. – Моя бы воля, я бы вас всех перестрелял! Ничего, что он тебе в отцы годится?! Хотя тебе какая разница, главное, что обеспечивает!

– Дмитрий! – рявкает Савин, но я даже не смотрю на него.

Шелест уже рядом, хватает меня за руку, пытаясь удержать.

– Дим, остынь, – шепчет он.

Но меня уже трясёт от злости. Савин выдыхает, выпрямляется, пытается выглядеть уверенно, но я вижу, как в его глазах мелькает раздражение.

–Ты всё понял неправильно, – повторяет он, поджимая губы.

В этот момент я замечаю движение у входа. Мама.

Воздух застревает в лёгких, а сердце пропускает удар. В груди мгновенно вспыхивает страх – ледяной, обжигающий, сковывающий всё тело. Она не должна ничего понять.

Слова врача звучат в голове, словно чёткий приговор: "Ей нужен полный покой, никаких стрессов, только позитивные эмоции".

Чёрт.

Она проходит в зал, оглядываясь, а потом замечает нас. Улыбается и машет рукой.

Грудь сдавливает так. Пульс гулко отдаётся в висках. Всё внутри кричит: "Только не сейчас!"

Я сжимаю челюсть, стараясь унять гнев, и сквозь зубы приказываю:

– Рот закрыли все!

Девушка надувает губы, Савин отворачивается, а Жека тяжело вздыхает.

Мама подходит ближе, её взгляд тёплый, но изучающий.

– А вы чего все тут? – спрашивает она с лёгким удивлением, переводя взгляд с меня на Савина.

Я натягиваю улыбку и делаю шаг вперёд.

– От твоего взгляда ничего не скроется?

Мама прищуривается, внимательно изучая меня, потом медленно улыбается и качает головой.

– Да уж.

Она переводит взгляд на "недоразумения"у меня за спиной. Савин напряжённо сжимает губы, а девушка стоит с надутыми губами и раздражённым выражением лица.

– И что вы все здесь делаете в разгар рабочего дня? – спрашивает мама, скрещивая руки на груди.

– Деловая встреча, дорогая, – тут же вставляет Савин, стараясь выглядеть невозмутимо.

Я резко его перебиваю:

–Да, мама, была деловая встреча.

Её взгляд становится ещё более подозрительным.

– Вы нас не познакомите? – делает шаг к девушке, скользя по ней изучающим взглядом. Невольно сам скольжу по ней взглядом. Простое синее платье, ничего особенного – скромное, чуть свободное, будто взятое не по размеру. Макияж почти отсутствует, если не считать тонкого слоя пудры и небрежно нанесённой туши. Волосы? Либо их специально растрепали для образа "небрежной естественности", либо она просто не умеет нормально укладывать. Её внешний вид – жалкий, обычный. Может, она делает ставку на жалость? Или опыта у неё ещё слишком мало? Как Савин вообще мог посмотреть на "это"?

Но вот её глаза…

Я ожидаю увидеть что угодно – испуг, растерянность, попытку изображать уверенность. Но в них читается злость. Чистая, колкая, будто кинжал под рёбра. Карие, с золотистыми искрами, они сверкают яростью, словно готовы сжечь меня дотла. Этот взгляд цепляется за меня, в нём нет ни капли растерянности или покорности. Она не жертва, не сломленная, не испуганная – она зла. И почему-то это ещё сильнее выводит меня из себя.

Савин открывает рот, но я опережаю его.

– Это моя девушка!

Тишина накрывает нас, как плотное одеяло.

Мама моргает, её губы приоткрываются от удивления. Савин поперхнулся кофе и начинает отчаянно кашлять, хватаясь за салфетку. Жека медленно поворачивает голову ко мне, глаза его расширены от шока.

– Я… – начинает девушка, растерянно глядя то на меня, то на маму.

Не даю ей договорить. – Да, это моя девушка, – беру её за руку и притягиваю ближе к себе. Её пальцы холодные, она пытается освободиться от моей руки и явно не понимает, что происходит.

Мама наклоняет голову набок, её губы сжимаются в тонкую линию.

– И мы как раз собирались уходить, – быстро добавляю, не давая маме времени на расспросы.

– Но Дима… – с недоумением спрашивает она.

– Мамуль, прости, но мы реально опаздываем. Я всё тебе вечером подробно расскажу, – спешно говорю и, прежде чем кто-то успевает возразить, сжимаю руку этой девушки крепче и тяну её за собой. – Давай, дорогая.

Она спотыкается, чуть не падает, но я лишь ускоряю шаг. Благо выход близко, и уже через пару секунд мы оказываемся на улице.

Она вырывается, замахивается и со всей силы бьёт меня по щеке. Резкая вспышка боли, звон в ушах. Я на секунду теряю ориентацию, но быстро прихожу в себя.

Хватаю её за локоть и тащу дальше, не обращая внимания на возмущённые взгляды прохожих. Девица упирается, но я сильнее. Только когда мы оказываемся достаточно далеко от ресторана, я резко останавливаюсь и отпускаю её.

Она тут же отскакивает, потрясённо глядя на меня, её грудь вздымается от быстрого дыхания.

– Ты кто такой?! Ты что себе позволяешь?! – орёт она, выпучив глаза.

Я щурюсь, выдыхая сквозь зубы:

– Благодари бога, что пришла моя мама…

– Да плевать мне на тебя и на твою маму! – выплёвывает она, гневно тряся головой. – Я пришла на собеседование!

Я криво усмехаюсь.

– О, так это теперь так называется? Вас уже с "собеседованием"на такую должность принимают? И на что вас, интересно, собеседуют? На стаж работы? На опыт? На хорошее владение языком? На размер груди?

Второй удар прилетает так же неожиданно, как и первый. Голова дёргается в сторону, щека снова вспыхивает болью.

А она смелая! Сразу понятно, простушку только играет.

– Ты что себе позволяешь?! – взвизгивает она, снова замахиваясь.

На этот раз я быстрее. Перехватываю её руку, сжимаю запястье и наклоняюсь ближе.

– Слушай сюда, – произношу ровно, но так, чтобы она поняла меня. – Мне плевать, что там тебе Савин наобещал. Хотя, что он может обещать таким, как ты? Бабки, конечно же.

Она дёргается, но я держу крепко.

– Повторяю ещё раз: мне плевать. Но запомни, увижу тебя рядом с ним или вообще в этом районе – пеняй на себя.

Смотрю прямо в её глаза. Они всё так же сверкают злостью, но теперь в них появляется что-то ещё – нескрываемая ненависть. Она не просто злится, она меня презирает.

– Ты ненормальный! – шипит она, вырываясь.

Ещё пару секунд сверлит меня испепеляющим взглядом, а потом резко разворачивается и уходит.

Я остаюсь на месте, смотрю ей в спину, ощущая, как злость продолжает бурлить внутри.

– Эм… – раздаётся сбоку голос Шелеста. – Это что вообще было?

Я поворачиваюсь к нему. Он стоит, скрестив руки на груди, с приподнятыми бровями и выражением абсолютного офигевания на лице.

– Ты реально только что назвал её своей девушкой, при маме?

Я отмахиваюсь.

– Забудь.

– Да как забудь?! – он делает шаг ближе. – Что за психоз? Что вообще происходит?

– Жека, не сейчас, – цежу я, доставая из кармана ключи.

– А когда? Ты только что…

Я уже не слушаю. Разворачиваюсь, быстрым шагом направляюсь к машине. Открываю дверь, бросаюсь в салон и захлопываю её с такой силой, что стекло дрожит.

Руки сжимают руль, дыхание тяжёлое. Сам не могу толком объяснить себе, произошедшее только что. Но от одной мысли, сто это как-то коснется мамы, меня бросило в жар. И назвать эту девку своей девушкой, мне показалось на тот момент правильным решением. Надеюсь эта дрянь не появится больше на моем пути.

Савин, мать его! С ним будет отдельный разговор!

Запускаю двигатель, выжимаю газ и резко срываюсь с места, оставляя всё это дерьмо позади.

Глава 5

Глава 5

Дмитрий

Колесил по гор